177
у него соответствие трагической виновности и хода трагических событий. По тем же причинам
идея христианской трагедии ставится под вопрос, так как в свете истории божественного спасения
человеческая судьба уже не определяется направляющими величинами счастья и несчастья.
Остроумное противопоставление Кьеркегором
40
античного страдания, проистекающего из
проклятия, лежащего на всем роде, и боли, которая раздирает лишенное внутреннего единства,
поставленное в условия конфликта сознание, также стирает границы трагедии вообще. Его
переделка «Антигоны»
41
— это вообще уже не трагедия.
Итак, следует снова задать вопрос: что же утверждается зрителем? Очевидно, именно
несоразмерность и богатство следствий, произрастающих из греховного действия, ставят зрителю
свои собственные требования. Трагическое утверждение преодолевает эти требования, обладая
характером подлинного приобщения. То, что познается в подобном преизбытке трагического
зла,— это поистине общее. Зритель перед лицом силы судьбы познает самого себя и свое
собственное конечное бытие. То, что постигает великих, обладает значением примера. Созвучие
трагической скорби действенно не только в отношении трагического события как такового или
справедливости судьбы, настигающей героя, но подразумевает и метафизический порядок бытия,
касающийся всех. Утверждение «так и бывает» — это разновидность зрительского самопознания;
зритель обретает проницательность, освобождаясь от ослепления, в котором он обычно живет, как
и всякий другой. Трагическое утверждение способствует проницательности в силу смысловой
последовательности, в которую зритель ставит и себя самого.
Из этого анализа трагического мы можем сделать не только тот вывод, что здесь речь идет об
основном эстетическом понятии, поскольку дистанцированность бытия зрителя относится к сути
трагического,— важнее то, что эта дистанцированность, определяющая способ бытия
эстетического, не заключает в себе ничего похожего на «эстетическое различение», которое, как
мы выяснили, представляет существенную черту «эстетического сознания». Зритель не ставит
себя на дистанцию эстетического сознания, наслаждающегося искусством постановки
42
; он
приобщается сопричастности. Центр тяжести трагического феномена в конечном итоге заложен в
том, что же здесь изображается и познается
Достарыңызбен бөлісу: |