Психологи мечтают о психологическом обществе

Наше философское наследие, к сожалению, не было только благословением. Выросшая из относительно бесплод?юго раздела философии, известного под названием гносеологии, и вскормленная рационалистической наукой, склонной возвышать мышление за счет действия и теорию над практикой, психология слишком часто пряталась в башне из слоновой кости, откуда иногда выходили ученые-педанты, чтобы предложить, жемчужины мудрости, объективности и логики находящимся на их попечении, весьма мало заботясь о том, насколько такая диета питательна и адекватна (Remmers, p. 713).

В 1947 г. на конференции «Современные тенденции в психологии» Клиффорд Т. Морган поднял эту же проблему в более резкой форме, отметив, что «главной

Глава 12. Подъем прикладной психологии, 1920-1950 409

тенденцией последних лет стало то, что психология решительно покинула башню из слоновой кости и пошла работать». Очевидно, что жизнь требовала, чтобы психология меньше занималась абстрактными, почти метафизическими вопросами, унаследованными от философии, и больше — насущными потребностями людей.

Психологи входили в новую жизнь с тревогой и надеждой. Вэйн Деннис, выступая на конференции, посвященной современным тенденциям, заявил, что «психология сегодня обладает неограниченными возможностями». В то же время он беспокоился о том, что психология еще не добилась «престижа и уважения», необходимых для «успешного существования в качестве профессии. Мы не можем эффективно работать как советники и консультанты или как исследователи человеческого поведения, не имея доверия и высокой оценки значительной части населения». Его опасения не были беспочвенными, что и продемонстрировали дебаты в Сенате по поводу Отделения общественных наук в NSF. Деннис обращался ко многим, когда защищал дальнейшую профессионализацию психологии как средство достижения общественного признания. Он говорил, что психологам следует навести порядок в собственном доме, ужесточить требования к обучению психологов, преследовать псевдопсихологов и ввести сертификационные и государственные лицензионные стандарты для прикладной психологии.

Несмотря на эти опасения, психологи надеялись играть важную роль в послевоенном мире. Выражая взгляды многих психологов, Г. Г. Реммерс дал определение новой, постфилософской работы психологии: «Психология, наряду со всеми науками, должна видеть свою основную задачу в служении обществу... Знание ради знания является, в лучшем случае, побочным продуктом, предметом эстетической роскоши». В колледжах психологию следует «поставить наравне с другими естественными науками», и в ее задачи входит научить выпускников тому, как «оценивать себя и свое место в обществе». В более широком смысле психология должна помочь построить «науку ценностей» и научить использовать «журналистику, радио и, в недалеком будущем, телевидение» для достижения «контроля над культурой». Психологию следует шире использовать в промышленности, сфере образования — «самой важной отрасли прикладной психологии», геронтологии, воспитании детей и для решения таких социальных проблем, как расизм. Из сфер, где психология могла сделать вклад в'человеческое счастье, Реммерс не упомянул только психотерапию. Наконец-то психологи были готовы дать людям то, на что в 1892 г. надеялся Уильям Джеймс: «психологическая наука научит их, как действовать».

Что это за новые ценности? Иногда психология, принимая позу естественной науки, свободной от ценностных установок, казалось, предлагала только инструменты

410 Часть V. Прикладная психология в XX веке

социального контроля. Дж. Уотсон, например, считал выработку условных рефлексов методом, с помощью которого психология могла бы внедрять общественные ценности, какими бы они ни были, в умы граждан. Как утверждал Г. Г. Реммерс, «хорошая жизнь», которой должна была содействовать психология, представляла собой «гомеостаз общества»; психология должна была удерживать людей от неприятного раскачивания лодки. Уотсон, Реммерс и другие психологи, мечтавшие о контроле, согласились бы с девизом Всемирной выставки 1933 г.: «Наука ищет, промышленность принимает, человек подчиняется» (D. Glassberg, 1985). Основной акцент психологии на методиках социального контроля был характерным следствием влияния политического прогрессивизма и подставлял прикладных психологов под огонь критики, которую Рэндольф Бурн обрушивал на политиков-прогрессивистов. Будучи некогда прогрессивистом, Бурн пришел к пониманию того, что прогрессивизм не обладает собственными конкретными ценностями: «Иначе говоря, у них нет ясной философии жизни, за исключением той, какой обладает разведка. Они не имеют четкого представления о том, какое общество хотят создать или в каком обществе нуждается Америка, но они оснащены всеми административными установками и талантами для того, чтобы его добиться» (цит. по: Abrahams, 1985, р. 7).

С другой стороны, психология иногда устанавливала собственные позитивные ценности: культ «Эго». Объектом изучения и интереса психологии служит индивидуальный человек, и ее основной ценностью стало способствовать непрерывному росту индивидов, что породило у американцев тенденцию ставить личные интересы выше общественных. Как сказал Дж. Дьюи: «Сам рост является единственной нравственной задачей». Американские психологи не замечали противоречия между претензией на отсутствие ценностей и приверженностью ценностям личного роста, поскольку их главная ценность была слишком американской, чтобы быть ясной. Со времен А. Токвиля американцы стремились к самоусовершенствованию сильнее, чем к чему-либо еще. Непрерывный рост и развитие казались американцам настолько же естественными и необходимыми, как европейцам в средние века — центральное положение Бога, навеки неизменный идеальный божественный порядок. В нашем мире людей, самостоятельно создавших себя, психологические методы, которые благоприятствовали непрерывному росту и изменениям, выглядели свободными от ценностей: американское общество и психология стремились к индивидуализму.

По сравнению с XIX столетием концепция индивида претерпела важные изменения. В XIX в. характер был той концепцией, под которой люди понимали индивида. Р. У. Эмерсон определял характер как «нравственный порядок в призме индивидуальной природы», и слова, описывающие характер, включали такие понятия, как «долг», «работа», «цельность» и «зрелость». Таким образом, в своем характере человек обладал определенными отношениями, хорошими или плохими, со всеобъемлющим и трансцендентальным нравственным порядком. Стремление к хорошему характеру требовало самодисциплины и самопожертвования. Популярные психологи XIX в., например френологи, предлагали свои услуги по диагностике характера и давали советы о том, как его можно улучшить. Но в XX в. на смену нравственной концепции характера пришла нарциссическая концепция

Вся психология XX столетия вращалась вокруг концепции адаптации. В экспериментальной психологии специалисты в области научения исследовали, каким образом разум и, позднее, поведение приспосабливают индивидуальный организм к требованиям окружающей среды. В прикладной психологии создавались инструменты для измерения приспособленности человека к внешним обстоятельствам и, при необходимости — его адаптации. Эти инструменты были призваны вернуть ребенка, рабочего, солдата или невротика обратно в состояние гармонии с обществом. В психологических концепциях на смену греху пришли поведенческие девиации, а абсолютную мораль заменила статистическая (Boorstin, 1973). В более религиозные времена проблемы у человека возникали, если он нарушал моральные нормы, стоящие над человеком и обществом; сейчас у человека возникают проблемы, если он выходит за рамки средних показателей общества, которые определяются статистическими исследованиями. В теории психология стоит на стороне индивидуального выражения, каким бы эксцентричным оно ни было. На практике, предлагая инструменты социального контроля и делая акцент на приспособлении, она встает на сторону конформизма.

Наше общество стремится принять психологический образ мышления. Американский народ, видимо, имеет сильную и сознательную потребность в разного сорта услугах, которые могут дать профессиональные психологи... Мы уже вступили в эру психологического человека, и психологи должны взять на себя ответственность не только за помощь в наступлении этой эпохи, но и за руководство ее дальнейшим развитием. Нравится нам это или нет, по наше общество все больше склонно думать в понятиях концепций и методов, открытых и развитых психологами, и деятельность психологов остается важнейшим фактором структурирования нашей культуры (Sanford, 1951, р. 74).

Сэнфорд утверждал, что психологи обладают беспрецедентной возможностью «создать профессию, подобно которой нет ни по форме, ни по содержанию и никогда не было... первую планомерно спроектированную профессию в истории».

С точки зрения любых количественных оценок, оптимизм Сэнфорда был оправдан. Число членов АРА возросло с 7 250 человек в 1950 г. до 16644 в 1959 г., причем самый быстрый рост отмечался в прикладных подразделениях; психологи, учредив различные комиссии и комитеты внутри АРА, действительно планомерно создавали свою профессию. Несмотря на стычки с другой АРА, Американской психиатрической ассоциацией (которая была несклонна отказываться от своей монополии на заботу о психическом здоровье и возражала против законодательного признания клинической психологии), штаты начали издавать законы о сертификации и лицензировании, под действие которых подпадали прикладные (в основном, клинические и консультирующие) психологи, что давало им законное определение и, конечно, признание их правомочными профессионалами (J. M. Reisman, 1966). На фоне экономического подъема процветала промышленная психология; воротилы бизнеса признавали, что «мы нуждаемся не в изменении человеческой природы, а в том, чтобы научиться контролировать и использовать ее» (L. J. Baritz, 1960). В популярных журналах начали регулярно появляться статьи по психологии, они часто рассказывали людям, как отличить настоящих клинических психо-

логов от психологических мошенников. Душу психологов грели серии статей по психологии, появившиеся в 1957 г. в журнале Life и написанные Эрнестом Хэвма-ном, которые принесли последнему награду.

Как самостоятельное направление гуманистическая психология оформилась к концу 1950-х гг., но ее исторические корни восходят к периоду после Второй мировой войны. Ее основоположниками были Карл Роджерс (1902-1987) и Абрахам Маслоу (1908-1970). Оба сперва увлеклись бихевиоризмом, но затем разочаровались в нем и обратились к альтернативным направлениям психологии. Роджерс в 1940-х гг. разработал клиент-центрированную психотерапию и использовал ее в работе с солдатами, возвращавшимися с войны. Клиент-центрированная психотерапия представляет собой феноменологически ориентированную методику, в ходе которой терапевт пытается понять и принять мировоззрение пациента и помочь ему или ей проработать проблемы, т. е. прожить такую жизнь, которую больше всего хочет прожить клиент. Такая терапия стала серьезной альтернативой психоаналитическим методам, используемым психиатрами, и, таким образом, сыграла, важную роль в разделении клинической и консультирующей психологии на самостоятельные дисциплины. Из-за акцента на эмпатическом понимании Роджерс вступил в конфликт с бихевиористами, которые, по его мнению, рассматривали людей в качестве машин, чье поведение можно предсказать и контролировать, не делая никаких ссылок на сознание.

Феноменологическая психология была особенно привлекательна для клиницистов, поскольку в основе профессии клиницистов лежит эмпатия, а феноменология представляет собой исследование субъективного опыта (см. главу 3). Роджерс различал три вида познания. Первый — это объективное познание, при котором мы пытаемся понять мир как объект. Второй и третий виды познания субъективны. Первый из них представляет собой личное субъективное познание сознательного опыта каждого человека, в том числе чувства преднамеренности и свободы; второй — это эмпатия, попытка понять субъективный внутренний мир другого. Клиницист, конечно, должен владеть этим последним способом познания, поскольку, с точки зрения Роджерса, клиницист может помочь пациенту только с помощью понимания личного мира клиента и его субъективной личности. Роджерс полагал, что поведение контролируют личные убеждения, ценности и намерения. Он надеялся, что психология найдет надежный способ узнавать личный опыт других людей, поскольку в этом случае эффект терапии возрастет во много раз.

Роджерс утверждал, что бихевиоризм отличается односторонним взглядом на человеческую природу, поскольку рассматривает людей как объекты манипуляции и контроля, а не как переживающих субъектов. По Роджерсу, бихевиористы обра-

414 Часть V. Прикладная психология в XX веке

щались с людьми как с вещами, лишенными воли, а не носителями морали. Полемизируя со Б. Ф. Скиннером, Роджерс делал акцент на свободе, испытываемой каждым человеком, и отвергал физическую концепцию причинности. Будучи ученым, он принимал детерминизм, но будучи терапевтом, признавал свободу: два этих понятия существуют в различных измерениях.

Ведущим теоретиком гуманистической психологии был Абрахам Маслоу. Он обратил внимание на проблему творчества в искусстве и науке. Маслоу стал изучать творческих людей и пришел к выводу, что они были «приведены в действие» особыми потребностями, которые у основной массы людей остаются спящими и нереализованными. Он назвал этих людей самоактуализировавшимися, поскольку они сделали реальной (актуализировали) свою творческую силу, в отличие от подавляющей массы людей, которые работают только для того, чтобы удовлетворить животные потребности в еде, убежище и безопасности. Но Маслоу утверждал, что гении не являются особыми людьми, что каждый обладает латентными творческими талантами, которые могут быть реализованы при отсутствии социальных ограничений. Взгляды Маслоу и Роджерса тесно смыкались друг с другом, поскольку оба они искали способы оторвать людей от того, что, как они полагали, представляет собой комфортабельную, но отупляющую психологическую рутину. Основной задачей гуманистической психологии было помочь людям полностью реализовать свой человеческий потенциал. Хотя иногда гуманистические психологи и критиковали современность, на деле они разделяли актуальную тенденцию рассматривать индивида как единственного, кто может определять ценности, и таким образом обесценивали традицию и религию.

В 1961 г. Маслоу и его последователи основали журнал Journal of Humanistic Psychology, а в 1963 — Ассоциацию гуманистической психологии.

Гуманистические психологи соглашались с древнегреческими гуманистами в том, что «ценности, которыми следует руководствоваться людям при совершении поступков, должны быть найдены в природе человека и реальности самой природы» (A. Maslow, 1973, р. 4). Но гуманистические психологи не могли разделить натуралистические ценности бихевиористов. Бихевиористы относились к людям как к вещам, не могли признать их субъективность, сознание и свободную волю. С точки зрения гуманистических психологов, бихевиористы не столько ошибались, сколько были введены в заблуждение. Бихевиористы применили к людям абсолютно валидный вид познания (в терминологии Роджерса — объективный вид), но человека этот способ познания мог охватить лишь частично. Наибольшее несогласие гуманистических психологов вызывало то, что бихевиористы отвергали свободу воли. Если К. Л. Халл, непререкаемый авторитет бихевиоризма, рассматривал людей как роботов, то гуманистические психологи утверждали, что «человек осознает... У человека есть выбор... Человек интенционален» (J. F. Т. Bugental, 1964, р. 26).

Таким образом, представители гуманистической психологии стремились не опровергнуть бихевиористов, а, учитывая их ошибки, пойти дальше. «Я подразумеваю, что эта третья, гуманистическая психология включает в себя первую и вторую психологию... Я — фрейдист, я — бихевиорист и я — гуманистический психолог» (A. Maslow, 1973, р. 4). Таким образом, гуманистическая психология, хотя и критиковала бихевиоризм и предлагала ему альтернативу, все еще старалась жить в соот-

ветствии с духом эклектики 1950-х гг. Она считала бихевиоризм ограниченным, но тем не менее полагала, что он валиден в своей области; и гуманистические психологи пытались вносить дополнения в бихевиоризм, признавая существование человеческого сознания, что гармонизировало научную картину психологии человека.

На фоне процветания и общего хорошего самочувствия 1950-х гг. возникло маленькое, но вызывающее тревогу течение, которое в самой психологии ощущалось слабо, но значительно сильнее чувствовалось в более широком мире американской культуры: что-то неправильное происходило с этосом (духом) и этикой приспособления. Роберт Криган (Robert Creegan, 1953) писал в журнале American Psychologist, что «работа психологии заключается в критике и улучшении социального порядка... а не в пассивном приспособлении и накапливании жира». Социолог К. Райт Миллз высказывал сожаление в связи с применением психологии в промышленном социальном контроле, поскольку «власть превращается в манипуляции, видимая власть становится невидимой, известное превращается в анонимное. И с повышением материальных стандартов эксплуатация становится все менее материальной и все более психологической» (L. J. Baritz, 1960). Психоаналитик Роберт Линднер (Robert Lindner, 1953) критиковал идеологию приспособления как опасную ложь, которая доводит людей до жалкого состояния и угрожает «отправить наш вид на задворки эволюции». Линднер упрекал психиатрию и клиническую психологию за то, что они поддерживают миф о приспособлении, считая всех невротиков и других несчастных людей «больными», хотя на самом деле они, по мнению Линднера, здоровы и просто не могут направить в правильное русло свое восстание против удушающей культуры конформизма. Линднер писал, что целью терапии должно быть не приспособление пациента к больному обществу, а работа над тем, чтобы «трансформировать негативный протест и мятеж пациента в позитивное выражение мятежных устремлений».

За пределами психологии восстание против приспособления получило более широкое распространение, значительно усилившись на протяжении 1950-х гг. В социологии книги Дэвида Райсмана «Толпа одиноких» и Уильяма Г. Байта «Человек организации» препарировали и критиковали американскую культуру конформизма. В политике Питер Вирек возносил хвалу нонконформизму в книге «Неприспособленный человек: новый герой Америки». Такие романы, как «Над пропастью во ржи» Дж. Д. Сэлинджера (1951), «Человек в сером фланелевом костюме» Слоана Уилсона (1955) и «На дороге» Джека Керуака (1957), выражали несчастье людей, попавших в плен серого мира приспособления и конформизма, жаждущих более эмоциональной жизни с меньшими ограничениями. Фильм «Бунтовщик без причины» рисовал трагическую судьбу одного из тех, чье беспокойство и неудовлетворенность не находят конструктивной цели. И яростная, неугомонная энергия молодых, количество которых быстро возрастало, вылилась в рок-н-ролл, единственный творческий выход, который они смогли найти.

В конце того десятилетия социолог Дэниел Белл писал об истощении идей на протяжении 1950-х гг. Старые убеждения оказались неприемлемыми для молодых

416 Часть V. Прикладная психология в XX веке

мыслителей, а золотая середина приспособления «не для них; она лишена страсти и патетического гнева». Для.многих молодых умов мир был серым и скучным. В психологии эклектизм мог навевать скуку, поскольку не было спорных вопросов, не было таких баталий, как раньше, когда психология только зарождалась или когда функционалисты разгромили структуралистов, а бихевиористы — интро-спекционистов. Психология процветала, но шла к неизвестному концу, явно счастливому, исходя из ее усилий по приспособлению.