Новая философская энциклопедия в четырех томах научно-редакционный совет

Григорий не создал собственной богословской системы. Блестящий ритор, он снискал славу одного из выдающихся проповедников 4 в. («христианский Демосфен»). Первое место в его наследии занимают 45 слов, из которых выделяются «5 Богословских слов» (Or. 27—31), произнесенные в Константинополе в 380 и давшие ему почетное имя «Богослова». Здесь он опровергает ереси евномиан и македониан и отстаивает ортодоксальное учение о Троице. Автор 245 писем и автобиографической поэмы «О своей жизни», сравнимой с «Исповедью» Августина.

В своем учении о богопознании Григорий полемизирует с арианским рационализмом Евномия и отрицает возможность постичь тварным человеческим разумом Бога в его сущности. Бог, «чистая и первая природа» (Or. 28), являет свою славу лишь в подобиях, «со спины», как Моисею (Исх. 33:22,23). Непознаваемость и неизреченность (трансцендентность) утверждается т. о. на пути апофатической теологии, которая допускает только отрицательные утверждения о Боге. Богопознание реализуется как личная встреча с Богом-Троицей, что и есть собственно цель христианской жизни (спасение). Это предполагает в первую очередь отстранение от чувственного мира, очищение и восхождение ума (κάθαρσις), τ. е. обожение (θέοσις), принципиально возможное благодаря вочеловечению Бога-Слова. Различные ступени богопознания соответствуют поэтому изменениям преображаемого аскезой человека, который стремится ко все более ясному созерцанию Троицы, к соединению с чистым божественным умом.

Центральными в творчестве Григория являются тринитарная проблема и христология. Как Василий Великий и Григорий Нисский, он отстаивает единосущие Троицы. Троичность как тайна есть «неразделимое разделение», «Единое

Влияние Григория на Церковь—Восточную, как и Западную—было огромным. Уже Руфин считал его учение нормой ортодоксии, а многие западные отцы, в т. ч. Фома Аквшский, постоянно обращались к нему; Григория высоко ценили и гуманисты (напр., Меланхтон). Он оказал также значительное влияние на византийскую гимнографию (рождественский, богоявленский и пасхальный каноны Иоанна Дамаскина).

Будучи убежденным августинианцем, Григорий тем не менее разделяет и многие номиналистские положения, изложенные его современником У. Оккамом. Согласно Григорию, т. к. содержание науки составляет лишь знание об универсальном и необходимом, ее объектом не может быть внешняя, чувственно воспринимаемая реальность, включающая в себя только случайное и единичное. Единственно возможный объект науки находится в пределах самой души и есть та умственная реальность, что состоит из доказуемых и логически обосновываемых смысловых значений, к которым приводят умозаключения (significata conclusionum). Универсальное познание (notitia universalis) т. о. связано не с реально существующими универсалиями, но со знаками, представляющими группы индивидуумов. Исходя из этого, Григорий настаивает на первенстве интуиции, посредством которой субъект осуществляет как относительное познание внешнего мира, так и абсолютно несомненное познание внутреннего, собственного бытия — здесь он опирается на Августина («О Троице», кн. XV, гл. 12): никакое бытие не может быть более известно человеку, чем его собственное. Заостряя внимание на совершенной недетерминированности акта свободного божественного произволения и — как следствие—на наличии непреодолимой пропасти между Богом и всем тварным миром, Григорий исключает истины веры (в т. ч. и сам факт бытия Божьего) из области логического доказательства, применимого не к «мудрости» (sapientia) теологии, но лишь к знаниям «науки» (scientia). Объекты же и явления, с которыми имеет дело естественный опыт,—случайны, ибо всегда могут быть изменены, если Бог этого пожелает. Т. о., даже если признается, что мир конечен во времени и пространстве и что численно он один, нет никаких препятствий к тому, что Бог не сделает его бесконечным и вечным или не сотворит, помимо нашего, иные миры. Одобряя и развивая аргументацию Фомы Брадвардина относительно решающей роли божественного предопределения в процессе возникновения и течения событий тварного мира, Григорий, хоть и не без колебаний, принимает его тезис.

Проводя строгое различие между упорядоченным могуществом Бога (potentia ordinata) и его абсолютным могуществом (potentia absoluta), Григорий—в отличие от таких оккамистов, как, напр., Адам Вудхэм—не использовал его в качестве основания для выводов и интерпретаций, подрывающих традиционные догматические положения. Так, он признавал невозможным, чтобы божественная свобода вступала в противоречие с его же собственной природой и совершенными атрибутами: Бог, т. о., не может быть несправедлив, не может обманывать человека, велеть человеку грешить, ненавидеть Его или не верить в Него, ибо в этом случае Он уже не был бы Богом.

Естественнонаучные интересы Григория близки научным интересам его современников—представителей Оксфордской и Парижской школ (вопрос о математической непрерывности и бесконечности, рассматриваемый в его «Чтении», и др.).

Лит.: LeffG. Gregory of Rimini: Tradition and Innovation in Fourteenth Century Thought. Manchester, 1961; V-app D. New Approaches t Gregory of Rimini.—«Augustinianum» 1962, 2, p. 115—130; Vignaux P. Justification et prédestination au XIV siècle. Duns Scot, Pierre Auriol. Guillaume d'Occam et Grégoire de Rimini. P., 1934; Wùrsd'orfer J. Erkennen und Wissen nach Gregor von Rimini. Münster i. W., 1917.

В богословии Григория Нисского заметно сказывается его глубокое знакомство с классической греческой философией, в первую очередь с Платоном и Плотином, с натурфилософией и физикой (гл. о. Аристотеля), медицинскими и физиологическими теориями Галена; также для него характерно увлечение богословием и аллегорическим методом толкования библейских книг Оригена и критическое отношение к своим источникам.

Развивая в полемике с арианами тринитарное богословие Афанасия Александрийского и Василия Великого, Григорий Нисский устанавливает последовательное различие между сущностью и ипостасью. При этом важное место занимает раскрытие (в полемике с Евномием) понятия единосущия, характеризующего полноту, постоянство и совершенство божественного бытия.

Вслед за «Шестодневом» Василия Великого Григорий развивает идею иерархичности сотворенного мира и, переходя к антропологии, говорит, что мир создан ради человека, назначение которого—связывать чувственное и материальное с духовным. Как образ и подобие Бога человек наделен разумом, словом, бессмертной и нематериальной душой (теорию предсуществования душ Оригена Григорий

Наибольшее внимание в сочинениях Григория Нисского уделено проблеме богопознания. Сотворенный по образу и подобию Божьему, человек способен созерцать подобное. Созерцание (θεορία) божественной красоты (для описания ее Григорий часто прибегает к неоплатонической метафорике света) является пределом человеческих устремлений. Но как существо тварное и связанное материальным существованием, человек нередко вытесняет стремление к богопознанию стремлением к благам этого мира. Кроме того, разум человека ограничен, познает гл. о. «существование» вещей (το είναι), притом только тех из них, которые в иерархии творения стоят ниже человека, «сущность» же их (ουσία) недоступна познанию человека, ее ведает только Бог. «Сущность» Бога для человека неизреченна, неописуема, непознаваема и неопределима. Бог познается не по его сущности, но по его действиям (ενεργεία) в творении, обозначаемым как «божественные имена»: Вечно Сущее, Благо, Премудрость, Истина и т. п.; они имеют не логический, а символический характер, потому что описывают умную природу, превышающую человеческий разум. «Сущность» Бога нельзя помыслить и выразить словами. Способность человека к богопознанию осуществляется прежде всего в области чистой интуиции и мистического экстаза, непосредственное богопознание может быть даровано в акте любви к Богу, являющейся ответом человека на даруемую Богом благодать и кульминацией добродетельной христианской жизни. Григорий Нисский уподобляет душу зеркалу, в котором, если оно чисто, отражается образ Божий, или глазу, который, если он не замутнен, способен узреть божественную красоту. И подобно тому как глаз способен увидеть самого себя только в зеркале, так и человек способен познать свою душу только отраженной в Боге. От вещей внешнего мира человек обращается к своей душе, где ему открывается, что Бог превыше всякого познания, представления и определения. Восхождение от телесного к бестелесному Григорий Нисский в аллегорической форме описывает в гомилиях на «Екклесиаст» и в «Жизни Моисея», а таинство любви души к Богу—в гомилиях на «Песнь песней».

Оригинальными являются представления Григория Нисского о времени. Время не мера движения тел в пространстве (как учили Аристотель и стоики), не образ вечности в мире множественности (как полагал Плотин), не промежуток между событиями (по Мефодию Олимпийскому), но особое измерение сотворенных вещей, отличающее их от несотворенного Бога.

Богословие Григория Нисского пользовалось авторитетом как в Византии, так и на средневековом Западе. Его произведения переводились в Средние века на латинский, ар

Соч.: Gregorii Nysseni Opéra, 10 vol., 13 panes, ed. W. Jaeger et alii. В., 1921; Leiden, 1952-90; Vie de Moise. P., 1987 (Seh. l); Homilien zum Hohenlied (griechisch/deutsch). Freiburg, 1994 (Fontes Christiani, Bd. 16.1—3); в рус. пер.: Творения в 8 т. M., 1861-72; Об устроении человека. СПб., 1995.

ГРИГОРИЙ ПАЛАМА (Γρηγόριος Παλαμάς) (1296, Константинополь—14 ноября 1359, Фессалоники) — православный богослов, митрополит Фессалоникийский, святой Православной церкви (канонизирован в 1368). Происходил из знатного малоазийского рода. В конце 13 в. семья Паламы переезжает в столицу, где его отец становится сенатором и приближенным императора Андроника II Палеолога. Палама получил светское образование в университете под руководством известного эрудита и гуманиста Феодора Метохита; рано потерял отца, и сам император заботился о нем, предназначая к государственной деятельности. Около 20 лет Григорий решает принять монаше.етво, в 1316 удаляется с братьями на Афон, где в этот период уже происходило возрождение исихазма (свв. Григорий Синаит, Никифор Уединенник и др.). Проведя около 10 лет в обучении у старцев, Палама из-за турецких набегов в 1325 со многими монахами покидает Афон и поселяется в Фессалониках, а в 1326, став священником, удаляется вновь в пустынь, близ Верии (Северная Греция); в 1331 возвращается на Афон. В монашестве он строго следует исихастскому укладу, проводя пять дней недели в уединении и безмолвной («умной») молитве, а два дня общаясь с братией и участвуя в богослужении. В 1336 выпускает первые догматические труды—«Аподиктические трактаты» с критикой католического учения об исхождении Св. Духа.

1337—начало полемики с Варлаамом Калабрийским, прибывшим в Константинополь из Южной Италии около 1330. Ссылаясь на апофатическую теологию Псевдо-Дионисия Ареопагита, Варлаам не только отвергал доктрины католического богословия как недоказуемые, но доказывал вообще полную недостижимость достоверности в Богопознании. Палама, признавая невозможность достоверного Богопознания путем отвлеченных силлогизмов, утверждает его возможность на ином пути—в опыте благодатного

На первом этапе полемики Палама и Варлаам обмениваются рядом посланий, посредником между ними служит друг Паламы Григорий Акиндин, занимающий примирительную позицию; основные тексты Паламы—«Первое письмо Варлааму» и два письма Акиндину. Однако вскоре Варлаам перешел к прямой критике исихастов, грубой и резкой: называя их омфалопсихами—«пуподушниками», считающими, будто душа помещена в пупе (из-за того лишь, что в одной из поз молитвы взгляд направлялся в область пупа), Варлаам полностью отрицал, что телесность каким-либо образом вообще может быть причастна к духовной жизни и познанию Бога (вполне совпадая здесь и с неоплатонической, и с будущей новоевропейской мыслью). Между тем уже «синайский исихазм» 5—9 вв. открыл «сведение ума в сердце», т. е. сплетение интеллектуальных и аффективных энергий в единое динамическое целое, а афонский исихазм 13—14 вв. присоединил к этому энергии соматические (телесные), включая контроль дыхания и подбор позиций молитвенного делания. Далее, Варлаам, отрицая всякую возможность Боговидения, объявлял световые созерцания исихастов естественным, физическим светом, а их толкования своего опыта—догматическим заблуждением, ересью, тогда как сами подвижники полагали свои созерцания видением самого Бога как несотворенного Божественного Света, того, что созерцали ученики Христа при Его преображении на Фаворе.

Палама начинает защиту исихазма во «Втором письме к Варлааму» (1337); прибыв в Фессалоники, он многократно встречается и беседует с ним, однако это не меняет ни сути, ни тона нападок Варлаама. После этого Палама пишет свои главные трактаты, ставшие крупнейшей вехой православного богословия. Первая «Триада в защиту священнобезмолвствующих» (1338) строится как 3 ответа на 3 вопроса некоего монаха об антиисихастских позициях Варлаама (который, однако, не упоминается): 1) о духовной значимости светских наук и философии, 2) о связи ума с телом; 3) о Фаворском Свете и его созерцании. В трактате 1.1 Палама резко противопоставляет отношение христианской мысли к ветхозаветной традиции и к языческой философии, утверждая единство с первой и разрыв со второй. Трактат 1.2—краткое изложение антропологии и соматологии: Палама говорит о многоединстве человеческого существа («наша душа—единая многоспособная сила, которая пользуется телом как орудием», 1.2,3), которое все должен зорко контролировать, собирать и устремлять к Богу ум—как управитель, «епископ». В 1.3 утверждается Божественный характер Света Преображения и Света созерцаний, посылаемых св. праведникам, и развивается концепция «духовных чувств», сверхприродных способностей восприятия, открывающихся в духовном опыте.

В ответ на новые нападки Варлаама Палама в 1339 пишет Вторую Триаду, где открыто обличает его «ложь и клевету». По тематической структуре обе Триады параллельны: трактаты в II углубляют и довершают соответствующие трактаты в I. В 11.1, критикуя всю языческую философию как «бесполезную крайнюю плоть лукавых учений» (II. 1,6), он особо отмечает «дурное» и «злоучительное» у Платона (11.1,20,22). 11.2 («О молитве») указывает на необходимость

Составленное Паламой сжатое изложение исихастской позиции, будучи одобрено и подписано главами афонских обителей, под именем «Святогорского томоса» стало соборной декларацией исихазма. Варлаам в очередном трактате обвинил Паламу в ереси. Палама пишет Третью Триаду. Меньшая по объему, она придает зрелую форму его богословской позиции: именно здесь окончательно формулируется богословие энергий, различение в Боге неприобщаемой Сверхсущностной Сущности, Ипостасей и Божественной энергии— «доступной и явленой» силы (славы, сияния). Варлаам добивается созыва собора для рассмотрения его обвинений; однако Собор, собравшийся в Константинополе 10 июня 1341, осуждает не Паламу, а Варлаама, и тот вскоре покидает Византию. Сразу после собора с критикой богословия энергий Паламы выступил Акиндин. Новый собор, в августе 1341, вынес осуждение Акиндину.

В силу внешних обстоятельств исихастские споры шли еще долго. 1341—47—годы войны за власть между Иоанном Кантакузином, с которым Палама был близок, и правительством Анны Савойской; и хотя Палама был в стороне от политики и лоялен к правительству, политиканствующий патриарх Иоанн Калека преследовал его (в 1345—47 Палама в тюрьме) и поддерживал Акиндина. В ответ на семь «Антирритик» («возражений») Акиндина Палама составляет семь трактатов «Против Акиндина», уточняя концепцию Триад. В 1347, с победой Кантакузина,. Палама, выйдя из заключения, поставляется епископом Фессалоникийским, но из-за длящегося восстания зилотов занимает свою кафедру лишь в 1350. С 1347 с антипаламитскими сочинениями выступает Никифор Григора, а летом 1351 новый собор вновь разбирает учение Паламы и принимает основные тезисы богословия энергий в виде догматических определений; исихастское учение торжествует по всей Империи и вскоре становится общеправославным.