СЁМЫЧ (Олегу). Если ты нырнёшь, я не удержу. (Гале.) Галка, иди сюда, дура!
На краю обрыва появляется Коля.
ГАЛЯ. Вон, солдатик прибежал.
СЁМЫЧ. Чё пялишься?! Спускайся быстро!
КОЛЯ. Да, да, я уже… (Прыгает с обрыва, кувыркается, хватает верёвку, тянет.)
СЁМЫЧ (Гале). И ты тяни! Он живой, ты слышала? Живой! (Галя берёт край верёвки.) Тянем!
Все тянут, но Веня опускается ещё ниже.
ОЛЕГ. Надо нырять. Держите, я сейчас.
Олег достаёт скальпель. Собирается нырнуть, оборачивается, видит на плечах Коли платок Бабы Баи, снимает платок, обматывает им одну свою ногу, завязывает узел. Второй край платка Олег привязывает к верёвке и ныряет. Сёмыч, Коля и Галя тянут. Сёмыч рычит от напряжения. Галя плачет. Веня с головой опускается под воду… На поверхности появляется красное пятно.
ГАЛЯ. Кровь! (Взвизгивает, бросает верёвку.)
Сёмыч и Коля тянут. Веня начинает вытягиваться. Появляется и Олег, вцепившийся в Венины ноги. Сёмыч и Коля вытягивают Веню и Олега на целый лёд. Оба не подают признаков жизни. Сёмыч падает на лёд от перенапряжения. Галя в оцепенении.
Коля склоняется над Олегом, ворочает его, бьёт по щекам. Олег приходит в себя, переворачивает Веню животом на своё колено, стучит по спине, трясёт. Одна нога Вени явно сломана. За ногой тянется кровавый след – из срезанного носка ботинка. Вдруг Веня издаёт жуткий скрипучий звук, втягивая воздух, и закашливается. Потом начинает рвать. Веня рвёт какой-то пеной, потом откидывается на спину, говорит:
ВЕНЯ. Гри… бы…(Снова теряет сознание.)
Все тяжело дышат, отвязывают верёвку, платок, встают, собираются.
22. Землянка.
ОЛЯ (придерживая живот, заходит в землянку). Кто здесь?
Оля осматривается. В землянке только печь, кровать, стол и один стул. На столе – детские игрушки и фотографии в рамках: молодая семейная пара с ребёнком – мама, папа и маленькая девочка лет трёх. Оля всматривается в лица, никого не узнаёт. На других фотографиях эти же люди. Вот они в ЗАГСе. Вот девочка совсем кроха на руках мамы. А вот эта же девочка рядом с пожилой красивой женщиной. Оля всматривается в её лицо, узнаёт.
Хозяйка?.. (Озирается, замечает, что на стене приколоты какие-то бумаги, читает.) Змеев? Вениамин Вениаминович… Решение суда?!.. Признан невиновным… Показания свидетеля Галины… За рулём был солдат срочной службы Семён Рубин… Выбежали в неположенном месте… Так это… (Берёт фотографию.) Шлюха с дочкой?!
Оля роняет фотографию, стонет, с трудом доходит до кровати, ложится.
23. Перед кафе «ГР…БЫ».
Баба Бая всё стоит с котёнком на руках, смотрит на догорающие сигнальные огни. Со стороны обрыва появляются люди, тащат одно тело.
Люди идут к снегоходам, сажают тело на снегоход. Впереди садится Олег. Сёмыч и Коля привязывает тело Вени к Олегу верёвкой. Галя уже сидит на другом снегоходе, ждёт Сёмыча. Коля отправляется пешком в сторону кафе.
Баба Бая всматривается, облегчённо выдыхает, идёт к кафе.
Похоже, что начинается буря. Вертолёт стоит на поле молчаливой громадой.
24. Кафе «ГР…БЫ».
БАБА БАЯ (входит в кафе, смотрит на лавку, а Оли-то и нет). Дочка? Куда пропала? (Раздевается, идёт к кухне, видит приоткрытую дверь и свет в землянке.) Господи! В землянке… Ну и хорошо, ну и ладненько… (Закрывает дверь, кладёт котёнка на печь.) Оттаивай тут, скалолаз.
Слышно, как подъехали снегоходы. Входят Сёмыч и Олег, несут на руках Веню.
(С удивлением.) Как? Жив?!
СЁМЫЧ. Жив-жив! Весь лёд облевал…
БАБА БАЯ. Ах вот оно как… Это от боли он, от боли…
Олег смотрит на Бабу Баю.
СЁМЫЧ. Куда его?!
БАБА БАЯ. Сюда-сюда. На лавку пока. Вот так. А на печь нельзя, там высоко, там жарко.
Веню опускают на лавку.
Стол перевернуть надо. И перину в него. У нас так спали ужо постояльцы. Давай-ка Олежек, вместе… (Сёмычу.) И ты помоги.
Олег, Баба Бая и Сёмыч переворачивают большой длинный стол, кладут в него перину.
(Только Олегу.) Оперировать будешь? Его?
ОЛЕГ. Да… Да.
Входит Витёк.
ВИТЁК. Дядь Олег! (Замечает постояльцев.) Ой…
ОЛЕГ. Мама зовёт?
ВИТЁК. Не, мама спит. Я это… Я хотел… А тут у вас что?
БАБА БАЯ. Ничего Витёк, постояльцы у нас. Видишь – отдыхают. Что хотел-то?
ВИТЁК. Там буря начинается! А там котёнок…
БАБА БАЯ. А-а-а, так сняли твоего бедолагу. Вон он – на печи.
Витёк бежит к печи, залезает к котёнку.
И сиди ужо у нас, куда в бурю-то…
Олег переодевается в сухую одежду. Баба Бая берёт клеёнку и простынь, накрывает перину в перевёрнутом столе. Олег и Сёмыч снимают с Вени мокрую одежду, срезают штаны, перекладывают его в стол на перину.
ОЛЕГ (идёт мыть руки). Мам, полей мне.
БАБА БАЯ (Олегу, тихо). А, может, не надо, Олежек? Может, это судьба у него такая, а мы вмешиваемся?
ОЛЕГ. Ты уже вмешалась.
БАБА БАЯ. Но он же...
ОЛЕГ. Пока он – мой пациент.
Олег идёт к Вене, раскрывает свой докторский чемоданчик.
ГАЛЯ. Как в гробу, ей богу!
Сёмыч цыкает на Галю. Входит Коля, совсем заснеженный.
КОЛЯ. Будет буря! Лететь надо. Иначе…
СЁМЫЧ. Сдурел? Операция вон!
ГАЛЯ. А Олька где? (Берёт с лавки фату.)
БАБА БАЯ. Не здоровится ей. В землянке она. Спит.
Галя вешает фату на ножку перевернутого стола, в котором лежит Веня. Сёмыч пытается звонить по мобильному телефону. По своему, по Галиному.
СЁМЫЧ. Связи нет и, похоже… (Смотрит в окно.) …не будет. (Гале.) И что делать?!
Галя пожимает плечами, опускается на лавку. Галю трудно узнать. По всему лицу размазана косметика, тёмные пятна под глазами.
Ладно. Командир очнётся, решим.
Олег склоняется над Веней, начинает операцию.
Баба Бая подходит к Коле, шепчет что-то. Коля улыбается, забирается на печь. Слышно, что Коля и Витёк спорят – видимо, решают, чей котёнок. Мальчишки.
Баба Бая собирает мокрую одежду, несёт к печке, моет руки и присаживается рядом с Олегом, подаёт инструменты.
Галя и Сёмыч сидят на лавке, рядом стоит ящик со спиртным. Каждый держит в руках по бутылке. Пьют, стараются не смотреть в сторону перевёрнутого стола.
25. Кафе «ГР…БЫ».
Уже ночь. Три стола перевёрнуты. В столах, на перинах, прямо в одежде, спят пьяные Галя, Сёмыч и Веня с перевязанной ногой.
На печи спит Коля, на его груди котёнок. За занавеской в своём уголочке сидит Баба Бая, расчёсывает длинные седые волосы. На её кровати спит Витёк.
Олег допивает на кухне чай. Смотрит на спящих в столах. Подходит к Вене, щупает его пульс, дотрагивается до лба. Делает Вене укол. Накидывает одежду, берёт валенки, подходит с чемоданом и валенками к Бабе Бае.
ОЛЕГ. Я пойду. Зови, если что.
БАБА БАЯ. Иди, сыночек, иди. Олю посмотри. Она на сносях…
Олег целует Бабу Баю в лоб, натягивает валенки, выходит через заднюю дверь.
26. Землянка.
Олег входит в землянку, видит Олю на кровати, тихо снимает валенки, подходит к Оле, рассматривает её, поправляет одеяло. Берёт несколько поленьев, добавляет в печь. Подходит к столу, поднимает упавшую фотографию, замечает, что бумаги на стене сдвинуты. Оглядывается на Олю.
ОЛЕГ. И ты влезла в мою жизнь?
Оля открывает глаза, смотрит на Олега, улыбается, но что-то вспоминает, приподнимается на кровати.
ОЛЯ. Как там?! Веня…
ОЛЕГ. Всё хорошо. Он спит.
ОЛЯ. Спит?!
ОЛЕГ. И ты спи... Не холодно? (Улыбается.)
ОЛЯ. Тепло.
Оля ложится, смотрит на Олега, улыбается в ответ, закрывает глаза. Олег рассматривает спящую Олю, выключает керосиновую лампу.
Д Е Й С Т В И Е 2
27. Землянка.
Утро. Олег сбривает бороду, посматривая в зеркало не только на себя, но и на Олю. Олега не узнать – он в другой одежде, «городской».
Оля открывает и протирает глаза, садится, смотрит на Олега, с удивлением наблюдает за изменениями в его внешности. Переводит взгляд на фотографии на столе, понимает, что это один человек. Олег вытирает лицо полотенцем, оборачивается к Оле.
ОЛЕГ. Вот теперь – доброе утро.
ОЛЯ. Доброе утро.
ОЛЕГ. Как спалось?
ОЛЯ. Сначала больно было. Как прихватило… Но потом – хорошо. Тепло.
ОЛЕГ. В землянке теплее, чем в доме. И дров меньше идёт. Наши предки так и жили – в землянках…
ОЛЯ. Как Веня?
ОЛЕГ. Ещё спит. Я под утро проведывал. Температура у него, но это норма. После операции. Он ваш муж?
ОЛЯ. Да… Мы вчера только поженились... (Указывает на стол и стену.) Я там видела… Фотографии… И что Веня… Что он… Олег, вы простите его. Он очень переживает, хоть и вида не подаёт. Я его знаю.
ОЛЕГ. Мужа любите?
ОЛЯ. Он хороший, он добрый. И выдумщик такой! Придумывает всё время что-то. Вот как сейчас…
ОЛЕГ. Да, не соскучишься…
ОЛЯ. Он, правда, правда, хороший! И меня любит… Мать его была против. И отец. Генерал. А Веня что придумал – давай, говорит, ребёнка сделаем, отец тогда не откажет. И вот…
ОЛЕГ. Не отказал?
ОЛЯ. Что вы! Даже квартиру подарил. И снегоходы… Я из такой семьи, понимаете… Только с бабушкой жила. И eё схоронила в том году... А до Вени я… (Хочет ещё что-то сказать, но не решается.) А почему вас снежным человеком прозвали? Вы такой…
ОЛЕГ. Какой?
Оля смущённо молчит, Олег её рассматривает.
Месяцев семь уже? (Указывает на живот Оли.)
ОЛЯ. Да, семь. И три дня.
ОЛЕГ. Девочка будет красавица. (Оля удивлённо смотрит на Олега.) Так видно, что девочка – по форме живота.
ОЛЯ. А… Да, и врач сказал, что девочка. Только… Что-то тянет вниз и тянет… Я боюсь.
ОЛЕГ. Чего?
ОЛЯ. Мне всё сон снится, что я рожу… и сразу умру.
ОЛЕГ. Что вы! Я у стольких роды принимал – все живы! Все женщины боятся смерти в родах. Но это – такая редкость на самом деле. На дорогах столько людей гибнет… а в родах – единицы. И всё больше – именно из-за страха.
ОЛЯ. А вдруг я – единица?
ОЛЕГ. Вы не бойтесь, Олюшка! Тут главное – не бояться.
ОЛЯ. Всё равно страшно. Вот с вами… С вами как-то… спокойно… Тепло… И не страшно… Вам хорошо, у вас мама есть. Вот она… Ой, простите.
ОЛЕГ. Ничего-ничего.
ОЛЯ (берёт фотографию). Часто вспоминаете, да?
ОЛЕГ. Так что мама? (Забирает у Оли фотографию, ставит на место.)
ОЛЯ. Она такую песню пела… Никогда раньше не слышала… Про речку Ольховку… Я слушала… и девочку мою представляла. И так спокойно… А мне – никто песен не пел…
ОЛЕГ. Маму мою – соседка из-под обломков вытащила. Ещё ребёнком грудным. В войну. Родители её погибли, а она выжила. Младенцы вообще живучие!.. Маме ноги передавило, но соседка её выходила, вырастила. Вот соседка та – эту песню маме и пела. У мамы – маленькой – ножки всё болели и болели, а соседка её на ручках качала и пела эту песню. Про Ольховку. И боль отходила… Теперь мама всё время про Ольховку поёт! Когда больно... И ещё… Представляешь, Олюшка. Когда у нас всё случилось… Тогда, десять лет назад… Уехал я из города, куда глаза глядят. И мама за мною. Вот мы тут недалеко проезжали, спрашиваем у людей – нет ли дома свободного? А они и говорят: вон, у Ольховки дом пустой. Живите! Представляешь, у Ольховки. (Дотрагивается до Оли.) Ты прости, что я тебя Олюшкой зову. Так жену мою звали… (Оля прижимается к Олегу.) Хочешь, я спою тебе про Ольховку? Всю песню.
ОЛЯ. Конечно.
ОЛЕГ (поёт).
Как изгибы у речки у Ольховки
у малышки моей будут бровки.
Будут глазки сиять, как луна,
что на небе морозном одна
лишь видна.
Расцветёшь ты однажды весною.
Но от солнца держись стороною.
Ты иди, куда манит луна,
что на небе морозном одна
лишь видна.
Среди льдин и пушистого снега.
Встретишь снежного ты человека.
Будет нежность его, как луна,
среди тьмы непроглядной одна
лишь видна.
Оля плачет. Олег её обнимает.
Что ты, Олюшка? Ну…
ОЛЯ. Это же… Это же… про меня песня. (Прижимается к Олегу, плачет.) Вот я тебя и встретила… Снежный человек…
Олег обнимает Олю, гладит по волосам.
В окне появляется лицо Коли. Коля всматривается, стучит.
КОЛЯ (сквозь окно). Доктор Олег! Олег Палыч! Вас зовут! Вы здесь?
Олег открывает дверь, сам одевается.
(Олегу.) Ой! А это вы? Доктор?
ОЛЕГ. Выбритый – я!
КОЛЯ. И не узнал бы… (Стоит, прижимает к груди котёнка.)
ОЛЕГ. Живой?
КОЛЯ (показывая котёнка). Да!
ОЛЕГ. Я про Веню.
КОЛЯ. А, этот... Ещё какой живой! Орёт на всех. Где жена, говорит, сука! (Оле.) Это вы ведь жена? Вам лучше вернуться.
Оля встаёт, вытирает слёзы, пытается натянуть сапоги.
КОЛЯ. И ещё кричит: «Зачем яд мне подсыпала, ведьма?» Это Бабе Бае, представляете? Там – всем достаётся. Может, усыпить его, доктор? Снотворное какое? Он так и вторую ногу сломает.
Олег помогает Оле надеть сапоги и берёт свой чемоданчик.
ОЛЕГ. Пошли.
Все трое выходят из землянки.
28. Кафе «ГР…БЫ».
Все столы, кроме того, в котором лежит Веня, стоят уже на ножках. Веня орёт от боли, ударяет руками и ногами по чему придётся, даже больной ногою.
ВЕНЯ. Все! Все моей смерти хотят, суки! Всех поубиваю! В гроб уложили, да? Больно мне, понимаете? Больно! Да где этот доктор грёбанный?!
Сёмыч, Галя, Баба Бая, Витёк – стоят вокруг и уже не знают, что и делать.
Входят Олег, Коля и Оля. Коля остаётся на кухне, кормит котёнка. Олег быстро раздевается, моет руки, подходит к Вене.
А ты кто такой? (Всматривается.) Где-то я тебя видел? Но где, где, где?! (Стучит ногами по ножкам стола.) Больно! Как же больно! Суки! Падлы! Где этот доктор?!
Галя и Сёмыч тоже с удивлением смотрят на Олега.
БАБА БАЯ. Так это же он – сынок мой, Олежек! Только побрившись.
ВЕНЯ. Молчи, ведьма! Тебя я первую убью! Отравить меня хотела, да? Что я тебе сделал, что?! Больно! Как же больно!
ГАЛЯ (Олегу). Ну, вколите ему уже что-нибудь! Скорее!
Олег достаёт шприц и лекарство.
ВЕНЯ. Усыпить меня хочешь? Да?! И ты моей смерти ждёшь? (Снимает с ножки стола фату.) Трахал мою жену, да? Признавайся – трахал или нет? Почему она с тобой спала, а не со мной? (Оле.) Ты! Ты должна была – у моих ног сидеть, сука! Всю ночь! Была блядью, такой и осталась! Рассказала ему, как я тебя из этих вытащил… что на дороге? Рассказала? Школу ещё не кончила, а мужикам в машинах сосала!.. Больно! Как же больно!.. Подойди сюда! Подойди, сука! Быстро! Или я сам сейчас встану. Думаете не встану, да? (Пытается встать.) Да всех вас поубиваю, гады! Быстро иди сюда!
Оля идёт к Вене, но Олег её останавливает.
ОЛЯ. Веня, прости, я…
ВЕНЯ (Оле, пытаясь ухватить её, разнося всё вокруг). Так ты трахалась с ним, да? На печи небось? Да? И как? Хорошо? Тепло? Тебе же этого всегда не хватало? Тепла? И как он, сука? (Хватает Олю за волосы, ударяет её головой об ножку стола.) Тёплый, да?!
Олег бьёт кулаком Веню в голову, Веня вырубается. Все облегчённо выдыхают.
ГАЛЯ. Ну, наконец-то… Заглох.
Оля сидит на полу, держится за живот, плачет. На её щеке ссадина. Олег заклеивает Оле щёку пластырем, поднимает шприц, делает Вене укол и приступает к перевязке.
(Оле.) Зачем ты так, Олька? Он болен, а ты с этим… Тьфу.
ОЛЯ. Не было ничего!
ГАЛЯ. А чего тогда «прости»?
ОЛЯ. Я спала. Потом мы говорили… и… Не было ничего, не было!
ГАЛЯ. Ты на себя хоть посмотри. И на него. Не было… Видно же всё… Тьфу!
СЁМЫЧ (встаёт). Да ладно… Трахались-не трахались – какая разница. Меня вот другой вопросик интересует! Похоже, что эта баба, которая Бая – и правда его траванула. Помнишь, Галка, как она перечницу поменяла?
ГАЛЯ. Ну?
СЁМЫЧ. А потом… А потом наш крепыш Веня, которого и ящик водки с ног не свалит – вдруг раз – и на руль свалился, и к обрыву поехал…
ГАЛЯ. Ну…
СЁМЫЧ. И что он тогда сказал, на льду, когда блевал, помнишь?
ГАЛЯ. Вроде – «грибы».
СЁМЫЧ. Вот именно! Грибы! И блевал ещё – пеной какой-то!
ГАЛЯ. Точно!
Галя и Сёмыч обступают Бабу Баю с двух сторон.
БАБА БАЯ. Что вы, ребятки! Что вы! Да просто – другой перчик я принесла. Для маринованных – другой перчик вкуснее будет!
СЁМЫЧ. Да?!
Олег бросает перевязку, встаёт рядом с Бабой Баей. В руках – скальпель. Коля с котёнком тоже встаёт рядом. Подбегает и Витёк.
Ладно. Потом поговорим. Жрать охота!
БАБА БАЯ. Меню дать?
СЁМЫЧ (указывая на Веню). Что-то не хочется мне – на его место!
ГАЛЯ. И я не буду.
СЁМЫЧ. Во-во!
БАБА БАЯ. Ещё и за ужин не расплатились. И за постой. И не довольны они… Ишь!
Олег продолжает перевязку, Оля сидит рядом. Коля с котёнком, подходит к окну, смотрит на метель.
СЁМЫЧ (Коле). Всё метёт зараза?
КОЛЯ. Метёт.
Сёмыч замечает пряничные фигурки. Берёт, нюхает, надкусывает фигурку медведя.
ГАЛЯ. Ну как?
СЁМЫЧ. Вполне. Твёрдые только.
ГАЛЯ (берёт фигурку козы, откусывает. Кривится, но жуёт). Запить бы.
Сёмыч достаёт из ящика две бутылки со спиртным. Одну даёт Гале, из другой пьёт сам. Вид у обоих жутковатый. Садятся за стол, пьют, грызут фигурки.
Олег завершает перевязку, идёт мыть руки, баба Бая поливает из кувшина.
ОЛЕГ. Надо бы в больницу. Без рентгена не понять, – что у него там. Внутри… Сильный жар, и, видимо, воспаление. В воде ледяной столько… Думаю, нужна ещё операция.
СЁМЫЧ. Что ты за врач? Не, ну что ты за врач?! Ковырялся, ковырялся тут… И что? Чё ты его из реки тащил? Чтобы самому потом убить? Да?!
ГАЛЯ. Вот именно! Семейка убийц. И фамилия ихняя – «ГРОБЫ»! Валить отсюда надо, Сёмыч, пока все не подохли.
СЁМЫЧ (Коле). Что, Портянкин, может, вывезешь нас?
КОЛЯ. Не знаю… Вечером, может. Вроде – поменьше метёт.
СЁМЫЧ. Вечером, вечером… До вечера ещё дожить надо! Портянкин! (С грохотом ставит бутылку на стол, все вздрагивают.)
ВЕНЯ (открывает глаза). Где я?!
СЁМЫЧ. О, приплыли! Командир в несознанке.
ГАЛЯ. В гробу ты, Венечка, в гробу! И мы там все скоро будем, если не свалим отсюда.
ВЕНЯ (пытается приподняться, стонет, ложится). Доктора позовите.
Все смотрят на Олега. Олег подходит к Вене.
Сядь рядом, доктор.
Олег присаживается. Веня лежит тихо, внимательно смотрит на Олега.
А я тебя вспомнил, доктор.
ОЛЕГ (ощупывает ногу Вени). Так больно?
ВЕНЯ. Очень больно, доктор. Очень! Я же тебе всю жизнь изломал, доктор. И себе…
СЁМЫЧ (Гале). О чём это он?
ГАЛЯ (пожимает плечами, смотрит на Олега). Это же этот… На суде!
СЁМЫЧ. Бля… Вень… Это… Это…
ОЛЕГ (достаёт шприц). Это обезболивающее.
ВЕНЯ. Коли, доктор. Коли, что хочешь…
Олег делает Вене укол.
Я же тогда пацан совсем был, понимаешь? Десятый класс… Отец на шестнадцать лет «Волгу» подарил. Не «шестёрку», не «Москвич» грёбанный. А «Волгу»!.. Только я ж такой – как секс тогда осваивал, так и машину стал осваивать. Методом «тыка»… Вот и ткнул тогда – вместо тормоза – газ…
Сёмыч и Галя слушают. Сёмыч непрерывно пьёт.
ОЛЕГ. Ты был пьян!
ВЕНЯ. Так ведь – Рождество было. Праздник…
ОЛЕГ. Тебе даже условного не дали.
ВЕНЯ. Ну, по малости лет… Спасибо отцу, – отмазал.
СЁМЫЧ. А мне, мне спасибо?!
ВЕНЯ (Сёмычу). Заткнись! (Олегу.) Вот скажи, тебе легче стало бы, если бы я – в тюряге гноился, да?! Легче стало бы?
ОЛЕГ. Моих уже не вернуть… Но ты!.. Ты и других мог так же – методом «тыка».
ВЕНЯ. Ты что! Да меня тогда так перетрясло – год за руль не садился. Всё снились эти твои… Красивые ещё обе. И сейчас снятся… Падлы!
Олег слушает у Вени дыхание, пульс.
Вот скажи – ты зачем меня спас, а? Ты же узнал меня, когда тащил, да? Зачем ты нырял? Сёмыч рассказал – если бы ты не нырнул, не срезал часть пальца – лежал бы я сейчас на дне. Замороженный бычок…
Сёмыч смеётся.
Так зачем? Зачем?!
Мимо, слушая разговор, проходит Баба Бая.
Вот мать твою – понимаю. Узнала меня – и траванула сразу. А ты?.. Зачем ты меня спас? Зачем?! Мне понять надо, понимаешь? Зачем?!!
ОЛЕГ (встаёт, подходит к Оле). У дочки своей спросишь, когда подрастёт.
ВЕНЯ. Откуда ты знаешь, что там дочка?!.. А-а-а… Так вот оно что!.. (Оле.) Кроха! Кроха, я всё понял! А ты влюбилась в него, дура, да? Это же он… Он – вот так вот – отомстить мне решил, понимаешь? Через тебя. Я у него – жену и дочку отнял, а теперь – он у меня. Он соблазнил тебя, да, кроха? И ты поверила? Кроха, бедная моя кроха… Больно! Как же больно! (Закрывает руками глаза.)
ОЛЯ (падает на пол, держится за живот). Олег! Олежек…
Олег и Баба Бая бросаются к Оле. Оля стонет, тяжело дышит.
БАБА БАЯ. Схватки что ль?
ГАЛЯ (Сёмычу). О, слыхал: (передразнивает) «Олег! Олежек!» А говорит, не трахались. Сука! (Галя и Сёмыч смеются.)
ВЕНЯ. Больно! Как же больно! (Похоже, плачет.)
Олег поднимает Олю, переносит на кровать Бабы Баи, в её уголок за занавеской. Витёк суетится вокруг.
БАБА БАЯ (Витьку). А ты чего тут? А ну марш в землянку! (Сама с собой.) Там хорошо, там тепло…
Витёк не убегает, прячется, подглядывает.
Достарыңызбен бөлісу: |