ВРЕМЯ НАДЕЖД И УТРАЧЕННЫХ ИЛЛЮЗИЙ

Спустя ровно три года собственные слова откликнутся Хрущеву отставкой со всех постов. Его политическая звезда погаснет, а имя почти на четверть века канет в лету, лишь единственный раз – в сентябре 1971 г. – прорвавшись в «Правду» крохотным сообщением о его кончине.

Время политического лидерства Н.С. Хрущева вошло в историю под названием «оттепель». В российской и зарубежной историографии это понятие употребляется в двух значениях: 1.) как научный термин, обозначающий период истории СССР, когда во главе страны находился Н.С. Хрущев (1953–1964 гг.); 2.) реальные процессы относительной либерализации во внутренней и внешней политике СССР после смерти И.В. Сталина. В данном тексте «оттепель», как правило, употребляется в первом значении, и вследствие этого, без кавычек. Когда автор имеет ввиду второе значение, понятие «оттепель» берется в кавычки.

Вплоть до конца 1980-х гг. серьезной научной разработки проблем, связанных с периодом пребывания Н.С. Хрущева у власти, в российской (тогда еще – советской) историографии не велось. В 1988 г. журнал «Вопросы истории КПСС» инициировал научную дискуссию «КПСС между ХХ и XXVII съездами». Необходимость обращения к истории второй половины 1950-х – первой половины 1980-х гг. объяснялась важностью постижения опыта этого периода для практического решения задач перестройки, осмысления партией необходимости революционных преобразований в обществе, вызревания его предпосылок.

Дискуссия была открыта статьями В.И. Глотова «О некоторых уроках исторического опыта деятельности КПСС во второй половине 50-х – первой половине 80-х годов» и Е.Ю. Зубковой «Опыт и уроки незавершенных поворотов 1956 и 1965 годов». Здесь, как и в дальнейших материалах дискуссии, хрущевское десятилетие не выделялось в самостоятельный период советской истории. 1956–1985 гг. рассматривались как один этап с двумя периодами. Рубежом между ними выделялся не 1964 г. – время отставки Хрущева, а начало 1970-х гг., когда в практической деятельности партии перестали доминировать поиски путей обновления общественной жизни. Октябрьскому (1964 г.) пленуму ЦК КПСС отводилось «особое место» внутри первого периода. Цитируя М.С. Горбачева, Глотов писал, что решения пленума отразили стремление партии «добиться известной стабилизации в политике, придать ей реалистические черты и основательность».

Е.Ю. Зубкова в своей статье проследила динамику борьбы демократической и консервативной тенденций в развитии общественной жизни в СССР во второй половине 1950-х – первой половине 1960-х гг. С ее точки зрения, к середине 1960-х гг. процессы демократизации переключились из политической сферы в экономическую, продолжились в сфере экономики. Это значит, что хозяйственная реформа середины 1960-х гг. углубляла поиски предшествующего десятилетия, в то время как политическая ситуация после 1964 г. складывалась вразрез с ними. Первые успехи экономической реформы послужили сигналом руководству партии и страны в «достаточности» принятых мер. В результате силам бюрократического консерватизма удалось полностью заблокировать демократические процессы в обществе, и экономический поворот 1965 г. так и не смог довести до конца демократическую традицию 1956 г.

Полемизируя с Е.Ю. Зубковой, Л.А. Опенкин в статье «Были ли повороты в развитии советского общества в 50-е и в 60-е годы?» отмечал, что демократические преобразования были свернуты не вследствие блокирования этого процесса силами бюрократического консерватизма, а потому, что отход от линии ХХ съезда партии стал логическим итогом объективного противоречия, которое возникло между тенденциями к демократизации экономической, социальной, политической, духовной сфер жизни общества и старой, нетронутой в своей основе системой методов социалистического строительства. В тех условиях это противоречие могло быть решено только путем свертывания процесса демократизации общественной жизни, приведения его в соответствие с господствующей командно-административной системой управления.

В центре дискуссии оказались и вопросы развития аграрного сектора экономики в 1950-е – первой половине 1960-х гг. Первенство в переосмыслении этой проблемы принадлежало И.В. Русинову. В докладе на специальной конференции в Институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС, а затем в опубликованной на его основе статье «Аграрная политика КПСС в 50-е – первой половине 60-х годов: опыт и уроки», он критически проанализировал развитие сельского хозяйства в указанный период. Основным его содержанием, по мнению автора, стало волевое навязывание при уже утвержденных планах нереальных сверхпрограмм. Русинов выделил три таких сверхпрограммы: освоение целинных земель («ахиллесова пята» реализации курса партии на подъем урожайности), немыслимое по времени и масштабам распространение посевов кукурузы и других «чудо-культур» («насаждение их – живое воплощение лысенковщины в сельскохозяйственной науке и практике») и «фантастическую» сверхпрограмму по животноводству, ставившую задачей в три года догнать США по производству мяса, масла и молока на душу населения. Все три сверхпрограммы не увенчались успехом, делал вывод Русинов. «Три сверхпрограммы – и… четыре провала. …Четыре, ибо в итоге не были выполнены не только сами программы, но и весь план крутого подъема сельского хозяйства». В них было много реального, но «фантастическими, иррациональными» их делали масштабы, методы и планируемые сроки выполнения. К концу 1963 г. Хрущев осознал бесперспективность своей аграрной политики и совершил крутой поворот в ее направленности, однако для него это оказалось уже слишком поздно. Главной причиной неудачи всей аграрной политики Хрущева Русинов считал административно-командную систему управления сельским хозяйством.

Выводы И.В. Русинова вызвали возражения В.П. Данилова и Ю.П. Денисова. В частности, по мнению первого Русинов дал одностороннее и субъективное изображение содержания и результатов агарной политики Хрущева, которая была направлена на перестройку командно-административной системы управления колхозным и совхозным производством, сложившимся еще в 1930-е гг. Ю.П. Денисов также отметил односторонность Русинова, который основной упор делает «на критику ошибок и просчетов». По мнению Денисова, в середине 1950-х гг. не существовало более предпочтительного варианта увеличения производства зерна, чем освоение целинных земель. Были свои положительные стороны и в кукурузной эпопее, и в укрупнении колхозов и совхозов и т.д.

В целом дискуссия, организованная журналом «Вопросы истории КПСС», отразила стремление советских историков преодолеть одномерность в анализе исторического опыта 1950-х – 1960-х гг. Был сделан важный шаг от голой пропаганды преимуществ и успехов социалистического строительства к раскрытию противоречивых, порой, ошибочных и неэффективных решений партийного и советского руководства. Подчеркивалось, что КПСС не нашла тогда правильных путей в налаживании эффективности своей деятельности.

Первая попытка комплексного анализа оттепели, проблем внутрипартийной жизни, экономической и социальной политики, культуры и идеологии, была предпринята в коллективной монографии «ХХ съезд КПСС и его исторические реальности», написанной под руководством Н.А. Барсукова. В центре внимания авторов – вопросы разоблачения культа личности, ликвидация последствий режима сталинизма, объективная обусловленность и историческое значение ХХ съезда КПСС, развитие народного хозяйства и реформы управления производством, аграрная и социальная политика, развитие образования, проблемы духовной жизни общества. Вышедшая под грифом Института марксизма-ленинизма, эта работа примыкает к позднеперестроечной историко-партийной литературе. Сюда же могут быть отнесены книги Ю.В. Аксютина и О.В. Волобуева «XX съезд КПСС: новации и догмы», Л.А. Опенкина «Оттепель: как это было (1953–1955 гг.)».

Рубеж 1980–90-х гг. характеризовался всплеском исторической публицистики. На страницах газет и журналов своими размышлениями о хрущевской оттепели делились историки, журналисты, экономисты, деятели литературы и искусства, дипломаты. В них содержалось немало личных воспоминаний о том времени. В результате компоновки этих материалов появились такие сборники как «Никита Сергеевич Хрущев. Материалы к биографии», «Свет и тени «великого десятилетия»: Н.С. Хрущев и его время».

После распада Советского Союза в историографии оттепели наступил новый этап. Историки стали разносторонне осмысливать и анализировать события 1953–1964 гг., широко использовать новые документы и материалы. Начало 1990-х гг. отмечено появлением ярких, новаторских работ (О.М. Вербицкая «Российское крестьянство: От Сталина к Хрущеву. Середина 40-х – начало 60-х гг.», Е.Ю. Зубкова «Общество и реформы 1945–1964»).

По-существу только теперь появилась возможность публикации исторических источников по периоду. Заметно активизировался этот процесс в последние годы, когда с многих документов был снят гриф секретности. Наиболее значимые из них относятся к деятельности Президиума ЦК КПСС – высшего государственно-партийного органа в СССР. Высокую оценку научной общественности по праву получил трехтомник «Президиум ЦК КПСС. 1954–1964: Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. Постановления» под редакцией академика А.А. Фурсенко, где впервые опубликованы документы из Российского государственного архива новейшей истории и Архива Президента Российской Федерации, имевшие ранее грифы «Строго секретно», «Совершенно секретно», пометки «Особая папка». Первый том содержит черновые протокольные записи заседаний Президиума ЦК КПСС с 1954 по октябрь 1964 гг., сделанные заведующим общим отделом ЦК КПСС В.Н. Малиным, а также стенограммы Президиума. Второй и третий тома, являясь документальными дополнениями к первому, содержат постановления Президиума ЦК КПСС по беловым протоколам его заседаний, обсуждение которых нашло отражение в черновых и стенографических записях. Документы охватывают обсуждение и решения по широчайшему кругу вопросов – о подготовке ХХ съезда КПСС и доклада о «культе личности» Сталина, подавлении восстания в Венгрии, роли СССР в Суэцком кризисе 1956 г., отношениях с США, выработке советской позиции по разоружению и др. Все эти материалы позволяют изучить работу «механизма власти», процесс выработки, обсуждения и принятия решений высшим партийно-государственным органом.

Другой важнейший комплекс документов политической истории оттепели – стенограммы и решения Пленумов ЦК КПСС, разрешавших конфликты внутри советской политической элиты (Берия – ЦК; Маленков – Хрущев; Молотов, Маленков, Каганович – Хрущев; Жуков – Хрущев; смещение Хрущева). В рамках совместного проекта российского Международного Фонда «Демократия» и американского Гуверовского института были изданы документальные сборники, посвященные перераспределению власти после смерти Сталина: «Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы», «Молотов, Маленков, Каганович. 1957: Стенограмма июньского пленума ЦК КПСС и другие документы», «Георгий Жуков: Стенограмма Октябрьского (1957 г.) Пленума ЦК КПСС и другие документы». Достоинством названных сборников является включение в них неправленых стенограмм пленумов, позволяющих установить, что на самом деле происходило на заседаниях и что в действительности прозвучало из уст их участников. По установленному порядку выступавшие имели возможность править тексты своих речей при подготовке белового варианта стенографического отчета (это могло быть связано, как с необходимостью уточнить отдельные детали и характеристики, так и с изменением соотношения сил во власти и желанием сместить или по-новому расставить акценты). Иногда тексты выступлений, чаще всего этим пользовались кандидаты и члены Президиума ЦК, перерабатывались кардинально, превращаясь по существу в совершенно новые выступления, искажающие смысл того, что в действительности было сказано в ходе заседания пленума.

Одному из важнейших событий политической истории ХХ века и, несомненно, ключевому событию оттепели посвящен изданный в 2002 г. сборник документов «Доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина на ХХ съезде КПСС». Впервые доклад «О культе личности и его последствиях», сделанный Хрущевым на закрытом заседании ХХ съезда 25 февраля 1956 г., был опубликован по решению Политбюро ЦК КПСС в 1989 г. в мартовском номере журнала «Известия ЦК КПСС». Вопреки утвердившему представлению, сам доклад не был секретным. Гриф секретности с него сняли 5 марта 1956 г. специальным постановлением Президиума ЦК КПСС, обязывавшим ознакомить с его содержанием всех коммунистов и комсомольцев, а также беспартийный актив рабочих, служащих и колхозников, т.е. по существу все взрослое население СССР. Правда, тогда же Президиум установил новый гриф – «Не для печати».

Опубликованный в 1989 г. вариант доклада не был идентичным зачитанному с трибуны съезда. Кроме этого, журнальная публикация была не научной, а массово-политической. Сборник документов «Доклад Н.С. Хрущева о культе личности Сталина на ХХ съезде КПСС» стал первым научным изданием всех одиннадцати известных вариантов и редакций доклада, а также включал большой комплекс документов, связанных с его подготовкой, дискуссиями в Президиуме ЦК КПСС о роли Сталина в советской истории и репрессиях 1930-х гг., противоречиях десталинизации, реакции на решения съезда и доклад Хрущева в стране и за рубежом.

Историю реабилитации жертв политических репрессий периода оттепели отражают два первых тома сборника «Реабилитация: как это было: Документы Президиума ЦК КПСС и другие материалы». В издание включены все постановления высших органов власти и материалы к ним по вопросам коллективной реабилитации (о порядке реабилитации, о пересмотре результатов судебных процессов и групповых дел, о категориях спецпоселенцев, о репрессированных народах и др.), а также записки и постановления о реабилитации наиболее известных партийно-государственных и общественных деятелей. Документы свидетельствуют, что первые реабилитационные инициативы были предприняты уже с марта 1953 г. и связаны с именем Л.П. Берия, а с начала 1954 г. – Н.С. Хрущева. И тот и другой, по мнению современных исследователей, руководствовались в этих инициативах в первую очередь мотивами борьбы за власть, а не восстановлением справедливости. Неслучайно, что с усилением Хрущева связана стремительная реабилитация участников «ленинградского дела». К организации этого дела был напрямую причастен Г.М. Маленков, занимавший теперь пост председателя Совета Министров СССР. Восстановление справедливости по отношению к ленинградцам компрометировало Маленкова и укрепляло авторитет Хрущева в среде партийного аппарата.

Наконец, немало внимания уделяется публикации документов, связанных с духовной жизнью в СССР в 1953–1964 гг., механизмом контроля и управления культурой, идеологическими процессами («Аппарат ЦК КПСС и культура 1953–1957: Документы», «Аппарат ЦК КПСС и культура 1958–1964: Документы», «Идеологические комиссии ЦК КПСС. 1958–1964: Документы», «Цензура в Советском Союзе. 1917–1991. Документы» и др.), а также внешней политикой СССР («Советский Союз и венгерский кризис 1956 года: Документы», «Ближневосточный конфликт. 1947-1967. Из документов архива внешней политики Российской Федерации», «Документы Центрального архива ФСБ России о событиях 17 июня 1953 г. в ГДР» и др.).

Из мемуарной литературы, вышедшей за период с начала 1990-х гг. до настоящего времени, важнейшее значение для изучения оттепели имеют воспоминания высших партийных и государственных руководителей послесталинского периода, в первую очередь, самого Н.С. Хрущева, А.И. Микояна, В.М. Молотова, Д.Т. Шепилова, В.Е. Семичастного, Л.М. Кагановича, М.Г. Первухина, Н.А. Мухитдинова, П.Е. Шелеста, В.В. Гришина, Н.К. Байбакова. Все они создавались не по горячим следам, а с оглядкой на прожитое, когда эти деятели уже отошли от партийно-государственной работы. Некоторые из них имеют характер спонтанных воспоминаний и размышлений, например, беседы В.М. Молотова, Л.М. Кагановича и Д.Т. Шепилова с писателем Ф.И. Чуевым. Не приходится рассчитывать и на объективность мемуаристов, при различной полноте освещения либо вообще умолчании о тех или иных событиях. Заметным отличием отмечены воспоминания деятелей, которые пережили распад СССР и могли, таким образом, дополнить свои работы размышлениями и оценками, вызванными общим крахом социализма (В.Е. Семичастный, Н.К. Байбаков, П.Е. Шелест).

После партийно-государственных деятелей по количеству мемуаров лидируют дипломаты (О.А. Гриневский, А.Ф. Добрынин, М.С. Капица, Г.М. Корниенко, А.А. Рощин, В.В. Семенов, О.А. Трояновский), а также помощники Н.С. Хрущева и близкие к нему люди (А.И. Аджубей, А.М. Александров-Агентов, Ф.М. Бурлацкий, С.Н. Хрущев).

Хронологически период оттепели открывается инициативами, далекими от имени Н.С. Хрущева и по праву связывается с именами Л.П. Берия и Г.М. Маленкова. В последние часы жизни И.В. Сталина перераспределение властных полномочий произошло таким образом, что Маленков и Берия возглавили Совет Министров СССР, оставаясь при этом членами Президиума ЦК КПСС, в то время как Хрущев не получил никаких государственных постов, став секретарем ЦК партии. В реалиях 1953 г. государственный статус имел большее значение. С тех пор как в 1941 г. Сталин возглавил СНК СССР, к председателю правительства вернулись функции фактического главы государства, как это было при В.И. Ленине. Глава правительства, теперь это был Г.М. Маленков, председательствовал на заседаниях Президиума ЦК. По мнению ряда исследователей, поручая Хрущеву «целиком сосредоточиться на работе в ЦК», Берия и Маленков не предполагали, что он будет претендовать на политическое лидерство.

Р.Г. Пихоя, автор исследований по истории власти в СССР в послевоенные годы, характеризует Л.П. Берия как первого среди советских руководителей, кто сознательно пошел на осуществление реформ после смерти Сталина. Автор объясняет это тем, что Берия был наиболее информированным человеком в составе тогдашнего руководства, получая разнообразную, точную и независимую от других ведомств информацию, и в этом качестве ему было легче прийти к выводу о неизбежности реформ.

Однако уже в июне 1953 г. Берия был арестован, а вскоре осужден и расстрелян. Инициативу в его устранении историография традиционно отдает Н.С. Хрущеву. Однако, каждый член высшего партийного руководства в единой степени без колебаний поддержал эту инициативу. Р.Г. Пихоя полагает, что особая заинтересованность в устранении Берия была у Г.М. Маленкова, т.к. Берия начал расследование политических процессов конца 1940-х – начала 1950-х гг., что было политически невыгодно, прежде всего, для одного из ближайших друзей Берия, который становился, таким образом, наиболее опасным соперником председателя Совета Министров СССР. Помимо этого, исследователи обращают внимание, что процесс Берия проходил в полном соответствии с традициями 1930-х – 1940-х гг. и указывают на абсурдность выдвинутых против него официальных обвинений, где «крохи кошмарной правды соседствовали с очевидной напраслиной» (М.Я. Гефтер). В новейшей российской историографии предпринята попытка и полной реабилитации Л.П. Берия (Е.А. Прудникова «Берия. Преступления, которых не было»).

Политическая борьба внутри партийного руководства после смерти Сталина и десталинизация выступают центральной темой в историографии оттепели. Анализируя политическую и социально-экономическую ситуацию последних лет сталинского правления, исследователи приходят к выводу об объективном назревании и неизбежности реформ после ухода Сталина независимо от того, кто бы возглавил страну. Представляется верным замечание Е.Ю. Зубковой, что политический курс, который принято называть «реформами Хрущева» «был не столько результатом «доброй воли» какого бы то ни было лидера, сколько ответом на вызов времени».

Л.А. Опенкин отмечает, что уже в речи 9 марта 1953 г. на похоронах Сталина Г.М. Маленков сформулировал ряд непривычных, качественно новых моментов по вопросам внутренней (об улучшении материального благосостояния советских людей) и внешней (о возможности длительного сосуществования и мирного соревнования капиталистической и социалистической систем) политики. Оба этих положения, полагал автор, создавали основу «для утверждения принципиально новой концепции развития на рельсах социализма». На следующий день на заседании Президиума ЦК КПСС Маленков сделал заявление о необходимости прекратить «политику культа личности». Опенкин считает, что дальнейшая активность Н.С. Хрущева по разоблачению культа личности Сталина была во многом предопределена позицией Маленкова: «Маленков высек первую искру критики культа личности, совершенно, видимо, не предполагая, каких масштабов разгорится из нее пламя уже в ближайшие годы и чем для него лично обернется его жар». Говоря об этом, Опенкин далек от мысли представлять Маленкова главным действующим лицом в развенчании культа личности и о отдает приоритет в этом деле Хрущеву. При этом он, однако, подчеркивает, что на начальной стадии процесса отношение Хрущева к проблеме культа личности Сталина «было далеко не идентичным характеру его действий в 1955–1956 гг.».

Отдают должное исследователи (Л.А. Опенкин, Е.Ю. Зубкова, И.Е. Зеленин и другие) и экономическим новациям Маленкова. Вопреки традиционной историографии, преобразования в экономике, в том числе в ее агарном секторе, начались с выступления Маленкова на V сессии Верховного Совета СССР в августе 1953 г., а не с решений Сентябрьского (1953 г.) пленума ЦК, где с докладом «О мерах дальнейшего развития сельского хозяйства СССР» выступал Хрущев. По мнению Опенкина, «установки Пленума были предопределены решениями сессии», а содержание доклада Хрущева на пленуме представляло детализацию основных положений речи Маленкова, произнесенной за месяц до этого на сессии. И.Е. Зеленин в монографии «Аграрная политика Н.С. Хрущева и сельское хозяйство» показал, что в подготовке Сентябрьского пленума ЦК КПСС, провозгласившего новый курс аграрной политики партии, Хрущев пользовался положениями и выводами, прозвучавшими в речи Маленкова, о чем в докладе на пленуме сам Хрущев не счел возможным даже упомянуть. Впоследствии же он вообще отмежевывался от положений и выводов Маленкова как противоречивших линии партии, и сделал их одним из аргументов в борьбе против своего соперника. Как исключительно прогрессивные, но затем коварно растоптанные, характеризовал реформаторские планы Маленкова его сын А.Г. Маленков в книге воспоминаний «О моем отце Георгии Маленкове».

По мнению Е.Ю. Зубковой, в действительности не экономические реформы Маленкова стоили ему карьеры, а политический просчет – объявленная им война бюрократии и борьба с аппаратом, чем воспользовался Хрущев. Значение отставки Маленкова определяется тем, что он стал первым лидером в СССР, «свержение» которого произошло в результате «тихого» дворцового переворота. Кроме того, Маленков не был целиком лишен высокого положения, продолжая оставаться членом Президиума ЦК и заместителем председателя Совмина, но политическое лидерство он утратил окончательно.

Трудно переоценить значение, которое имели для жизни советского общества первые годы после смерти Сталина. Неслучайно, само понятие «оттепель» первоначально распространяли лишь на первые два-три послесталинских года. М.Р. Зезина назвала 1953–1956 гг. периодом «шоковой терапии» – за это время жители СССР пережили два психологических шока: смерть Сталина и его разоблачение на ХХ съезде КПСС.

Не умаляя объективной роли Н.С. Хрущева, его личной заслуги, связанной с десталинизацией, современные историки, тем не менее, указывают на его прагматичность в этом вопросе. Ю.В. Аксютин, Е.Ю. Зубкова, А.В. Пыжиков и другие подчеркивают, что разоблачение культа личности Сталина использовалось Хрущевым как орудие борьбы против прежних соратников и средство укрепления собственных позиций. Так в ходе работы Июньского (1957 г.) пленума ЦК, осудившего «антипартийную группу», вся вина за массовые репрессии 1930-х – 1940-х гг. перекладывалась на плечи В.М. Молотова, Г.М. Маленкова и Л.М. Кагановича, а Сталин вообще выводился из-под критики. По мнению Пыжикова, пленум можно охарактеризовать как существенный «шаг назад» в оценке культа личности Сталина по отношению к ХХ съезду партии.

И.Е. Зеленин считал, что общее значение июньского Пленума ЦК определяется тем, что с этого времени «коллективное руководство» юридически и фактически уступило место диктатуре авторитарной власти лидера партии, а затем и правительства. «О возрождении сталинского тоталитаризма не могло быть и речи, даже если гипотетически допустить победу группы Маленкова – Молотова – Кагановича».

Р.Г. Пихоя акцентировал внимание на том, что победа Хрущева над Молотовым, Маленковым и Кагановичем стала окончательной победой аппарата ЦК КПСС над государственными институтами власти: с этого времени партаппарат подчинил, поставил под партийный контроль и в полную зависимость весь высший государственный аппарат. Поэтому Хрущева, считает Пихоя, можно признать победителем лишь в ограниченных пределах, ибо ценой победы над противниками он сам попал в зависимость от аппарата, который будет поддерживать его лишь до тех пор, пока его действия будут соответствовать интересам аппарата, а когда перестанут, то созданный при участии Хрущева механизм власти аппарата расправится с ним. Определяя значение середины 1950-х гг. в целом, Пихоя приходит к выводу, что именно тогда были сформулированы политические принципы, которые легли в основу партийно-государственной системы СССР вплоть до второй половины 1980-х гг., а именно стабильность номенклатуры и партийное руководство всеми сторонами деятельности государственного аппарата.

Актуальной конкретно-исторической проблемой, вокруг которой ведутся дискуссии, остается вопрос о том, с какого времени можно говорить собственно о «политике Хрущева». По нашему мнению, конструктивное решение этой проблемы предложила Е.Ю. Зубкова: во-первых, вопрос о личном вкладе Хрущева в развитие реформаторского курса может быть поставлен и решен только на основе сравнительного анализа позиций других политиков и на основе определения степени влияния каждого из них на выбор политических путей. Во-вторых, необходимо учитывать, что наиболее конструктивные решения – от развенчания Сталина до выработки новых подходов в агарной политике – приходятся на момент, когда Хрущев еще не сформировался как единоличный лидер. Следовательно, о политике Хрущева в «чистом» виде, его личном потенциале как реформатора и пределах возможного в его деятельности можно говорить только со второй половины 1957 г., когда он начал действовать как единоличный лидер. Но можно ли говорить об «оттепели» в этот период?

Имея ввиду вышеназванные аспекты, правомерно поставить вопрос о ее верхней границе. Учитывая реальную динамику общественно-политических процессов в СССР в 1953–1964 гг. и опуская дань историографической традиции, прочно связавшей имя Н.С. Хрущева с послесталинскими переменами, в качестве предела «оттепели» может рассматриваться 1957–1958 гг. Документальные свидетельства зафиксировали восприятие современниками этих лет как переломных в послесталинской истории СССР. Подводя итоги 1958 г. профессор Московского университета историк С.С. Дмитриев 31 января записал в своем дневнике: «В общественно-политической жизни нашей установилось в 1958 г. окончательное самодержавие Н.С. Хрущева… Хрущев занял место Сталина, его посты, усвоил сущность политики покойного, видоизменив некоторые внешние приемы, внешнюю оболочку той же политики… Годы 1956–1958 вернули нас к лакировке, к славословиям, к «и лично товарищ»…, к свертыванию критики. …В культуре произошел полный возврат у установкам решений по идеологическим вопросам, принятым в 1946–1949 гг. Литература вернулась в лоно прославительства, одо- и баснеписания».

Н.А. Барсуков считал, что уже в 1957 г. на «оттепели» можно поставить точку, т.к. в августе 1957 г. последовал арест т.н. группы Краснопевецева в Московском университете, затем погром «литераторов-очернителей», травля Пастернака, поход на Манеж. ««Оттепель» уходит в «самиздат» и диссидентство. Заканчивается фактически и борьба против «культа личности»… Вынос тела Сталина из Мавзолея ставил точку не на «культе личности», а на критике «культа личности»», – писал историк. По его мнению, ХХ съезд КПСС так и не стал прологом общественного обновления и послесъездовская «оттепель» оказалась по времени значительно короче досъездовской. Некоторые историки, например, О.Л. Лейбович, считают, что еще ранее события в Венгрии стали поворотным пунктом в развитии внутриполитических реформ, продемонстрировав всему миру пределы возможного либерального курса Хрущева. Свидетельства современников и выводы историков, таким образом, приводят к заключению, что как только потенциал «оттепели» как инструмента внутрипартийной борьбы был исчерпан, как только Хрущеву стало не с кем бороться, он отказался от продолжения политики в духе 1953–1956 гг.

Тем не менее, многие действия Н.С. Хрущева, ХХ съезда КПСС, десталинизация, пусть непоследовательная и противоречивая, имели важнейшее значение для дальнейшей эволюции советской системы. Современные историки видят важнейший итог деятельности Хрущева в изменении общественного сознания, уничтожении однозначных оценок роли партии в истории страны, возникновении разнообразия в политических настроениях и фактического появления политической оппозиции, потери значительной частью советского общества полного доверия к власти. Критика Сталина, стремление использовать борьбу против культа личности в интересах части партийного аппарата, отмечает Р.Г. Пихоя, привели к вовлечению в политическую жизнь огромной массы членов партии, и никакие передачи зарубежных радиостанций не были способны донести до многомиллионной аудитории коммунистов такое количество сведений о конкретных примерах недовольства, критике основополагающих начал советско-коммунистического строя, как это сделал ЦК КПСС.

Изучение атмосферы общественной жизни в СССР в 1953–1964 гг. относится к числу актуальных задач современной российской историографии. Одной из первых к этой проблеме обратилась Е.Ю. Зубкова в монографии «Общество и реформы 1945–1964». Важность изучения общественных настроений определяется их функцией как «механизма прессинга», подталкивающего «верхи» к принятию тех или иных решений. Объект своего исследования автор рассматривала как конструкцию, каждая часть которой может быть изучена только в ее зависимости от другой. Поэтому на первый план Зубкова поставила не события как таковые, а рефлексивный ряд, реакцию на события в среде современников, отражение их общественным сознанием и трансформацию последнего. Особая роль в формировании социального портрета оттепели, по мнению Зубковой, принадлежала «шестидесятникам». На примере факультета журналистики МГУ автор предприняла попытку микроуровневого анализа генезиса движения «шестидесятников».

В 2004 г. увидела свет работа Ю.В. Аксютина «Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг.». С позиций современного научного знания автор исследует такие конкретно-исторические проблемы общественно-политической жизни 1953–1964 гг. в СССР, как либерализация режима, отношение к этому процессу преемников Сталина в свете развернувшейся между ними борьбы за лидерство, а также меняющиеся взаимоотношения между властью и обществом, реакцию «низов» на исходящие «сверху» импульсы, их отношение к различным внешне- и внутриполитическим инициативам советского руководства, эволюцию взглядов на деятельность Н.С. Хрущева. Исследование Аксютина проведено в русле одного из современных направлений историографии – устной истории (в 1994–1999 гг. студентами исторического факультета Московского государственного областного университета было опрошено около 1,5 тысячи современников оттепели). Со страниц монографии сотни реальных свидетелей тех событий, люди самых различных профессий в ретроспективном плане воссоздают свою реакцию на все ключевые проблемы послесталинского десятилетия, реконструируют эволюцию своих взглядов на деятельность политических лидеров тех лет и ее динамику. Помимо этого, Аксютин вводит в научный оборот и такой источник, позволяющий представить состояние сознания советских граждан рубежа 1950-х – 1960-х гг., как анонимные надписи и послания на избирательных бюллетенях выборов в Верховный Совет СССР 18 марта 1962 г.

Не имеющая аналогов попытка реконструировать массовое сознание советских людей предпринята в исследовании Б.А. Грушина «Четыре жизни России в зеркале опросов общественного мнения. Очерки массового сознания россиян времен Хрущева, Брежнева, Горбачева и Ельцина», первый том которой посвящен «эпохе Хрущева». Эмпирическую базу исследования составили результаты тринадцати социологических опросов, которые с мая 1960 г. по сентябрь 1964 г. проводил Институт общественного мнения «Комсомольской правды», созданный по инициативе автора. В результате анализа всего комплекса данных, Грушин воссоздает комплексный портрет массового сознания советских людей во времена Хрущева. Фиксируя высокую степень его несвободы, Грушин подтверждает, что зависимость менталитета масс от официальной пропаганды была далеко не абсолютной. Одна из причин этого – ситуация после ХХ съезда КПСС, позволявшая открыто и относительно безбоязненно высказываться по поводу многих «злоб дня». Заслуживают внимания выводы Грушина о ценностных ориентациях советского общества того времени, о специфических представлениях о вовлеченности самих себя в политические процессы, морфологии сознания, общем эмоционально-психологическом тонусе населения, отношении к различным институтам власти и политическим лидерам. В частности, Грушин делает вывод о том, что объем и знак внимания масс к Н.С. Хрущеву были в высшей степени нестабильными: максимум симпатий и восторгов в связи с внешнеполитической деятельностью СССР («главный миротворец на Земле»); очень редкие упоминания (положительные или нейтральные) в связи с новой Программой партии, принятой на ХХII съезде КПСС, и мероприятиями правительства по росту благосостояния народа; и практически полное отсутствие в списке выдающихся деятелей ХХ века (практически единодушно это место занял В.И. Ленин), в дискуссиях, лишенных идеологического содержания и касавшихся текущих проблем жизни общества (семья, досуг и т.п.).

Следующий блок дискуссионных вопросов истории оттепели – социально-экономическое развитие СССР и аграрная политика Н.С. Хрущева. В конце 1980-х гг., о чем уже говорилось выше, И.В. Русинов пришел к выводу о неэффективности последней. В первые постсоветские годы к этой теме вернулась О.М. Вербицкая в монографии «Российское крестьянство: От Сталина к Хрущеву. Середина 40-х – начало 60-х гг.». Имея ввиду интересы крестьянства, Вербицкая проанализировала отрицательные и положительные результаты реформ в сельском хозяйстве. К позитивным итогам она отнесла стимулирование экономической заинтересованности крестьян, повышение их правового и социального статуса, уменьшение миграционного потока в город, улучшение бытовых условий, повышение образовательного и профессионального уровней. Изменения в реформах в начале 1960-х гг. привели к новой волне миграции из деревни, что положило начало явлению, которое сохраняется до настоящего времени, – постарению деревни. К вопросам воспроизводственной способности российской деревни в 1940–1950-е гг., миграции и ее роли в формировании демографической ситуации на селе, О.М. Вербицкая вернулась в монографии «Население российской деревни в 1939–1959 гг. Проблемы демографического развития».

В 2001 г. увидела свет работа И.Е. Зеленина «Аграрная политика Н.С. Хрущева и сельское хозяйство». Зеленин предпринял комплексное исследование разработки и реализации агарных преобразований, их целей, этапов, итогов, эволюции взглядов Хрущева по различным вопросам развития сельского хозяйства. По мнению историка, хрущевские аграрные преобразования – это, прежде всего, «прорыв нескольких звеньев сталинской закостенелой административно-бюрократической системы, ликвидация крайних проявлений тоталитарного режима», завершившееся весьма позитивными результатами. Зеленин рассматривал первые пять лет аграрных реформ как наиболее успешный и результативный период реформаторской деятельности Хрущева, после чего произошло возвращение к методам администрирования. Однако в 1963-1964 гг. Хрущев осознал, что его аграрное реформирование зашло в тупик, и инициировал формирование нового курса аграрной политики, направленной на глубокую и всестороннюю интенсификацию сельского хозяйства, разработка и осуществление которой продолжалась и после его отставки.

Среди региональных историков, которые внесли значительный вклад в изучение крестьянства периода оттепели, следует указать на работы М.А. Безнина и Т.М. Димони («Крестьянский двор в Российском Нечерноземье, 1950–1965 гг.», «Капитализация в российской деревне 1930-1980-х годов», «Повинности российского крестьянства в 1930-1960-х годах» и др.).

Воздействию власти на характер и тип социально-экономического развития посвящена монография В.А. Шестакова «Социально-экономическая политика советского государства в 50-е – середине 60-х годов». Шестаков рассматривает функционирование властных институтов в качестве важнейшего инструмента модернизации советской системы. Автор считает, что неутешительные результаты социально-экономического развития СССР в указанные годы стали следствием внутренних пороков командной экономики и показали «пределы реформируемости советской системы». Шестаков также пришел к выводу, что не подтверждается и распространенная версия о желании Маленкова или Берия идти в социально-экономических преобразованиях дальше Хрущева. По его мнению, ближайшие коллеги Маленкова по Президиуму ЦК, положив в борьбе за лидерство немало сил на дискредитацию его взглядов, тем самым придали им «гораздо большее значение и глубину». В целом значение опыта социально-экономического развития СССР периода оттепели Шестаков видит в том, что в эти годы была «отработана» тупиковая модель совершенствования социалистической модели развития, что открыло возможность поиска других путей модернизации, включая выход из социализма.

В центре внимания исследователей внешней политики СССР в 1953-1964 гг. находятся различные аспекты «холодной войны», советско-американские, советско-германские отношения, политика Москвы в связи с событиями в Германии (1953 г.), Польше и Венгрии (1956 г.), Карибский кризис, ядерное нераспространение и др. По всем этим и многим другим вопросам издаются как сборники статей («Советская внешняя политика в годы «холодной войны» (1945–1985): Новое прочтение», «Холодная война. 1945–1963 гг. Историческая ретроспектива»), так и крупные монографические исследования (Ф.И. Новик «Оттепель» и инерция холодной войны: (Германская политика СССР в 1953-1955 гг.)», А.С. Стыкалин «Прерванная революция: Венгерский кризис 1956 года и политика Москвы», А.А. Фурсенко, Т. Нафтали «Безумный риск. Секретная история Кубинского ракетного кризиса 1962 г.», С.А. Микоян «Анатомия Карибского кризиса», Г. Веттинг «Н.С. Хрущев и Берлинский кризис 1958-1963 годов» и др.).

Среди работ по истории духовной жизни в 1953–1964 гг. обращают на себя внимание монографии М.Р. Зезиной «Советская художественная интеллигенция и власть в 1950-е – 60-е годы», Б.М. Фирсова «Разномыслие в СССР. 1940-1960-е годы», немецкого историка и искусствоведа В. Эггелинга «Политика и культура при Хрущеве и Брежневе. 1953–1970 гг.», Л.А. Сидоровой «Оттепель в исторической науке: Советская историография первого послесталинского десятилетия». Вопросам развития исторической науки периода оттепели посвящены также статьи Е.Н. Городецкого и А.В. Савельева. Изучение духовной составляющей изменении того времени рельефно иллюстрирует, как уже со второй половины 1950-х гг. процесс свертывания «оттепели» принял необратимый характер.

Одновременно в 1953–1964 гг. сохранялись целые сферы общественной жизни, куда «оттепель» вообще не проникла. Так, приход к власти Н.С. Хрущева ознаменовал наступление новых «заморозков» в государственно-церковных отношениях и, в частности, в отношениях с Русской Православной церковью. Как раз здесь понятием «оттепель» уместнее определять предшествующий, поздний сталинский период 1945–1953 гг. Десталинизация государственно-церковных отношений на практике означала широкое наступление на Русскую Православную церковь, возобновление агрессивной антирелигиозной пропаганды и создание препятствий в функционировании церковных институтов. Различным аспектам взаимоотношений Советского государства и Русской Православной церкви в 1953–1964 гг. посвящены монографии О.Ю. Васильевой, М.В. Шкаровского, С.Л. Фирсова, Т.А. Чумаченко. По справедливому замечанию Васильевой, используя лозунг «борьбы со Сталинизмом», новая политика в отношении Русской Православной церкви уничтожала и позитивные явления, к которым относились государственно-церковные отношения послевоенного десятилетия.

Характеризуя новейшую российскую историографию оттепели в целом, следует подчеркнуть, что состояние знаний об этом этапе советской истории вышло на новый научный уровень. Значительные успехи достигнуты в документально-публикаторской деятельности. Представляется, следующим этапом в этом направлении, помимо продолжения публикаций новых источников, должны стать самостоятельные источниковедческие исследования. Как источники по истории оттепели, научного анализа требуют не только недавно рассекреченные материалы, но и документы, которые никогда не были засекреченными и публиковались по горячим следам. Так, знакомство со стенограммой Всесоюзного совещания историков в декабре 1962 г. позволяет говорить о том, что позднеперестроечная критика сталинизма и его влияния на историческую науку (см., например, сборник «История и сталинизм», изданный в 1991 г.) – это едва ли не шаг назад по сравнению с тем, что было публично сказано по этому поводу в 1962 г. Актуальной остается задача обобщения опыта изучения оттепели в российской, а также зарубежной исторической науке и создания историографических исследований. Специально этим вопросам посвящены работы А.В. Трофимова, однако с момента их выхода прошло уже более восьми-десяти лет.