Обольщения для достижения

Оборотная сторона

От друга к возлюбленному

В апреле 1669 года Мадемуазель, которой шел в ту пору уже не много не мало сорок третий год, познакомилась с необычнейшим из придворных: то был маркиз Антонен Пегилен, впоследствии герцог Лозаннский. Фаворит Людовика XIV, тридцатишестилетний маркиз, храбрый солдат, славился своим остроумием. К тому же он был известен и как неисправимый ловелас. Несмотря на невысокий рост и маловыразительную внешность, маркиз не знал поражений у женщин. Причиной тому было его любезное и вместе с тем дерзкое обхождение, да и военная доблесть немало способствовала его успеху у дам. Мадемуазель де Монпансье приметила маркиза давно: вот уже несколько лет она издали восхищалась его элегантностью и храбростью. Но лишь теперь, в 1669 году, у них впервые появилась возможность поговорить, они обменялись всего лишь несколькими фразами, и, хотя ей была известна его репутация сердцееда, она все же сочла его очаровательным. Несколько дней спустя они вновь случайно встретились, на сей раз беседа была более продолжительной, в ней маркиз выказал более ума и образованности, чем она в нем предполагала,— они беседовали о драматурге Корнеле (которого она обожала), о героизме, касались и других возвышенных тем. Теперь их встречи стали более частыми. Анна Мария записала в дневнике, что каждый их разговор становится для нее самым ярким событием дня и что, когда он не при дворе, она ощущает его отсутствие. Конечно же, их участившиеся встречи не могли быть случайными, по крайней мере, для него, но он всегда казался радостно-удивленным, видя ее. В то же время она отметила, что чувствует беспокойство, в ней пробуждаются странные чувства, природы которых неясна для нее.

Как-то герцогине потребовалось уехать из Парижа на неделю-другую. Перед самым ее отъездом маркиз неожиданно подошел к ней и обратился с пылкой речью, предлагая себя в качестве наперсника и верного друга, готового выполнить любое ее поручение здесь, в Париже, пока она будет отсутствовать. Его слова были поэтичны и благородны, но что он подразумевал в действительности? В дневнике Анна Мария наконец признается сама себе в чувствах, возникших у нее еще со времени их первого разговора: «Я убеждала себя, что это не могут быть простые мечты ни о чем, это странное томление должно быть направлено на какой-то объект, но я и не представляла себе, кто бы это мог быть... В конце концов, промучившись несколько дней, я поняла, что люблю М. де Лозана, что он каким-то непостижимым образом проскользнул в мое сердце и пленил его».

Определив источник своих чувств, Мадемуазель пришла к выводу, что следует проявить решительность. Если маркиз хочет быть ее наперсником, почему бы ей не заговорить с ним о замужестве, о тех предложениях, которые она все еще продолжала получать. Такая тема, пожалуй, даст ему возможность более откровенно высказать свои чувства, а может, ей удастся заметить его ревность. К сожалению, маркиз, казалось, не уловил намека. В ответ он спросил, к чему ей вообще думать о замужестве — она и без того кажется такой счастливой. Кроме того, легко ли найти избранника, достойного ее? Так проходили недели. Она не могла выведать у него ничего, что говорило бы о его отношении. Собственно говоря, она понимала причины его непроницаемости — их разделяло немало препятствий: разница в положении (она превосходила его по знатности), разница в возрасте (она была на шесть лет старше). По прошествии нескольких месяцев скончалась супруга брата короля, и Людовик XIV предложил Анне Марии стать его невесткой. Анна Мария пришла в негодование: овдовевший брат явно намеревался запустить руку в ее состояние. Она захотела узнать мнение друга. Будучи верными слугами короля, отвечал герцог Лозаннский, когда она поделилась с ним этой новостью, мы должны повиноваться его желаниям. Такой ответ ей не понравился. Положение только ухудшилось, когда он перестал являться к ней с визитами, давая понять, что теперь им не подобает оставаться добрыми друзьями. Это стало последней соломинкой. Мадемуазель решительно ответила королю, что не выйдет за его брата. Несмотря на все уговоры, она оставалась непреклонной.

После этого Анна Мария встретилась с герцогом Лозаннским и объявила, что напишет на листке бумаги имя мужчины, за которого она согласилась бы выйти замуж. Он должен был положить этот листок под подушку и прочитать на следующее утро. Когда наутро он развернул листок, то прочитал на нем: «C'est vous» («Это вы»). Встретившись на другой день с Мадемуазель, герцог предположил, что она, должно быть, пошутила, хочет, наверное, сделать его посмешищем всего двора. Она настаивала, уверяла его, что это серьезно. Он, казалось, был шокирован, поражен, но не так сильно, как придворные, когда через несколько недель было объявлено о помолвке между относительно низкородным ловеласом и второй дамой Франции, женщиной, известной своей добродетелью и умением ее защищать.
Толкование. Герцог Лозаннский, несомненно, по праву может считаться одним из величайших обольстителей в истории, а неторопливое, прекрасно продуманное и хладнокровно воплощенное в жизнь обольщение Мадемуазель де Монпансье — настоящим шедевром. Метод его был прост: терпение и обходные пути. Почувствовав с первого же разговора, что Анна Мария проявляет к нему некоторый интерес, он решил добиться ее дружбы. Он и на самом деле стал ей преданным другом. Вначале это просто доставляло ей удовольствие: человек не жалел времени на разговоры с ней, был готов рассуждать о поэзии, истории, о героях и подвигах — на ее излюбленные темы. Исподволь она прониклась к нему доверием. Затем — она этого почти не сознавала — ее чувства стали острее: признанного дамского угодника интересует только дружба? Полно, только ли это? Что же, она не привлекает его как женщина? Эти мысли помогли ей понять, что она влюблена. В свою очередь это окончательно определило ее решение ответить отказом на предложение выйти замуж за брата короля. К подобному решению хитроумно и незаметно подтолкнул ее сам герцог, когда перестал с ней видеться. Могла ли она заподозрить, что он гонится за ее деньгами, положением или хочет разделить с ней ложе, ведь за все время он ни единого разу не проявил активности, не сделал ни одного решительного шага. Нет, весь блеск этого виртуозного обольщения состоит как раз в том, что Мадемуазель была убеждена: инициатива на всех этапах принадлежит ей.

После того как подходящая жертва выбрана, вам нужно привлечь к себе ее (или его) внимание и возбудить желание. Переход от дружбы к любви увенчается успехом лишь в том случае, если жертва не увидит в нем ловкого маневра. Во-первых, дружеские разговоры с вашими объектами снабдят вас ценной информацией об их пристрастиях, вкусах, слабостях, детских мечтах, которые управляют и взрослым поведением. (Так, герцог Лозаннский, пристально изучив вкусы Анны Марии, с толком воспользовался этим в своей дальнейшей игре.) Во-вторых, проводя достаточно много времени с вашими объектами, вы даете им возможность привыкнуть к вам, в вашем присутствии они начинают чувствовать себя вполне комфортно и уютно. Поверив, что вас интересуют только их мысли, их общество, объекты утрачивают бдительность; напряжение, столь обычное и естественное в отношениях между представителями разного пола, ослабевает. Отныне они практически беззащитны, дружба распахнула перед вами золотые ворота к их телу — речь идет о душе. Теперь достаточно ничтожной искры — любого невинного замечания, случайного прикосновения,— чтобы в мозгу объекта вспыхнуло внезапное озарение: а ведь между вами могли бы быть и другие отношения. Эта мысль застигает их врасплох, и, как только подобное ощущение возникнет, они начнут удивляться: почему же вы не делаете первого шага к дальнейшему сближению? Дальше — больше: они первыми проявят инициативу и будут наслаждаться иллюзией, что контролируют ситуацию. Нет в обольщении ничего более эффектного и эффективного, чем позволить жертве считать себя обольстителем.

Сёрен Кьеркегор

Ключи к обольщению

Первое, чему вы должны научиться, сравнительно несложно: выбрав подходящий объект, подманите его, заставьте приблизиться к вам, так чтобы при этом объект считал инициатором сближения себя. Если в начальной стадии вам удалось добиться этого, считайте игру выигранной. Это означает, что впоследствии не будет ни горьких обид и разочарований, ни параноидальной подозрительности.

Чтобы заставить жертву прийти к вам, потребуется время, не надо торопить события. Задуманное можно осуществить разными способами. Вы можете возникнуть где-то на периферии существования своих жертв, то и дело попадаясь им на глаза в разных местах, но к ним не приближаясь. Таким способом вы привлечете к себе внимание, и если они захотят перекинуть мостик, то им придется подойти самим. Вы можете подружиться с ними, как герцог Лозаннский с Мадемуазель де Монпансье, неуклонно сближаясь, но при этом сохраняя дистанцию, приличествующую дружеским отношениям представителей противоположных полов. Можете поиграть в кошки-мышки, то проявляя заинтересованность, то отступая назад — и приглашая их последовать за собой, прямо в центр раскинутой сети. Что бы вы ни делали и какой бы вид обольщения ни применяли, любой ценой преодолевайте естественное стремление ускорить ход событий и оказать давление. Было бы заблуждением полагать, что интерес к вам будет утрачен, если вы не проявите настойчивости, или что вашей жертве приятно назойливое внимание. Слишком большое внимание на ранней стадии только возбудит у человека подозрения относительно ваших мотивов и вызовет беспокойство и недоверие. Хуже всего в этом то, что вы все решаете за свою жертву, не давая ей возможности проявить инициативу. Отступите на шаг, пусть ей покажется, что те мысли, появление которых вы спровоцировали, зародились в ее собственной голове. Это вдвойне важно, если вы имеете дело с кем-то, кто вам по-настоящему нравится.

Мы никогда не сможем до конца понять представителей другого пола. Они всегда будут для нас загадкой, тайной. Отсюда то восхитительное напряжение, без которого немыслимо обольщение. Но эта же непостижимая тайна является источником тревоги и неуверенности. Знаменитый Фрейд пытался разобраться, чего же на самом деле хочет женщина, но даже для этого прославленного мыслителя, специалиста в области психологии, противоположный пол так и остался чужой планетой. И у мужчин, и у женщин с противоположным полом нередко связано глубоко укорененное чувство страха и беспокойства. На начальных стадиях обольщения, следовательно, необходимо найти способ снять чувство недоверия, которое может возникнуть у другого человека. (Если чувство опасности и страха возникнет позднее, это даже будет приветствоваться. Однако, допустив появление этих эмоций раньше времени, вы рискуете отпугнуть объект.) Держитесь на нейтральном расстоянии, представляйтесь безобидным и безвредным. Так вы обеспечите себе пространство для маневра. Казанова сознательно культивировал в себе некоторую женственность, всячески демонстрируя интерес к нарядам, театру, домашним делам,— это производило успокаивающее воздействие на молодых дам. Куртизанка эпохи Возрождения Туллия д'Арагона, заводя дружбу с великими мыслителями и поэтами своего времени, беседовала с ними о литературе, философии — о чем угодно, только не об альковных делах (и не о деньгах, которые также были ее целью). Йоханнес, от лица которого написан «Дневник обольстителя» Сёрена Кьеркегора, следует за своим объектом, Корделией, на расстоянии. Когда их пути пересекаются, он безукоризненно вежлив и держится весьма сдержанно. В результате, когда дело наконец доходит до знакомства, он не вызывает у Корделии испуга. В сущности, он безобиден настолько, что, по ее мнению, можно было бы быть и порешительнее.

Дюк Эллингтон, великий джазовый музыкант — и виртуозный обольститель,— при первом знакомстве поражал дам своим блеском, великолепием, стильной одеждой, харизмой. Но, оставшись с женщиной наедине, он слегка отступал, становился сдержанным и корректным, не выходил за рамки вежливой беседы о пустяках. Банальный разговор ни о чем может быть великолепным тактическим приемом — он гипнотизирует объект. Внешняя сдержанность и бесстрастность придадут любому отпущенному вами замечанию, малейшему намеку на двусмысленность, самому мимолетному взгляду утрированную силу. Ни в коем случае не упоминайте о любви, тем самым вы добьетесь, что будет высказано много больше — жертвы удивятся, почему вы никогда не обсуждаете свои чувства, а задумавшись об этом, пойдут дальше, пытаясь представить и домыслить, что же происходит у вас в голове. Они-то сами первые и затронут тему симпатии или влюбленности. Сознательная невыразительность имеет множество применений. В психотерапии, например, собственными односложными и монотонными ответами врач вызывает пациентов на откровенность, помогает им расслабиться и максимально раскрыться. Во время международных переговоров Генри Киссинджер убаюкивал дипломатов скучными деталями, чтобы застать врасплох, а затем бил наповал, выдвигая решительные требования. На ранних этапах в обольщении невыразительными словами можно добиться большего, чем живыми и эмоциональными,— объект перестает обращать на них внимание, как на фон, он заглядывает вам в лицо, начинает фантазировать, додумывать и незаметно попадает под воздействие ваших чар.

Очень эффективный прием — приблизиться к своему объекту с помощью других людей: просочитесь в их круг, и вот вы уже больше не чужак. Прежде чем граф де Граммон, живший в семнадцатом веке обольститель, делал первый шаг, он имел обыкновение сводить знакомство с камеристкой избранницы, ее лакеем, другом, а порой даже с любовником. Таким способом он собирал необходимую информацию и выбирал оптимальный способ сближения, который бы ее не напугал. Кроме того, он готовил почву, рассказывая о чем-то третьему лицу — какие-то вещи, которые могли заинтересовать и даже заинтриговать даму, когда она слышала о них в передаче хорошо знакомых ей людей.

Нинон де Ланкло, куртизанка семнадцатого столетия, истинный стратег в делах обольщения, считала, что утаивать свои намерения не только желательно, но даже необходимо — это сообщает игре дополнительную прелесть. Мужчина вообще не должен объявлять о своих чувствах, полагала она, и уж во всяком случае, ему не следует делать этого слишком рано. Это раздражает и вызывает недоверие. «Женщина скорее поверит, что любима, если догадается об этом сама, чем если ей прямо скажут об этом»,— заметила однажды Нинон. Часто поспешность, с которой человек стремится выразить свои чувства, вытекает из ложного стремления доставить удовольствие, польстить другому. Но подобное желание нередко раздражает и даже кажется оскорбительным. Дети, кокетки и кошки именно тем и привлекают, что они не пытаются угодить нам, даже кажутся безразличными. Научитесь маскировать свои чувства, пусть люди дадут свободу воображению, пытаясь представить, что происходит у вас внутри.

В какие бы ситуации ни помещала вас жизнь, у окружающих не должно складываться впечатление, будто вы чего-то добиваетесь, ищете выгоды,— это вызовет сопротивление, справиться с которым потом будет невозможно. Научитесь приближаться к людям со стороны. Приглушите свою яркость, смешайтесь с толпой, постарайтесь выглядеть безопасным — впоследствии благодаря этому вы обретете пространство для маневра. Те же приемы верны и в политике, где неприкрытые амбиции, как правило, отпугивают людей. Владимир Ильич Ленин на первый взгляд казался средним, ничем не примечательным русским обывателем: одевался он, как рабочий, речь его отличали простонародные обороты, ничего величественного в его облике не было. Однако под этой неприметной наружностью, конечно же, скрывался невероятно умный и циничный человек, который неуклонно проводил в жизнь свои планы. К тому времени, когда люди поняли, что к чему, было уже слишком поздно.

Оборотная сторона

Но все это случаи недолговременных обольщений. Для Сирен и Казанов наслаждение главным образом заключается в большом количестве их жертв. Они переходят от победы к победе, а это может рано или поздно наскучить. Казанова сжигает себя, Сирены ненасытны, не знают удовлетворения. Медленное, тщательно продуманное и выстроенное обольщение, возможно, не приумножит числа ваших побед, даже снизит его, но это с лихвой окупится высоким качеством.

Благое и дурное

Хозяйка оказала Августу самый торжественный прием. После того, как она представила его остальным гостям, все перешли в рисовальный салон, непринужденно беседуя о войне, которую вел Наполеон с Испанией, о последних парижских модах и тому подобных пустяках. Внезапно дверь распахнулась, и в салон вошла еще одна гостья, которая по какой-то причине задержалась у себя в комнате, пока все прочие приветствовали появление князя. Это была тридцатилетняя мадам Рекамье, ближайшая подруга мадам де Сталь. Она была представлена князю, после чего довольно скоро удалилась в свою спальню.

Августу было известно, что мадам Рекамье находится в замке. Ему довелось слышать немало рассказов об этой необычной женщине, которая на протяжении многих лет после революции слыла первой красавицей Франции. Мужчины сходили по ней с ума. Она кружила головы на балах, когда самозабвенно, с безудержной страстью танцевала, скинув нарядную накидку и оставшись в полупрозрачном, невесомом белом платье особого фасона, который прославился благодаря ей. Живописцы Жерар и Давид увековечили ее лицо, фигуру и одежду, даже ее ноги, которые считались самыми совершенными женскими ножками на свете. Среди тех, кому она разбила сердце, был Люсьен Бонапарт, брат императора Наполеона. Августу по вкусу были молоденькие девушки, более юные, чем мадам Рекамье, а в замок он приехал, чтобы отдохнуть от своих похождений. Но те несколько мгновений, когда она привлекла общее внимание своим внезапным появлением, выбили его из колеи, он был застигнут врасплох. Она была действительно прекрасна, как и рассказывали, но его потрясла не столько красота, сколько удивительный, немного грустный взгляд, показавшийся таким ласковым, таким чудным, просто неземным. Гости возобновили светскую беседу но Август ни о чем, кроме мадам Рекамье, думать не мог.

Вечером за ужином он любовался ею. Она была немногословна, глаза скромно опущены, но раз-другой она подняла их — и встретилась взглядом с князем. После ужина гости собрались в галерее. К восторгу князя мадам Рекамье запела романс о любви, аккомпанируя себе на арфе. И тут внезапно выражение ее лица переменилось: украдкой она бросила на него проказливый, плутовской взгляд. Ангельски нежный, печальный голос в сочетании с этим шаловливым взглядом, жизнерадостная энергия, озарявшая ее лицо, окончательно сбили его с толку. Он смешался. То же повторилось и назавтра, и князь решил продлить свое пребывание в замке.

В последующие дни князь и мадам Рекамье много гуляли вдвоем, катались в лодке по озеру и танцевали. Как раз во время танца он наконец и заключил ее в свои объятия. Они подолгу разговаривали, их беседы затягивались допоздна. Но он продолжал теряться в догадках, не в силах понять ее: она казалась ему такой возвышенной, благородной и целомудренной, и вдруг следовало то касание руки, то неожиданное игривое замечание. Проведя в замке две недели, самый завидный жених Европы, забыв о своих холостяцких привычках, просил руки мадам Рекамье. Он был готов перейти в католичество, принять ее религию, ей предстояло развестись со своим супругом, который был много старше ее. (Она сказала князю, что никогда не была счастлива в браке и что католическая церковь сможет дать согласие на его расторжение.) Затем она должна была переехать к нему в Пруссию. Мадам обещала, что все будет так, как он хочет. Князь поспешил в Пруссию просить разрешения на женитьбу у своей семьи, а мадам возвратилась в Париж добиваться аннулирования брака. Август забрасывал ее пылкими письмами, говорившими о его любви к ней, и ждал. Время шло, он чувствовал, что сходит с ума. И наконец ответное письмо: она передумала.

По прошествии нескольких месяцев мадам Рекамье прислала Августу подарок: знаменитый портрет кисти Жерара, на котором она изображена полулежащей на кушетке. Князь проводил часы у картины, пытаясь разгадать таившуюся в ее глазах загадку. Он пополнил ряды ее побед — мужчин, которые, подобно писателю Бенжамену Констану, могли сказать о ней: «Она была моей последней любовью. До конца своих дней я буду напоминать дерево, спаленное молнией».

Процесс обольщения подразумевает, в частности, что ваш образ проникает в мысли человека, занимает их. Ваша невинность, красота или, скажем, кокетливость могут привлечь внимание, но не покорить окончательно, через некоторое время внимание вашего избранника неизбежно переключится на другой яркий объект. Чтобы углубить интерес к себе, необходимо дать ему почувствовать такую сложность, неоднозначность, которую он не раскусит за неделю и даже за две. Вы неуловимы, непостижимы, таинственны, а такому соблазну невозможно противиться, ибо он сулит неземные радости, если только вами удастся завладеть. Стоит вашему избраннику начать фантазировать, строить догадки относительно вас — и вот он уже скользит по наклонной плоскости обольщения и сам не заметит, как скатится вниз, стремительно и безудержно.

Хлынули приглашения — обществу Нью-Йорка не терпелось удовлетворить свое любопытство и поглядеть на диковинку. Женщины находили Уайльда очаровательным, газеты же были к нему не столь добры. В «Нью-Йорк Таймс» он был назван «эстетичным мошенником». Наконец через неделю было объявлено о его первой лекции. Зал был переполнен: послушать Уайльда пришли больше тысячи человек, многие явились только для того, чтобы поглазеть на него. И они не были разочарованы. Правда, цветка у Уайльда не было, и ростом он оказался гораздо выше, чем они предполагали. Однако оказалось, что он носит длинные волосы, к тому же он был одет в зеленый бархатный камзол с таким же шарфом, штаны по колено и шелковые носки. Зрители во все глаза разглядывали его со своих мест. Многие были шокированы его обликом: контраст между его крупной, рослой фигурой и претенциозным костюмом произвел отталкивающее впечатление. Кое-кто открыто смеялся, другие не могли скрыть смущения. У публики складывалось неприязненное отношение к этому человеку. И тут он начал говорить.

Лекция на тему «Английское Возрождение» была посвящена «искусству ради искусства» — движению, возникшему в Англии конца девятнадцатого века. Голос Уайльда завораживал, гипнотизировал, он говорил почти белым стихом, манера выражаться была вычурной, так что не всем удавалось до конца понять смысл сказанного. Но вместе с тем в его словах было столько остроумия и блеска, а речь текла так свободно... Что ж, выглядел он и впрямь странно, зато никому в Нью-Йорке не доводилось прежде видеть или слышать такого интересного, такого удивительного человека. Лекция имела колоссальный успех. Даже тон газетных отчетов заметно смягчился. Позднее, спустя несколько недель, Уайльд должен был выступить в Бостоне. Человек шестьдесят студентов Гарвардского университета готовили ему каверзу. Они собирались высмеять женоподобного поэта, явившись на встречу с цветками в руках, облачившись в штаны по колено, а при его появлении устроить преувеличенно громкую овацию. Уайльда такая встреча нимало не смутила. Зрители смеялись до слез его остроумию и находчивости, когда он экспромтом прокомментировал происходящее, а когда студенты перебивали его выкриками, он держался с достоинством, ничем не выдавая раздражения или гнева. И здесь, благодаря контрасту между наружностью и манерой держаться, он казался человеком удивительным, исключительным. Его визит произвел неизгладимое впечатление на большинство присутствовавших и стал сенсацией.

То, что было задумано как короткая поездка с чтением нескольких лекций, переросло в турне по всей Америке. В Сан-Франциско лектор, специалист в области искусства и эстетики, продемонстрировал способность пить, не пьянея, а также оказался талантливым игроком в покер. Благодаря всем этим редким качествам он стал настоящим гвоздем сезона. На обратном пути Уайльду пришлось сделать несколько остановок в Колорадо. Жители шахтерского городка Ледвилл предупредили, чтобы красавчик поэт не вздумал совать к ним нос, пригрозив вздернуть его на самом высоком дереве, если он осмелится там показаться. Уайльд не мог отказаться от такого приглашения. Он прибыл в Ледвилл и, игнорируя злобные выкрики и враждебные взгляды, осматривал шахты, напивался, играл в карты, а затем читал завсегдатаям салунов лекции о Боттичелли и Челлини. Американские шахтеры, как и все прочие, были покорены этим странным поэтом и даже назвали в его честь одну из копей. Рассказывают, что один ковбой сказал о нем: «Этот парень вроде искусством занимается, только он любого из нас перепьет, пока мы не свалимся под стол, да потом еще и по домам растащит, по двое зараз».

Притягательность Уайльда являлась не просто природным обаянием, так сказать, побочным продуктом личности, она была просчитана до мелочей. Страстно любя парадоксы, он сознательно обыгрывал свою эксцентричность и двойственность, контраст между манерной внешностью и язвительным остроумием. Горячий и непосредственный от природы, он сконструировал образ, противоположный его натуре. Люди вначале находили его отталкивающим, затем они были смущены, заинтригованы и, наконец, их тянуло к этому человеку, подобного которому, казалось, невозможно себе представить.

Парадокс в высшей степени обольстителен, поскольку он представляет собой игру, обыгрывает смысл. Мы, сами того не сознавая, подавлены рациональностью своей жизни, в которой всё должно иметь определенный смысл; обольщение, напротив, расцветает пышным цветом на почве неопределенности, противоречивых знаков, всего того, что не поддается расшифровке. Люди до боли познаваемы и очевидны. Яркая внешность или характер способны обратить на себя внимание, привлечь, но ненадолго, влечение ослабевает, ибо в нем отсутствует глубина, импульс противоречия, который мог бы потянуть нас за собой. Средством, с помощью которого можно не только привлечь, но и удержать внимание, является тайна, загадка. К сожалению, однако, ни один из нас не наделен таинственностью сам по себе, от природы, загадочность — качество, над которым, если вы хотите выработать его у себя, вам придется потрудиться. Это не что-то, присущее нам естественным образом, а уловка, ухищрение, прибегать к ним в обольщении следует на ранних стадиях. Продемонстрируйте, какую-то черту своей личности явно, чтобы все ее заметили. (В случае с Уайльдом это экстравагантность, выраженная вычурной манерой одеваться и подчеркнуто претенциозным поведением.) Но одновременно подайте знак противоположного, парадоксального характера — намекните на то, что вы совсем не тот, кем кажетесь. Ничего страшного для вас, если это скрытая черта окажется отрицательной и будет свидетельствовать, скажем, об опасности, жестокости или аморальности — людей и в этом случае все же будет привлекать в вас загадка. Ну, а чистая добродетель редко бывает обольстительной.
Парадокс в его понимании был не чем иным, как истиной, вставшей на голову, чтобы привлечь к себе внимание.

Ричард Легальен, друг Оскара Уайльда

Ключи к обольщению

Всем этим, однако, необходимо заниматься не откладывая в долгий ящик, не дожидаясь, что ваши жертвы слишком близко познакомятся с вами и выработают окончательное суждение. Ощущение тайны должно поразить их в тот самый момент, когда они впервые вас увидят. Подавая противоречивые знаки при этой первой встрече, вы вызываете удивление, с одной стороны, и некоторое напряжение, с другой. Вы производите определенное впечатление, скажем, человека простодушного, сдержанного, рассудочного или весельчака. Однако в то же время можно уловить намек и на нечто совсем иное, порой даже противоположное (демонический, дерзкий, темпераментный, печальный). Игра должна быть очень тонкой: допустив, что второе качество проявится слишком сильно, вы рискуете оказаться в глазах окружающих банальным шизофреником, страдающим раздвоением личности. Но заставьте их задуматься, почему сквозь наружный блеск остроумца и интеллектуала сквозит печаль или нерешительность, и внимание будет прочно приковано к вашей персоне. Пусть ваша двойственность позволит им разглядеть в вас то, что они сами захотят увидеть. Задержите их внимание, позволив подсмотреть кое-что сквозь щелочку, приоткрывающую потемки чужой души.

Древнегреческий философ Сократ был одним из величайших обольстителей в истории: юноши, которые становились его учениками, не просто восхищались его идеями — они по-настоящему любили своего учителя. Был среди этих юношей один, Алкивиад, известный прожигатель жизни, ставший впоследствии, в конце пятого века до н. э., весьма заметной политической фигурой. В «Пире» Платона Алкивиад описывает обольстительную силу Сократа, сравнивая его с фигурками Силена, которые тогда были широко распространены. Силен из греческих мифов был уродливым, но мудрым предсказателем. Статуи, изображавшие Силена, были полыми, а внутрь помещались маленькие фигурки богов — внутренняя красота и истина, скрывавшиеся под непривлекательной наружностью. Итак, говорит Алкивиад, с Сократом дело обстояло так же: он был так некрасив, что мог бы отталкивать своим уродством, однако лицо его излучало благородство, внутреннюю красоту. Это и сбивало с толку, и притягивало к нему. Другая великая обольстительница древности, Клеопатра, также производила противоречивое впечатление: внешне невероятно обаятельная и женственная во всех отношениях, будь то голос, фигура, лицо или манеры, она при этом обладала столь блестящим острым умом и твердым характером, из-за чего кое-кому из современников даже казалась в чем-то подобной мужчине. Такое противоречие придавало ее личности сложность и глубину и было, по сути дела, источником ее власти.

Чтобы привлечь и удержать внимание, вам необходимо продемонстрировать нечто, противоречащее первому, поверхностному впечатлению и придающее вам глубину и загадочность. Если у вас миловидное лицо с невинным выражением, попробуйте намекнуть, что в вашем характере есть что-то темное, мрачное. Это должно проявиться не на словах, а в вашей манере вести себя. Актер Эррол Флинн обладал ангельски красивым мальчишеским лицом с легким налетом грусти. Под этой внешностью, однако, женщины ощущали жестокость, порочность и восхитительный привкус опасности. Подобное сочетание несочетаемого привлекало и возбуждало неодолимый интерес. Женский эквивалент — это тип, воплощением которого была Мэрилин Монро: лицо и нежный голосок маленькой девочки, за которыми кроются — да что там кроются, мощно рвутся наружу — сексуальность и порочность. Мадам Рекамье удавалось достичь эффекта с помощью одних глаз, когда ее ангельски кроткий взгляд внезапно становился чувственным и игривым.

Игры с социальными ролями своего и противоположного пола также представляют собой своеобразный парадокс, который имеет долгую историю. Величайшие ловеласы и донжуаны всегда были миловидны и слегка женственны, известнейшим куртизанкам, напротив, были свойственны некоторые мужские черты. Эта тактика, однако, приносит желаемые плоды лишь при условии, что скрытое свойство действительно почти незаметно, имеется лишь намек на него. Если подобное смешение женственности и мужественности проявляется слишком открыто или выражается чересчур ярко, оно кажется одиозным и даже отпугивающим. Хотя знаменитая куртизанка семнадцатого века Нинон де Ланкло была, безусловно, очень женственной, от окружающих не могла укрыться присущая ей в некоторой степени агрессивность и независимость, однако проявлялись эти качества едва заметно! Итальянский литератор Габриэль д'Аннунцио определенно был мужчиной во всех своих проявлениях, но к этому примешивались удивительная мягкость, предупредительность и интерес к нарядам, свойственный, скорее, прекрасному полу. Можно по-всякому жонглировать этими качествами, ставя их в самые разнообразные сочетания: Оскара Уайльда, например, отличала женственность манер и внешнего вида, но было в нем и что-то такое, что не позволяло усомниться, что перед вами истинный мужчина, и это сочетание привлекало к нему представителей обоих полов.

Еще одна вариация на ту же тему — игра на смешении внешней пылкости с глубинной эмоциональной холодностью. Денди, подобные Бо Браммелу и Энди Уорхолу сочетают яркую, внешность с холодным равнодушием, отстраненностью. Они держатся на расстоянии от всех и вся, одновременно притягивая и отталкивая, и люди тратят жизнь, гоняясь за подобными людьми, пытаясь пробить брешь в непробиваемой броне. (Власть недоступных — по крайней мере на вид, — людей дьявольски сильна: каждого тянет к ним, каждый хочет оказаться покорителем неприступных вершин.) Кроме того, они окутаны неопределенностью и тайной, они неразговорчивы, к тому же затрагивают в разговоре лишь общие, поверхностные темы, как бы давая почувствовать, что глубина их натуры недостижима для простых смертных. Когда Марлен Дитрих входила в комнату или приезжала на вечеринку, все взгляды мгновенно обращались к ней. Первой причиной были ее поразительные туалеты, словно специально созданные, чтобы привлекать взоры. Помимо этого, в ней поражало выражение полного безразличия, даже бесстрастия. Мужчины и женщины сходили по ней с ума, ее было трудно забыть даже тогда, когда блекли и уходили из памяти прочие воспоминания об этом дне. Помните: первое впечатление, первое появление имеет решающее значение. Проявить слишком явную заинтересованность и внимание означает расписаться в собственной неуверенности. Это часто отпугивает людей. С другой стороны, изобразите холодность и полное отсутствие интереса — и к вам вообще никто не подойдет. Хитрость в том, чтобы сочетать эти две крайности одновременно. В этом заключена квинтэссенция кокетства.

Возможно, вы заработали себе определенную репутацию каким-то своим качеством, и оно всплывает в памяти людей, как только они вас встречают. В таком случае лучше всего попытаться дать понять, что на самом деле за этой закрепившейся репутацией скрывается что-то неожиданное. Кто может сравниться с лордом Байроном — он имел более мрачную, зловещую и даже страшную репутацию, чем кто бы то ни было. Женщины не могли устоять перед ним во многом потому, что за отстраненным и презрительным выражением его лица угадывались романтичность и даже одухотворенность. Байрону удавалось достичь такого эффекта благодаря своему меланхоличному виду и тому, что при этом время от времени он совершал добрые дела. Не одна влюбленная женщина надеялась, что уж ей-то удастся стать той единственной, которая выведет его на путь добродетели, приручит и превратит в верного возлюбленного. Тешась такими мечтами, она тем временем полностью оказывалась во власти его обаяния. Добиться подобного эффекта в обольщении не так уж сложно. Если вы, скажем, известны своим здравомыслием, дайте понять, что вам свойственно некоторое безрассудство и непредсказуемость. Йоханнес, соблазнитель из «Дневника обольстителя» Кьеркегора, вначале обращается с юной Корделией деловито и сдержанно, оправдывая свою репутацию. Однако вскоре она слышит, как он отпускает реплики, позволяющие заподозрить в нем необузданную, поэтичную натуру, это восхищает и интригует ее.

Область применения обсуждаемых здесь принципов выходит далеко за пределы любовных дел. Чтобы приковать к себе внимание широкой аудитории, завладеть ее мыслями, заставить думать о себе, также необходимо спутать посылаемые сигналы. Слишком навязчивая эксплуатация какого-либо одного качества, даже вполне положительного — компетентности или трудоспособности,— приведет к тому, что людям покажется, что вам недостает человечности. Все мы сложны и неоднозначны, каждый из нас полон противоречивых импульсов; если вы приоткроете только одну сторону, пусть даже лучшую, то людям это рано или поздно надоест. Вас заподозрят в лицемерии. Махатма Ганди, настоящий праведник, открыто признавался в том, что он также испытывает гнев и ему не чуждо желание отомстить. Джон Ф. Кеннеди, самый обольстительный из общественных деятелей в современной истории Америки, вообще был ходячим парадоксом: аристократ с Атлантического побережья, симпатизирующий простому люду, настоящий мужчина — герой воины, в котором, однако, угадывались подспудная уязвимость и нежность, интеллектуал, обожавший поп-культуру. Люди невольно тянулись к Кеннеди, как стальные опилки из сказки Уайльда к магниту. Яркая, блестящая поверхность обладает, вероятно, определенным шармом, но то, что по-настоящему притягивает наши глаза к картине,— это глубина изображения, трудно определяемая двойственность, сверхъестественная сложность.