Янко Слава
(Библиотека
Fort/Da
) ||
slavaaa@yandex.ru
90
например, для кого лишь Эсхил открывает подлинную глубину феномена трагического; но
насколько же иной должна она быть для того, кто думает о Шекспире или Геббеле! Однако такая
изменчивость не означает, что просто-напросто сам вопрос о единообразной
сущности трагиче-
ского беспредметен; напротив, она свидетельствует, что данный
феномен предстает в своем
сложном облике, способном собраться в историческое единство. Рефлексы античной трагедии в
трагедии современной, о которых говорит Кьеркегор, постоянно отмечаются во всех современных
рассуждениях о трагическом. Начав с Аристотеля, мы тем самым можем охватить взглядом
феномен трагического в целом. В своем знаменитом определении
трагедии Аристотель дал
указание, решающее для проблемы эстетического, какой она начинает представать в нашем
освещении, включив в сущностное определение трагедии ее
воздействие на зрителя.
Сейчас мы не можем поставить своей задачей подробный анализ этого знаменитого и многократно
обсуждавшегося определения трагедии. Но тот простой факт, что
зритель включается в это
сущностное определение, демонстрирует то, что выше было сказано о существенности
принадлежности зрителя к игре. Способ, каким он в нее включен, выявляет смысловую соотнесен-
ность фигуры игры. Так,
дистанция, выдерживаемая между зрителем и спектаклем,— это не
произвольный выбор позиции, но
существенное отношение, основывающееся на смысловом
единстве игры. Трагедия представляет собой единство трагического процесса, которое соз-
Достарыңызбен бөлісу: