Поэтические воззрения славян на природу

XXV. Девы судьбы

Облачные девы, как хранительницы живой воды, наделяющей мудростью и предведением, как спутницы бога грозовых бурь, призванные, с одной стороны, приносить на землю младенческие души, а с другой — увлекать души усопших в загробное царство, явились в народных представлениях устроительницами судьбы человеческой. Согласно с этим, древние племена присваивали им эпитеты, обозна­чавшие их вещий характер и влияние на рождение, смерть и вообще на всю жизнь человека. Такие эпитеты впоследствии стали употребляться, как имена нарицатель­ные, и мало-помалу приняты были за прозвания особенного разряда божественных существ. Тем не менее предания и доныне удерживают многие черты первоначаль­ного сродства их с облачными и грозовыми нимфами. У славян девы эти называ­лись рожаницами, так как они присутствуют при рождении младенцев и определя­ют их судьбу при самом появлении на божий свет. Прежде всего обратим внимание на свидетельства азбуковников и Паисьевского сборника (XIV века). В последнем памятнике находим «Слово св. Григория о том, какое первое погани суще языци кланялися идолом и требы им клали»; в этом слове читаем: «извыкоша влени класти требы Атремиду и Артемиде, рекше Роду и рожанице; тации же египтяне. Також и до словен доиде се слов(о), и ти начаша требы класти Роду и рожаницам»¹. Желая указать на языческое происхождение веры в Род и рожаницу, проповедник сближает их с подобными же мифическими представлениями у других народов. По его мнению, Род и рожаница значили у славян то же, что у греков Артемида; для полного соответствия он придает ее имени и мужское окончание: Артемид², и про­тивопоставляет это новое имя — Роду, божеству мужеского пола. Одно из главней­ших свойств, приписанных Артемиде, касалось деторождения. Она считалась по­кровительницею женщин и брачных союзов, заведовала родами, разрешала пояс родильницы, играла роль повивальной бабки и кормилицы и вместе с тем была до-

брою пряхою, как бы одною из парк. Греки давали ей название Είλείυυια = рожа­ница¹: Гомер же знает не одну, а многих είλείυυιαι и видит в них дочерей Геры². С Артемидою сродна латинская богиня Natio (Nascio), которая, по свидетельству Цицерона, названа так потому, что ее попечению вверены роды жен (partus matronarum)³. Хотя Артемид, о котором упоминается в Паисьевском сборнике, и не существовал в греческой мифологии; но зато греки присвояли эпитеты рождаю­щих, производящих и Зевсу, и Посейдону. Та же творческая, призывающая к жиз­ни сила принадлежала Роду и рожаницам, на что указывают самые названия их, от­носящиеся к одному корню с словами: рожать или рождать, родитель, родильница, родной, рожèный, родина, роды, на-род, за-родыш, у-рожай, по-рода, родник и мн. др. Роже(а)ница в словаре Памвы Берынды определена так: «матиця, породеля, по­роженица». Словом род в древних памятниках означаются: родственники и потом­ки, земляки и целый народ, как образующийся чрез нарождение⁴; от теснейшего смысла слово это восходило к более широкому, по мере того, как человек от тесных, исключительно семейных и родовых связей переходил к связям и отношениям бо­лее широким — племенным и общинным. Но все эти понятия, усвоенные роду, вы­текли из того первоначального, основного его значения, по которому под ним разу­мелась производящая сила природы вообще. Еще теперь в народной речи слышит­ся выражение: «земля принялась за свой род»⁵. По указанию старинных азбуковни­ков, рожаницами «еллиньстии звездословцы наричють седмь звезд, глаголемых планиты, и кто в кую планиту родится — и по той планите любопрятса предвозвещати нрав младенца или к коим похотем естеством уклонителен будет. И того ради рождьшагось, якоже они мнят, в планиту Арис предглаголют тяжела быти нравом, яра же и гневлива и дерз(к)а во бранех; а в планиту Афродиту рождьшагось сласто­любива предглаголют быти и удобна на блудное смешение; сице же и в прочая пла­ниты рождьшихся предглаголют нравы, а не хотят окоянии они звездом-законицы разумети, яко не по естеству в человецех лежит злое, но по произволению». Назва­ния «планиты» и «зодий» так объяснены в азбуковниках: «планиты суть седмь звезд, иж на аерных седми поясех, кояждо на особом поясе: 1) Арис (Марс), 2) Ермис (Меркурий), 3) Завес (Юпитер), 4) солнце, 5) Афродита (Венера), 6) Крон (Са­турн), 7) Ккати ( Έχάτη ), еже есть луна. Сими звездами окаяннии звездословцы мнят ся угадывати человеческие нравы и счастие». «Зодиями наричют звездослов­цы дванадесять звезд, их же глаголют суща на седмом поясе аерном (следуют на­звания знаков зодиака). Сими звездами умовреднии астрологи мнятся угадывати счастия и добродейственное и злоденственное житие человеком»⁶.

лась искрою небесного огня или звездою, возжигаемою при самом рождении мла­денца; как скоро звезда эта погасала, вместе с нею погасала и жизнь человека, а по­ка она горела — ее блеском и мерцанием условливались все его житейские радости и печали (= его светлые и черные дни). И доныне народные поверья связывают за­рождение младенца и его будущую судьбу с звездами. Над чьим домом упадает звезда, в той семье (по мнению поселян) девица утратила девственность = сделалась беременною. В одной песне сын, жалуясь на свою долю, обращается к матери с эти­ми словами:

Под которой ты меня звездой породила,

Ты каким меня счастьем наделила?
Богатырь Добрыня упрекает мать, что породила его несчастливого, а та отвечает:
Видно, ты, чадо мое милое,

Зародился ты в ту звезду,

В ту минуту бессчастную, не в таланную!
Василий Буслаевич говорит в сказке: «не даром мне моя счастливая звезда дала силу богатырскую»¹. Вера в таинственную связь рождения с звездами, в благое или враждебное действие этих последних на участь отдельных людей, была распростра­нена у всех индоевропейских народов; думали, что звезды, сиявшие при рождении человека, берут его под свою охрану и что рожденные под благоприятным влияни­ем этих светил должны быть непременно счастливы, и наоборот. До сих пор в рус­ском языке сохранились выражения: «он родился в добрый, счастливый час, под счастливой звездою (планидой)» или «в недобрый час, под злую, лихую годину, под несчастной звездою»; сравни нем. «zu glücklicher, guter stunde geboren werden», «unter einem guten, glücklichen stern geboren werden». Выражения: «прости, моя звезда!», «закатилась моя звезда!» употребляются в том же смысле, как и выражение: «зака­тилось мое счастие!»² Простолюдины убеждены, что в течение дня или года бывают такие минуты, когда всякое высказанное желание, всякое благословение и прокля­тие мгновенно исполняются; почему, передавая собеседникам о каком-либо несча­стии, они спешат оговориться: «в добрый час сказать, в худой помолчать!» — «дай Боже! у добрый час говориць, у благи маучаць!» — «нехай не в пору буде сказано!» — «на задние (прошлые) дни нехай будзець помянуто!»³ Сербск. «добре часе давати» означает: желать счастия. На Украйне рассказывают о бабе, которая, рассердив­шись на теленка, крикнула на него в одну из роковых минут: «о чтоб ты пропал!» — и теленок тотчас же издох. Баба бросилась к окну и отметила углем тень, какую в то время делало солнце. В следующие дни, как скоро солнце доходило до намеченной черты, она начинала проклинать своих недругов и таким образом многих сгубила. Другой рассказ: пришел жид в хату к мужику. Хозяйка работала, а дети шумно ре­звились и мешали матери. «Скажи, чтоб у них глаза повылезли!» — молвил жид. — Пусть лучше у тебя повылезут! — возразила с гневом хозяйка. И что же? как только сказала, очи у жида в ту же минуту выскочили вон⁴. Точно так же различаются и дни: счастливые слывут легкими, несчастные — тяжелыми и черными: «береги де­нежку про черный день»; у древних бьши свои dies atri и dies albi: первые отмечались
¹ Сахаров., I, 205; Собрание Каиновых песен, 116; Рыбник., III, 85; Рус. сказки Сахарова, 246.

² Послов. Даля, 28—29.

³ Приб. к Изв. Ак. Н., II, 179; Зап. Р. Г. О. по отдел, этногр., I, 351; Киевлян. 1865, 52.

⁴ Lud Ukrain, II, 88, 108; Срп. pje4HHK, 125; D. Myth., 684.

в календарях черными знаками, как дни несчастий и неудач, а последние — белы­ми¹. «Отреченные» сочинения, наполненные толками «о добрых и злых часех», «о нарождении человечестем — в которую звезду или час: добр или зол», постоянно подновляли и укрепляли в народе эти суеверные мнения. По расположению звезд при рождении младенца астрологи предсказывали его судьбу, будет ли он добр или злобен, ожидает ли его долгая жизнь или краткая, богатство или нищета, и т. дал. В одной рукописной астрономии XVII века сказано: когда звезда Чигирь будет в та­ком-то месте, тогда «с женами не спи: аще родится сын, ино будет курчя и бесплодны»². В чешской думе о битве христиан с татарами упоминаются знахари = звездочеты (hwezdari); их обыкновенно называли rodowestnik, rodowestec = тот, ко­торый «štastny aneb neštastny rod z hwezd hada»; польск. rodowieszczek — звездочет, астролог³. Представление души звездою заставило наших предков верить, что рож­дение и смерть каждого человека обусловливаются появлением и падением при­надлежащей ему небесной звезды. Верование это народная фантазия связала с теми божественными девами, которые являлись с своим светочем возжигать жизненное пламя в новорожденном младенце и потом тушили его на одре смерти, которым вверила она начало и конец человеческого бытия. Хорутане убеждены, что всякий человек, как только родится, получает на небе свою звезду, а на земле свою рожани­цу, эта последняя определяет и предсказывает его судьбу⁴. У белорусов сохраняется предание, что всякий человек имеет свою Зирку, которая, как дух-хранитель, неот­ступно находится при своем избраннике. Собственно зирка значит: звезда; но в на­роде под этим именем слывет богиня счастия. Есть поговорка: «что из него будет, коли он не в милости у Зирки!» Зирка, по мнению поселян, является на свет вместе с человеком и назначается для его охраны⁵. Вот почему в азбуковниках слово «ро­жаница» истолковано звездою (планетою). Подобные верования находим и у дру­гих народов. Я. Гримм⁶ приводит следующее свидетельство из одного поучитель­ного слова XI века: cavete, fratres, ab eis, qui mentiuntur, quod quando quisque nascitur, Stella sua secum nascitr, qua fatum ejus constituitur, sumentes in erroris sui argumcntum, quod hie in scriptura sacra dicitur «Stella ejus»⁷. С падением язычества, взамен мифиче­ских дев, выступают агнелы: каждая звезда (по народному поверью, общему у рус­ских с немцами) имеет своего ангела, который назначает ей место и направляет ее путь; на Руси звезды почитаются очами ангелов-хранителей, зорко наблюдающих за деяниями людей, а в блеске падающей звезды усматривают след, оставляемый

ангелом при полете его за душою усопшего¹. У румынов место богини Зирки зани­мает дух Арминдян, обитающий на той звезде, под которою родится его клиент. Эта родная звезда имеет непосредственное влияние на всю жизнь человека: от нее зависят все счастливые и несчастные приключения, и румын в песнях своих и в бе­седах то благословляет, то клянет ее².

пряденные нити и делает из них основу; третья ткёт холст; четвертая старается пес­нями и рассказами обворожить своих сестер, и когда они заслушиваются — портит их работу, отчего тотчас же постигают смертного неудачи, болезни, ссоры и прочие беды; пятая ей противодействует, не дает портить холст и побуждает сестер к труду: когда ее усилия не остаются напрасными и работа идет без помехи, то жизнь чело­века бывает исполнена спокойствия, радостей, здоровья и счастия; шестая отрезы­вает холст — и человек умирает; наконец, седьмая моет изготовленную ткань и вру­чает ее верховному богу. Из этой ткани делается рубашка, которую и должен носить усопший на том свете; таким образом он постоянно имеет перед собою полную ис­торию земной своей жизни, всех ее радостей и горя¹. По основному значению ми­фа, посмертная рубашка, изготовляемая богинями судьбы, есть та облачная ткань, в которую одеваются стихийные духи и родственные с ними тени усопших², в по­гребальном обряде ей соответствует белый саван (стр. 140). В настоящем случае это представление о посмертной сорочке смешивается с другим, не менее древним, представлением о телесной одежде, облекающей душу со дня рождения по день смерти человека (см. ниже).

Пряха Верпея и мифические ткачихи стоят в несомненной связи с лаумами, что прямо свидетельствует за их первоначальное тождество с облачными нимфами. На участие лаумы в грозовых явлениях природы указывают названия: громовой стрелки — ее сосцом, радуги — ее поясом (I, 182) и воды (т. е. дождя) — ее потом; вместе с этим ей приписывается и влияние на земное плодородие: она предвещает урожаи и голод, помогает возделывать нивы и собирать жатвы. Как сербские вилы и наши русалки, лаумы живут в лесах, полях и в воде и наравне с ними характери­стическими своими признаками напоминают германских эльфов. Они крадут и подменивают новорожденных младенцев (см. выше стр. 155), налегают на сонных людей, давят их в грудь или животз и любят заниматься пряжею и тканьем. В чет­верг, как в день, посвященный громовнику, лаумы являются по ночам в избы и, где найдут неубранную прялку — садятся за работу и прядут до петухов; готовую же пряжу уносят с собою. Поэтому вечером, накануне четверга, литвинки ни за что не станут прясть и тщательно скрывают свои кудели⁴. Также охотно садятся лаумы и за ткацкий станок. Одной сиротке подарили они много кусков полотна, но с усло­вием, чтобы она их не мерила; девочка нарушила запрет, и в ту же ночь полотно ис­чезло из ее клети. Как ни искусно прядут и ткут лаумы, сами они не умеют ни на­чать, ни закончить своей работы, — чем существенно и отличается их механиче­ский, бесцельный (свойственный стихийным силам) труд от разумного труда че­ловека. Сверх того, подобно немецким ведьмам, они моют свое белье — по четвер­гам, после солнечного заката, и сильный стук от их вальков далеко разносится по
¹ Ж. М. Н. П. 1839. т. XXII, 14—16; Черты литов. нар., 68, 90; D. Myth., 121—6.