Жестокие меры ценой кратковременного увеличения страданий быстро останавливают войну и подавляют в противнике желание воевать. С другой стороны, попытка воздействовать на противника мягко лишь закрепляет конфликт, делает его хроническим. Мягкость к врагу провоцирует его. Эту мысль не любят близорукие демократические политики, но для старейшей нации Земли это единственно практичный подход5.
Американцы прибегли к этому подходу в войне с Японией. Взорвав две бомбы и убив множество людей, американцы спасли гораздо больше, включая десятки тысяч американских солдат, которым не потребовалось вторгаться на Японские острова. Для простой демонстрации ядерного потенциала необязательно было прибегать к бомбардировке6. Поскольку многие японцы из числа убитых работали на военных заводах, они не являются в строгом смысле мирным населением. Это точно так же в случае с арабами, которые активно помогают террористам. Конечно, это не значит, что их можно произвольно казнить. Вся проблема в том, что сегодня Израиль лишен возможности поддерживать достоверность своей военной угрозы. Он не может это делать ни с ядерных позиций, потому что международный протест против ядерной войны снижает вероятность ее возникновения почти до нуля, ни с позиций конвенциональной войны, потому что, стоит Израилю начать боевые действия, американцы тут же заставляют прекратить их. Когда мы призываем к этике в международных отношениях, мы лишаемся самого эффективного способа разрешения конфликтов – с помощью баланса сил. В прошлом более сильные государства восстанавливали этот баланс в свою пользу посредством войны. Сегодня же им приходится уступать соседним государствам – на деле более слабым, но с точки зрения этики равным. Так поступают и Израиль, отзывая войска из арабских стран, и Америка, идя на торговые уступки и мирясь с невыплатой займов. Нравственность становится ограничением, понижающим эффективность военных средств.
Макиавелли: добродетель и жестокость
Николо Макиавелли утверждал, что к миру ведут два пути: либо преодоление желания воевать через насаждение добродетели, либо крайняя жестокость вплоть до истребления противника. В якобы гуманном современном мире второй способ считается неприемлемым. Общеизвестно, что римлян испортила роскошь, но когда то же говорят о современной западной цивилизации, это вызывает возмущение. Последние события в России, Индии, Вьетнаме, Афганистане, Алжире показывают, что бедные люди готовы бороться за принципы, причинять страдания другим и терпеть их сами. Ослабить это стремление могут только три вещи: слабость, страх потерять имущество и надежда на сохранение статус-кво через примирение с противником.
Стремление к мирному сосуществованию упирается в две проблемы. Во-первых, предлагается мириться не только с другой точкой зрения, но и с явным злом. Когда нацисты начали осуществлять крайние зверства, крупным державам ничего не оставалось, кроме как объявить войну. Прежде чем остановить бойню в Руанде и Югославии, цивилизованный мир долго колебался. Так исчезает граница между справедливостью и милосердием.
Во-вторых, стремление мириться со злом по своей природе притворно, поскольку компромисс ведет к конфронтации, тогда как на самом деле каждая из сторон хочет избежать потерь. Когда американцы накладывают эмбарго на Ирак или Кубу, иракцам и кубинцам от этого очень плохо, а американцам – нет. Нельзя сказать, что в иракской войне американцы в целом проявляли вопиющую жестокость7, но отдельные приказы вполне могли быть жестокими.
Тора допускает сострадание только к ближнему – знакомому члену закрытой группы с общими интересами. Средства массовой информации приводят в дом людей с других концов земли, что создает иллюзию братства всего человечества. Но нельзя сдержанную вежливость принимать за подлинно гуманное отношение: это либо ошибка, либо притворство. Очень немногие люди действительно сочувствуют всем без исключения. Их пример во многом важен, но его нельзя применить на практике.
У завоевания через добродетель другая проблема: как определить, что есть добродетель? С точки зрения соседей Израиля, добродетельным поступком с его стороны будет полный уход с Ближнего Востока. Израиль создал многочисленные сельскохозяйственные программы помощи неимущим арабам в других странах, сегодня быть коренным израильским арабом достаточно престижно. Однако арабы воспринимают все это не как проявление доброй воли со стороны Израиля, а как его слабость. Когда тебе благодетельствуют, для сохранения чувства собственного достоинства приходится презирать благодетеля, приписывая ему скрытые мотивы8. Со временем помощь начинает приниматься как должное, и если она внезапно исчезает или сокращается, это вызывает негодование. Всегда и во всем идти «путем добра» невозможно, да и едва ли хоть один серьезный политик пытался это делать. Если режим приходит к власти силой, ему нужно сначала истребить своих врагов, и лишь затем он может надеть маску благодушия. Добродетель как средство умиротворения покоренных9 – конструкция чисто умозрительная. Макиавелли ее почти не рассматривает10.
Абсолютная жестокость внешне кажется такой же крайностью, как и абсолютная доброта. И она столь же неосуществима, если объект, к которому применяется оба эти качества, неизменен и неустраним. Однако жестокость устраняет этот объект: реальная оппозиция ликвидируется, а потенциальная выдворяется в другие страны, где со временем ассимилируется и теряет националистические чаяния. Если жестокость проводится на достаточном уровне, со временем недовольное население становится лояльным. Добродетель же, напротив, поощряет недовольство: именно это и произошло с палестинским национализмом.
Таким образом, Израилю остается только одно – низкоинтенсивное насилие, самый неэффективный и при этом самый распространенный план действий. Мы пытаемся одновременно и заставить людей отречься от своих интересов, и не допустить негуманных методов. Мы пытаемся измотать врага на разных фронтах: экономика, рынок труда, уровень терпимости населения к потерям и высоким налогам, добрая воля иностранных спонсоров. В конечном счете все это может привести к миру, поскольку люди со временем привыкают к существованию Израиля и их агрессия сходит на нет. Но в целом враждебность никуда не девается, и даже спустя века любая искра недовольства снова обостряет ситуацию, как между ирландскими католиками и протестантами. Чтобы стороны научились принимать друг друга, они должны либо ассимилироваться, либо научиться сглаживать различия. Поскольку евреи стремятся отличаться от других и их за это ненавидят всю историю, бессмысленно ожидать, что время залечит арабские раны и обиды. Жесткое, но быстрое решение куда менее болезненно, чем хронический конфликт, растянувшийся на века.
В отличие от арабских диктатур, у Израиля много типичных проблем демократических стран, например общественное недовольство высоким уровнем военных налогов в мирное время. В Израиле низкий уровень терпимости к человеческим потерям, хотя военное превосходство Израиля неоспоримо: до сих пор наши потери были ничтожными, с чисто статистической точки зрения. Другим немаловажным фактором является добрая воля США, но она может закончиться в любой день, стоит арабам провести успешную пиар-кампанию. Играют свою роль коррупция, послушная пресса, пиар-агентства, народный антисемитизм. Вьетнамская война наглядно продемонстрировала, что общественное мнение вполне способно остановить военное вторжение.
Какой бы неразрешимой ни казалась ситуация, выход есть всегда. В данном случае это сочетание первых двух вариантов. Палестинцев нужно переместить в Иорданию и Ливан, к прочим арабам относиться доброжелательно, но равнодушно, а на любое нарушение своих интересов реагировать быстро и жестоко. Теория переговоров предполагает, что сначала нужно надавить на оппонента, а затем предложить ему выход. Человек так устроен, что подсознательно стремится дружить с сильным и влиятельным соседом. Когда сосед сильный, но чересчур благосклонный, это может вызвать презрение. Это так и в личных отношениях, и в международных. Всегда приятно напасть на слабого великана или хотя бы немного ему подерзить. Но если гигант может наказать, тогда ничего не остается, кроме как подружиться. Недаром существует пословица: если врага нельзя победить, присоединись к нему.
Опытные переговорщики знают, что с оппонентом нужно разговаривать доброжелательно, но не открывать всех карт. Еще Бен Франклин говорил: «На ложку меда можно поймать больше мух, чем на галлон уксуса». Но одно дело поймать мух, и другое – сделать так, чтобы они застряли в меде надолго. В реальном мире мухи начнут жаловаться на законы адгезии и на поймавшего их человека, вопить о несправедливости и призывать на помощь окружающих. Евреи уже пробовали вариант с медом в 1947 году, когда согласились на разделение Палестины и мирное сосуществование с арабами, хотя первоначальный план отдавал евреям Палестину целиком. Тогда мед не помог, потому что арабы хотели получить все и сразу. Если дать мухе одну ложку меда, она потребует еще. Стоит удовлетворить требования террористов, как тут же появляются новые требования. Евреи так и поступают. К миру ведет только баланс сил, при котором число требований обратно пропорционально уровню их поддержки населением.
Достарыңызбен бөлісу: |