Перевод: Е. Ю. Новинский

13. ИЗ РОССИИ И В АМЕРИКУ

По прямой линии от Провидения до Нома на Аляске, только 200 морских миль (370 км) лежали между мной и свободой. Петр не оказывал влияния на мой маршрут из-за того, что мы перемещались в международные воды, и я снова был капитаном своего воздушного корабля. Я мог лететь прямо и предполагал так и сделать.

11 июня, через 80 дней после того, как оставил Лондон, я должен был бы возвращаться с торжеством с Китом Рейнольдсом, после завершения перелета. Фактически, в выделенное время я пролетел только половину земного шара и даже тогда не был уверен, что смогу довести дело до конца.

Петр досаждал мне в отеле аэропорта, беспокоившийся из-за того, что он знал, что я собрался терять день, становясь ограбленным. Я не мог найти свой бумажник с документами, где лежал паспорт с визой США, и беспокоился об этом в течение часа пока не обнаружил его в телеге. Мы попытались найти 93 бензин. Сначала было доступно только 25 литров, но потом мы услышали, что в доках было некоторое количество. Я поехал туда и встретил толстого человека с бородой, которого убедил продать мне то, что я хотел. Он засунул шланг в одну из ржавых 50-галлонных (227 л) бочек, и мой водитель обстучал ржавчину и начал засасывать бензин в шланг. Его он засунул в мои пустые баки, и перестал лить, когда выпала струя ржавых частиц. Он бросил осадок вниз в дыру в половице. Я в ужасе наблюдал, как он неоднократно повторил процесс, и продумал, какой страшный ущерб это нефильтрованное топливо сможет сделать с моим двигателем над Беринговым морем. В аэропорту Петр встретил меня с его обычным словом, “проблема”, которое уже раздражало меня. Я ответил, что наша большая проблема была в том, чтобы профильтровать каждую каплю топлива, которое было у нас дважды, прежде чем залить его в Флайера. Это мы сделали с помощью запасной емкости, которую Петр очистил тряпкой. У меня не было полного доверия к топливу, и я решил залить его из свободных баков как можно меньше. Еще 60 литров чистого топлива оставалось в основном и подвесных баках.

Все время дул морозный ветер, и Петр возбуждался от “проблем“. Они стали дорогим. Из-за того, что мы поздно прибыли в Провидение, нам потребовалось оплатить 475 долларов за сверхурочное время. Диспетчерская служба хотела 250 долларов за обеспечение радио услуг. Долгое время таможенники крутились вокруг, трогая мой багаж. Они закончили, фотографируя друг друга в героических позах около Флайера. Я был в нетерпении и полон страхов о полете. Я не смог исправить зарядное устройство аккумулятора и, несмотря на то, что оно давало четыре ампера в час, я беспокоился, что мы будем испытывать недостаток электроэнергии прежде, чем перекачаем топливо.

По прогнозу был сильный северо-восточный ветер, практически встречный. Петр подал полетный план, принимая в среднем 40 узлов (74 км/ч). Я подумал, что это был оптимистический прогноз, но мой дух поднялся после того, как я прочитал сводку, что в Номе ожидается юго-западный ветер и низкая несплошная облачность на высоте 800 футов (240 м). Мы оделись, оба испытывающие тревогу, но без языка или культуры, чтобы поделиться своими страхами.

Мы отправились поздно, почти в 2 часа дня, из-за финансовых требований. У меня была еще одна забота - состояние винта. Он был изношен русскими грубыми гравийными взлетными полосами, и я боялся, что разбаланс приведет к повышенным нагрузкам в деталях конструкции. Я не захотел установить три запасные лопасти, которые у меня были с собой, поскольку взлетная полоса Провидения была очень плохой, и я не был уверен, что смогу установить все лопасти под нужным углом. Но мы взлетели с гравия при умеренном северном ветре и повернули направо над небольшими горами, покрытыми снегом, за которыми виднелось море, покрытое льдом. Мое горло замерзло, поскольку шарф, который я носил, не был завязан правильно, так как я больше чем обычно был занят пустяками.

Я летал над тысячами миль воды, почему же сегодняшний день будет более страшным, чем любой другой? Все же был страх. Призрак Джинна почти появился, но расплющивался, рея на фоне, когда я измерял расстояние. Я залетел в холодное замерзшее море прежде, чем решил, что уже слишком далеко, чтобы вернуться назад, если двигатель остановится. Комбинация страхов о качестве бензина, зарядке аккумулятора и винте, кружилась, сменяя друг друга в моей голове. Я взял обязательство о полете. Смерть - это то, к чему мы рано или поздно придем, нам неизвестно только место и время.

На пути были области разбитого льда, и я использовал их, чтобы ориентироваться. Небо начиналось с блестящего синего с высокими бледными облаками, но впереди слева направо развивались низкие слои. Сначала я не беспокоился и двигался прямо, но затем оказался перед классическим выбором облачного сандвича. Я был зажат между двумя слоями и еще не решил идти вверх или вниз, если они сольются. Что неизбежно и случилось на полдороге, через 200 миль (320 км) полета, когда я был на связи с диспетчерским Центром Анкориджа. Я их слышал громко и чисто, но они слышали меня с трудом.

Я решил подниматься выше облаков. Это было ошибкой.

Когда я оказался в молоке, то уставился на GPS и высотомер, не решаясь использовать указатель крена и скольжения из-за того, что он потреблял электричество, и это означало, что его останется меньше для перекачки топлива. Мы начали подниматься с 2000 футов (600 м), с трудом добрались до 5400 футов (1620 м), и я вступил в небольшой частный призрачный мир, пытаясь лететь по приборам на балансирном СЛА. Петр сначала ничего не говорил, но через 15 минут, когда мы все еще не пробились через облака, он закричал: “Лед!”. Когда я вышел из призрачного оцепенения, мне потребовалось некоторое время, чтобы обнаружить, что везде был лед, на моей куртке, на всех тросах, ручке управления и, что было хуже всего, на моей пластиковой маске. Я не мог видеть ни приборов, ни GPS кроме как тесно приблизившись к ним, да и то с большим трудом. Петр продолжал твердить “синее небо выше, синее небо выше” и когда я смог посмотреть наверх, то увидел его. Но, увы, у нас не хватало мощности, чтобы подняться туда. Было ошибкой в нашем сильно охлажденном состоянии подниматься туда, а я все еще пытался это делать. Нагрузка на крыло от льда была такой большой, что аппарат не мог подниматься. Я решил снижаться. Не было никакого другого выбора. Я также включил указатель крена и скольжения из-за того, что мы потеряли пространственную ориентацию.

Все это время я был на связи с УВД Анкориджа, в беседе с которым пытался сохранять свое речевое спокойствие. Они стали озабоченными и объявили аварийную ситуацию, такой неудобный путь вступления в Америку. Я сообщил им свое местоположение и сказал, что занят, так что не будут они так любезны не вызывать меня некоторое время? Петр наклонялся передо мной и своими ногтями проскоблил окно в моей пластиковой маске, чтобы я мог видеть, наклоняя свою голову вправо и всматриваясь влево. Я чувствовал себя отрешенным, полностью поглощенным попыткой остаться в живых, до такой степени, что паралич страха не смог меня сковать. Петр ободрял и помогал и не вторгался ко мне со своими страхами. Я позже ясно представил себе, насколько это облегчило мою задачу. Когда я сказал, что собрался вниз, он согласился и не паниковал. Мы спустились до 3,500 футов (1050 м) и я держал уровень крыльев приблизительно в правильном положении. Петр сообщил мне, что появились слои, я взглянул наверх и увидел их. Я снова взял курс на восток и скоро был в более ясном воздухе, хотя облака все еще оставались выше и ниже меня. Я изумлялся тому количеству льда, который мы несли. Я сделал много фотографий, а видео камера была настолько замерзшей, что не хотела работать.

Мы не были полностью вне опасности, но постепенно лед таял и падал вниз. Некоторые куски попадали в бедный изношенный винт, что вызывало дополнительные страхи. Всякий раз, когда я сбрасывал газ, двигатель издавал такие звуки, как будто он застучал, но я думаю, что это было моим лихорадочным воображением. Я снова начал говорить с диспетчером Анкориджа, который был обеспокоен моей ситуацией и любезен, не будучи назойливым. Сотни пилотов в этом районе, по-видимому, знали, что у меня что-то случилось над морем. Впервые у меня случилось обледенение. Все это время мы летели на восток, с путевой скоростью в 50, (93 км/ч), а позже свыше 60 узлов (111 км/ч), попутный ветер впервые за несколько дней. Какой радушный прием оказывает Америка.

Когда оставалось 30 миль (48 км), развились большие слои облаков, один слой внизу над самым морем. Я попытался лететь под ним, но на 500 футах (150 м) впереди меня все еще оставался туман. Сдержав гнев, я снова поднялся и оставался выше этого слоя на протяжении 20 миль (32 км). Затем я увидел дыру и снизился, и натолкнулся на небольшой остров, не обозначенный на моем GPS и который мог быть неприятным сюрпризом в более толстом облаке. На этот раз я опустился до 400 футов (120 м) и смог выбрать путь над тихим морем.

В поле зрения пришел берег Аляски. Я закричал “Америка!” и попросил включить заднюю камеру. Петр закричал “Аляска!”. Я думаю, подобно многим русским, он был чувствительным в том, что Америка купила Аляску у России в прошлом столетии за гроши. Сделка казалась тогда невыгодной для Америки, но теперь такой не кажется.

Мы вылетели на берег и покружились над тысячами бледных деревьев отмытых как плавник, и грязными бревенчатыми хижинами людей, которые все еще ищут золото на когда-то невероятном золотом берегу. Это был наиболее безумный момент всего полета, и я мог едва содержать свою радость и облегчение. Мы быстро летели на восток, и скоро в поле зрения появился Ном, город, словно из ковбойского фильма. Кит фыркнул бы от моей посадки, так я запрыгал. Но мне было все равно, хотя я удивился, где Энди Вебб и Барри Бэйз. Они появились, когда я зарулил к ангару, прибыв из Лондона через Анкоридж “за пять секунд перед тобой”, как заметил Энди.

Америка была блаженством после России. Туалеты с сиденьями и бумагой, раковины с пробками, обозначения горячих кранов соответствовали действительности - из них действительно текла горячая вода, магазины и кафе поздним вечером были открыты, и пища подавалась бодро, а не так, будто вам оказывают большую услугу. Я разгрузил Флайера и обнаружил, что у аккумулятора больше не было электроэнергии, чтобы перезапустить двигатель - так он разрядился. Очень дружественные американцы втолкнули аппарат в теплый ангар. Энди сообщил мне последние новости, что GT Глобал почти отказался от участия. Я затратил только три часа на сон, полный энергии, чтобы сохранить общественное лицо перелета. Я поговорил с Кей Барли в 1.30 дня по моему времени, и почувствовал по телефону ее беспокойство, Она пообещала позвонить друзьям в Англии, чтобы сообщить им, что я жив.

В своей комнате я подсчитал наличные, всего 2 576 долларов, так что мне нужно быть осторожным. Я собирался заплатить Петру все его деньги, свыше 3 500 долларов, и использовал свою кредитную карточку, чтобы купить ему билет на самолет в Хабаровск. Он заработал это и даже более своим поведением. От контракта с Китом оставались четыре недели, когда он вернулся в Англию. Я использовал эти деньги, чтобы уплатить Петру.

Я пролетел половину земного шара за 80 дней, но потерял 33 дня из-за бюрократов. Если я сделаю вторую половину за 34 дня, то исходная мечта сможет осуществиться.

Это трудная задача для одного человека. Я должен приспособить Флайера для полета в одиночку.

Барри Бэйз сообщил мне, что Гренландия не позволит мне пролететь. Посмотрим.