О природе сознания с когнитивной, феноменологической и трансперсональной точек зрения Издательство аст издательство Института трансперсональной психологии Издательство К. Кравчука Москва 2004



бет18/28
Дата15.06.2016
өлшемі2.71 Mb.
#137849
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   28

О

316

Надличностный опыт и рефлексивность

те «света пустоты» свечение видного открытого пространства, как фундаментальное качество зрительной системы, в результате межмодальной трансляции становится совершенной метафорой для открытости времени. Однако у такого опыта есть другой, более «личный» полюс, который мы могли бы назвать чувством присутствия или «я есть». Это переживание человеком своего бытия «здесь и сейчас» очень близко к «пиковому переживанию» (Mas-low, 1962) и «опыту потока» (Csikszentmihalyi, 1990). Все эти термины описывают особое чувство ощущаемой реальности и ясности, сопровождающееся чувством радостного возбуждения, свободы и облегчения.

Подобный опыт также упоминается во многих описаниях осознанного сновидения, где внезапное понимание человеком того, что он видит сон, влечет за собой особое внимание к непосредственному переживанию «здесь и сейчас» ради него самого и так, как редко бывает не только в обычных сновидениях, но и в повседневной жизни (Hunt, 1989a). Это ощущение живого присутствия в более формальном качестве опыта «тонкого» тела или «тела воображения»* составляет цель медитативных традиций. Мы увидим, что его также можно понимать как межмодальную трансляцию, в данном случае, между общим кинестетическим ощущением течения и соответственными зрительно-пространственными и голосовыми паттернами. Кроме того, мы увидим, что сочетание, образуемое этими паттернами, соответствует медитативному опыту чакр, и последние тоже представляют собой сложные синестезии.

Основа «присутствия» и «открытости» в межмодальных трансляциях, возникающих самостоятельно и независимо, предполагает, что эти осознания могут отражать наиболее полное презентативное выражение специфически человеческого разума. Тем не менее у нас будут и основания полагать, что хотя эмпирическая способ-

Автор использует термин "imaginal body ", который, по аналогии с понятием "dreambody" (тело сновидения) в шаманизме (не путать со «сновидящим телом» у А. Минделла), можно перевести как «тело воображения». Тем не менее, применительно к медитативным традициям, правильнее говорить о «тонком», «психическом», «ментальном» и «каузальном» телах. См., например, К. Уилбер-Око Духа. М.: Изд-во Трансперсонального Института, ACT, Изд-во К. Кравчука, 2002. — Прим. пер.

Когнитивная психология

317

ность к таким состояниям должна быть специфически человеческой, однако формы опыта, таким образом воссоздаваемые на символическом уровне, также представляют собой основные структуры восприятия. Как таковые, они потенциально разделяются всеми подвижными организмами в форме их ориентации в направлении горизонтальной открытости, с одной стороны, и проприолокации конкретного положения в объемлющем строе, с другой.

Тонкое тело или тело воображения при шизофрении, в классической интроспекции, биоэнергетике и медитации

Я уже высказывал предположение, что геометрические образы мандалы, столь важные в разработанном Юнгом методе активного воображения, в опыте, вызываемом психоделическими препаратами, и в медитативных переживаниях чакр можно понимать как зрительную трансляцию симметричного образа тела — и зрение, и осязание-кинестезис разделяют общую туннельную структуру. Есть убедительные свидетельства того, что наиболее непосредственное интроспективное переживание образа тела представляет собой пустое вместилище, причем кинестетические натяжения и давления от напряжения и расслабления мышц потенциально переживаются как жидкости, движущиеся внутри центральной полости тела. Подобного рода паттерны должны быть результатом синестетической трансляции между кинестетикой мышечного напряжения и соответствующими визуализируемыми паттернами течения, которые в норме подавляются нашим более функциональным образом того, как наше тело в действительности выглядит «снаружи».

Некоторые из самых поразительных данных в этой области содержатся в замечательной, однако почти не цитируемой серии статей Андраса Ангьяла (Angyal, 1935, 1936ab, 1937), посвященный феноменологии и когнитивным основам соматических галлюцинаций при шизофрении. Мы уже видели, что близкородственные симптомы психотического приступа включают в себя примеры изощренной, хотя и непроизвольной, интроспективной чувствительности. Психиатрические пациенты Ангьяла описывали



318

Надличностный опыт и рефлексивность

ощущение, что их тело больше не представляет собой единое целое, и что оно пустое внутри — разумеется, этим внезапно замечаемым эффектам давалась соответствующая галлюцинаторная интерпретация:

Имеет место несомненное нарушение единства тела. Пациент часто жалуется на то, что «тело не кажется цельным»; он чувствует «разболтанность в суставах», тело будто «разваливается на части». Мой пациент говорит, что его «голова и шея не соединяются»... у него «нет ничего внутри, только костяк». Он говорит, что когда ест, «пища падает в пустоту». За грудной клеткой нет ничего, только большая дыра». Внутри черепа вообще ничего не чувствуется, как будто там воздух». Интересно отметить, что пациенты с подобными расстройствами жалуются на них одними и теми же словами; это показывает, что они представляют собой не случайные эксцентричные идеи, а должны иметь общую основу (Angyal, 1936a, pp. 1041-1042).

Как указывает Ангьял, эти жалобы очень напоминают ранние наблюдения лабораторных интроспекционистов, которые тщательно избегали стимульной ошибки того, что они «знали» о своем телесном опыте, и вместо этого ощущали только то, что дается непосредственной тактильно-кинестетической чувствительности (Schil-der, 1924, 1942). Если человек очень спокойно сидит с закрытыми глазами и пытается прогонять все свои конкретные образы того, что он знает о теле и о том, как оно выглядит, то его непосредственный телесный опыт становится странно лабильным и неорганизованным. Имеются определенные области ощущаемой тяжести и плотности у основания черепа, а также внизу живота и в верхней части бедер. Однако, строго говоря, нет никаких ощущений изнутри туловища и головы. С радикально описательной точки зрения, мы заключены во внешнюю тактильно-кинестетическую оболочку, внутри которой мы «пусты». Мы вскоре увидим, что этот образ «вместилища» или внутренней пустоты прямо культивируется в некоторых медитативных практиках и в биоэнергетических терапиях Райха (Reich, 1949) и Алмааса (Almaas, 1986a, 1988).

Вдобавок к этим интроспективным наблюдениям пустотелости, и в тесной связи с ними, пациенты Ангьяла описывали галлюцинации внутренних сил и текучих субстанций, движущихся внут-

Когнитивная психология

319

ри тела. Временами встречаются удивительно похожие описания телесных ощущений, сопровождающих опыт «выхода из тела» (Green, 1968b; Fox, 1996) и пробуждение кундалини в хатха-йоге (Krishna, 1967). Подобные переживания пустоты с внутренним движением, судя по всему, составляют альтернативу обычному образу тела, во многом так же, как в случае неоднозначных переключающихся фигур в гештальт-психологии:

Состояния, ответственные за спонтанное ощущение легкости и удлинения тела или частей тела, также могут давать начало впечатлению легкой субстанции, проходящей через мышцы и испускаемой из тела; как будто от тела отделяется еще одна конечность или еще одно тело, сделанное из очень легкой субстанции. Мой пациент часто переживает этот опыт. «Когда я двигаюсь, кажется, что я что-то теряю, как будто все мое тело покидает меня. Позвоночный столб или что-то невидимо проходит сквозь плоть. Как если бы кто-то был способен схватить меня как орел и утаскивать прочь мои кости и плоть». «Они вытягивают из моего тела еще одного человека. Я чувствую, что моя фигура покидает меня; не совсем моя фигура, но вторая фигура»... «Когда они вынимают это из меня, возникает быстрое ощущение наподобие толчка»... «Теперь, когда я откидывался на спинку кресла, казалось, что мое тело выскальзывает из меня. Не совсем мое тело, но еще одна фигура, подобная моей». (Angyal, 1936a, p. 1039).

То, что эти переживания являются не чисто чувственными, а составляют часть зарождающихся синестезий ощущаемого смысла, подтверждается тем фактом, что пациенты Ангьяла, как правило, приписывали эти кинестетические феномены «маленьким человечкам», находящимся внутри них, и часто считали, что их слуховые галлюцинации тоже приходят непосредственно от этих внутренних областей тела и движений. Короче, мы здесь имеем спонтанный, хотя и своеобразно искаженный, вариант описанного Гендлином «фокусирования».

Ангьял приводит разнообразные свидетельства того, что подобные переживания внутреннего текучего движения и галлюцинаторного вытягивания образа тела основаны на необычной чувствительности к кинестетическим ощущениям и последействиям. Он

320

Надличностный опыт и рефлексивность

замечает, что жалобы на легкую субстанцию, выходящую из глю-теальной области или из подошв ног, непосредственно следовали за внезапным прекращением мышечного напряжения в этих областях, когда пациенты вставали после продолжительного сидения или начинали ходить после того как долго стояли неподвижно. Он сумел экспериментально воспроизвести ощущения действительного удлинения тела, либо внутренней легкой субстанции, выходящей из макушки головы, во многом так же, как это бывает на ранних стадиях опыта «выхода из тела». Ангьял просил здоровых испытуемых интроспективно наблюдать свое осознание тела, держа на голове ведро с водой, из которого незаметно откачивали его содержимое. Хроническое напряжение, создаваемое необходимостью поддерживать вес воды, превращалось в ощущение текущей вверх безличной силы. Шильдер (Shilder, 1924) описал сходные преобразования, наблюдавшиеся опытными интроспекционистами при движении лифта.

Предположение Ангьяла, что непроизвольные напряжения и расслабления основных групп мышц могут непосредственно переживаться как движение внутренних сил и жидкостей, тоже получает поддержку в более ранней интроспекционистской литературе. Я уже упоминал (в главе 2) свидетельства Нейфа (Nafe, 1924), что интроспективно наблюдаемое удовольствие, связанное с расслаблением и начинающимися движениями подхода, может ощущаться как внутренний поток, движущийся вверх внутри туловища. Иногда он может ощущаться как выходящий за пределы контуров головы и образа тела, что также напоминает описания внетелесного опыта. Испытуемые Нейфа использовали для описания направленности вверх, внутренности тела, яркости и света, и потока жидкости те же слова, которые Ласки (Laski, 1961) выделил в описаниях классического мистицизма и спонтанных пиковых переживаний. Ласки подчеркивал, что эти «квази-физические» ощущения мистического экстаза могут меняться от явных галлюцинаторных переживаний — как в случае левитации — до чисто метафорического самосоотносительного описания — «Я испытывал подъем». Этот континуум между метафорическим ощущаемым смыслом и явными галлюцинаторными преобразованиями, организованными на основе одних и тех же перцептуальных паттернов, помогает выявить тип символизма, который непосредственно вторично утилизирует

Когнитивная психология

321

восприятие. Однако трудно определить, в какой степени основные паттерны восприятия прямо вкладываются в метафору, или сине-стетическая трансляция реорганизует восприятие в виде эмерд-жентного презентативного символизма. Несомненно, существуют обе формы.

«Биоэнергетическая терапия» Вильгельма Райха основана на постепенном расслаблении или «снятии брони» хронически напряженных сегментов мышц, которые соответствуют классическим чакрам индийской йоги. Опыт снятия брони тоже связан с очень сходной феноменологией субъективных потоков и течений в образе тела. Они явно представляют субъективные переживания, сопутствующие кинестетическому ослаблению напряженных групп мышц. Из этого следует, что классические медитативные чакры или телесные центры должны быть синестетическими ощущаемыми смыслами, соединяющими эту же кинестетику с геометрическими константами формы.

Райх утверждал, что хронические психологические конфликты неотделимы от бессознательных сокращений семи главных мышечных областей, различающихся в зависимости от характера конфликта. Этими областями он считал глаза, рот, язык и горло, грудную клетку, диафрагму, живот и таз. Ослабление напряжения мышц в этих областях осуществлялось сверху вниз, начиная с головы, с помощью ряда техник, в число которых входили стимуляция рвотного рефлекса, глубокий массаж и форсированное дыхание, типа того, что теперь использует Гроф (1988) для вызывания психоделических состояний. Ра'сслабление мышечного напряжения в первых шести областях, в конечном счете, приводит к спонтанному высвобождению того, что Райх в своем раннем и очень буквальном варианте теории Фрейда называл «рефлексом оргазма». На самом деле феноменология этого диффузного двигательного высвобождения в описаниях Райха не только не носит специфически сексуального характер (Sharaf, 1983), но кажется идентичной спонтанному двигательному расслаблению и подергиваниям, возникающим при очень глубокой медитации (Bernard, 1950; Walsh, 1977; Kornfield, 1979). В свою очередь, все эти феномены сходны со вздрагиванием всего тела, отмечающимся в гипнагогический период и нередко связанным с визуализируемым высвобождением энергии и внутренним телесным течением (Oswald, 1962).

' 1 О природе сознания

322

Надличностный опыт и рефлексивность

Есть много указаний на то, что феномены, описанные Райхом а также наблюдающиеся при медитативной активации чакр, представляют собой не просто странные кинестетические ощущения, а синестетически воплощаемые ощущаемые смыслы, наподобие тех, что переживаются в методе «фокусирования» Гендлина, но более формальные и общие. Во-первых, высвобождение ощущений размягчения и течения в теле нередко блокируется пугающими чувствами растворения, разрушения или исчезновения — которые, по-видимому, представляют собой межмодально транслируемые варианты ощущаемых смыслов, связанных с отказом от контроля и подчинением естественному ходу событий. Как и в случае активации чакр, снятие мышечной брони может сопровождаться внезапными, непроизвольными «искусственными чувствами», относящимися к гневу, ревности, горю и так далее. Они не только свидетельствуют об эмоциональных конфликтах, сдерживаемых хроническим мышечным напряжением, но и показывают символические ощущаемые смыслы, связанные с этими явными «ощущениями». Наконец, хотя сам Райх поначалу предпочитал интерпретацию с позиции фрейдистской концепции генитальной сексуальности, становится очевидно, что результатами биоэнергетического высвобождения были усиленные чувства жизненной энергии, присутствия и ощущаемой реальности — в противоположность шизодным, нар-циссическим жалобам большинства клиентов Райха.

Более поздние обсуждения Райхом целей его терапии вполне согласуются с представлениями о «пиковых переживаниях» и самоактуализации (Maslow, 1962), «опыте потока» (Csikszentmiha-lyi, 1990) и том, что А. Алмаас (Almaas, 1988) называет «присутствием». То, что в работе Райха был надличностный компонент, представляется ясным из его заключительной точки зрения, при всей неправильности ее физиологической интерпретации, что полностью открытый человек будет способен чувствовать непосредственный резонанс между своими внутренне активируемыми течениями и потоками энергии в физической вселенной. Описание Райхом полного «оргономного функционирования» показывает, что в своей концепции цели развития он был очень близок к последующим работам Маслоу и Алмааса, хотя сам он неправильно интерпретировал ее с точки зрения физически измеримой жизненной энергии — «оргона».

Когнитивная психология

323

Опыт чакр «тонкого тела» в медитации связан с целенаправленным развитием переживания «пустого тела» и направляемых воображением непосредственных переживаний энергетических потоков. В действительности, они представляют собой сложные синестезии. Активация чакр, расположенных в областях тела, включающих в себя описанные Райхом тактильно-кинестетические мышечные сегменты, также связана со специфическими образами цветов и геометрических фигур, физиогномически выразительными голосовыми звуками, или мантрами (ом, ах, хум, хри), а также с характерными жестами, или мудрами, выполняемыми руками, и спонтанным эмоциональным высвобождением, опять же похожим на то, что описывал Райх. Таким образом, мы имеем нечто вроде синестетических ощущаемых смыслов Гендлина, но развивающихся самостоятельно и независимо от конкретных обстоятельств, в соответствии с последовательностью, внутренне присущей образу тела. По контрасту, ощущаемые смыслы повседневной жизни, развивающиеся в методе фокусирования Гендлина, отражают те же самые процессы межмодальной трансляции между кинестетическими мышечными сегментами, зрительными узорами и цветами, и зарождающимися звуками, однако ограничиваемые и направляемые конкретными межличностными отношениями человека. Во всем этом материале также поразительно, как полное самосоотнесение влечет за собой непосредственную эмпирическую реализацию схемы тела-как-вместилища, о которой писал Лакофф, свидетельствуя в поддержку той точки зрения, что наше сознание полностью структурируется посредством презен-тативной метафоры.

Я буду более подробно разрабатывать эти сравнения на примере «алмазной» (ваджра) телесной практики тибетского буддизма, как одной из основных культурных систем, формализующих сложные синестезии как последовательности ощущаемого смысла. Что же касается межкультурных описаний внетелесного и околосмертного опыта, то в представлениях о тонком теле, существующих в разнообразных медитативных традициях — например, в тибетском буддизме, китайском даосизме и индийской йоге, — есть достаточно аналогий и различий, чтобы считать, что мы имеем дело с общим набором состояний и процессов, развертывающихся сходным, но культурно-специфичным образом.1

324

Надличностный опыт и рефлексивность

Практика визуализации в тибетской медитации тонкого тела начинается с целенаправленного развития ощущения пустого тела и настройки на это ощущение, с последующим зрительно-кинестетическим переживанием внутренних каналов тела. Их энергизи-руют различными «дыханиями» и «каплями», которые описывает эта традиция. Центральный канал зрительно представляют и, в конечном итоге, непосредственно ощущают как очень тонкий и идущий от макушки головы к основанию позвоночника. Он не является частью повседневного сознания, и вся цель этих практик состоит в его активации. По обе стороны от него располагаются белый канал, связанный с сексуальной энергией и идущий от левой ноздри к половым органам, и красный канал, использующий и сублимирующий агрессивные энергии, и идущий от правой ноздри к заднепроходному отверстию — эта модель явно близка по духу раннему психоанализу.*

Из индийской хатха-йоги (Bernard, 1950) представляется вероятным, что эти центральный и боковые каналы имеют какую-то основу в мышцах живота и диафрагмы, как должно быть, если они представляют собой преимущественно кинестетическую сторону развивающихся синестезий. Так, существуют физические упражнения для того, чтобы заставлять каждый из этих каналов выступать из стенки живота. То, что эта практика имеет тактильно-кинестетическую основу, а не отражает какую-то внутреннюю физиологию, как всегда считалось, показывает и тот факт, что активация кунда-лини, или змеиной силы, в норме дремлющей в основании центрального канала, связана с преднамеренным сокращением этих мышечных колонн — которое описывают как «доение нали» (Bernard, 1950). Согласно предложенной Ангьялом модели кинестетических основ соматических галлюцинаций при шизофрении, можно ожидать, что такие сокращения, удерживаемые в состоянии медитативной и интроспективной отрешенности, будут ощущаться как вызываемые безличной силой. В сочетании с намеренной культи -

В классической индийской йоге считается, что боковые каналы идут от нижней чакры, расположенной в области промежности, попеременно переходя с одной стороны тела на другую и пересекаясь в каждой из главных чакр внутри позвоночника. Центральный канал также начинается в нижней чакре и заканчивается в центре головы. — Прим. пер.



Когнитивная психология

325

вацией других образных модальностей это должно приводить к спонтанным межмодальным потоком, которые и составляют цель практики.

Вернемся к представлениям тибетского буддизма. Считается (Govinda, 1960; Chang, 1963; Longchenpa, 1976; Gyatso, 1982), что в норме праны или дыхания циркулируют только по боковым каналам, но в практике тонкого тела их следует зрительно представлять и чувствовать собирающимися у основания центрального канала. Кроме того, имеются разнообразные «капли» — или «семенные слоги», обладающие цветом, звуком и текстурой, — представляющие собой источники энергии, которые должны «сплавляться» в центральном канале. Так, белая капля «Хум» чистого сознания, находящаяся между бровями, и красная капля «А», находящаяся чуть ниже пупка, соединяясь с дыханиями из боковых каналов, активируют центральный канал и его центры — чакры.

Эти практики можно рассматривать как систематическое целенаправленное развитие и картирование возможностей сложных синестезий и связанных с ними ощущаемых смыслов. Эту точку зрения подтверждают описания чакр (буквально, «колес»), как расположенных вдоль центрального канала энергетических центров, каждый из которых имеет свои собственные цвет, геометрическую форму, область тела, мантру и мудру. Хотя как внутри традиций, так и между ними существуют значительные различия в отношении числа, порядка и специфических характеристик этих чакр, мы будем следовать одному из наиболее всесторонних тибетских описаний такой системы (Chang, 1963; Gyatso, 1982). Здесь, в соответствии с нашим выводом о том, что природа этого опыта ограничивается только зрительными, кинестетическими и физиогномическими аспектами, первая чакра представляет собой «алмазное» колесо, располагающееся в области гениталий — черный треугольник, который зрительно представляют имеющим восемь изогнутых спиц в качестве энергетических каналов, направленных под углом вверх. Они смотрят на квадратный желтый брюшной центр, который связывают с элементом «земля» и зрительно представляют с тридцатью двумя спицами, направленными под углом вниз. Пупковый центр, белый круглый диск, ассоциируемый с водой, имеет шестьдесят четыре спицы, направленные вверх, в то время как сердечная чакра — красный треугольник, символизирующий огонь,



326

Надличностный опыт и рефлексивность

имеет восемь спиц, направленных вниз. Горловая чакра представляет собой зеленый полукруглый диск, символизирующий воздух или дыхание, с шестнадцатью спицами, направленными вверх в сторону чакры головы, которую изображают в виде голубой сферы, символизирующей открытый простор неба, с тридцатью двумя спицами, направленными вниз. Если мы отвлечемся от отдельных чакр и рассмотрим общую картину, то получим описанные Райхом главные мышечные сегменты. Вдобавок контур, образуемый точками пересечения проекций спиц чакр головы и горла, сердца и пупка, нижней части живота и половых органов, очерчивает три области диффузного ощущения в образе тела — голову, грудь и живот.

Как мы увидим, тысячелепестковый лотос на макушке головы имеет отношение только к более трансцендентальной «восходящей» практике, которая достигает кульминации в опыте белого света/прекращения. Его необходимо рассматривать отдельно от других чакр, активация которых связана с более конкретными эмоциями и синестезиями. Они ведут к ощущению переживаемой жизненной энергии и телесного присутствия здесь и сейчас, по контрасту с более безличными, трансцендентными качествами синестети-ческого опыта самой «светлоты».

Такова система, но прежде чем рассматривать ее конкретное воплощение в медитативной практике, я должен заметить, что чакры хорошо согласуются с подходом Шепарда и Косслина к образности, как основанной, по крайней мере в значительной части, на непосредственной повторной утилизации восприятия и первоначально строящейся по частям. Образная символическая сторона этих переживаний кажется вполне ясной, исходя из их мультимо-дальной природы и тесной связи с абстрактными ощущаемыми смыслами. С другой стороны, о том, что эти синестетические состояния прямо задействуют процессы восприятия, также говорят многие факты. Первоначальное пробуждение жара Думо в пупке (в тибетском буддизме) или кундалини в основании центрального канала (в хатха-йоге) связано с интенсивным потоотделением и сокращением мышц заднего прохода и низа живота, и ему может способствовать физический массаж живота (Bernard, 1950; Chang, 1963). Это, безусловно, говорит о перцептуальной основе. Вдобавок имеются сообщения о связанном с этими состояниями



Когнитивная психология 327

автономном возбуждении, заставляющем практикующего «дрожать всем телом» и непроизвольно «скакать, как лягушка», наряду с таким интенсивным разогревом, что практикующему может потребоваться неоднократно окунаться в холодную воду (Bernard, 1950). О значительном повышении температуры тела в таких обстоятельствах свидетельствует часто упоминаемое «состязание» тибетских монахов, в котором они, пробудив жар Думо, сидят всю ночь на открытом воздухе, чтобы определить, кто сможет до рассвета высушить на себе большее число мокрых простыней (David-Ne-el, 1932).

Как раз в тот момент, когда все это начинает казаться телесным фокусом, не имеющим никакого отношения к символическим процессам, следует обратить внимание на содержащееся в учениях Гампопы (XI в.) указание на то, что в ходе медитативной практики наступает такой момент, когда феномен жара достигает максимальной физической интенсивности и, одновременно, соответствующее понимание буддистской доктрины также достигает максимальной степени в виде полностью переживаемого постижения. Эта тесная связь между озарением и физическими аспектами экстаза, в данном случае составляющая часть тщательно продуманной медитативной практики, в действительности, вполне согласуется с менее систематизированными моментами творческого экстаза в искусствах и науках. Люди, испытывающие творчески важные концептуальные прозрения, тоже могут прыгать от возбуждения.2

Возвращаясь к нашему обсуждению практического использования системы чакр, следует отметить, что в тибетском буддизме существуют две последовательности (или две ступени) практики. Сначала идет «нисходящая» последовательность активации, удивительно похожая на разработанную Райхом технику «снятия мышечной брони», и связанная с состояниями эмоционального освобождения и живого присутствия. Затем практикующий переходит к «восходящей» последовательности, составляющей конечную цель всей практики и достигающей кульминации в опыте «света пустоты» и постижении пустоты/открытости как основы сознания. В нисходящей последовательности медитирующий зрительно представляет себе красный символ «А» в пупке в виде тонкого, узкого пламени, которое распространяется вверх по цен-



328

Надличностный опыт и рефлексивность

тральному каналу и расплавляет белый символ «Хам» в макушке головы. Результатом становится ощущение нисходящего плавления или течения, при котором жидкость, подобная греческому aion, протекает через спицы каждой чакры, прежде чем спуститься к следующей. Эти «плавления» ведут к последовательному расслаблению соответствующих областей тела, связанных с каждой чакрой, и сопровождаются осознанием ее цвета, формы, звука и т. д. (Chang, 1963; Gyatso, 1982). Это очень похоже на описанные Рай-хом ощущения плавления и течения при глубоком двигательном расслаблении и освобождении, идущем от головы вниз по туловищу.3 Хотя подобные визуализации первоначально включают в себя то, что мы могли бы назвать «управляемым воображением», из описания прилива жизненной энергии, вызываемого активацией чакр, ясно, что цель практики состоит в том, чтобы заставить эти визуализации завершаться спонтанным непроизвольным осознанием конструируемых синестезий.

После этой нисходящей последовательности затем может идти восходящая, как ее более трансцендентальное продолжение. Практикующий зрительно представляет себе праны, собирающиеся в центральном канале вместе с теплом и энергией от полной активации Думо. Он представляет, как эти энергии поднимаются вверх, проходя через чакры в обратной последовательности и в конце концов активируют тысячелепестковый лотос на макушке головы. Судя по всему, это очень близко к мощному и непреодолимому пробуждению кундалини в хатха-йоге, и заканчивается опытом «белого света» в качестве максимального соединения экстаза и Поэтического прозрения. Некоторое представление о специфике переживания такой активации в восходящей последовательности может дать следующее описание спонтанного опыта пробуждения кундалини из традиции индийской йоги:

Большой язык пламени пронесся по позвоночнику внутрь моей головы. Казалось, будто поток живого света, непрерывно мчащийся по спинному мозгу внутрь черепа, становился все быстрее и полноводнее... Порой казалось, будто струя расплавленной меди поднималась по позвоночнику, разбивалась о мою макушку и падала вокруг меня сверкающим ливнем бескрайних размеров... Насколько я мог заглянуть внутрь себя мысленным взо-



Когнитивная психология

329

ром, я видел лишь сверкающий ливень или сияющее озеро света (Krishna, 1967, pp. 54-55).

Восходящую последовательность можно практиковать и отдельно в виде ряда визуализаций все более тонких и абстрактных ощущаемых смыслов, относящихся к природе сознания как такового, но без описанной выше автономной активации. Согласно Говинде (Govinda, 1960) и используя более простую последовательность чакр, можно начинать с визуализации желтого квадрата, располагающегося в нижней части живота и представляющего в текущем осознании все плотное, непроницаемое и соответствующее свойствам земли. Спустя какое-то время это растворяется в белом диске, расположенном в диафрагме, который должен ощущаться человеком как представляющий в его опыте все, что течет как вода. Это, конечно, «поток» Джемса, символически конкретизируемый в качестве части последовательности метафор, которая будет последовательно приближаться к неосязаемому непосредственному сознанию и его непознаваемому, но явно присутствующему источнику. Этот синестетический образ, в свою очередь, исчезает в красном треугольнике в сердце, соответствующем всему горячему и огненному в нашем опыте, переходя оттуда в зеленый полукруг горловой чакры, представляющий аспект сознания, подобный воздуху или дыханию. Затем он ощущается как растворяющийся в открытости самого пространства, визуализируемой в виде голубой сферы, находящейся позади глаз и обладающей качеством прозрачного голубого неба, как самого неопределенного и неосязаемого паттерна физической природы, призванного представлять соответствующую открытость сознания. «Возникает открытая и прозрачная познавательная способность, свободная от всех утверждений о ней... Внешне ясное небо служит примером: внутренне имеет место опыт как опыт — реальное небо, большее, чем первое» (Longchenpa, v. 1, 1976, pp. 213-214).

Наконец, медитирующий позволяет образу неба, который представляет собой «только символ» (Evans-Wentz, 1954, р. 231), раствориться в еще более открытом, вмещающем и сочувственном ощущении светлоты, заполняющей все пространства. Сперва ее можно зрительно представлять как прозрачную светящуюся сферу на самой макушке головы, но в конце концов она растворяется в



330

Надличностный опыт и рефлексивность

отрытой, всевмещающей пустоте: «В ее открытости [пространство] свободно вмещает разнообразные точки зрения, собирающиеся, изливающиеся, наполняющие пространство... Поэтому пространство не статично, а напротив, представляет собой безмятежное расширение... заполняющее все зоны прошлого и будущего, не исчерпывая своей открытости или своей способности проявлять еще большее богатство открытости» (Tartang Tulku, 1977, p. XI).

Я уже обсуждал то, каким образом бесконечно развертывающаяся светлота, синестетически транслируемая как ощущаемый смысл, может влечь за собой как максимально презентативное ощущение чего-то всеобъемлющего, так и имеющее синестетиче-скую основу растворение обычного образа тела. Открытость пространства представляет собой максимальное метафорическое приближение к категориям сознания, самости и времени, которые неспособны полностью охватить репрезентативное самосоотнесение. Для когнитивной традиции, которую представляют Эш, Арн-хейм и другие, вовсе не ясно, как это понятие открытости можно было бы мыслить, не говоря уже о том, чтобы постигать как ощущаемый смысл, без метафор, предоставляемых восприятием неба, пространства и сияющего света. В самом деле, именно си-нестетическое воплощение этих восприятий может быть способно создавать абстрактные состояния, более концептуальный и ноэти-ческий аспект которых мы будем рассматривать в следующей главе.

Осознание сущности у А. X. Алмааса: измерение присутствия-открытости и его связь с дилеммами в ощущении самости

Разработанный Алмаасом (Almaas, 1986ab, 1988) подход «алмазного сердца» поможет нам свести воедино обсуждение присутствия-открытости как двух полюсов надличностного опыта или того, что Алмаас назвал бы «сущностью». Его работа вторит высказанной Ангьялом (Angyal, 1965) идее «универсальной неоднозначности» всего опыта (см. главу 2), подчеркивая двойственный аспект презентативных состояний. Их оптимальное выражение можно найти в состояниях метафорически порождаемого ощущае-

Когнитивная психология

331

мого смысла, составляющих цель классической медитации, но их уплотненные и конфликтные формы включают в себя нарциссиче-ские дилеммы, описываемые подходами объектных отношений и психологии самости в современном психоанализе. Работа Алмааса основывается на оригинальном теоретическом и методологическом синтезе медитативных традиций тонкого тела (особенно суфизма), традиции само-вспоминания Гурджиева-Успенского, современных психоаналитических подходов к уязвимости чувства самости, зарождающейся в первые два года детства, биоэнергетики Райха и метода управляемого воображения, примерно аналогичного методу фокусирования Гендлина.

Алмаас проводит различие между двумя аспектами сущности — чувством присутствия или «я есть», и более безличным чувством трансцендентного, основывающимся на опыте открытости и пространства. Последнее мы уже рассматривали с точки зрения описанных выше буддийских традиций, однако «присутствие» менее разработано в современной литературе по трансперсональной психологии. Алмаас подчеркивает, что чувство «я есть» спонтанно возникает всякий раз, когда мы воспринимаем свою ситуацию искренне и без внутреннего сомнения. Его можно целенаправленно развивать методами «само-вспоминания», которые имеют в основном суфийское происхождение, а в современном контексте были введены Гурджиевым (!975) и Успенским (1949). При самовспоминании человек в гуще повседневных дел культивирует постоянное невербальное ощущение типа: «я сейчас нахожусь здесь, в этом месте, делая то-то...». Успех в этой более «экстравертиро-ванной» форме медитации отмечается теми моментами, очень сходными с опытом осознанного сновидения, когда человек испытывает чувство присутствия и живого воплощения, сопровождающееся ощущениями особой ясности и свободы, неотделимых от его вовлеченности в реальную ситуацию. Философ Мервин Спранг (Sprung, 1994) сходным образом описывает «осознанное поведение» как полное и «живое» пребывание в наличной ситуации, где то, что происходит с человеком, в точности соответствует его ощущению происходящего.

В работе Алмааса, в полном соответствии с моим обсуждением «потока сознания» у Джемса и необходимости метафоры для всякого самосоотнесения, сущность переживается как реально ощу-



332

Надличностный опыт и рефлексивность

щаемая жидкая субстанция, которая кажется заполняющей «дыры» или «пробелы» в образе тела. Эти последние родственны описанной Райхом избирательной утрате чувствительности из-за хронического напряжения мышц. Эти ощущаемые дыры или пробелы представляют собой результат начинающейся в детстве и, возможно, неизбежной в светской культуре утраты различных аспектов сущности, которые Алмаас называет сущностными любовью, силой, волей, состраданием, миром, и осознанием — они отчасти напоминают положительные черты развития у Эриксона. В той мере, в какой человек может оставаться полностью открытым к тревоге и отчаянию, связанными с непосредственным осознанием этих дыр — которые близко родственны индийским чакрам и суфийским «латаиф» — он переживает их наполняющимися текучей субстанцией и развивающимися в расширенное чувство простора.

Каждый осознаваемый недостаток самоощущения, как его определяет психология самости (Winnicott, 1977; Kohut, 1977; Mahler, 1968), когда он переживается как целиком наполняемый и открытый, обладает специфическими межмодальными физиогномическими качествами, выражаемыми в виде характерных особенностей текстуры, плотности, температуры, вязкости и цвета. Вся система центров и сущностных аспектов, описанная Алмаасом, весьма сложна. Я рассмотрю в качестве примеров сущностную силу, располагающуюся в животе, и «соединяющую сущность», или любовь, чаще всего сосредоточенную в груди. Ощущаемая интеграция этих сущностных аспектов также занимает центральное место в том, что Алмаас называет «личной сущностью», и понимается как повторное переживание и полная ассимиляция описанных Маргарет Малер индивидуации и симбиоза первых двух лет жизни. Так, сущностная сила переживается как имеющая красный цвет и связанная с ощущениями полноты тела, округлости и расширения; вот как ее описывала женщина средних лет, у которой основной конфликт был связан с ранним отделением от матери:

Я ощущала очень теплое чувство в солнечном сплетении и спине. Я уже имела возможность много раз переживать тепло до этого. Я также помню, что сначала думала, будто у меня какая-то разновидность горячки, все мое тело становилось горячим...



Когнитивная психология

333

Я ощущала в солнечном сплетении какой-то черноватый ком или шар, размером с баскетбольный мяч. Я чувствовала, как эта чернота слезает или растворяется, открывая какое-то красиво просвечивающее присутствие в животе. Пока я разговаривала с вами, это присутствие очень быстро росло и наполняло меня, так что у меня возникало ощущение полного живота. Когда оно вошло в мою грудь, оно укрепило мои плечи. Я чувствовала себя очень довольной собой, очень счастливой, как бкдто произошло что-то хорошее. Я чувствую себя более сильной (Almaas, 1988, pp. 207-208).

Полное раскрытие к соединяющей сущности описывают как ощущаемое чувство сладости, поток, подобный меду, плавление и золотой цвет. Его иллюстрирует следующий отчет женщины с долгой историей конфликта с матерью:

Я начинаю понимать, насколько я отождествляюсь со своей матерью... Часть причины, по которой я недооцениваю себя, состоит в том, что я отчаянно пытаюсь добиться ее любви; она не хотела, чтобы я была самой собой и преуспевала... Когда вы говорили, я ощущала большую зияющую дыру около сердца и легких. Я постоянно пыталась заполнить ее различными способами, одним из которых была попытка быть моей матерью... У нее есть тепло и любовь, и без нее я ничто. Когда мы работали в субботу вечером, я в какой-то момент ощутила сочное, похожее на мед чувство или присутствие в моей груди, там, где рана. Оно было теплое и сладкое', как нектар... Я чувствую себя сильной и в большей степени самой собой, чем до этого (Almaas, 1988, pp. 229-230).

В полном согласии с когнитивной теорией надличностного опыта как абстрактных синестезий, которые выражают самосоотнесение, развертывающееся само по себе, Алмаас описывает ощущаемое высвобождение сущности в образе тела как явно полимодальное и синестетическое ощущение текучей субстанции:

Сущность, когда она переживается непосредственно, воспринимается как какая-то субстанция, вроде воды или золота, но, в отличие от физических воды или золота, это не физическая субстанция... Представьте себе, что эта вода обладает самоосозна-

334 Надличностный опыт и рефлексивность

нием, что каждая молекула осознает себя и свои энергию и возбуждение. Представьте себя этой осознающей субстанцией, водой. Это ближе всего к опыту сущностной субстанции... Сущность обладает самоосознанием. Она познает себя, постигает себя, ощущает себя посредством зрения, слуха, обоняния, осязания и вкуса. Но все это представляет собой единый акт, одно единое восприятие... Этот феномен указывает на очень глубокую истину, истину единства чувств (Almaas, 1986a).

Это описание похоже на сочетание самоосознания потока у Джемса с sensus communis древних греков и индусов.

Несомненно, что если верны утверждения о зависимости всякого самосоотнесения от физической метафоры (Asch, 1961; Lakoff, 1987 и Johnson, 1987), а также представление о том, что презента-тивный символизм непосредственно демонстрирует свои ощущаемые смыслы при созерцании самого средства выражения (Langer, 1942), то полное переживание текущим сознанием самого себя должно ощущаться в точности так, как это описывает Алмаас. Переживаемое как таковое, презентативное сознание должно ощущаться как разумная, само-осознающая жидкость, межмодальные структуры которой непрерывно реорганизуются, открывая различные аспекты ощущаемого смысла. То возражение, что это «просто» метафора, хотя, безусловно, и ухватывающая суть соответствующих когнитивных процессов, упускает из вида тот факт, что полное самосоотнесение должно задействовать подходящие структуры восприятия, которые будут живо и непосредственно ощущаться в презентативном символическом модусе. Все классические культуры описывали нечто очень похожее на этот само-осознающий межмодальный поток. Он становится особенно заметным всякий раз, когда люди обращают внимание на то, что значит ощущать себя человеком — особенно в те моменты, когда мы чувствуем, что больше всего осознаем свое действительное существование и поистине являемся самими собой.

Существуют и другие современные выражения этого ощущения сознания как внутренней текучей субстанции. Я уже обсуждал предложенное Фрейдом понятие либидо и его близкое родство с древнегреческим aion, или «жизненной субстанцией». В манере, удивительно напоминающей описание воплощения души у Плато-

\

когнитивная психология 335

■-----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

на, Фрейд (1914, 1923) говорит, что сначала либидо является нар-циссическим и занятым самим собой (в голове); затем, подобно амебе, постепенно выпускает свои псевдоподии (объектное либидо), постепенно катексируя и оживляя тело. В то время как собственное объяснение Фрейда носит лишь косвенный эмпирический характер, у Райха (1949) описание внутреннего течения оргона как жизненной энергии, резонирующей с текучей динамикой окружающей физической вселенной, основывалось на феноменологических наблюдениях — несмотря на то, что он чрезмерно конкретизировал свои объяснительные принципы на языке физики. Объяснение Райха не только созвучно идее Гибсона, что осознание — это непосредственный резонанс с течением мира, причем мозг локализует, но не объясняет эту первичную функцию, но и представляет собой его собственный вариант sensus communis:

«Оргонное ощущение» — это подлинное шестое чувство. Помимо способностей видеть, слышать, осязать, ощущать запах и вкус, у здоровых людей явно существует чувство органического функционирования, как бы оргонное чувство, которое полностью отсутствует или нарушено при различных патологиях. При неврозе навязчивых состояний шестое чувство полностью отсутствует. У шизофреников оно вытесняется и преобразуется в определенные паттерны их галлюцинаторной системы — такие, как «силы», «дьявол», «голоса», «электрические токи», «черви в мозгу или в кишечнике», и т. п. (Reich, 1949, р. 456).

Райх считал, что действительным источником мистического опыта служит непосредственное ощущение внутреннего течения жизни. Именно в результате развития самосоотносительной познавательной способности мы оказались отделенными и отчужденными от этого непосредственного ощущения течения оргона. Именно это чувство жизни частично утрачивается при появлении человеческой символической способности, и потому проецируется на метафизику духовных традиций и причудливые галлюцинаторные физические вторжения при шизофрении. Мы увидим, что если считать высказывание Райха о символической способности относящимся к репрезентативному символизму, но не к символическим презентативным состояниям, то становится возможным соединить идеи Гешвинда и Гибсона в объяснение надличностного опыта,



336

Надличностный опыт и рефлексивность

которое бы согласовывалось с догадками Райха о жизненной основе мистических переживаний. В то же время это будет подтверждением идеи Джемса о том, что подобным состояниям внутренне присущ когнитивный характер, и потому их переживают только символизирующие существа.

Измерение присутствия-открытости и его связь с символическим познанием и объемлющим строем Гибсона

С одной стороны, высшие состояния сознания или надличностные переживания, несомненно, являются специфически человеческими — основанными на наиболее полном презентативном выражении процессами межмодальной трансляции, которые лежат в основе всего символического познания, и в данном случае проявляются «как таковые». И в то же время эти состояния воссоздают на уровне символического познания первичные структуры восприятия, как их понимал Гибсон, и эти структуры являются общими для многих биологических видов — возможно, для всех подвижных организмов. Переживание живого присутствия, которое по-разному описали Маслоу, Райх, Гурджиев и Алмаас, следует шаблону оси «здесь-там» объемлющего строя Гибсона, посредством которой специфические градиенты потока «передают» организму его уникальное положение в этом строе. Опыт пустоты-открытости, метафорически описываемый как разливающееся свечение, следует матрице горизонтальной открытости. Я уже обсуждал горизонтальную открытость следующего момента, к которой должны быть приспособлены все чувствующие организмы и которая постоянно «придает» оболочке потока дифференцированную структуру «откуда-куда». Действительно, более простые организмы не должны переживать измерение присутствия-открытости как таковое. Их опыт развертывается в этой форме, но не может включать ее в себя в качестве содержания. Скорее, это измерение становится матрицей для иерархической интеграции специализированных модальностей восприятия в качестве их общего организационного принципа. Переживаемое как таковое в презентативных состояниях, оно становится метафорическим выражением для всеобъемлющего целого.

\

Когнитивная психология 337

Ц К этому следует добавить, что присутствие-открытость представляет собой не какой-то психологический процесс, а экзистенциальный факт. Все мы, чувствующие организмы, действительно находимся здесь. Мы действительно обращены вовне, к тому, что окружает нас и открывается перед нами. Мы действительно существуем. Иногда мы, как самосоотносительные существа, непосредственно осознаем это присутствие, и это — совершенно особый и ценный опыт. Я предполагаю, что измерение присутствия-открытости составляет сердцевину мистического опыта, скрытую под скорлупой концептуальной метафизики, частично наросшей вокруг нее под влиянием культурной традиции. Как мы увидим в следующей главе, Хайдеггер видит самый фундаментальный «смысл» присутствия-открытости в Бытии — чистой бытийственности всего сущего и нас самих внутри.

Точно так же, присутствие-открытость является не архаической или филогенетической памятью, в смысле раннего Юнга (1928) или Грофа (1980), а скорее, базовой структурой чувствительности, с необходимостью общей для всех подвижных организмов. Но это и не метафора, в смысле одной из многих возможных структур, потенциально абстрагируемых из восприятия. Это фундаментальная организация самого восприятия. Короче говоря, присутствие-открытость не создается межмодальной трансляцией или трансформацией. Напротив, эти процессы символического самосоотнесения служат для раскрытия уже присутствующей базовой формы. Они не порождают ее, точно так же как телескоп не порождает звезды.

Наконец, полное презентативное выражение сознания является не «личным», как очень хотелось бы верить западной традиции, а напротив, вдвойне или даже втройне разделяемым. Надличностные состояния носят подлинно общественный характер, в том смысле, что они основываются на символическом самосоотнесении. Кроме того, будучи основаны на общих физических метафорах, они обладают потенциальной способностью объединять членов группы или общества в коллективных презентативных состояниях. Структуры восприятия, лежащие в основе этих метафор, с необходимостью оказываются межкультурно общими для самосоотносительных существ в качестве матрицы всякого осознания. Однако они также Должны воссоздавать форму всякой чувствительности у несимво-

338

Надличностный опыт и рефлексивность

лических организмов. Сознание, которое всегда представляет собой сознание «о» мире и «в» мире, столь же изначально и необходимо является сознанием «с» миром.

Кое-что, требующее разъяснения: критические вопросы с позиций когнитивной, психоаналитической и трансперсональной психологии

Наше обсуждение порождает так много вопросов и потенциальных сомнений со стороны столь разных теоретических позиций, что, возможно, будет полезно рассмотреть их открыто и все вместе.



Не представляют ли собой в действительности презентатив-ные переживания просто формы психотического опыта, получившие определенное культурное одобрение?

Если бы между медитативными состояниями и психотическими приступами не было решающего различия с точки зрения их общей организации или гештальта, хотя и следует признать, что между ними есть много общего в плане специфики происходящих преобразований сознания (Lukoff, 1985; Hunt, 1984), было бы трудно объяснить, как некоторые исследователи, работавшие в области психиатрии (Boisen, 1936; van Dusen, 1972; Bowers, 1974), могли отмечать у ряда госпитализированных пациентов спонтанную ремиссию непосредственно после опыта «белого света». Точно так же не было бы никаких концептуальных оснований для беспокойства кое-кого из традиционных гуру (Kapleau, 1967; Krishna, 1967; Trungpa, 1973) о том, что практикующие медитацию могут «сходить с ума» в результате специфических ошибок или неправильного использования мощных техник активации чакр. При положительном ответе на поставленный выше вопрос было бы просто невозможно проводить такие различия.

В наиболее общем виде, шизофренический опыт включает в себя спектр преобразований сознания, вызываемых хроническим стрессом, как бы различно его не определять, причем нередко у людей, которые уже социально дезадаптированы и не способны участвовать в социально разделяемой деятельности или поддержи-

Когнитивная психология

339

вать какое-либо чувство личной компетентности. С другой стороны, медитация направлена на особые преобразования сознания, которые не только обладают культурно разделяемой или одобряемой значимостью, но требуют социального участия в соответствующей группе, а также упорных и продолжительных усилий сосредоточения в намеренно достигаемых состояниях глубокого расслабления.

В главе 2 я упоминал о возможности интерпретировать мистицизм и шизофрению как «положительную» и «отрицательную» организации одного и того же уровня опыта («универсальная неоднозначность» Ангьяла). Я также приводил данные о том, что высокие уровни спонтанных переживаний надличностных-духовных состояний связаны с превосходными зрительно-пространственными навыки, что составляет резкий контраст с шизофренией (Swartz & Seigner, 1981; Gackenbach & Bosveld, 1989; Spadafora & Hunt, 1990; Hunt et al., 1992). Субъективные отчеты шизофреников и людей, переживающих психотический приступ, показывают, что некоторые из них изо всех сил сопротивляются чему-то очень похожему на опыт белого света/прекращения, думая, что он означает личную смерть или космическую катастрофу (Boisen, 1936; Chapman, 1966). Более хронические и гебефренические пациенты, которые не описывают подобных сложных синестетических состояний, судя по всему, погружаются в состояния апатии и ухода в себя, возможно, связанные с защитной межмодальной диссоциацией с сопутствующей утратой как ощущаемого Смысла, так и ощущения открытости времени впереди:

Иногда все так раздроблено, когда оно должно быть таким единым. Например, в саду щебечет птица. Я слышу птицу, и знаю, что она щебечет; но эта птица и то, что она щебечет — эти две вещи отдельны друг от друга. Между ними пропасть. И я боюсь, потому что не могу их снова соединить. Как будто у птицы и щебетания нет ничего общего... Птица и тот факт, что она щебечет — возможно, такое разделение между ними существует потому, что я стал соединять себя, или что-то, со временем. В действительности, никакого времени нет...; я не знал, что так происходит смерть. Душа уже больше не возвращается. Я хочу выйти в мир. Теперь я продолжаю жить в вечности;



340

Надличностный опыт и рефлексивность

больше нет часов, дней или ночей. Снаружи все по-прежнему продолжается, плоды на деревьях раскачиваются в разные стороны, другие люди ходят по комнате туда и сюда, но для меня время не течет... Какое до меня дело внешнему миру? Для меня все одно и то же — деревья, образы и люди. Я только бьюсь о время (Minkowski, 1970, р. 285-286).



Углубляет ли медитативный путь нарциссические и шизоидные дилеммы в ощущении самого себя?

Это может быть так. Джек Энглер (Engler, 1984) отметил, что многие современные западные люди, практикующие восточные медитативные традиции, иногда могут путать уход в себя, чувства нереальности окружающего и собственной грандиозности, порой граничащие с клинической патологией, с состояниями, составляющими цель этих практик — что в действительности вызывает немалое замешательство у их восточных учителей. Сходным образом Кен Уилбер (Wilber, 1984) подчеркивал, что мощные надличностные постижения — происходят ли они в результате регулярной медитации или случаются самопроизвольно — могут пробуждать то, что Маслоу (Maslow, 1971) ранее назвал «мета-патологиями». К ним относятся уход в себя, сглаживание эмоций, а также раздувание собственной личности и мания величия, наряду со страхами исчезновения, уничтожения и распада, о которых писали Райх и Уинникотт. Такие жалобы также характерны при нарциссических пограничных расстройствах (Winnicott, 1971; Khan, 1974; Kohut, 1977), которые эти теоретики связывают с затруднениями в развитии самоощущения, начинающимися в первые два года жизни. Таким образом, мы больше не можем, следуя более раннему Маслоу (1962) и другим гуманистическим психологам, просто отделять «более высокую» самоактуализацию от «более низких» проблем, которыми занимается психоанализ.

Также не лишено смысла, что долговременные медитативные практики, направленные на достижение цельности и присутствия, которые нелегко обрести в современном обществе, сами способны создавать чувства неполноценности и неадекватности, и эти дилеммы, наряду с мощными надличностными состояниями, воздействующими на непосредственное ощущение человеком самого себя, будут пробуждать любые неразрешенные конфликты и травмы

Когнитивная психология

341

предшествующего развития — остатки того, что Михаель Балинт (Balint, 1968) называл «фундаментальной виной». Вполне может быть, что традиционное западное отношение к очень маленьким детям усугубляет эти затруднения и делает более трудными надличностные практики в последующем взрослом возрасте. Отчасти именно поэтому Алмаас (1988) и другие разрабатывали способы более непосредственного объединения медитативных и психоаналитических практик. Представляется очевидным, что для достижения подлинного развития, как его описывают медитативные традиции, необходимо в той или иной степени заниматься нарциссиче-скими дилеммами в ощущении себя.



Не показывает ли форма мистического опыта, как объемлющей всеобщности, которая «поддерживает» и сочувственно «позволяет», что источником этого опыта служит заботливая и питающая фигура матери в младенчестве, и потому такие состояния, в конечном счете, должны быть регрессивными?

Абстрактная геометрическая природа межмодальных трансляций, с которыми, судя по всему, связаны состояния, в конечном счете ведущие к опыту «белого света», и метафизические смыслы, приписываемые последнему в качестве его ноэтического содержания, вероятно, в высшей степени превосходят ограниченные способности к межмодальной трансляции, имеющиеся у маленького ребенка. Верно, что образы мистического опыта, как отмечали и Фрейд (1930) и Эриксон (Erikson, 1962), носят обобщенно материнский характер, и что его потенциальная связь с синдромами ухода в себя и мании величия, как неудачами медитативных практик, хорошо согласуется с представлением Уинникотта о зарождении чувства бытия во взаимоотношении зеркального отражения с первичными материнскими -фигурами. Однако это не обязательно следует из регрессивной модели, а скорее согласуется с более полным учетом различия между репрезентативным и презентативным символизмом.

В презентативном символизме ощущение смысла возникает непосредственно из эмпирического погружения в средство выражения. Если самой глубокой структурой символической способности является диалогическая организация, уходящая корнями в зеркальное отражение между матерью и младенцем, тогда при

342

Надличностный опыт и рефлексивность

максимальных выражениях презентативного сознания этот диад-ный паттерн будет становиться частью актуальной формы осознания — не как регрессия, а как интериоризированная матрица для всякой символизации. В самых абстрактных презентативных состояниях эта наиболее фундаментальная структура сама становится метафорическим средством выражения ощущаемого смысла всеобъемлющей, опекающей тотальности, которая «поддерживает» или «вмещает в себе» человека и все остальное. Разумеется, если в раннем формировании этой матрицы имели место серьезные недостатки и травмы, то ее непосредственное презентативное повторное проявление в качестве потенциальной метафоры должно усугублять эти ранние затруднения. Если паттерн, подлежащий трансляции в ощущаемый смысл, первоначально переживался неадекватно, то он не будет способен вмещать в себя эти мощные состояния.



Как насчет точки зрения «основного направления» когнитивной психологии, что синестезии и образы мандалы отражают конкретную, примитивную ментальностъ, обычную в детстве и, по большей части, исчезающую при лингвистическом и концептуальном развитии?

Так, к сожалению, считал сам Вернер (Werner, 1961), однако мы уже рассмотрели обширные свидетельства того, что образность может претерпевать свое собственное развитие в абстрактное репрезентативное и презентативное мышление. Вдобавок, нет никаких реальных доказательств того, что эйдетическая образность, синестезии и физиогномическое осознание более ярко выражены у маленьких детей, чем у взрослых (Haber, 1979). Это впечатление, судя по всему, основывается главным образом на индивидуальных случаях, когда взрослые вспоминают формы опыта, которых больше нет в их жизни, а не отражает общее правило развития. Кроме того, если бы мы могли выявить такое снижение упомянутых способностей, его можно было бы легко объяснить так же, как Выготский (1962) объяснял утрату эгоцентрической речи у маленьких детей: эти формы поведения и опыта не исчезают, а интериоризи-руются и автоматизируются в качестве «внутренней матрицы» для вербального — а в данном случае, невербального — мышления. Наконец, возвращаясь к первому пункту — если мы просле-



Когнитивная психология

343

живаем именно развитие презентативной образной способности, наиболее полно проявляющейся в эстетических и религиозных традициях, то ее избирательное исчезновение во взрослом возрасте может отражать общую неспособность нашей культуры поддерживать ранние спонтанные формы основной символической структуры. Это бы заставляло дело выглядеть так, будто язык (и математика) естественно сменяют образность, когда в действительности такой переход представляет собой побочный результат западного воспитания и образования, и его тенденции игнорировать невербальное.



Не впадаем ли мы здесь в «до-над» заблуждение?

Уилбер (Wilber, 1980) разработал линейную модель надличностного опыта, рассматриваемого в качестве вершины всего человеческого когнитивного развития, а не одной линии развития, открытой к символической системе, как в данном обсуждении. С точки зрения Уилбера, возникновение измененных состояний сознания в детстве представляет собой концептуальную проблему, которую он решает, проводя различие между регрессивными или до-эгоичес-кими формами опыта, и подлинным духовным развитием взрослого возраста, как над-эгоическпм и пост-формальным в смысле Пиаже. Уилбер критикует то, что он считает распространенным смешением до-эгоической примитивности синестезий, геометрических образов и причудливых сновидений с подлинно трансцендентными переживаниями медитативных традиций.

Никто не захотел бы ошибочно принимать более ранние стадии развития за более поздние — будь то в области истории, искусства или духовности. Однако не следует позволять этой заботе затенять действительную непрерывность любой линии символического развития — даже если линия, основанная на презентатив-ных состояниях, развертывается в течение всей жизни и, как в западной культуре, с поразительными перерывами. Если развитие человека по определенной линии — в данном случае, презента-тивных состояний и «духовности» — как правило, прерывается или останавливается на ранней (примитивной) стадии ее развертывания, тогда ее повторное возникновение впоследствии — это не регрессия, а возвращение на непройденный путь. Алмаас (1988) Доказывал, что непрерывность бытия или присутствия у боль-

344

Надличностный опыт и рефлексивность

шинства из нас нарушается вследствие неизбежной неспособности взрослого окружения отражать наши ранние спонтанность и целостность. Спонтанные презентативные состояния в юности и взрослом возрасте могут начинать воскрешать то, что Уинникотт называл утраченной «подлинной самостью», не делая эти образные феномены чем-то регрессивным, примитивным или до-эгои-ческим.



Но разве это обсуждение не сосредоточивается на «более низких» формах чувственного мистицизма, а не на его поэтической цели?

Совершенно верно, что все эти сложные синестезии, геометрические образы, чакры и света, как ощущаемые смыслы, основанные на воображении, играют предварительную роль по сравнению с зачастую невыразимыми интуитивными постижениями предельной реальности или разума в классическом мистицизме (Underbill, 1955; Deikman, 1982). Однако подобным ноэтическим осознаниям предшествуют те чувственные, презентативные паттерны, из которых они развертываются в качестве кульминации. И, следовательно, именно эти более специфические презентативные состояния предоставляют единственные доступные данные относительно когнитивных процессов, которые должны лежать в основе всей этой линии развития. Если исходить из той точки зрения, что в силу самой природы интенциональности всякий опыт указывает или отсылает за пределы себя, тогда чувственные стадии медитативных постижений подобны научению любому новому языку — в данном случае, абстрактному образному. Человек учит лексику и грамматику до тех пор, пока их употребление не становится относительно ин-териоризированным. Только тогда новый язык может использоваться для описания чего-то, находящегося полностью за пределами его собственных материалов. Изучение презентативных состояний уже показало нам не только когнитивные процессы, скрытые в их более развитых формах, но и то, каким образом вся эта линия развития основывается на тех же межмодальных и метафорических процессах во всем символическом познании. Медитативные традиции часто подчеркивают, что обыденный ум и ум-как-таковой — это два аспекта одной и той же способности, и эту точку зрения, безусловно, подтверждают данные современной когнитивной пси-



Когнитивная психология 345

хологии, которые показывают, что они воплощают в себе одни и те же процессы.



Не следует ли считать попытки когнитивного объяснения человеческой духовности пусть сколь угодно холистические и феноменологическиев конечном счете редукционистскими?

Если чувство трансцендентного — даже если оно дается нам абсолютной духовной реальностью или Бытием — приходит через человеческий ум, что несомненно так, то оно должно опосредоваться какими-то когнитивными процессами. Тогда их можно исследовать, и это само по себе не будет редукционизмом. Моя собственная стратегия (Hunt, 1984, 1985ab, 1986, 1989b) всегда заключалась в том, чтобы исходя из описательной феноменологии пре-зентативных состояний судить о том, какого рода ум может иметь такие переживания. Это позволяет нам понять, как такой ум может соотноситься с общими принципами когнитивной теории. Сам по себе подобный подход не задается вопросом о том, является ли ум, который он открывает, подверженным именно таким иллюзиям, или же, напротив, он может быть как раз тем телескопом, какой необходим для того, чтобы видеть духовную истину. Разумеется, читатель волен выбирать любую из этих альтернатив, первая из которых носит явно редукционистский характер, а вторая, возможно, склоняется к тому, что Джемс назвал «сверх-верой». Лично я считаю, что первая альтернатива несет в себе большую опасность для нашей эпохи, чем вторая.

Если, по примеру Ницше, Джемса и Юнга, считать, что высшие духовные традиции человечества действительно могут относится к чему-то важному, и потому их необходимо тем или иным образом сохранять и продолжать в нашей преимущественно научной и утилитарной цивилизации, то будет необходимо дать какое-то объяснение тому, как они могут быть выражением структуры человеческого разума. Оно не обязательно должно быть редукционистским, и действительно, альтернативный подход всегда состоял в том, чтобы считать такие состояния просто остатками примитивной, нерациональной ментальности, которую мы, предположительно, оставили далеко позади. Плюрализм современного общества, в конечном счете, несомненно потребует аналогичного плюрализма наших теорий разума. Нам необходимо понимать, каким образом

346

Надличностный опыт и рефлексивность

эти практики и состояния могут быть выражениями того же разума, который в своих других структурах и формах дает нам язык, логику и саму науку. Высказывая суждения о предполагаемой обоснованности одной из этих форм, мы можем невольно делать те же суждения о них всех.

ХАЙДЕГГЕР, БУДДИЗМ МАХАЯНЫ И ОБЪЕМЛЮЩИЙ СТРОЙ ГИБСОНА: ЛОГОС ЧУВСТВИТЕЛЬНОСТИ

Мы уже имели дело с когнитивными процессами, лежащими в основе переживаний, которые мы называли более высокими состояниями сознания, надличностным опытом либо презентативны-ми состояниями. Мы понимали их как воссоздание на уровне символического познания аспекта присутствия-открытости, как основной структуры восприятия подвижных чувствующих существ. Горизонтальная открытость и градиенты течения объемлющего строя являются «реальными», «существующими», и внутренне присущими структуре чувствительности/разумности, но на человеческом уровне могут проявляться как таковые только в виде безотносительного ощущаемого смысла. Аспект присутствия-открытости проявляется в презентативном символическом познании посредством синестетической трансляции простора и свечения зрительного окружения, как его «там», и живого кинестетического воплощения, как его «тут».

Теперь нам нужно в меньшей степени сосредоточиваться на процессуальной стороне, и в большей — на ноэтической «сути» таких переживаний, чтобы попытаться достичь какого-то, в общих чертах, натуралистического и описательного понимания «содержательного» аспекта таких состояний. С этой точки зрения, есть два родственных объяснения постижений, связанных с присутствием-открытостью, которые особенно подходят для нашего обсуждения когнитивной психологии этого феномена. Во-первых, в поздних сочинениях Мартина Хайдеггера эмпирическое постижение откры-



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   14   15   16   17   18   19   20   21   ...   28




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет