141
вающее и обусловливающее с его собственной точки зрения, а предстающее нам таким образом
ограниченное и обусловленное — извне. Да и то, что закрыто для нашего понимания, познается
нами в своей ограниченности и тем самым относится к последовательности самопонимания,
внутри которой движется человеческое бытие. Итак, познание «тленности прекрасного и
авантюристичности художника» на деле не характеризует концепцию бытия вне
«герменевтической феноменологии» тут-бытия, но скорее формулирует задачу сохранения
герменевтической последовательности, составляющей наше бытие, перед лицом такой
непоследовательности эстетического бытия, а также эстетического опыта
28
.
Пантеон искусства — это не вневременное настоящее, которое предстает чистому эстетическому
сознанию, но деяние исторически собиравшегося и накоплявшегося духа. Эстетическое познание
— это способ самопонимания. Но всякое самопонимание осуществляется на чем-то внешнем, что
понимается, и включает в себя его единство и обособленность. В той мере, в какой мы находим в
мире произведение искусства, а в отдельном произведении находим мир, оно не остается для нас
чуждым космосом, в который мы но волшебству переносимся на мгновение. Скорее мы учимся
понимать в нем себя, а это означает, что мы снимаем неконтинуальность и точечность
переживания в континууме нашего бытия. Поэтому возможно обрести такую позицию
относительно прекрасного и искусства, которая не претендует на непосредственность, а
соответствует исторической действительности человека. Апелляция к непосредственности, к
гениальности мгновения, к значению «переживания» не может соответствовать требованию
последовательности и единства самопонимания, которое предъявляется человеческим существова-
нием. Познание искусства не должно вытесняться на уровень несвязности эстетического сознания.
Это негативное воззрение позитивно означает, что искусство есть познание и что опыт
произведения искусства показывает, что это познание заслуживает доверия.
Тем самым поставлен вопрос о том, как воздать должное истине эстетического опыта и
преодолеть радикальную субъективацию эстетического, начавшуюся с кантовской «Критики
эстетической способности суждения». Мы показали, что Канта подвигла связать эстетическую
способность суждения только с состоянием субъекта чисто методическая абстракция, проведенная
для достижения вполне определенного трансцендентального обоснования. Если же
Достарыңызбен бөлісу: |