Оцифровка и вычитка Константин Дегтярев



бет12/22
Дата25.06.2016
өлшемі1.62 Mb.
#157549
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   22
Глава VIII БЕРЕЗИНА

Когда собранные от Березины до Вислы гарнизоны, обозы, свободные батальоны и дивизии Дюрюта, Луазона и Домбровского без помощи австрийцев могли образовать армию в 30 тысяч человекccxliii, нашлись только малоизвестный генерал и 3 тысячи солдат, которые должны были остановить Чичагова. Известно даже, что эта горсточка молодых солдат была расположена перед рекой, куда адмирал и поспешил согнать их, тогда как это же препятствие оградило бы их некоторое время, если бы они были помещены за ним.

Как всегда бывает, ошибка в общем ведет за собой ошибки в частностях. Минский губернатор был выбран небрежно; это был, говорят, один из тех людей, которые берутся за все и не годятся ни на что. Шестнадцатого ноября он лишился этого города и вместе с ним 4700 больных, военных запасов и двух миллионов порций провианта. Уже пять дней, как слух об этом достиг до Дубровны, и тут узнали о величайшем несчастии.

Этот губернатор удалился в Борисов. Здесь он не сумел ни предупредить Удино, находившегося на расстоянии двух переходов, ни поддержать Домбровского, отступавшего из Бобруйска и Игумена. Домбровский после неприятеля подошел к мосту в ночь с 20 на 21 ноября, однако он прогнал оттуда авангард Чичагова, расположился здесь и храбро защищался до вечера 21 ноября; но тут, расстреливаемый русской артиллерией, громившей его с фланга, он был атакован вдвое большими силами и оттеснен от реки на Московскую дорогуccxliv.

Наполеон не ожидал этого разгрома: он считал, что

Стр. 295


предупредил его своими инструкциями, посланными из Москвы Виктору 6 октября. Они предусматривали сильную атаку со стороны Витгенштейна или Чичагова и рекомендовали Виктору держаться вблизи Полоцка и Минска. Кроме того, император требовал иметь около Шванценберга умного, осторожного и сообразительного офицера, поддерживать правильную переписку с Минском и разослать других агентов в различных направлениях.

Но так как Витгенштейн атаковал раньше Чичагова, то все внимание отвлекла наиболее близкая и настоятельная опасность; мудрые инструкции от 6 октября совсем не были повторены Наполеоном; они, казалось, были забыты его адъютантом. Наконец, когда в Дубровне император узнал о потере Минска, он сам не думал, что Борисову грозит такая большая .опасность, потому что, уходя на другой день в Оршу, он приказал сжечь все материалы для мостов.

К тому же его письмо от 20 ноября к Виктору доказывает его уверенность в безопасности: он предполагал, что Удино придет в Борисов 25 ноября, тогда как уже с 21 числа этот город попал во власть Чичагова.

Только на следующий день после этого рокового дня, в трех переходах от Борисова, на большой дороге, один офицер передал Наполеону эту ужасную новость. Император, ударив о землю тростью, бешено посмотрел на небо и воскликнул:

— Значит, так наверху написано, что мы теперь будем совершать одни ошибки!

Между тем маршал Удино, уже шедший к Минску, ни о чем не подозревая, остановился 21 ноября между Бобром и Кручею, как вдруг среди ночи к нему явился генерал Бровниковский и сообщил ему о своем поражении, о поражении Домбровского, о взятии Борисова и о том, что русские близко следуют за ним.

Двадцать второго маршал пошел им навстречу и соединился с остатками армии Домбровского.

Двадцать третьего ноября он столкнулся в трех лье от

Стр. 296

Борисова с русским авангардом, который он опрокинул, взял в плен 900 человек, полторы тысячи повозок и провел их под пушечным огнем, ружейными и сабельными ударами до самой Березины; но остатки Ламбера, проходя через Борисов и через Березину, снова разрушили мост на ней.

В это время Наполеон был в Толочине; он велел сделать ему описание позиции Борисова. Ему заявляли, что в этом месте Березина уже не река, а озеро с подвижным льдом; что мост через нее равен 300 саженям в длину; что разрушение его непоправимо, и теперь переход невыполним.

В этот момент прибыл один генерал-инженер; он возвращался из корпуса Виктора. Наполеон расспросил его; генерал объявил, что единственное спасение он видит в том, чтобы пробиться через армию Витгенштейна. Император ответил, что ему нужно направление, при котором он повернулся бы спиной ко всем, к Кутузову, Витгенштейну, к Чичагову; и он показал пальцем на карте течение Березины ниже Борисова: именно в этом месте он хотел перейти реку. Но генерал указывал ему на присутствие Чичагова на правом берегу реки; император указал другое место, ниже первого, потом третье, еще ближе к Днепру. Тогда, увидав, что он подходит к земле казаков, он остановился и воскликнул:

— Ах, да! Полтава!.. Как при Карле XII!

На самом деле случились все несчастья, которые только мог предвидеть Наполеон, и печальное сходство его положения с положением шведского завоевателя повергло его в такое мрачное настроение, что здоровье его от этого пошатнулось еще больше, чем в Малоярославце. В произнесенных в это время речах обратили внимание на следующие слова: «Вот что получается, когда наваливают ошибку на ошибку!»

Тем не менее эти первые движения, вырвавшиеся у него были единственными, и только прислуживавший ему лакей видел его раздраженным. Дюрок, Дарю, Бертье говорили, что они не знали об этом, что они видели

Стр. 297


его невозмутимым. По правде говоря, это была правда, потому что он достаточно владел собой, чтобы обуздать тоску, и что сила человека чаще всего состоит в том, чтобы скрывать свою слабость!

Впрочем, происходивший этой ночью разговор покажет, что было критического в его положении, и как он его переносил. Ночь шла своим чередом; Наполеон лежал; Дюрок и Дарю, находясь еще в его комнате и думая, что их начальник спит, предались самым мрачным предположениям; но он слушал их, и слово «государственный пленник» поразило его слух.

— Как! — воскликнул он, — разве вы думаете, что они осмелятся на это?

Дарю, сначала удивившийся, скоро ответил, что если их принудят вернуться, то надо ждать всего; пусть он не верит в великодушие врага: давно известно, что высокая политика считает самое себя и не подчиняется никакому закону.

— Но Франция! — продолжал император. — Что скажет Франция?

— О, что касается Франции, — ответил Дарю, — то на ее счет можно сделать тысячу более или менее обидных предположений, но никто из нас не может знать, что произойдет там!

Потом он прибавил, что для первых офицеров императора, как для него самого, лучше всего было бы, каким угодно путем, хотя бы по воздуху, ибо земля была бы для него закрыта, достигнуть Франции, откуда он вернее спас бы их, чем оставаясь посреди них!

— Значит, я вас затрудняю? — с улыбкой спросил император.

— Да, сир.

— А вы не хотите быть государственным пленником? Дарю ответил в том же тоне, что ему достаточно быть военнопленным. После этого император некоторое время мрачно молчал и потом с серьезным видом спросил:

— Сожжены все донесения моих министров?

— Сир, до сих пор вы не позволяли этого сделать.

Стр. 298

— Хорошо, уничтожьте их; надо сознаться, мы находимся в скверном положении!

Это было единственное вырвавшееся у него признание, и с этими словами он уснул.

В его приказах видна та же твердость. Удино объявил ему о своем решении опрокинуть Ламбера; он одобрил его и торопил переправой выше или ниже Борисова. Он хотел, чтобы 24 ноября был произведен выбор места для этой переправы, чтобы были начаты подготовительные работы и чтобы его предупредили, так как ему нужно подготовить свое выступление. Ничуть не думая вырваться из тисков этих враждебных армий, он мечтал только о том, как бы победить Чичагова и снова завладеть Минском.

Правда, через восемь часов, во втором письме к Удино, он решил перейти Березину и село Веселово и направиться прямо на Вильно по Вилейке, избегая русского адмирала.

Но 24 ноября он узнал, что может попытаться переправиться только в Студянке; в этом месте река имеет пятьдесят четыре сажени ширины, шесть футов глубины, а на другом берегу придется выходить на болото, под огнем господствующей над местностью позиции, сильно укрепленной неприятелем.

Итак, надежда пройти между двумя русскими армиями была потеряна: теснимый армиями Кутузова и Витгенштейна к Березине, Наполеон должен был перейти эту реку, несмотря на то, что на берегах ее стояло войско Чичагова.

С 23 числа Наполеон приготовлялся к этому как к безнадежному предприятию. Прежде всего он велел принести орлы от всех корпусов и сжег их. Он составил два батальона из 1800 спешенных гвардейских кавалеристов, из которых только 1154 человека были вооружены ружьями и карабинами.

Кавалерия, начиная с Москвы, была так расстроена, что теперь у Латур-Мобура осталось только 150 конных солдат. Император собрал вокруг себя всех еще имев-

Стр. 299


ших лошадей офицеров этой армии. Он назвал эту группу, приблизительно в 150 человек, своим священным эскадроном; Груши и Себастиани командовали им; дивизионные генералы были в нем капитанами.

Затем Наполеон приказал, чтобы были сожжены ненужные кареты, чтобы ни один офицер не оставлял себе более одной; чтобы также сожгли половину фургонов и карет во всех корпусах, а лошадей отдали гвардейской кавалерии. Офицеры получили приказ скорее забрать всех встречающихся им упряжных лошадей, даже лошадей императора, чем бросить хоть одну пушку или зарядный ящик.

В то же время Наполеон поспешно углублялся в огромный мрачный минский лес, где едва виднелось несколько поместий и жалких лачуг. Гром пушек Витгенштейна наполнял его своими раскатами. Это русские шли на правый фланг нашей умирающей колонны, спустившись с севера и снова принеся нам зиму, покинувшую нас с Кутузовым; этот грозный грохот ускорял наши шаги. От 40 до 50 тысяч мужчин, женщин и детей бежали по этим лесам настолько быстро, насколько им позволяли слабость и снова начинавшаяся гололедица.

В этом форсированном переходе, начинавшемся с рассвета и кончавшемся вечером, все, остававшиеся еще вместе, разбивались, терялись во мраке непроглядного леса и длинных ночей. Вечером делали привал; утром пускались снова в путь во тьме, наудачу, не слыша сигнала; здесь окончательно расстроились остатки корпусов, все смешалось и перепуталось!

В последней степени расслабленности и смятения, приближаясь уже к Борисову, они услышали впереди себя громкие крики. Некоторые побежали по направлению этих криков, думая, что это атака. Это была армия Виктора, которую Витгенштейн понемногу оттеснил на правую сторону нашей дороги. Здесь она ждала прохода Наполеона. Всё еще целая, оживленная, она снова увидела своего императора, которого встретила обычными приветствиями, уже давно позабытыми.

Стр. 300


Она не знала о наших бедствиях; их тщательно скрывал» даже от начальников. Поэтому-то, когда она, вместо великой победоносной московской колонны, увидела за Наполеоном только вереницу призраков, покрытых лохмотьями, женскими шубами, кусками ковров или грязными, продырявленными выстрелами шинелями, призраков, ноги которых были завернуты во всевозможные тряпки, она была поражена ужасом! Она с ужасом смотрела, как проходили перед ней эти ужасные солдаты, с землистыми лицами, обросшими отвратительной бородой, без оружия, не испытывая стыда, угрюмо шагая, опустив голову, уставив глаза в землю, молча, как стадо пленников!

Что еще более удивило ее, так это вид большого количества полковников и генералов, заброшенных, одиноких, которые теперь заботились только о самих себе, думали только о том, как бы спасти свои пожитки или самих себя; они шли, спешившись, с солдатами, которые их не замечали, которым нечего было больше приказывать, от которых больше они не могли ничего ожидать, потому что несчастье порвало все связи, стерло все чины.

Солдаты Виктора и Удино не могли поверить своим глазам. Их офицеры, тронутые жалостью, со слезами на глазах, останавливали тех из своих товарищей, которых узнавали в этой толпе. Они помогали им своей провизией и одеждой, спрашивали их, где же их корпуса! И когда им показали последние, они, видя вместо нескольких тысяч человек только редкий взвод офицеров, продолжали еще их разыскивать глазами!

Вид такого полного разгрома с первого же дня поколебал 2-й и 9-й корпуса. Беспорядок, самое заразительное из всех зол, захватил их, потому что порядок кажется насилием над природой.

Однако безоружные, даже умирающие, хотя и не знавшие, как им перебраться через реку и пробиться сквозь неприятеля, они не сомневались в победе.

Это была только тень армии, но тень Великой ар-

Стр. 301

мии! Она считала, что ее победила только природа. Вид императора ободрил ее. С давних пор она привыкла рассчитывать на него, не только для того, чтобы жить; но и для того, чтобы побеждать. Это был первый несчастный поход, а сколько было счастливых! Только суметь последовать за ним; только он, сумевший так высоко поднять своих солдат и так низвергнуть, один он мог спасти их! Итак, он среди своей армии был еще как бы надеждой в глубине человеческого сердца!

И вот, среди стольких лиц, которые могли упрекать его в своем бедствии, он шел без боязни, разговаривая то с одним, то с другим без всякой рисовки, уверенный, что его будут уважать, как уважали бы саму славу, прекрасно зная, что он принадлежит им, как мы принадлежали ему, так как его слава была как бы национальной собственностью. Скорее мы бы обратили оружие против самих себя, что со многими и случалось, и это было наименьшее самоубийство!

Некоторые падали и умирали у его ног и, хотя и в ужасном бреду, они умоляли, а не упрекали. В самом деле, разве он не разделял общей опасности? Кто из всех них не рисковал тем же, чем он? Кто больше потерял в этом разгроме?

Так приближались к самому критическому моменту: Виктор, в арьергарде, с 1500 человек; Удино, в авангарде, с 5 тысячами уже на Березине; император между нами с 7 тысячами солдат, 40 тысячами бродяг и огромной массой багажа и артиллерии, большая часть которой принадлежала 2-му и 9-му корпусам.

Двадцать пятого, когда император достиг Березины, заметна была нерешительность в его движении. Он каждую минуту останавливался на большой дороге, поджидая ночи, чтобы скрыть от неприятеля свои действия и дать время Удино занять Борисовccxlv.

Входя 23 ноября в этот город, Удино видел мост, в три сажени длины, разрушенный в трех местах, которые на виду неприятеля невозможно было починить. Он узнал, что влево от него, ниже по реке на две мили, есть

Стр. 302


около Ухолоды глубокий и малонадежный брод; что в миле выше Борисова, около Штадгофа есть другой брод, но малодоступный. Наконец, он знал, что в двух лье выше Штадгофа третье место для перехода находится в Студянке.

Этими известиями он был обязан бригаде Корбиноccxlvi. Ее де Вреде взял у второго корпуса, у Смольян. Этот баварский генерал шел с ней до Докшичей, откуда он отослал ее ко второму корпусу через Борисов. Но Корбино нашел этот город во власти русских войск, под начальством Чичагова. Принужденный отступать вдоль Березины, прятаться в окружающих ее лесах м не зная, в каком пункте перейти реку, он заметил крестьянина-литвина, мокрая лошадь которого, казалось, только что перешла реку. Он поймал этого человека, сделал его своим проводником и за ним перешел реку вброд против Студянки. Впоследствии этот генерал присоединился к Удино и указал ему этот путь к спасению.

Так как намерением Наполеона было отступать прямо к Вильно, то маршал легко понял, что этот переход самый прямой и наименее опасный. К тому же он был уже известен, и если бы даже пехота и артиллерия, слишком теснимые Витгенштейном и Кутузовым, не имели времени перейти через реку по мостам, то по крайней мере он был уверен (так как у него имелся испытанный брод), что император и кавалерия пройдут по нему; тогда не все будет проиграно — ни мир, ни война, — как случилось бы, если бы сам император попал в руки неприятеля.

Итак, маршал не колебался. В ночь с 23 на 24 ноября артиллерийский генерал, рота понтонеров, полк пехоты и бригада Корбино занимали Студянку.

В то же время были обследованы два других перехода; за ними очень серьезно наблюдали. Итак, дело заключалось в том, чтобы обмануть и удалить неприятеля. Силой здесь нельзя было ничего сделать, надо было попробовать хитростью. Вот почему 24 ноября послали 300 солдат и несколько сот бродяг к Ухолоде с инструк-

Стр. 303


цией собирать там материалы, необходимые для постройки моста, производя возможно больший шум; кроме того, заставили торжественно пройти по этой стороне, на виду у неприятеля, целую дивизию кирасиров.

Сделано было еще более: генерал-аншеф генерального штаба Лорансе приказал привести к нему нескольких евреев; он внимательно расспрашивал их об этом переходе и о дорогах, ведущих оттуда к Минску. Потом, проявив полное удовлетворение их ответами, он сделал вид, что убежден, что нет лучшего перехода, удержал в качестве проводников некоторых из этих изменников, а остальных приказал проводить за наши аванпосты. Но чтобы быть еще более уверенным, что они ему изменят, он заставил их поклясться, что они пойдут впереди нас по направлению к устью Березины, чтобы извещать нас о передвижениях неприятеляccxlvii.

В то время как старались отвлечь все внимание Чичагова влево, в Студянке тайком подготовляли средства к переправеccxlviii. Только 25 ноября, в пять часов вечера, туда прибыл Эбле, сопровождаемый двумя подводами угля, шестью ящиками инструментов и несколькими ротами понтонеров. В Смоленске он велел каждому солдату взять по инструменту и несколько костылей.

Но перекладины, которые начали класть накануне, взяв для них бревна из польских хат, оказались слишком непрочными: надо было начинать все снова. Теперь уже нельзя было окончить мост за ночь: его могли построить только на другой день, 26, днем и под огнем неприятеля; но более медлить было нельзяccxlix.

С началом сумерек этой решающей ночи Удино уступил Наполеону захват Борисова и занял позицию с остатком своего корпуса в Студянке. Двигались в полной темноте, без шума, сохраняя полнейшую тишину.

В восемь часов вечера Удино и Домбровский расположились на позициях, господствующих перед переходом, в то время как Эбле спускался к нему. Генерал поместился на берегу реки со своими понтонерами и ящиком, наполненном железом от брошенных колес, из

Стр. 304

которого он на всякий случай велел наковать скрепы. Он жертвовал всем, чтобы сохранить эту слабую помощь; она спасла армию.

В конце этой ночи с 25 на 26 ноября он вбил первые сваи в болотистое дно реки. Но, к довершению несчастья, подъем воды уничтожил брод. Потребовались невероятные усилия, и наши несчастные понтонеры, по шею в воде, должны были бороться со льдинами, плывшими по реке. Многие из них погибли от холода или были смыты льдинамиccl, которые гнал сильный ветерccli.

Они все победили, за исключением неприятеля. Холод был велик как раз настолько, чтобы сделать переход через реку самым трудным, но не сковал ее воды и не скрепил ее достаточно двигавшуюся поверхность, на которую мы должны были вступить. При таких условиях зима выказала себя еще большим нашим врагом, чем сами русские. Последние не помогли погоде, которая помогала им.

Французы работали всю ночь при свете неприятельских огней, сверкавших на высотах противоположного берега, на расстоянии пушечного и ружейного выстрела от дивизии Чаплица. Последний, не сомневаясь в наших намерениях, послал предупредить о них своего главного начальника.

Присутствие неприятельской дивизии отнимало надежду обмануть русского адмирала. Каждую минуту ждали, что вот сейчас вся его артиллерия откроет огонь по работавшим солдатам. Если бы даже только днем началась наша работа, то и тогда она не очень далеко продвинулась бы вперед, а противоположный берег, низкий и болотистый, был слишком открыт для позиций Чаплица, чтобы переход был возможен.

Итак, Наполеон, выйдя из Борисова в десять часов вечера, считал, что он делает отчаянный шаг. Он остановился с оставшимися у него 6400 гвардейцами в Старом Борисове, в замке, принадлежавшем князю Радзивиллу, расположенном направо от дороги из Борисова в Студянку в равном расстоянии от обоих этих пунктов. .

Стр. 305


Конец этой решающей ночи он провел на ногах, выходя каждую минуту — либо послушать, либо для того, чтобы выступить в путь, в котором решалась его судьба; он так беспокоился, что постоянно думал, что ночь кончилась. Несколько раз окружающие должны были указывать ему на заблуждение.

Едва рассеялся мрак, как он соединился с Удино. Присутствие опасности успокоило его, как это бывает всегда. При виде русских огней и их позиции самые решительные его генералы, Рапп, Мортье и Ней, воскликнули:

— Если император выйдет из этого ужасного положения, то придется окончательно уверовать в его звезду!

Сам Мюрат считал, что теперь время думать только о том, как спасти Наполеона. Поляки сделают это.

Император дождался рассвета в одном из домов, расположенных на берегу реки, на откосе, на вершине которого стояла артиллерия Удино. Мюрат пробрался сюда; он объявил своему шурину, что считает переправу невозможной и настаивал, чтобы тот спасался сам, пока еще есть время. Мюрат заявил ему, что он может без всякой опасности переправиться через Березину несколькими лье выше Студянки и через пять дней он будет в Вильно; говорил, что поляки, храбрые и преданные, знающие все дороги, берутся проводить его и отвечают за его безопасность.

Но Наполеон отверг это предложение, как позорное, как подлое бегство; он негодовал — как осмелились подумать, что он покинет свою армию теперь, когда она в такой опасности. Но он ничуть не рассердился на Мюрата, может быть, потому, что этот ответ дал ему возможность показать свою твердость, или, скорее, потому, что в его предложении он видел только знак преданности, а самым лучшим качеством в глазах властелинов является преданность их особе.

В это время, при разгоравшемся рассвете, побледнели и исчезли огни московитов. Наши войска взялись за оружие, артиллеристы стали на свои места, генералы

Стр. 306


производили наблюдения; все внимательно смотрели на противоположный берег! Царила тишина напряженного ожидания, предвестница великих бед!

С вечера всякий удар наших понтонеров, отдаваясь в лесистых холмах; должен был привлекать внимание неприятеля. Итак, первые лучи следующего дня, 26 ноября, озарили его батальоны и артиллерию, стоявшие против хрупкого сооружения, на достройку которого Эбле должен был потратить еще восемь часов. Несомненно, они ждали рассвета только затем, чтобы лучше направлять свои выстрелы. Рассвело: мы увидели большие костры, пустынный берег и на холмах тридцать удалявшихся пушек! Одного их ядра было бы достаточно, чтобы уничтожить единственную спасительную доску, переброшенную с одного берега на другой; но эта артиллерия отступала в то время, как наша становилась на позицию.

Дальше был виден хвост длинной колонны, продвигавшийся к Борисову, не оглядываясь назад. Однако здесь еще оставался полк пехоты с отрядом казаков, бродивших по опушке леса: это был авангард дивизии Чаплица, состоявшей из 6 тысяч человек и удалившийся как будто для того, чтобы очистить нам дорогу.

Французы не решались верить своим глазам. Наконец, охваченные радостью, они начали хлопать в ладоши и кричать от радости!

Рапп и Удино бросились к императору.

— Ваше величество, — сказали они, — неприятель снялся с лагеря и покинул позицию!

— Этого не может быть! — ответил император.

Прибежали Ней и Мюрат и подтвердили это донесение. Тогда Наполеон бросился из своей Главной квартиры взглянул, и увидел еще удалявшиеся и исчезавшие в лесу последние ряды колонны Чаплица и в восторге воскликнул:

— Я обманул адмирала!

Как раз в это время снова появились две неприятельские пушки и открыли огонь. Был дан приказ сбить их. Хватило одного залпа; эти неосторожные выстрелы

Стр. 307

тотчас же прекратили из боязни, как бы они не привлекли внимание Чаплица; ведь мост был только что начат: было восемь часов утра, а только вбивали первые сваи.

Император, желая поскорее завладеть противоположным берегом, указал на него наиболее отважным из своих приближенных. Жакино, адъютант Удино, и литовский граф Предзецкий первыми бросились в реку и, несмотря на льдины, царапавшие до крови груди и бока их лошадей, достигли другого берега. За ними последовали Сурд, начальник эскадрона, и сорок добровольцев 7-го полка со стрелками, на лошадях; потом, на двух жалких плотах, в двадцать поездок, было перевезено четыреста человек.



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   8   9   10   11   12   13   14   15   ...   22




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет