Посвящается

487

Возникновение новых элит, основанных на умениях и навыках, объясняется тем фактом, что в современном обществе знания и планирование — военное, экономическое, социальное — стали основными предпосылками всякой организационной деятельности. Представители этой новой технократической элиты с их техникой принятия решений (использованием системного анализа, линейного программирования и программирования бюджета) стали сейчас играть ведущую роль в формировании и анализе мнений, от которых зависят политические предпочтения, если не само сохранение власти. Именно в этом широком смысле распространение образования, научно-исследовательской и административной деятельности и создало новую общность — техническую и профессиональную интеллигенцию.

Хотя эти специалисты и не связаны определенными общими интересами, чтобы стать политическим классом, они все же имеют схожие черты. Прежде всего они являются порождением новой системы комплектования власти (точно так же, как собственность и наследование были сущностью старой системы). Нормы новой интеллигенции — нормы профессионализма — знаменуют отход от господствовавших до сих пор норм экономической выгоды, главного в коммерческой цивилизации фактора. В высших кругах этой новой элиты, то есть научного сообщества, люди являются носителями существенно отличающихся друг от друга ценностей, которые могли бы стать основой нового классового этоса.

Институт собственности также подвергается в настоящее время основательной ревизии. В течение последних нескольких сто-

летий в западном обществе собственность, как охрана частных прав на богатство, была экономической основой индивидуализма. Традиционно этот институт собственности, как писал Ч.Рейч из колледжа права Иельского университета, «охраняет беспокойную границу, пролегающую между отдельным человеком и государством». В современных условиях собственность претерпела изменения по двум четко выраженным направлениям. Одно из них элементарно: индивидуальная собственность стала корпоративной и контролируется теперь не владельцами, а управляющими. Другое менее уловимо и более расплывчато — появился новый вид собственности, а с ним и новый тип юридических отношений. Говоря точнее, собственность сейчас состоит не только из реальных вещей (земель, владений, титулов), но также из претензий, субсидий и контрактов. Имущественные отношения существуют не только между отдельными людьми, но и между индивидами и государством. Как отмечает Ч.Рейч, «ценности, распределяемые правительством, имеют разные формы, но все они отличаются одной общей особенностью. Все они постепенно заменяют традиционные формы богатства — формы, которые принято считать частной собственностью. Социальное страхование замещает сбережения, государственный договор заменяет владельцу фирмы его клиентов и их лояльность... Все большее число американцев живет на субсидии, предоставляемые государством на определенных условиях, и их получатели подчиняются требованиям, отражающим "общественный интерес"»¹⁶.

В то время как многие формы этой «новой собственности» представляют собой прямые субсидии (фермерам, корпорациям и университетам) или договоры на получение товаров или услуг (с промышленными предприятиями и университетами), преобладающая форма требований — это требования со стороны отдельных лиц (социального страхования, медицинской помощи, пособия на приобретение жилища). Такая форма является следствием нового содержания социальных прав: требований, предъявляемых общественным органам, относительно равенства. Эти требования, в свою очередь проистекают от узаконенной возможности для отдельных лиц пользоваться социальными благами. Самым же важным тре-

488

бованием является абсолютная доступность образования в пределах индивидуальных возможностей и таланта.

Результатом всего этого становится расширение сферы власти и в то же время усложнение способов принятия решений. Внутренний политический процесс, начало которому было положено «Новым курсом», в сущности представлял собой расширение «брокерской» системы — системы политических сделок между частями сообщества, — хотя теперь в игре имеется много участников. Но в политическом процессе появилось и иное измерение, предоставляющее технократам новую роль. Вопросы внешней политики не являются отражением внутренних политических сил, они служат общенациональным интересам, охватывающим и стратегические решения, основанные на определении силы и намерений противника. Поскольку основным политическим решением было противодействие коммунистической мощи, многие технические вопросы, основанные на военной технологии и стратегических расчетах, приобрели огромное значение в разработке соответствующей политической линии. Последовала даже перекройка экономической карты Соединенных Штатов, причем важнейшую роль приобрели Техас и Калифорния с их электронными и авиакосмическими предприятиями. В подобных случаях потребности определялись технологией и стратегией, и лишь затем деловые и местные политические круги имели возможность попытаться приспособить принимавшиеся на федеральном уровне решения для защиты своих собственных экономических интересов.

Во всех этих процессах техническая интеллигенция занимает двойственную позицию. В той мере, в какой она заинтересована в исследованиях и сохранении своего положения в университетах, она становится новой общностью, как стали таковой и военные круги, ибо никогда прежде Соединенные Штаты не имели постоянного военного ведомства, требующего денег и помощи для науки, исследовательской деятельности и развития. Таким образом, интеллигенция выступает, как и другие группы, претендентом на общественную поддержку (хотя ее влияние ощущается скорее в бюрократическом и административном лабиринте, чем в системе выборов и массовом давлении). В то же время специалисты представляют незаменимый административный персонал для руководителей политических ведомств и их приверженцев.

489

В то время как влияние отдельных классов может меняться, сущность политической системы как сферы противостояния различных интересов не меняется никогда. В ближайшие несколько десятилетий политическая арена приобретет большее значение, чем что бы то ни было, по двум основным причинам, упоминавшимся мною в предыдущих главах: мы впервые стали национальным обществом, в котором ключевые решения, затрагивающие одновременно все элементы социального целого (от внешней политики до финансовой), принимаются правительством, а не зависят от рынка; кроме того, мы стали коммунальным обществом, в котором многие группы стремятся утвердить свои социальные права, свои требования к обществу через политический порядок.

В национальном обществе все больше и больше проектов (будь то борьба с загрязнениями или реорганизация городов) должно осуществляться посредством групповых или коммунальных инструментов. В тесно переплетенном обществе все больше решений приходится принимать с помощью политических мер и с помощью планирования. Но, как ни парадоксально, оба эти механизма обостряют социальные противоречия. Планирование нацелено на конкретные, требующие решений вопросы, в отличие от обезличенной и всеобщей роли рынка, и, таким образом, становится тем видимым центром, к которому могут быть обращены требования. Коммунальные методы — стремление превратить разногласия по поводу индивидуальных личных предпочтений в вопрос общественного выбора — неизбежно усиливают остроту конфликта ценностей. Нужно ли нам при лимитированном числе мест равное образование для чернокожих за счет, предположим, мест для других студентов? Нужно ли нам сохранить лес, где растет красное дерево, вместо того, чтобы построить предприятие, выгодное для местного сообщества? Примиримся ли с шумом моторов в жилых районах, расположенных близ аэропортов, или будем настаивать на снижении веса и полезной нагрузки самолетов с вытекающим отсюда повышением расходов для промышленности и пассажиров? Следует ли проложить новую дорогу через старый жилой район или провести ее в обход, увеличив при этом общие издержки? Все подобные вопросы и еще тысячи других не могут быть разрешены с помощью техни-

490

ческих критериев; они неизбежно замкнуты на ценностные и политические проблемы.

В ближайшие десятилетия соотношение технических и политических решений станет одной из основных проблем общественной политики. Политическому деятелю, так же как политическим кругам, придется все глубже осваивать технический характер политики и учитывать усиление коллизий при принятии решений по мере расширения систем. Как отмечал Р.Солоу, взгляды А.Смита могли быть всенародно понятыми, чего нельзя сказать об эконометрическом, например, исследовании различных программ социальных инвестиций... А технической интеллигенции следует в рамках своей специальности научиться ставить под сомнение часто не анализирующиеся понятия эффективности и рациональности.

В конечном итоге техническое мировоззрение неизбежно опережает политику. Надежды на рациональность — или, вернее, на ее особый тип — неизбежно исчезают. Говоря языком М.Вебера, может сохраняться Zweckrationalitaet — рациональность средств, взаимосвязанных с целями и, таким образом, взаимоприспосаб-ливающихся. Но это возможно только в тех случаях, когда цели четко определены и когда средства могут быть строго рассчитаны в соответствии с ними¹⁷.

Политика в том смысле, как мы ее понимаем, всегда опережает рациональное и часто идет с ним вразрез. Как известно, «рациональное» — это установившаяся общепринятая административная и упорядоченная процедура, отвечающая определенным правилам. В комплексном обществе многие аспекты жизни в большинстве случаев соответствуют этим правилам. Отправляясь самолетом или поездом в Вашингтон, никто не станет торговаться с авиационной или железнодорожной компанией о цене проезда, как это происходит при общении с таксистом где-нибудь в Восточном Средиземноморье. Но политика заключена в споре; в противном случае она становится принуждением. В Вашингтоне спорят по поводу общественных привилегий, распределения денежных средств, тягот налогообложения и т.п. Идея о существовании «общественного решения», удовлетворяющего каждого, была

¹⁷ В веберовской терминологии существует рациональность двух видов — Wertrationalitaet и Zweckrationalitaet. Wertrationalitaet обосновывает то, почему те или иные цели представляют ценность сами по себе, независимо от средств. Zweckrationalitaet обозначает рациональность функции.

«Кто будет управлять?»

491

Что касается политики, то ясно, что имеют место выступление со стороны общества против бюрократии и стремление к участию — тема, нашедшая отражение в крылатой фразе «люди хотят иметь возможность воздействовать на решения, влияющие на их жизнь». В значительной степени в постиндустриальном обществе революция участия есть одна из реакций на «профессионализацию» общества и учащающееся принятие решений технократами. То, что в давние годы началось на фабриках благодаря профсоюзам, теперь распространилось и на близкие к ним сферы, а в силу политизации социальных решений — и на университеты; в ближайшие десятилетия это проявится и в других сложных организациях. Старые бюрократические модели иерархически построенных централизованных организаций, функционирующих при помощи интенсивного разделения труда, несомненно, будут заменены новыми формами.

И все же «демократия участия» является панацеей (какой изображают ее пропагандисты) не в большей степени, чем прилагавшиеся полвека тому назад усилия по созданию политических механизмов плебисцита в виде референдума или права отзыва депутата. Несмотря на возмущение, вызываемое «демократией соучастия», лишь немногие ее сторонники пытались продумать до конца на самом элементарном уровне значение этих слов. Если отдельным людям надлежит влиять на решения, изменяющие их жизнь, то в соответствии с такими правилами сторонники сегрегации на Юге имели бы право исключить чернокожих из учебных заведений; аналогично, можно ли позволить населению района наложить вето на план городского переустройства, который принимает во внимание потребности более широкой и представительной социальной группы? Однако по этому поводу мож-

492

но возразить, что южные штаты — это не независимая единица, а часть государства, которой следует придерживаться моральных норм более широкого сообщества; то же самое относится и к району. Короче говоря, демократия соучастия — это еще один путь постановки классических вопросов политической философии, а именно: кто и на каких правительственных уровнях должен принимать решения, какого типа и на какую социальную группу они должны распространяться?

Концепция рациональной организации общества продолжает оставаться в тупике. Рациональность как средство, как набор способов эффективного распределения ресурсов выходит за рамки представлений ее создателей; рациональность как цель наталкивается на нетерпимость политики — политики интересов и политики эмоций. Оказавшись перед этой двойной пропастью, сторонники рациональности — в частности плановики и инженеры — оказались в трудном положении: им приходится переосмыслить свое предназначение и осознать пределы своих возможностей. И все же само признание таковых уже является свидетельством мудрости.

Как писал Т.С.Элиот, начало находится в конце, и мы возвращаемся к вопросу, лежащему в основе всей политической философии: какова та хорошая жизнь, к которой все стремятся? Политика будущего — по крайней мере для тех, кто действует внутри общества, — будет не спорами между функциональными группами с их экономическими интересами по поводу распределяемого национального продукта, а заботой о коммунальном обществе, в частности о малообеспеченных группах населения. Основными проблемами станут внушение лидерам этоса ответствен ности, обеспечение больших удобств, красоты и лучшего каче ства жизни в устройстве наших городов, более дифференциро ванной и интеллектуальной системы просвещения, совершенство вания характера нашей культуры. Мы можем расходиться в вон росах о путях достижения этих целей и распределения расходов. Но такие вопросы, возникающие из концепции общего блага, возвращают нас к классическим вопросам государственности. Так и должно быть.

ЭПИЛОГ

Повестка дня для будущего

1. КАК ИЗМЕНЯЮТСЯ СОЦИАЛЬНЫЕ СИСТЕМЫ

Социальные системы изживают себя медленно. В 50-е годы XIX века К.Маркс думал, что «исторический революционный процесс» уже разрушает буржуазное общество и вплотную подводит Европу к социализму. Он боялся, что окончательный переворот произойдет раньше, чем он закончит свое великое обоснование этому в «Капитале», и писал Ф.Энгельсу в конце 1857 года: «Я работаю, как бешеный, ночи напролет над подытоживанием своих экономических исследований, чтобы до потопа иметь ясность по крайней мере в основных вопросах»¹. Между тем, хотя в то время и отмирал еще более старый социальный строй, даже он просуществовал еще полвека после этих

Социальные системы изживают себя медленно. В 50-е годы XIX века К.Маркс думал, что «исторический революционный процесс» уже разрушает буржуазное общество и вплотную подводит Европу к социализму. Он боялся, что окончательный переворот произойдет раньше, чем он закончит свое пеликое обоснование этому в «Капитале», и писал Ф.Энгельсу в конце 1857 года: «Я работаю, как бешеный, ночи напролет над подытоживанием своих экономических исследований, чтобы до потопа иметь ясность по крайней мере в основных вопросах»¹. Между тем, хотя в то время и отмирал еще более старый социальный строй, даже он просуществовал еще полвека после этих

496.

497

Через девяносто лет после смерти К.Маркса капитализм все еще господствует в западном мире, в то время как, сколь это ни парадоксально, коммунистические движения пришли к власти в основном в аграрных и доиндустриальных государствах, в которых «социалистическое планирование» стало в значительной мере альтернативным путем индустриализации. Таким образом, предсказание скорого краха капитализма является рискованным занятием, и, если исключить развал политической надстройки этой системы вследствие войны, социальные формы управленческого капитализма — корпоративные предприятия, частный механизм принятия инвестиционных решений, различия в привилегиях, базирующиеся на контроле над собственностью, — вероятнее всего, сохранятся еще в течение долгого времени.

Тем не менее функциональная основа системы изменяется и становятся заметными характерные черты нового общества. Исторические перемены происходят в двух важных направлениях. Первым является отношение экономической функции к другим основным социальным функциям. К.Маркс в своем взгляде на капиталистическое общество сделал акцент на классовой разделенное™ как источнике напряженности, на эксплуатации рабо-

² В мемуарах «Gesichter und Zeiten», опубликованных за два года до своей смерти в 1935 году, немецкий граф и известный издатель Г.Кесслер, родившийся в 1868 году, возвращаясь к восьмидесятым годам, вспоминал о широко распространенном чувстве того, что «некогда очень великая, старая, космополитическая, все еще по-прежнему аграрная и феодальная Европа, мир красивых женщин, галантных королей, династических связей, — Европа восемнадцатого столетия и Священного союза, постарела, стала немощной и медленно умирает; и что-то новое, молодое, пока невообразимое, должно появиться». Цитируется по: The New Yorker. January 15, 1972.

I

чих экономической системой, и предсказал политический перепорот и установление нового социального порядка в результате преодоления классового типа социума. В то же время Э.Дюрк-гейм, основываясь на теории индустриального общества, видел источник беззакония и разрушения социальной жизни в отсутствии механизмов, способных ограничить проявления самой экономической функции. Как он писал в 1890 году, «социальная функция не может существовать без моральной дисциплины. В противном случае ничего не остается, кроме индивидуальных аппетитов, а так как они по своей природе безграничны и ненасытны, то в случае, когда над ними не существует контроля, они сами не в состоянии себя сдерживать. Именно вследствие этого происходит кризис, от которого страдают в настоящее время европейские общества. В течение двух веков экономическая активность развивалась такими темпами, как никогда ранее. С периферийных позиций, которые она занимала прежде, третируемая верхами и оставленная низшим классам, она на наших глазах вышла на передовые рубежи. Перед ней отступают на задний план военные, административные и религиозные функции. Лишь научные институты оспаривают ее приоритет, но даже наука вряд ли столь престижна в наши дни, кроме как в своем прикладном значении, и, следовательно, главным образом обслуживающая бизнес. Вот почему можно с известной долей уверенности сказать, что общество является (или имеет тенденцию стать) индустриальным»³. Главная проблема подобного социума, таким образом, — не классовый конфликт, который оставался побочным аспектом неограниченной конкуренции в сфере заработной платы, а нерегулируемый характер самой эко-