РАЗЪЯРЕННЫЙ «ТИГР», МИЛЬЕРАН И ЖОФФР

РАЗЪЯРЕННЫЙ «ТИГР», МИЛЬЕРАН И ЖОФФР

В утро 27 августа президенту Пуанкарэ пришлось пережить несколько неприятных часов. В его кабинете стоит Клемансо, который еще ночью узнал о составлении нового кабинета.

Без него!

Даже не пригласили для совещания!

— Вы снова создали кабинета из нулей, господин президент! — говорит он. — Вы привлекли к сотрудничеству таких лиц, при наличии которых вы сможете управлять так, как вам заблагорассудится. Вы жертвуете судьбой Франции во имя интересов самолюбия!

Пуанкарэ, который так же, как и Клемансо, до сих пор сдерживал свои чувства, вскакивает и бросает своему собеседнику в лицо:

— Это ложь!

Клемансо саркастически парируете:

— Против того, кто говорит о лжи, не трудно повернуть это слово.

И Тигр разражается бранью.

Позже, в своих воспоминаниях Пуанкарэ пишет:

... Я смотрел, остолбенев и пораженный, на беснующегося старика, который освобождался от обуревавших его чувств тем, что изливал на меня поток оскорблений. Я позволил ему говорить дальше, не отвечая, однако, ни одним словом. Взрыв его злобы продолжался даже тогда, когда он решил, наконец, покинуть меня. Уходя. он повторит, что я, вместе с правящими социалистами, толкаю Францию в пропасть. На прощание он крикнул:

— Я рад, что могу уйти!

Видя, что возмущение Клемансо достигло самой высшей точки, я ответил:

— Вы, в полном смысле этого слова, сумасбродны!

Чем больше я теперь думаю, тем больше прихожу к выводу, что до тех пор, пока победа была возможна, Клемансо был в состоянии все испортить».

Как ошибался Пуанкарэ!.. Четыре года спустя Клемансо поставил Германию на колени.

* * *
Тени, который падают с фронта на школьный домик в Витри ле Франсуа, сегодня чернее, чем обыкновенно. Скверные известия обгоняют одно другое.

Французские войска не смогли оторваться от неприятеля, несмотря на то, что для отступления был приказан самый быстрый темп. Значительные трофеи и много пленных попало в руки немцев.

Поэтому, чтобы хоть немного затормозить отступление, которое, в сущности, можно было назвать бегством, Жоффр отдал генералу Ланрезаку приказ не только остановиться, но и атаковать. Этим маневром Жоффр надеялся, хотя бы на несколько дней, облегчить положение фронта.

Когда офицер связи, полковник Александр, передал этот приказ, начальник штаба Ланрезака рассмеялся:

— Что за глупости творите вы там? Я должен наступать с такими войсками? Чепуха.

На общей карте флажки, обозначавшие продвижение армии Клука, приближались все больше к Парижу, и, несмотря на приказ 25 августа, было трудно предусмотреть, когда отступление французов приостановится. К этому печальному обстоятельству прибавлялось еще и то, что англичане, вернее их армия, под командой Френча, действовали, руководствуясь традиционным принципом safety first.

Френч, гордый британский маршал, кавалерийский генерал бурской войны, имел задание прикрывать левый фланг французской армии. Он, однако, и не думал исполнять приказы, посылаемые Жоффром, и направлялся со своей армией туда, куда ему казалось благоразумным. При этом он вовсе не заботился о том, защищен ли фланг французов, последует ли прорыв и вслед за ним окружение французского крыла. Он заботился только о благополучии своей армии.

Гонимый отчаянием, Жоффр лично отправился в ставку английского главнокомандующего, прося его не действовать самостоятельно и указывая на смысл отдаваемых им, Жоффром, приказаний. К своему еще большему отчаянию Жоффр узнает, что Френч не только не исполняет его приказы, но даже не читает их!

Днем 27 августа прибыло известие, которое грозило лишить Жоффра последней надежды остановить отступление армии. Это известие прибыло в тот момент, когда в кабинете Жоффра в Витри ле Франсуа сидел новый военный министр Мильеран.

* * *
Мильеран обязан своей карьерой только самому себе. Еще работая в конторе адвоката, он пришел к заключению, что в среде буржуазных политических партий ему нельзя ожидать большого успеха. Зато социалистическое рабочее движение, которое тогда как раз вступило на путь политики масс, сразу увлекло его. Он всецело и с пылом отдался этому движению.

Оказалось, однако, что и в среде социалистов надо быть величиной, чтобы выдвинуться. Мильерану помог случай.

В 1890 году в Париже был арестован ряд русских политических эмигрантов. У некоторых нашли бомбы. Мильеран принял на себя защиту обвиняемых, которая ему блестяще удалась. Молодой адвокат сумел доказать факт провокации, защитительная речь стала злобой дня. После этого успеха карьера его оказалась обеспеченной, как в обществе, так и в партии.

Но Мильеран не остался верным своим политическим идеалам на всю жизнь. В описываемый нами момент, когда он готовился принять военное министерство и этим достигнуть зенита своей славы, мы видим его порвавшим с социалистами, в которых он разочаровался.

Мильеран — человек, знающий и предвидящий многое, человек безукоризненно честный и гибкий. Знает он, между прочим, и то, что на бренной земле благополучие можно строить только опираясь на сильную власть. Ставка его была поэтому на военных и, как показало время, эта точка зрения была совершенно правильной.

Совсем другим характером обладал Жоффр, который в настоящий момент стоит перед Мильераном, протягивая руку для приветствия. Он специалист. Военный инженер. Большую часть своей службы провел в Африке. Генерал Гальени продолжительное время был там его командиром. Выдвинулся Жоффр, главным образом, благодаря своей рассудительности и умному пессимизму.

Когда в 1911 г. произошел знаменитый Агадирский инцидент, прозванный «Прыжком пантеры», когда Европа заволоклась призраком возможной войны, тогдашний министр-президент Франции Кайо пригласил Жоффра к себе, чтобы узнать, какие шансы имеет Франция в случае войны с Германией.

Кайо сказал:

— Генерал, утверждают, что Наполеон только тогда начинал войну, когда был убежден, что по крайней мере 70 процентов шансов обещают победу. Можем ли мы, в случае военного столкновения с Германией рассчитывать на эти 70 процентов?

«Я почувствовал замешательство, — рассказывает позже Жоффр, — и после некоторого размышления ответил:

— Нет, г-н президент, я не думаю, чтобы мы эти шансы имели.

— Ну-с, — заключил Кайо, — в таком случай мы будем продолжать переговоры».

Почти ту же самую фразу Жоффру пришлось услышать три года спустя, уже тогда, когда он стоял во главе армии. В критические дни перед войной, вечером 24 июля из среды правительства ему сказали:

— Существует серьезная опасность войны с Германией. Может ли армия решиться на подобное столкновение?

И в этот день Жоффр ответил без колебаний.

— Да.