Первая Последний Рубеж

Мы переехали в дом на две семьи в пятнадцати милях от Анкориджа, чтобы папа мог преподавать в начальной школе Чуджека, городка, который был пятнышком на карте, находившемся за пределами самого большого города штата. Мама работала неполный день поваром в столовой начальной школы Eagle River, и мне нравилась ее выходящая за рамки общепринятого привилегия приносить домой остатки самодельных рулетов из кафетерия. Позже мама стала секретарем нашей школы.

И не только те слова. Любовь к чтению и письму появились у меня довольно рано. Прислонившись к маминому плечу на скамье в церкви Уайлдвуд на воскресной проповеди, я услышала, как пастор употребляет слово «different».

«Я знаю, как пишется слово different», - взволнованная, прошептала я ей на ушко и написала его как курица лапой на полях церковного бюллетеня. Это было мое первое длинное слово, и я была горда тем, что разобралась с ним сама. Впервые мама не бросила на меня свой непреклонный взгляд, означавший «не болтай в церкви!», а вместо этого дружелюбно улыбнулась мне и, казалось, была так же горда за меня, как и я сама.

Чтение было особой связующей нитью между мной и мамой. Мама читала мне вслух – поэзию Огдена Нэша¹⁹ и аляскинского писателя Роберта Сервиса²⁰ вместе с отрывками прозы. Она, бывало, цитировала библейские изречения и спрашивала меня, что я об этом думала. Она находила умные способы, чтобы поддержать мою любовь к чтению и письму – читая поваренные книги, шутки из Reader’s Digest вместе, а еще мы писали письма бабушкам и дедушкам. Мои братья и сестры были более спортивными, находчивыми и общительными, чем я, но единственное, чему они могли бы позавидовать во мне, это моя страсть к чтению, которую я разделяла с мамой, а маму все мы боготворили и ставили в один ряд с женщинами-праведницами. Когда в третьем классе VFW объявила, что я выиграла почетный значок в их ежегодном конкурсе поэзии, посвященной флагу, за свое стихотворение о Бетси Росс²¹, мама стала обращаться со мной как с новоиспеченной Эмили Дикинсон²². Годы спустя она так же гордилась мной, когда я выиграла ежегодную стипендию патриотической группы в колледже.

Моя склонность к чтению связывала меня и с папой тоже, который был школьным учителем. К моему десятилетию его родители прислали мне «Волшебника из страны Оз», и папа читал нам его по вечерам. Сейчас я ценю это еще больше, осознав, что он весь день напролет преподавал в начальной школе, а затем тренировал старшеклассников и потом приходил домой, без сомнения, слегка устав от детей.

«Заткните уши», - вопил папа, когда в новостях передавали счет, который мог испортить нам игру на следующей неделе. (Мы так же избегали спортивных страничек, чтобы не испортить впечатление об игре NFL (Национальной Футбольной Лиги США), которую мы могли посмотреть не раньше чем через неделю после того, как она будет закончена, ведь в прошлом передачи на Аляске транслировалась в записи с опознанием). Не было нужды часто ездить в город, так как мама сама шила многое из того, что мы носили, и мы покупали кое-что по каталогу с доставкой почтой Sears.

На Аляске не было принято иметь много свежих фруктов и овощей с Lower 48, а стоимость транспортировки заставляла цены взлетать выше крыши. И поэтому большинство из того, чем питались аляскинцы, мы выращивали или добывали на охоте: лось, северный олень, белая куропатка и утки. Отец и его друзья стали сами для себя набивщиками чучел мелких животных. Даже сейчас гостиная моих родителей выглядит как музей естествознания. А когда случаются землетрясения, папа может определить его силу по тому, насколько быстро качается хвост пумы в полуприсяди на полке над их главным большим окном.

В детстве мы выращивали цыплят, ловили рыбу, и выкапывали моллюсков из песка. Летом мы собирали дикую чернику, клюкву и малину. Мы выращивали овощи, такие как морковь, салат-латук и брокколи, но никогда не могли побить рекорд по капусте, которую вы можете видеть на Ярмарке Штата Аляска (в 2009 году победителем был фермер из Долины, который вырастил капусту весом 127 фунтов – в два раза больше, чем весила Пайпер)²⁵. Обычно мы выпекали собственный хлеб и пили порошковое молоко, которое продавалось в больших красно-белых коробках Carnation.

Аляска - игровая площадка по многим причинам. Когда родители из Lower 48 говорят своим детям: «Идите, поиграйте!», возможности поиграть во дворах в пригородах ограничены. Но дети Аляски летом ходят рыбачить на 3 миллионах озер штата, а зимой катаются по ним на снегоходах, сбивая петушиные хвосты из снега. Мы ходим в пешие походы, катаемся на лыжах, на санках, передвигаемся на снегоступах, охотимся, устраиваем лагеря, рыбачим и летаем. У нас самое большое количество летчиков на душу населения в Соединенных Штатах.

В начале семидесятых после двух лет, проведенных за пределами Анкориджа, мои родители накопили достаточно сбережений, чтобы купить небольшой дом приблизительно в часе езды вверх по дороге в Долине Матануска-Суситна (Ма-Су) в маленьком городке Василла.

Когда мы росли, всегда была работа, которую необходимо было сделать: консервирование, сбор ягод, уборка, складирование дров штабелями, снова и снова – больше дров для растопки, которые мы сжигали, чтобы обогревать наш дом. (Моя сестра и я перечитывали недавно наши девичьи дневники, и, должно быть, мы складировали дрова каждый день, потому что мы писали об этом практически на каждой странице!). Что касалось уборки, мы не спорили, мы ее делали. Мы всегда кушали дома, так как в округе было всего лишь несколько ресторанов, и после обеда всегда повторялся один и тот же заведенный порядок:

- Чур, я мою! - говорила Хитер.

- Чур, я споласкиваю! – говорила Молли.

- Чур, я пою! – говорила я.

После чего Хитер мыла посуду, а Молли споласкивала ее, пока я сидела на стиральной машинке, теснившейся рядом с раковиной, на нашей желтой как цветы подсолнечника кухне и пела, пока вся посуда не была сухой. Затем я убирала посуду.

Я помню, как я бахала по клавишам пианино в гостиной и кружилась под первую пластинку Хитер «Звук Музыки», которую она купила после просмотра кино. Мы с сестрами не знали проблем, и, казалось, обретали их, лишь когда гуляли с Чаком и сталкивались с его привычным озорством. Так и случилось однажды, когда мы с ним поехали на снегоходе вниз по пустой проселочной дороге, и нас остановил один из немногочисленных полицейских штата в нашей части Аляски. Это был рождественский день, и мы находились в глухомани – парочка детишек против высоченного типа с пистолетом и жетоном. Я не переставала удивляться, размышляя о его приоритетах – неужели у него не было ничего более важного, например, ловить бандитов или помочь какой-нибудь старушке дотащить дрова, чтобы прогреть дом на ночь. Оглядываясь назад, может, это была моя первая стычка с искаженными приоритетами властей.

Недалеко от дома возле Гор Талкитна я научилась охотиться. Передвигаясь на лыжах и снегоступах, мы собирали белых куропаток и крупную дичь. Я люблю мясо. Я ем свиную отбивную, толстые гамбургеры с беконом, и подрумяненные жирные краешки бифштекса средней степени прожарки. Но больше всего я люблю мясо лося и северного оленя. Я всегда напоминаю людям не из нашего штата, что имеется достаточно места для всех животных Аляски – прямо рядышком с картофельным пюре.

В нашем серверном штате, где множество общин расположены за сотни миль от больших продуктовых магазинов, аляскинцы поколениями жили на местном экологически чистом источнике белка. Группы, выступающие против охоты, беспомощны в отношении этого. Меня всегда озадачивало, как некоторые люди, придерживающиеся мнения о том, что убивать животных в дикой природе и есть их жестоко, при этом без проблем покупают в супермаркетах мертвых животных, завернутых в целлофан вместо меха.

В национальном парке мы одевались в белые олимпийки и тихо и осторожно подкрадывались к стадам величавых диких овец с толстыми загнутыми рогами. Мы и не думали тревожить этих овец, просто хотели подойти поближе, постоять… и насладиться их красотой. Это был один из способов, при помощи которого папа учил нас ценить первозданную красоту дикой природы Аляски.

В один год, когда мы выслеживали диких овец, я потерялась. Мне было всего лишь около восьми лет, и после двух тревожных часов, когда все карабкались по склонам гор и кричали мое имя, никто не мог найти меня на скалах и в снежных покровах. Наконец, папа нашел меня спящей на солнышке на скалистом склоне у пасущегося стада. Наблюдая за животными, я просто задремала, и поскольку я была одета в белую олимпийку и была такая же белая, как овцы, никто не мог различить меня, даже при помощи бинокля. Папа сказал, что когда я потерялась, внешне он сохранял хладнокровие, но внутри волновался до истерики. А я переживала главным образом из-за того, что прихватила с собой превосходную плитку шоколада Hershey’s и намеревалась полакомиться ей, любуясь дикими овцами. Но к тому времени, когда папа разбудил меня, моя вожделенная сласть растаяла и превратилась в непригодную в пищу массу.

Каждую весну папа вывозил свой шестой класс в парк по аляскинской железной дороге на недельную экскурсию, чтобы ученики набрались опыта в том, что они изучали в течение года о животных, географии, геологии и окружающей среде. Я была рада следовать по пятам и оценила, что то, что ученики усваивали в классе господина Хитера в течение учебного года, было тем, чему я ежедневно училась у господина Хитера, своего отца.

Папа давал нам четверть часа, чтобы первым найти лося или медведя в ходе наших часовых поездок на автомобиле в Анкоридж. И вроде бы мы пытались увидеть еще других северных оленей или диких овец вдоль аляскинских дорог. Но тогда, как и теперь, наша дикая природа волнует и возбуждает, и мы по-прежнему останавливаемся у обочины, чтобы сделать снимок. Мои родители привили мне эту признательность; мы никогда не воспринимали как должное чудеса творения Господа.

До сегодняшнего дня мы по-прежнему звоним друг другу даже посреди ночи, чтобы рассказать о волнующем полярном сиянии. Мы никогда не устаем заворожено любоваться Северным Сиянием, мерцающим как край Небес. Поэтому нет ничего удивительного, если в полночь нам звонят члены семьи или друзья со словами: «Быстрее, посмотри в окно! Они танцуют!»

К счастью, отцы и матери-основатели молодого штата позаботились о том, чтобы Конституция штата содержала особый язык, гарантирующий равные права и защиту всем аляскинцам и наделила Первых Людей правом участия в экономической и политической жизни штата.

Примерно в то же время ее лучшая подруга, Мэри Эллан Моу, вновь переселившаяся техаска, пригласила ее посетить евангелистскую церковь в Анкоридже. Там мама обрела глубину духовности, которой она искала, наполненность которой французский писатель Блэз Паскаль назвал: «вакуумом божественное формы» в каждом человеческом сердце.

И опять же в Василле самой оживленной паствой была наша местная Божественная Ассамблея, и я, мои сестры и брат посещали тамошнюю Воскресную Школу, и нам нравилось быть членами молодежной группы вместе с нашими друзьями. В нашем маленьком городке не было много церквей, и все же моя семья время от времени молилась во внерелигиозной Библейской церкви – многие дети присоединились к молодежной группе, потому что она осуществляла работу с видами деятельности, которые люди называли «хорошие, чистые забавы».

Однажды летом я посещала библейский лагерь для молодежи на Большом Озере (Big Lake) и поняла для себя, о чем говорил Паскаль. Окинув взглядом невероятное творение, каким была Аляска - величественные пики и полуночное солнце, дикие воды и изобилующая жизнь дикой природы, я практически могла понимать, слышать и чувствовать дух Господа, воплощенный во всем в природе. Я размышляла, что если Господь знал, что Он делал в этом великолепном творении, насколько больше Он знал обо мне? Если он достаточно могущественный и мудрый для того, чтобы все это создать, и замыслил сотворить такую крупицу, как я, наверняка, должен быть какой-то план, и он должен знать о моем будущем и о моем предназначении больше, чем я. Я приняла сознательное решение тем летом отдать свою жизнь в руки Господа и довериться Ему, так как я искала свой жизненный путь.

Мы с сестрами вместе были крещены в чистых холодных водах Большого Озера пастором Полом Райли. У меня вошло в привычку читать Писание перед тем, как встать с постели каждое утро, а так же я старалась убедиться, что это было последнее, что я сделала вечером. Всегда руководствуясь практическими соображениями, я проверяла обещания Господа. Например, в Писании сказано: «Принесите все десятины в дом хранилища, чтобы в доме моем была пища, и хотя в этом испытайте меня», - говорит Господь Саваоф, - «и не открою ли я для вас отверстий небесных и не изолью ли на вас благословения до избытка?». В детстве для меня это означало, что если я заработаю пять долларов, я должна положить пятьдесят центов в блюдо для сбора пожертвований. Позже мы с Тоддом поняли, что существует множество способов поделиться с другими своими благами, например, купить бак бензина опытному лётчику, ведущему самолёт над малонаселённой местностью, чтобы он мог доставить провиант в глухую деревню. Мы не только вознаграждались за такие поступки, но Бог всегда сдерживал свои обещания, благословляя наши пожертвования Своими.

Папа не так сильно был привержен к организованной религии, и обычно воскресными утрами он был занят тем, что готовился к нашим послеобеденным лыжным походам или прогулкам пешком или к охоте. Он говорил, что именно на природе он «приобщался к церкви». Но он осуществлял свои отцовские обязанности, заставляя нас объясняться перед ним, если мы по любым причинам пропускали визит в церковь. И мама не позволяла нам выйти сухими из воды с неубедительными отговорками. Оглядываясь назад, я испытываю благодарность по отношению к ним за то, что они «заставляли меня» ходить в церковь. Без этих основ веры нам никогда не удалось бы пройти некоторые испытания и искушения, встретившиеся на нашем пути.

Одно такое испытание произошло, когда я училась в начальной школе. За ужином зазвонил телефон. Папа встал из-за стола, снял трубку бежевого настенного телефонного аппарата в гостиной, несколько минут слушал, а затем повесил трубку. Затем он отвернулся и стоял как вкопанный, молча уставившись в большое окно. Посмотрев на него, я была уверена, что он только что получил плохие новости.

Лучший друг отца, доктор Курт Менар, со своим сыном, Куртисом Младшим, вешали флюоресцентные флажки над линией высокого напряжения, которая проходила низко через его усадьбу. Курт, стоматолог, который переехал из штата Мичиган, был, как и многие аляскинцы, частным летчиком. Он хотел усилить видимость линии электропередачи, чтобы иметь возможность безопасно садить свой самолет Citabria дома. Куртис держал нижнюю ступень металлической лестницы, а Док стоял наверху, вешая флажки на провод, и кончиком пальца задел линию. Электрический ток, словно язык змеи, захватил его правую руку вокруг провода и пропустил достаточно электричества через его тело, чтобы ступенька лестницы, на которой он стоял, расплавилась, поджарил его торс и ноги снаружи и остановил его сердце. Когда, наконец, провод, позволил ему двигаться, Док рухнул на землю. Медицинские работники позже сказали, что, наверное, благодаря падению его сердце вновь заработало, и жизнь его была спасена.

Каким-то чудом Куртис Младший отпустил лестницу за какую-то долю секунды до происшествия и сам ни коим образом физически не пострадал.

Когда папе позвонили, он узнал, что врачи вынуждены были ампутировать Доктору правую руку. Я никогда не забуду взгляд отца и выражение его лица - настолько он был поражен случившимся. Я видела, что он плакал. Никогда раньше я не видела его плачущим.

До того момента я помню нашу семейную жизнь счастливой. Никаких настоящих трагедий. Никаких смертей близких родственников. После того, как Док потерял свою руку, мама и папа объяснили нам, что все семьи проходят через борьбу и времена испытаний.

«Мы пока не подвергались таким испытаниям», - сказала мама, мягко предупредив.

Поначалу меня это испугало. Но потом она меня успокоила, сказав: «Может быть, наша задача будет заключаться в том, чтобы заботиться о других семьях, которые проходят через испытания».

Для меня та беседа заложила основу для того, чтобы помогать другим людям. Что всем приходится бороться, и если тебе не приходится, твоя участь утешать и поддерживать тех, кто подвергся испытаниям. Платон правильно сказал по этому поводу: «Будь добрым, ибо все, кого ты встречаешь, ведут ожесточенную борьбу». Разговор этот так же предостерег меня от того, чтобы принимать поддержку как должное.

Док храбро сражался в выпавшей на его долю битве. Он научился работать левой рукой и стал одноруким стоматологом. Его персонал стал его правой рукой, говаривал он. Мой папа вызвался быть одним из первых его пациентов. Док в дальнейшем стал мэром нашего городка и работал в местных законодательных органах. На протяжении примерно четырех десятков лет жизни наших двух семей переплелись как здоровая лоза, до такой степени, что Куртис Младший стал крестным отцом моего первенца.
5
В доме семьи Хит очень мало времени проводили за просмотром «ящика» - так называли его мои близкие. Даже в семидесятые, телевизионные передачи передавали на Аляске в записи с задержкой в неделю, и многие новости устаревали к тому времени, как просачивались на север. Иногда было легко выпасть из цикла новостей, но в 1974 году, я стала замечать, что газеты продолжали писать истории на первой полосе о том, что они называли Watergate.³¹ Выпуски новостей продолжали повторять одно и то же: президент Ричард Никсон был в беде.

В тот год мне было десять лет, и мы поехали назад в Скагуэй. Чак, Хитер, Молли и я остались с большой семьей Муров, чей дом был на моем пути в тот день, когда я попыталась взлететь. Во время визита мама и папа с друзьями поехали охотиться на снежных коз и в пеший поход. Иногда летом папа был проводником и водил группы туристов на перевал Чилкут – тем же маршрутом, что использовался во времена Золотой Лихорадки на Клондайке. Однажды летом приехал бизнесмен из Флориды, Тэд Дьюк с группой своих друзей. (Многие из тех людей начали в качестве туристов и закончили тем, что стали друзьями семьи Хит на всю жизнь. Тридцать лет спустя Тэд Дьюк поможет мне на тропе предвыборной кампании).

Нашей семье нравилось то трудное путешествие пешком на Чилкот, и папа был рад снова тем летом быть на маршруте. Я отчетливо помню, как мои близкие, после недельного отсутствия вошли в просторную кухню Муров. Они не смотрели телевизор и не читали газет несколько дней.

«Ну, и кто же наш президент?» - спросил папа.

«О, Боже! Именно! - подумала я. – Он даже не знает, что Ричард Никсон ушел в отставку. У Америки новый президент!»

Я была в курсе, и меня увлек урок по гражданскому праву, развернувшийся по всей Америке в то лето. Я была поражена тем, что вся страна, казалось, не отрывала глаз от происходящих событий. Это было в первый раз с момента высадки на луну, за которым я следила, и, я понимала, что этот Уотергейтский скандал был чем-то значительным. Когда Джеральд Форд³² пришел к власти, я знала, кем он был, так как я помню, что читала о нем, и видела его фотографию в журнале для школьников. Он тогда был вице-президентом Америки, стоя как на параде на заднем сидении кабриолета, приветствуя толпу взмахом руки. Теперь он был нашим президентом!

Оглядываясь назад, мне кажется значимым то, что многие из моих самых отчетливых воспоминаний детства связаны с политическими и текущими событиями. Я не помню, чтобы моих десятилетних друзей особенно интересовало, кто был нашим президентом, но для меня это было довольно важно.

В те времена бег с моей семьей был забавой и тем, что от нас ожидали, но это стало моей страстью на всю жизнь. С одной стороны, вам не нужно быть особо одаренными или иметь уникальную координацию, чтобы заниматься бегом. Со временем, я, однако же, поняла, что дорога, и, особенно, тренировки по марафонскому бегу несут в себе неоценимые жизненные уроки. Что для того, чтобы достичь своей цели, нужно встать на трудный путь из нудных и тяжелых миль, что лучшая награда лежит на другом конце боли. И что когда вам кажется, что вы не можете сделать больше и шага вперед, существует скрытый резерв, который вы можете использовать, чтобы выдержать и финишировать с хорошим результатом. Кто-то приписывает это силе духа, другие личной решимости, но я убеждена, что этот резерв кроется во всех нас. У всех нас есть возможность раскрыть его. Пару десятилетий спустя, имея уже четверых детей, я, в конце концов, достигла своей цели пробежать марафон длительностью чуть меньше четырех часов. За несколько секунд. Когда я завершила это адское занятие, я посчитала это одним из самых моих великих достижений, просто потому что было ужасно больно.

Спорт наделил меня способностью прорыва сквозь неандертальское мышление, которое все еще проникает в уголки нашей культуры, включая некоторые части того занятия, которое мы называем американской политикой. Мы с Джессикой родом из одной и той же эпохи, и наделены одним и тем же аляскинским духом, поэтому неудивительно, что мы считаем себя более свободными, нежели группы по борьбе за права женщин поверили бы в это.

Папа тренировал многие из наших команд, мама была помощником тренера по бегу и они возлагали на нас ожидания, что мы тоже будем принимать участие и напряженно работать, не зависимо от того, какими способностями мы были наделены. Мы шли по жизни с убеждением, что страсть – это то, что имеет значение. Наши родители так же гордились нами, когда мы получали мелкие награды, как, например, президентская наградная нашивка за отличную физическую подготовку, и когда мы получали более крупные награды, как в те времена, когда меня назвали MVP (наиболее ценным спортсменом) в команде по кросс-кантри в нашей школе старших классов.

Мои родные братья и сестры получили больше спортивных наград, чем я, потому что я даже отдаленно не была наделена такими же способностями от природы, как они. Но как-то раз я нечаянно услышала, как папа говорил другому тренеру, что у него не было спортсмена, который бы так упорно работал. То, что я услышала те слова, было для меня одним из самых ярких переживаний в жизни. Может быть, Господь и не наделил меня природной атлетичностью - другие спортсмены бегали быстрее, прыгали выше меня и чаще забивали мячи в корзину, но я любила соревноваться. Я любила подталкивать себя и достигать цели через боль. Я осознала, что Господь пожаловал мне такие качества, как решимость и решительность, и с тех пор я полагалась на них.

Так как папа был и нашим тренером, с его стороны было больше критики и напора в наш адрес. Казалось, он прилагал особые усилия, чтобы исключить любое очевидное «кумовство». Я мучилась от зависти и порой страдала, когда он говорил другим спортсменам слова воодушевления или ободряюще хлопал по плечу, а мне предназначался его пресловутый удар по руке и короткое «работай упорнее». Теперь я понимаю, почему он так поступал, и то, что тогда казалось двойными стандартами, заставило меня работать упорнее и стать сильнее.

И все-таки были практические преимущества в том, что папа нас тренировал. Он знал, как я не люблю играть в оркестре энтузиастов после трудной игры в баскетбол, но это было требованием ко всем музыкантам оркестра – мы должны были играть для мальчишек, игра которых шла вслед за нашей, и поэтому папа заклеивал мне пальцы, и я объясняла дирижеру, мол, прошу меня извинить за срыв партии флейты: «Все из-за этих проклятых вывихнутых пальцев, сэр!»

Но никаких отговорок не принималось, когда речь шла о том, чтобы посвящать всю себя спорту, особенно отговоркой не являлись мальчики. Однажды вечером за ужином папа заметил у меня на руке надписи чернилами.

- Что это? – спросил он.

Я быстро спрятала руку под стол.

- Да, так, ничего.

- Выглядит, будто написано чье-то имя.

Я ничего не ответила, просто уставилась на спагетти в своей тарелке.

- У тебя есть выбор между спортом и парнями, – сурово заявил папа. – Ты в том возрасте, когда я начинаю терять своих хороших спортсменов. И все из-за того, что они увлекаются мальчиками. А совместить и то, и другое невозможно.

Я встала, пошла к раковине и смыла инициалы мальчика со своей руки. Кто-то может подумать, что это был неверный способ расставить приоритеты, но, на мой взгляд, было здорово то, что большие ожидания

Просто потому, что папа отбил у меня охоту к ранней пылкой любви, это не значит, что он не мог принять во внимание, что у меня была более нежная сторона. Однажды ранним утром, когда я была подростком, мы с ним пошли на охоту до начала занятий в школе. Папа довольно-таки быстро убил лося и начал тотчас разделывать его, чтобы мы оба не опоздали в школу. Он мог убить разом двух зайцев: заполнить нашу морозилку и принести образцы ученикам для анатомирования.

«Вот, держи! – сказал он. Я хочу сегодня показать их на уроке естествознания».

Я посмотрела и увидела лежащие на его ладони глазные яблоки лося из головы животного, они были еще теплые. Но когда он увидел, как я стала морщить нос и слегка покачала головой, он отложил их в сторону. Он понял, что хотя он и вырастил из меня крепкого кореша-охотника, у меня были свои допустимые пределы.

Между учебой в школе и занятиями спортом мы работали. Я сама мыла маленькое местное офисное здание каждый вечер в воскресенье четыре года подряд за тридцать долларов уик-энд, пока училась в школе старших классов. Я сидела с детьми. Работала официанткой. Мы с сестрой собирали клубнику и комаров в грязи по пять центов за поддон на местной ферме Диэрборнов. Мы проводили инвентаризацию продуктов на запыленных полках местного магазина. Мы мели парковки, чтобы заработать деньги на наше следующее соревнование по софтболу и сгребали граблями листья, чтобы заработать на поездки в лагерь баскетболистов и съездить на соревнования по легкой атлетике в Техас. Нам в голову не приходило просить родителей заплатить за нас. Я гордилась тем, что могла купить свои собственные беговые кроссовки и спортивный инвентарь.

Я гордилась своей работой, и мои родители ей гордились. От нас ожидалось, что все мы поступим в колледж и без вопросов самостоятельно оплатим обучение.

Именно в софтболе тренер Рейд Смит преподал мне другой урок, который сослужил мне добрую службу в течение многих лет. Он сказал одной из наших новеньких – игроку в дальней части поля, которая была таким же слабым игроком, как и я, прекратить скакать и ликовать, когда она успешно поймала высоко отбитый мяч.

«Ты вообще-то и должна это делать, детка! – заорал он. - И нечего удивляться, когда ты делаешь то, для чего тебя сюда поставили!»

На раннем этапе моей политической карьеры я припомнила тот урок. Когда все под моим руководством шло как надо, я иногда с удивлением оглядывалась по сторонам и удивлялась, почему это никто кроме меня не прыгает от радости. Потом через годы мне вспомнился окрик тренера Смита: «Тебя сюда для этого и поставили, поэтому нечего удивляться». (И не поглядывай на других в надежде, что твои поступки воспримут на ура).

В школе старших классов я играла в баскетбол, и мое имя была написано рядом с цифрой 22 в составе школьной спортивной команды все четыре года подряд. Главным образом, я сидела на скамье запасных во время равных шансов в игре вплоть до выпускного класса, ведь я выступала в роли разыгрывающего защитника за спиной у намного более сильного игрока – моей сестры, Хитер. Наша команда состояла из лучших подруг, таких как Ким «Тилли» Кетчум и Карен Буш, которые делились всем и разделяли все, даже нашу веру. (Тилли учила меня водить Фольксваген своей сестры с ручной коробкой передач по пути на тренировки, а наша другая подружка, Адель Морган, была моим партнером на уроках труда, который мы посещали, чтобы избежать домоводства).

На втором и на третьем курсе мы были командой Cindirella (Золушка), не оправдав ожиданий в ожесточенных играх на чемпионате штата несколько лет подряд. Но как только Хитер и участники ее команды – студенты старших курсов, окончили университет, у команды «Б» появилась возможность доказать, что у нас был потенциал.