Маленькая девочка, игравшая в Люксембургском саду, от неожиданного шума присела на кучу песка. Было ей лет пять или шесть. Жужжание тоже привлекло ее внимание, и она инстинктивно посмотрела на небо.
— Мама! Смотри, какая большая стрекоза! Большая и серебряная!
Шум мотора привлек внимание и взрослых.
— Где? Где?
— Вон, там, и над церковью!
Садовый сторож, пожилой старик в огромных бархатных панталонах и сабо, возившийся у роз, крикнул:
— Это «Таубе»!
Таубе! Быстроходные немецкие аэропланы тех времен, — лучшее, что дала в августе 1914 года авиация.
Вся площадь Люксембургского сада покрылась поднятыми к небу лицами. Немцы впервые отважились летать над городом. Улицы Латинского квартала замерли также. Остановились фиакры, редкие такси. С площадок автобусов десятки и сотни людей смотрели в небо.
Таубе над Парижем!
Внезапно в ярко голубом небе появился рой белых бабочек, начавший вскоре спускаться все ниже, превращаясь в листки, рассыпаясь тысячами прокламаций по зелени газонов, крышам и улицам. Жадные руки расхватали их в один момент, любознательные глаза впились в жирно отпечатанные французские строчки.
«Граждане! Германская армия стоит перед воротами Парижа. Вам не остается ничего другого, как сдаться.
Лейтенант фон Хиддессен».
Да, там, наверху, в небе, сидел лейтенант фон Хиддессен, молодой германский летчик, один из первых сдавших экзамен на военного пилота. Товарищи его утверждали, что он умеет летать даже на сигарных коробках. На своем биплане «Желтый пес» он доставил первую в Германии воздушную почту, 20 000 открыток из Франкфурта на Майне в Дармштадт. Дефекты мотора, падения и тысячи других аварий не мешали ему летать. Разве полет над обреченным городом, не имевшим даже приличной зенитной артиллерии, мог испугать такого молодца?
Но кроме снабжения французов информационной литературой, молодому лейтенанту была поручена более важная задача. Когда последний пакет тонких бумажек скрылся где-то позади аэроплана, лицо пилота стало серьезным. Он справляется по карте и находит на ней красные кружки. Вокзал. Водокачка. Арсенал. Министерство.
Взгляд в прицельную трубку:
— 21 ... 22 ... 23 ...
Нажим педали. Визг.
Еще раз нажим педали.
Стальные капли уносятся вниз.
И тогда ...
У министров в Елисейском дворце замирает дыхание. Из-за окна доносится глухой, сильный взрыв.
Три секунды, — и второй еще более сильный удар содрогает зеркальные окна.
Немецкая артиллерия?
Не может быть.
Гальени телефонирует. В полицейский комиссариат восьмого округа, седьмого, девятого.
В чем дело?
— Успокойтесь, господа. Это был немецкий аэроплан. Сбросил бомбы и прокламации над Латинским кварталом.
И заседание продолжается. Взрывы бомб помогают Жоффру. Перед лицом реальной опасности правительство выносит резолюцию переехать в Бордо, но день и час еще не определяется. Расстаться с столицей трудно.
А когда министры расходятся, в голове у каждого вертится назойливый вопрос:
— Как будет реагировать население?
НОВОЕ ИМЯ ВЫХОДИТ НА ПЕРВЫЙ ПЛАН
С десяток офицеров генерального штаба, ближайшие сотрудники Жоффра, собрались рано утром в рабочем кабинете главнокомандующего. Только что прибыло известие, что Ланрезаку с большим трудом удалось вырваться из цепких клещей двух немецких армий — маневр, который нельзя было иначе рассматривать, как следствие поражения. Известие об этой печальной операции было только что послано в спальню Жоффра.
Французские офицеры удручены. Тихо, вполголоса переговариваются они. С опаской высказывают сомнение относительно возможности победы над Германией.
Нет! Сомневаться в ней они не имеют права, и поэтому быстро меняют тему и переходят на вопросы о подкреплениях, железных дорогах и будущей судьбе армии Ланрезака.
— Меня поражают нервы нашего главнокомандующего, — говорит один полковник-лейтенант. — Вчера он пошел спать в час ночи, теперь же уже без четверти восемь утра, а его все еще нет. Я бы не мог спать по семь часов в сутки, если бы руководил самой большой войной в истории!
— Да, — соглашается один из его товарищей. — Генерал может похвастаться крепкими нервами. Забавно, однако, что он запирается на ночь, как стыдливая девица!
— Что-ж! Сон у него, действительно, молодой. Представьте, как-то на днях я должен был передать ему на подпись срочное донесение. На мой стук он открыл сразу, подписал бумагу, сунул мне обратно карандаш и щелкнул ключом. Пройдя коридор, я внезапно вспомнил, что нужно еще кое о чем спросить. Вернулся. Хотел уже постучать, как слышу, что наш главнокомандующий уже похрапывает! За тот срок, который мне понадобился для того, чтобы пройти 20–30 шагов, он уже успел дойти до дна нирваны Морфея!
Офицеры смеются, но один голос, голос майора Бурьэ, звучит раздраженно:
— Мне кажется, что тут нет ничего смешного. Как можно так спокойно и долго спать, если с фронта прибывают известия одно страшнее другого? Если бы я был на месте генерала, то лежал бы всю ночь с открытыми глазами, думая о судьбе моих армий ...
Маленькая, но железная рука ложится на плечо говорящего:
— Поэтому-то вам и не поручат никогда судьбу французской армии, дорогой Бурьэ! — говорит насмешливый, немного скрипучий голос. — Солдат должен уметь спать. Наполеон, к примеру, спал иногда сутки напролет, если ему этого хотелось. Когда же он лишился сна, то проиграл Ватерлоо! Так-то, мой друг.
Взрыв хохота явился ответом на слова низкорослого, худощавого генерала с изумительной военной выправкой и в форме, сшитой строго по уставу. Этого генерала зовут Фошем. Генерал Фош, имя, мало кому известное.
Бурье криво усмехается и отвечает:
— Если все дело во сне, то я постараюсь приблизиться к Наполеону. Тем не менее, мне было бы очень любопытно узнать, как отнесутся к этому в военном министерстве. В ставке же, у нас, это, по-видимому, пройдет незамеченным.
— Господа офицеры!
Вся группа беседующих офицеров вздрагивает и замирает смирно. Лица поворачиваются вправо, к двери, в которой появляется седоусый, полный генерал, самое важное лицо во Франции, — главнокомандующий армиями Жозеф Жак Цезарь Жоффр.
Гладко выбритый, тщательно, но мешковато одетый, этот немного грузный и полный старик мелкими шагами подходит к столу и опирается обеими руками на карту. Спокойным, но сверлящим взором он осматривает собравшихся и выдерживает паузу, которая не предвещает ничего хорошего.
— Генерал Ланрезак, — начинает Жоффр, — действовал своевольно. Несмотря на мои определенные приказы, он предпринял на свою ответственность маневр, который едва не стоил существования его армии. Далее, генерал Ланрезак не смог, в силу вновь сложившихся обстоятельств, удержать указанные мною позиции на Самбре и решился на дальнейшее отступление. Вследствие этого я лишаю генерала Ланрезака командования. С сегодняшнего дня его армию принимает генерал Франшэ д’Эсперэ.
Снова пауза. Офицеры молчат потупившись. Еще одна жертва немецкой лавины!..
Жоффр продолжает. Голос его теперь значительно резче:
— Считаю необходимым прибавить еще следующее: те господа офицеры, которые принесли мне последнее известие с фронта армии генерала Ланрезака и которых я поставил в предварительную известность о моем желании отстранить этого генерала, сочли за нужное указать мне на известную опасность, возникающую из этой отставки. Эти лица упомянули, также, между прочим, что отстранение генерала Ланрезака является тридцать третьим случаем лишения высшего офицера занимаемой им должности. Кроме того, господа офицеры обратили мое внимание и на то, что генерал Ланрезак имел достаточные основательные причины, чтобы поступать так, как он сделал.
Господа офицеры! Я уже имел случай указать, и повторяю теперь снова, что подобные заявления я отказываюсь понимать. Франция переживает слишком серьезный момент для того, чтобы можно было, в эти трагические дни, когда решается ее судьба, заниматься теорией и практикой. Мы не можем, как на маневрах, подвергать доскональному изучению причины, почему генерал Ланрезак отступил и имел ли он право так действовать. Я нуждаюсь в чувстве уверенности в том, что мои приказы исполняются, а солдаты должны знать, что в случае поражения командиры несут полную ответственность, причем виновники, кроме того, должны быть подвергнуты безжалостному наказанию. Если поступать иначе, то ни солдаты, ни главнокомандующий не будут иметь уверенности в победе. Мы же — победим! В этом я убежден больше, чем когда бы то ни было. Надеюсь, вы поняли меня, господа офицеры.
Десять лет спустя после описываемого эпизода, военные историки устанавливают, что генерал Жоффр поступил несправедливо по отношению к генералу Ланрезаку, и что опальный генерал в тяжелый момент поступил именно так, как этого требуют тактика и стратегия. Вместе с тем, решительные действия Жоффра по отношению к подчиненным ему высшим офицерам, значительно укрепили доверие солдата к своему начальству. Жоффр, действительно, в продолжение периода войны, известного под именем «Битвой на Марне», отрешил от командования 45 генералов, из которых лишь три или пять были действительно виновны, но мудрая солдатская поговорка утверждает, что не надо бояться ошибок, если желаешь добиться чего-нибудь большого.
Но вернемся к эпизоду.
— В силу последних событий на фронте, — говорит Жоффр, — мы оказываемся не в состоянии осуществить предусмотренные последним приказом от 25 августа операции. Мы вынуждены радикально все изменить, и поэтому сопротивление на предусмотренной нами линии, таким образом, отпадает. Я, в сотрудничестве с господами офицерами оперативного отдела, изготовлю приказы для нового обширного и планомерного отступления, и надеюсь, что присутствующие поймут целесообразность моих распоряжений, и никто из них не повесит нос и не испугается в результате создавшейся новой обстановки. Положение тяжелое, но оно предоставляет нам целый ряд возможностей.
Маршевая способность немцев оказалась самой большой неожиданностью в современной войне, но чем дальше продвигаются немцы вперед, тем больше будет слабеть напор их армии. Потери, с одной стороны, и усталость, с другой, — не могут не оказать влияния на темп их операций. Принимая во внимание эти соображения, мы приложим все усилия к тому, чтобы увеличить эти потери. Мы оторвемся от них, и это возможно сделать, так как наши железные дороги в лучшем состоянии, чем те, которые остались на завоеванной неприятелем территории. Мы соберемся снова на Сене, чтобы с новыми силами ударить по сильно поредевшим рядам врага.
Господа офицеры! Победа будет нашей! Верьте в это и верьте во Францию!
Для будущей операции оказалось выгодным разделить надвое нашу пятую армию и создать из корпусов ее левого крыла новую, девятую армию. В тот момент, пока я говорил, я колебался, кому поручить командование этой армией ...
Жоффр замолкает и скользит взором по ряду стоящих перед ним офицеров, по этим одухотворенным и умным лицам. Машинально он покачивает головой.
Нет, одной одухотворенностью и умом армией руководить нельзя. Нужна кроме того воля, сильная, непреклонная воля, твердая, как сталь, неумолимая, как девятый вал ...
Внезапно взгляд Жоффра останавливается на одном генерале. В течение нескольких минут он не произносит ни одного слова, весь погруженный в свои думы.
«Да, — решает главнокомандующий про себя, — мой выбор будет правильным. Это как раз тот человек, в котором армия нуждается».
И он говорит:
— Я решил поручить командование девятой армией генералу Фошу. Генерал, я поздравляю вас с назначением на столь высокий и ответственный пост и надеюсь, что вы оправдаете полностью мое доверие. Я верю в ваши тактические и стратегические способности и от души желаю удачи в будущих тяжелых операциях. Благодарю вас, господа офицеры!
Таким образом, Фош, будущий маршал Франции, будущий главнокомандующий всеми союзными силами западного фронта и человек, победоносно окончивший войну, был выдвинут на руководящий пост человеком, не переставшим верить в победу, неутомимо объезжавшим фронт и оказывавшимся там, где нужна была моральная поддержка, новый толчок, разнос или одобрение, — человеком, чьи стратегические способности в первые недели войны, казалось, были не на высоте.
Вот мнение немцев о Жоффре:
«В дни мира он со своим генеральным штабом выработал изумительный план номер 17, который должен был привести Францию через четыре недели к блестящей победе в Эльзасе и Лотарингии. Но что осталось от этого плана? Искусство флангового обхода и стремительный характер наступления германцев опрокинули все вверх дном. Французы и англичане, в продолжение недель, отступают...
Тем не менее, генерал Жоффр доказывает, что для солдата существуют вещи, которые гораздо важнее, чем вычисления и циркули. Даже в самые мрачные часы генерал Жоффр не теряет своей веры и своей воли к победе. Нервы важнее, чем планы, и эта старая мудрость подтверждается в эти дни».
Достарыңызбен бөлісу: |