Посвящается

Эта книга — о социальном прогнозировании. Но можно ли предсказать будущее? Такой вопрос способен ввести в заблуждение. Сделать это невозможно хотя бы по той чисто логической причине, что «будущего» просто не существует. Использовать термин подобным образом — значит овеществить его, предположить реальность подобной субстанции¹. Будущее есть термин относительный. Можно обсуждать лишь будущее чего-то определенного². Данная работа посвящена будущему развитых индустриальных обществ.

Прогнозирование отличается от предсказания. Хотя различие это весьма произвольно, его следует определить. Предсказания обычно имеют дело с событиями — кто победит на выборах, вступит ли страна в войну, кто выиграет ее, каким будет новое изобретение; они сконцентрированы на решениях. Однако по-

¹ В своем эссе «Имеет ли футурология будущее?» Р.Нисбет пишет: «Идея футурологии состоит в том, что будущее заключено в настоящем точно так же, как настоящее было некогда скрыто в прошлом... Главное в ней, как мне представляется, — это привлекательное, но крайне ошибочное предположение, что непрерывности времени соответствует непрерывность изменений или непрерывность событий» («Encounter». 1971. November. Курсив автора). Используя старую русскую пословицу, можно сказать, что г-н Нисбет ломится в открытую диерь. Он выбрал группу метафор — будущее, время, изменения — без связи с их содержанием или взаимодействием, с таким расчетом, чтобы легко созда- несовместимость между словами как таковыми. Методологическая же про-лема заключена в видах прогнозирования различных типов социальных явлений. Поэтому я никогда не любил и не употреблял термина «футурология», пторый лишен внутреннего смысла.

Это всеобщее заблуждение. Например, много говорят о сознании и повыли его роли. Однако, как давным-давно показал Уильям Джеймс, не суще-ст такой субстанции, как сознание, есть только сознание чего-либо (см. кую главу его работы: James W. Psychology: The Brief Course. N.Y., 1961 грвые опубликована в 1892 году]).

добные предсказания, хотя они возможны, не могут быть формализованы, то есть подчинены определенным правилам. Предсказания — дело трудное. События определяются пересечением социальных векторов (интересов, сил, давлений и т.д.). Хотя в какой-то степени и можно оценить их мощь по отдельности, потребуется «социальная физика», чтобы предсказать точные пункты

Пересечений, ГДЄ решения И СИЛЫ ВСТретЯТСЯ, порождая НЄ ТОЛЬ"

ко само событие, но, что более важно, его последствия. Предсказания поэтому (и «кремленология» хороший тому пример) зависят главным образом от знания ситуации изнутри и представляются выводами, ставшими следствием длительного наблюдения за развитием событий.

Прогнозировать можно там, где существуют регулярность и повторение явлений (что случается редко), или там, где имеют место устойчивые тенденции, направления которых, если и не точные траектории, можно выразить статистическими временными сериями или сформулировать в виде исторических трендов. Естественно, что и в этом случае мы имеем дело с вероятностями и совокупностью возможных проекций. Но границы прогнозирования также очевидны. Чем дальше по времени уходит прогноз, тем большим становится масштаб ошибок, поскольку размах отклонений расширяется. Более важно то, что в решающие моменты эти тенденции становятся предметом выбора (в современном мире все чаще имеет место сознательное вмешательство со стороны властей) и решение (ускорить, свернуть или изменить тенденцию) может представлять собой результат политического вмешательства, способного стать поворотным пунктом в истории страны или организации.

Иначе говоря, прогнозирование возможно только тогда, когда есть основания предположить высокую степень рациональности в действиях влияющих на события людей — оценку ими издержек и ограничителей, принятие определенных правил игры, согласие подчиняться им, желание быть последовательными. Поэтому даже тогда, когда возникает конфликт, его можно сгладить посредством переговоров и уступок, если известны перечень допустимых издержек и приоритеты каждой из сторон. Но во многих социальных ситуациях — особенно в политике — на кону находятся привилегии и предрассудки, а степень рациональности или последовательности низка.

Какова же тогда польза от прогнозов? Хотя они не могут предсказать результат, они способны указать на ограничители или пределы, в рамках которых политические решения могут быть эффективны. Принимая во внимание стремление людей определять свою историю, это становится заметным достижением в самосознании общества.

Существует множество различных способов прогнозирования. Социальное прогнозирование отличается от других по масштабам и методам. Наиболее важное различие заключается в том, что социологические переменные обычно независимы, или :экзогенны, и воздействуют на поведение других переменных. При этом, будучи наиболее глобальными — и, скорее всего, наиболее мощными по сравнению с другими областями прогнозирования, — они являются наименее точными.

Краткий обзор разных типов прогнозирования проиллюстрирует проблему.

Технологическое прогнозирование имеет дело с темпами изменения и с комбинациями факторов в рамках классов событий. Как нельзя предсказать события, так нельзя предсказать и конкретные изобретения. Можно, однако, прогнозировать необходимые последующие шаги в цепи изменений в рамках замкнутой системы. Существует возможность спрогнозировать тенденции її мире скоростей — важный фактор в сфере транспорта, — ведущие от реактивных к сверхзвуковым; можно использовать компьютерную память, экстраполировать последующий уровень возможностей и включить их в «огибающие кривые»³. Это осуществимо благодаря тому, что технология имеет конечные параметры, заданные физическими пределами. Так, максимальная скорость на земле составляет 16 тыс. миль в час; большая уже выведет на космическую орбиту. Быстродействие компьютера ограничено характером передающих устройств: сначала то были вакуумные лампы, затем транзисторы, а теперь интегральные схемы. Теоретически можно определить виды материалов (новые пределы прочности или веса) или процессов (например, миниатюризация), необходимых для достижения следующего уровня искомой скорости или мощности. Затем начинается освоение

Конкретные приемы обсуждаются в разделе о технологическом прогнози-ввании в главе 3.

подобных материалов или процессов. Но это, однако, дело экономики — стоимость исследований, определение возможной выгоды, объем инвестиций, уже вложенных в существующие технологии, масштаб рынка для новых товаров и т.д. А это уже находится вне технологической системы.

Демографическое прогнозирование — а учет народонаселения есть фундамент экономического и социального анализа — представляет собой странную смесь неопределенности и модифицированной закрытой системы. Количество детей, рождающихся в любой конкретный период времени, зависит от изменений в системе ценностей, экономических колебаний и многих других факторов. Располагая данными о числе родившихся, мы можем на базе актуарных (т.е. счетных) таблиц с высокой вероятностью предсказать, сколько из них выживет, и рассчитать темпы сокращения этой когорты с течением времени. На этой основе можно определить потребности в образовании, здравоохранении и т.д. Но первоначальные решения являются неопределяемыми и носят социологический характер.

Существуют три вида экономического прогнозирования. Первый — простое исследование рынка, основанное на данных о доходах, распределении населения по возрастам, составе семьи и предполагаемых потребностях, что используется фирмами для оценки потенциального спроса, определения объемов товарных запасов и принятия решений о выпуске новых изделий. Второй и наиболее стандартизированный способ заключается в создании временных серий макропеременных — индексов оптовых и потребительских цен, объемов промышленной продукции, производительности в сельском хозяйстве, уровня безработицы и сотен других, — которые служат индикаторами деловой активности и по совокупности которых может быть сделан прогноз состояния экономики. Третий и наиболее сложный вид — эконометриче-ская модель, которая путем определения фактического взаимодействия важнейших зависимых и независимых переменных пытается имитировать реальную экономическую систему в целом.

Но и здесь существуют ограничения. Исследования рынка подвержены обычному риску, зависящему от расхождений в намерениях людей и их реальном поведении; эти расхождения нарастают в условиях высоких дискреционных (т.е. негарантированных) доходов, когда человек может отложить покупки или

Введение

стать «безразличным» (в чисто экономическом смысле слова) к дополнительным единицам блага (второму автомобилю, более продолжительному отдыху, плавательному бассейну) в зависимости от их цены. Экстраполирование тенденций подвержено также и системным корректировкам, привносимым извне. Например, с 1910 по 1940 год индекс производительности в сельском хозяйстве поднимался с базового показателя 100 до 125; если бы процесс продолжался такими же темпами в последующие двадцать лет, показатель достиг бы отметки 140 в 1960 году. Однако его реальное значение к этому времени составило 400. В 40-е годы корректировка была вызвана повысившимся в военные годы спросом, сокращением числа занятых и революцией в аграрных технологиях благодаря новым удобрениям. Выпуск продукции за человеко-час возрос за 40-е и 50-е годы почти в четыре раза, но в то же время после войны резко сократилось количество ферм и возросла миграция в города⁴. Эконометрическая модель имеет достоинства закрытой системы, но ее конечные параметры устанавливаются аналитиком, а не физическими законами. Ее трудности кроются в правильной идентификации соответствующих переменных и в определении того порядка, в котором они взаимодействуют, так как только в этом случае можно имитировать реальные экономические потоки. Брукингская модель, выдающая ежеквартальные прогнозы, была завершена в 1965 году и содержит 300 постоянных показателей и эндогенных переменных и более 100 экзогенных переменных; при этом ее авторы констатируют, что, «исследовав сложную систему уравнений, читатель должен прийти к выводу: построение широкомасштабной поквартальной эконометрической модели американской экономики лишь только начато»⁵.

' См.: Duesenberry J.S., Fromm G._; Klein L.R., Кип E. (Eds.) The Brookings

' . і rterly Econometric Model of the United States. Chicago, 1965. P. 734. Брукинг-

модель делит экономику на 36 производительных секторов и правительство, а

ке 18 других важнейших компонентов, таких, как потребительский спрос

переменных), рабочая сила и семейные отношения (18 переменных), жилищ-

строительство (23 переменных), внешняя торговля (9 переменных) и т.д.

Введение

Политическое прогнозирование является наименее точным из всех. В некоторых обществах определенные структурные элементы имеют высокую стабильность. Так, можно предсказать (с достаточной определенностью), что в 1976, 1980 и 1984 годах в Соединенных Штатах состоятся выборы президента, равно как и то, что в течение каждых пяти лет будут проводиться парламентские выборы в Великобритании, и это уже неплохо, учитывая, что невозможно сделать подобный прогноз ■ относительно многих других стран. Может ли кто-нибудь равным образом оценить политическую стабильность Италии, не говоря уже об африканских и латиноамериканских странах? С помощью опроса общественного мнения можно получить достаточно полное представление о возможных политических событиях в странах с устойчивой демократической системой. Но наиболее важные политические проблемы замыкаются на конфликтных ситуациях, в которых главные «игроки» вынуждены делать малоопределенные или рискованные предположения о поступках других⁶. Специалист по теории игр способен задать множество вариантов выбора, но только конкретная информация о мотивах дает возможность определить, какой из них воплотится в жизнь. В какой мере осуществятся важнейшие политические решения, часто зависит от качеств руководителей — таких, как сила воли, — а подобные аспекты личности нелегко просчитать, особенно в критических ситуациях.

Имеются и три вида социального прогнозирования: экстраполяция общественных тенденций, идентификация исторических «ключей», приводящих в действие новые рычаги социальных перемен, и оценка возможных изменений основных рамок общественных процессов.

Наиболее привычным, особенно в краткосрочном прогнозировании, является выведение социальных индикаторов: уровня

преступности, количества людей, получающих образование, сведений о состоянии здравоохранения и смертности, миграции и т.д. Но подобные данные имеют серьезные недостатки. Во-первых, многие из них трудно сопоставимы. Что означает, например, формулировка «рост преступности»? «Уровень преступности», рассчитываемый ФБР, включает в себя общее число убийств, изнасилований, нападений, грабежей со взломом, краж автомобилей и т.д., но эти цифры не имеют общего измерителя. Можно взять фунт картофеля и фунт автомобиля и конвертировать их в общую меру долларовой стоимости; можно также свести различные покупки в индекс потребительских цен. Но как можно рассчитать общий уровень преступности, индекс состояния здоровья или показатель развития образования? Вторая трудность заключается в том, что даже когда имеются достаточно четкие данные, временные периоды для них очень коротки, и мы не знаем, насколько существенны некоторые изменения. Так, например, сокращение возраста новобрачных, начавшееся в середине 50-х, приостановилось к 1970 году, а позже тенденция сменилась противоположной. А что касается разводов: увеличилось ли их число или стабилизировалось? В-третьих, мы не знаем с достаточной точностью, что, как и с чем соотносится. Конечно, нам известно, что сегрегация по месту жительства социальных и рассовых групп увеличивает неравенство в сфере образования, что характер и объем полученного образования влияют на выбор профессии и социальную мобильность в обществе и что существует взаимосвязь между масштабами миграции и уровнем преступности. Но мы не имеем «модели» общества, аналогичной эконометрической додели, и потому не можем точно установить степень связи со-|иальных изменений друг с другом⁷.

Пересмотр ценностей и подъем новых социальных процессов іидетельствуют о крупных общественных переменах, которые ожно обнаружить только в исторической перспективе. Опубли-)ванная в 1835 году замечательная книга А. де Токвиля «Демок-ітия в Америке» и сегодня кажется актуальной, поскольку ее »тор выделил одну из важнейших непреодолимых сил, транс->рмирующих общество, — стремление к равенству. Несколько

⁷ Общий обзор анализа социальных тенденций приведен в: Duncan O.D. Social .•casting: The State of the Art // Public Interest. No 17. Fall 1969.

10

Введение

по-иному М.Вебер определил бюрократизацию как процесс, трансформирующий организационную и административную структуры общества, но он также увидел в этом изменении, революционизировавшем трудовую деятельность большинства людей и общественные отношения, часть всеохватывающего процесса рационализации жизни в современном обществе⁸.

На протяжении последних ста пятидесяти лет социальная напряженность в западном обществе определялась этими разнонаправленными импульсами — к равенству и бюрократии, — порождавшимися политикой и социальной структурой индустриального общества. Заглядывая вперед на несколько десятилетий, можно видеть, что стремление к более широкому участию в принятии решений на уровне организаций, контролирующих жизнь индивида (школы, больницы, коммерческие фирмы) и растущие потребности в знаниях (профессионализация, меритократия), составят базу социального конфликта будущего.

Но определение исторических «ключей» — дело мудреное. В наши дни стало модным видеть во многих общественных тенденциях или в новых социальных движениях некие чудесные предзнаменования, которые им не присущи или быстро исчезают (поскольку скорость смены интеллектуальных веяний чаще всего выше, чем в других областях). Поэтому надежных ориентиров, указывающих на то, какие именно новые идеи, ценности или процессы являются подлинными поворотными моментами в общественной истории, не так много. Не поняв этого — или, по крайней мере, не предостерегши» от подобных переоценок, — не следует обращаться к изменениям в социальной системе.

⁸ По вопросам, рассмотренным А. де Токвилем, см.: Toqueville A., de. Democracy in America [Translated by G.Lawrence and edited by J.P.Mayer and M.Lerner]. N.Y., 1966. P. 5-6; по вопросам, рассмотренным М. Вебером, см.: Weber M. Economy and Society. N.Y., 1968. Chap. 11. Написанная между 1914 и 1920 годами, работа М.Вебера была прервана его смертью, и ее первое немецкое издание появилось в 1922 году. Вебер отмечал: «Соединенные Штаты все еще имеют характер государства, которое, по крайней мере в техническом смысле, не полностью бюрократизировано. Но чем шире будут зоны соприкосновения с внешним миром и чем насущнее будут потребности административного единства внутри, тем с большей неизбежностью этот социальный тип будет эволюционировать в направлении бюрократической структуры» (Weber M. Economy and Society. P. 971).

Введение

11

Последняя представлена важнейшими институтами, упорядочивающими жизнь человека в обществе: профессиональной структурой, образованием молодежи, регулированием политических конфликтов и т.д. Переход от сельского к урбанизированному обществу, от аграрной к индустриальной экономике, от федера-лизованного к централизованному политическому государству суть фундаментальные изменения в общественной структуре. І Іоскольку такие установления структурированы, они весьма прочны, и их сложно изменить или пересмотреть. Поэтому их легче идентифицировать. Но подобные структурные изменения глобальны и не позволяют выделить точных деталей будущего набора общественных правил. Когда происходят такие перемены, они позволяют нам не предсказывать будущее, но лишь определять перечень проблем, стоящих перед обществом и требующих своего решения. Именно его и можно прогнозировать.

МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЙ ЭКСКУРС

Структура общества — это не слепок с социальной реальности, а концептуальная схема. История — это поток событий, а общество — переплетение многих разнородных отношений, которые познаются не только простым наблюдением. Если мы осознаем различие между фактами и отношениями, то знание, как их комбинация, зависит от правильного сочетания фактического и логического порядков. Для опыта первичным является фактический пмрядок, а для смысла — логический. Разум познает природу, їм ходя некий язык для выражения чего-то сущностного. Знание ■ і тому производно от категорий, которые мы используем для гановления связей, — подобно тому, как восприятие в искус-ми¹ производно от принятых нами допущений, позволяющих \еть вещи «правильно». А.Эйнштейн однажды сказал: «Имен-■ і теория определяет, что нам дано увидеть»⁹.

¹ Цит. по кн.: Heisenberg W. Physics and Beyond: Encounters and Conversations. |N V., 1971. P. 63.

12

Введение

■ Nomen est numen (называть означает знать) — древнейший афоризм. В современной философии науки потеп — это не только название, но также концепции или постулаты. Концептуальная схема выбирает конкретные атрибуты из сложной реальности и группирует их под общей рубрикой с целью выявления сходств и различий. Как логически упорядочивающее устройство, она не может быть правильной или неправильной, но лишь полезной или бесполезной.

Концептуальная схема — в том смысле, в каком я использую это словосочетание, — зиждется на осевом принципе и имеет осевую структуру. Моя цель в том, чтобы восстановить некоторые значимые элементы прежних методов социального анализа.

Постановка проблемы, заметил однажды Дж.Дьюи, есть наиболее эффективный способ воздействия на дальнейшие рассуждения. К.Маркс поставил проблему определения структуры общества, выдвинув идею о базисе, основанном на экономических отношениях, и надстройке, им определяющейся. Затем ученые поменяли местами взаимосвязь, настаивая на первичности идеологических, культурных или политических факторов, или, коль скоро такой подход был принят, подчеркивали взаимодействие всех факторов и отрицали любой из них в качестве первичного. Таким образом, атака на детерминистскую теорию завершилась отрицанием любой общей концепции социальной причинности и отказом от попыток поиска каких-либо глубинных основ [общественной жизни]. Один из социологов выразился так: «Современная теория систем рассматривает общество как разобщенную систему, динамичная природа которой проистекает из взаимодействия составляющих ее элементов друг с другом, а также с внешним окружением»¹⁰. Предлагается набор подсистем — образовательная, профессиональная, политическая, религиозная, — которые в той или иной мере влияют друг на друга, но при этом остается неясным, какая из них наиболее важна и почему. Все растворено во взаимодействующих силах.

Идея осевых принципов и структур является попыткой выявить не причинность (это может быть сделано лишь в теории

¹⁰ Buckley W. Sociology and Modern Systems Theory. Ihglewood Cliffs (N.J.), 1967. P. 42-45.

Введение

13

эмпирических отношений), а центральность. В поисках ответа на вопрос, как функционирует общество, эта идея стремится определить в рамках концептуальной схемы его организующий остов, вокруг которого группируются прочие институты, или энвргизирующий принцип, логически обусловливающий все остальные.

Концептуальные постулаты являются логическим порядком, налагаемым аналитиком на порядок фактический. Но поскольку последний столь многообразен и сложен, то к одному и тому же периоду или социальной структуре в зависимости от намерения аналитика могут быть применены многие логические порядки — каждый со своим собственным осевым принципом. В XVIII — XIX веках недостатком как общественной теории, так и физики оыла их наивная научность. Реальность признавалась существующей независимо, и единственная проблема состояла в том, чтобы получить ее подлинное отражение, не извращенное предубеждением, привычками, предрассудками (вспомним, что в классической формулировке Ф.Бэкона подобные извращения вызыва-

14

Введение

лись к жизни идолами рода, пещеры, рынка и театра). Составление социальной карты мыслилось наподобие «проекции Мерка-тора», в соответствии с которой карта набрасывалась, как план, как чертеж архитектора, причем точка обзора помещалась в бесконечности, то есть обозреватель находился не в каком-то определенном месте на карте, но во всех точках одновременно. Но даже очевидное расположение Севера в верхней части карты является продуктом согласия картографов (и то не очень старым), и с точки зрения экономической (и стратегической) географии можно получить более полное представление о ситуации, глядя на перспективные карты, отражающие взгляд из какого-либо определенного пункта. Так, рассматривая Европу «с Востока», то есть стоя в позиции наблюдателя, находящегося на побережье Тихого океана, можно получить более полное представление о масштабах России, чем изучая любую условную карту¹².

Концептуальные постулаты и осевые принципы ценны тем, что они позволяют занять комплексную позицию в попытке понять социальное изменение, но они не отрицают ценности восприятия логики ключевых институтов в рамках конкретной схемы. Так, термины «феодализм», «капитализм», «социализм» порождены концептуальными схемами, расположенными — в марк-совой теории — вдоль оси отношений собственности. Термины «доиндустриальный», «индустриальный» и «постиндустриальный» выступают следствиями использования в качестве осевого принципа типа производства и разновидности используемого знания. В зависимости от оси мы можем выявить сходства или различия. Так, по признаку отношений собственности существуют противоречия между Соединенными Штатами и Советским Союзом, так как одно государство является капиталистическим, а другое социалистическим. С точки же зрения производства и технологий как Советский Союз, так и Соединенные Штаты представляют собой индустриальные общества и, таким образом, в чем-то схожи. Поэтому когда речь заходит об СССР и США, нет необходимости зацикливаться ни на принципе конвергенции, ни на

15

идее неизбежного конфликта, но следует выявить подвижные оси, вдоль которых могут существовать различия. Таким образом можно избежать одностороннего детерминизма, как экономического, так и технологического, в объяснении общественных перемен, сохраняя при этом логику определенной концептуальной схемы. Отвергается причинность, но акцентируется внимание на значимости (или, в дильтеевском смысле, на значении). Таким образом можно создать и принцип дополнительности в социальной теории¹³.

Общество можно аналитически поделить на три части: социальную структуру, политический строй и сферу культуры. Первая охватывает экономику, технологию и систему занятости. Политический строй регулирует распределение власти и разрешает конфликты, порождаемые притязаниями и требованиями отдельных лиц и групп. Культура есть царство экспрессивного символизма

Осевые структуры и концептуальные схемы я рассматриваю в очерке (см.: Hell D. Macro-Sociology and Social Change // Theories of Social Change. [N.Y., l!)74]), который подготовил для Фонда Рассела Сэйджа. Иное использование дай концептуальных схем содержится в работе: Gurvitch G. The Social Frameworks of Knowledge. Oxford, 1971 [первоначально опубликована на француз-ком языке в 1966 году]. Г.Гурвич пытается определить последовательность исторических социальных типов и виды познавательных систем, связанные с <;|ждым из них. Именно в этих рамках он анализирует разновидность социоло-■І1И знания, развитую Максом Шелером в его исследовании «Die Wissenformen ■ псі die Gesellschaft» (1926).

16

Введение

и выразительности. Делить общество подобным образом полезно, потому что каждый аспект подчиняется особому осевому принципу. В современном западном обществе для социальной структуры таковым является экономизация — способ выделения ресурсов в соответствии с принципами наименьших затрат, заменяемости, оптимизации, максимизации и т.д. Осевой принцип политической системы — участие, подчас мобилизируемое или контролируемое, подчас исходящее снизу. Центральный принцип культуры — воплощение и совершенствование собственной личности. В прошлом три этих сферы связывались общей системой ценностей (а в буржуазном обществе еще и общим характером структуры). Нов наши времена имеет место их нарастающая разъединенность, и в силу причин, которые я излагаю в Эпилоге, таковая будет усиливаться.

Концепция постиндустриального общества оперирует прежде всего с изменениями в общественной структуре, уделяя внимание направлению, в котором трансформируется экономика и перестраивается система занятости, а также новым взаимоотношениям между теорией и практикой, в особенности между наукой и технологией. Такие изменения можно наглядно проследить, что я и пытаюсь сделать в этой книге. Однако я не утверждаю, что эти изменения в социальной структуре детерминируют соответствующие перемены в политике или культуре. Скорее они ставят три типа вопросов перед остальными элементами общества. Во-первых, общественная структура есть система ролей, предназначенных для координации человеческих поступков, направленных на достижение определенных целей. Роли разделяют людей, задавая особые способы поведения, соответствующие положению в обществе, но человек не всегда с готовностью воспринимает условия той или иной роли. Одна из черт постиндустриального общества, например, связана с растущей бюрократизацией науки и узкой специализацией интеллектуального труда. Но не очевидно, что люди, приходящие в науку, воспримут это положение подобно тому, как поступали работники, приходившие на фабрику полтора века тому назад.

Во-вторых, изменения в социальной структуре порождают проблемы в сфере управления, с которыми сталкивается политическая система. В обществе, которое все глубже сознает свою судьбу и стремится контролировать свои богатства, политиче-