Предисловие 8 Часть первая Поворот 16

Франко усвоил знаменитый те­зис Гитлера: «Чем невероятнее ложь, тем больше шансов, что в нее поверят».

Хотя виновники трагедии Герники стали известны сразу же, Фран­ко, которому подчинялся легион «Кондор», продолжал упорно пере­кладывать вину за бойню 26 апре­ля на «красных».

Лишь в начале 60-х годов, когда стали появляться мемуары фран­кистских генералов, кое-кто из них лишь обиняком признал вину гер­манской авиации за разрушение Герники. Однако «изначальная ложь» продолжала обрастать вся­кого рода искажениями фактов, до­мыслами и попытками снять с себя ответственность.

Так, например, долгое время распространялась лживая версия (не изжитая и по сей день), будто ни Франко, ни Мола ничего не зна­ли о приготовлениях и планах бом­бардировки Герники; узнав же о разрушении города, каудильо якобы устроил разнос командиру легиона «Кондор» Гуго Шперле (известному среди франкистов под псевдонимом Сандер). Этим все и ограничилось.

В своей книге «Герника в огне», вышедшей в 1970 году, Висенте Та­лон наносит сокрушительный удар по этой пересмотренной и подправ­ленной версии преступления.

В книге, прошедшей франкист­скую цензуру, содержится офи­циальный документ, из которого явствует, что бомбардировка 26 апреля 1937 года была совершена «по требованию главного коман­дования авиации» (националист­ской), находившейся в непосред­ственном подчинении «генералис­симуса». Более того, он имел право абсолютного контроля за всеми планами боевых операций легиона «Кондор».

Теряешься в догадках, почему франкистская цензура не «изъяла» этот документ, представляющий собой самую неопровержимую улику.

Было ли это простой оплош­ностью?

Было ли это со стороны цензо­ров запоздалым признанием вины?

Как бы то ни было, подлинность документа не вызывает сомнений.

Речь идет о телеграмме, напра­вленной Франко 7 мая 1937 года из своей ставки командованию легио­на «Кондор», с тем чтобы оно ин­формировало Берлин о случив­шемся.

Ее содержание подводит черту под дискуссией о виновниках бом­бардировки и разоблачает ложь ге­нерала Франсиско Франко.

Телеграмма гласит: «Я прошу Сандера [Шперле. — Ж. С] сооб­щить в Берлин следующее: Герни­ка, город с пятитысячным по край­ней мере населением, располо­женный в шести километрах от линии фронта, очень важный узел коммуникаций, имеющий завод по производству боеприпасов, бомб и револьверов, стал 26 апреля ме­стом скопления отступающих ча­стей противника и сосредоточения его резервов. Воинские соединения, находившиеся на линии фронта, обратились непосредственно к авиа­ции [главному командованию воен­но-воздушных сил. — Ж. С] с прось­бой подвергнуть бомбардировке этот дорожный узел, что было ис­полнено германской и итальянской авиацией [курсив наш. — Ж. С], но из-за плохой видимости, дымовой завесы и пыли бомбы, сброшенные самолетами, упали на город».

Позднее начальник штаба легио­на «Кондор» фон Рихтгофен напи­шет об операции 26 апреля как о «самой удачной» из всех, осуществленных



Герника, варварски разрушенная 26 апреля 1937 года немецким легионом «Кондор».

44

его бомбардировщиками с 30 марта 1937 года, то есть с нача­ла наступления франкистов на Страну Басков.

Что это значит?

С одной стороны, число жертв (1700?), разрушение «святилища», «города-символа» и угроза подоб­ной участи, нависшая над Бильбао, действительно нанесли жестокий удар по моральному духу населе­ния Басконии (и грозили усилить капитулянтские тенденции в среде крупной буржуазии Бильбао).

С другой стороны, сами масш­табы этой заранее запланирован­ной бойни усилили в среде басков националистические настроения, их волю к борьбе и отвращение к режиму, олицетворяемому каудильо. Поскольку им было ясно, что, в случае победы его первой за­ботой будет одним росчерком пера отменить статут автономии бас­ков, предоставленный кортесами в октябре 1936 года.

Военные круги, сторонники цен­трализма, с самого начала прирав­нивали автономию к сепаратизму и неоднократно оценивали ее как «преступление, которое не про­щают».

По правде говоря, трагедия Герники имела не только эти два пос­ледствия. Ее значение выходило далеко за пределы Страны Басков.

Бомбардировка Герники пред­восхитила бомбардировки откры­тых городов и не замедлила стать одной из неотъемлемых черт «то­тальной войны», которая с 1939 по 1945 год охватила Европу и Азию и которая, начиная с разрушения Ко­вентри, вела к ядерной трагедии Хиросимы.

Герника ознаменовала этот по­ворот и представляет собой в силу этого в первую очередь поворот­ную дату в стратегии нового типа, ставящей своей целью капитуля­цию противника посредством тер­рора.

Могут спросить: почему эта стратегия, намеченная Франко в ноябре 1936 года, когда он приме­нил воздушные налеты на Мадрид, стратегия, от которой он ожидал, что она приведет к сдаче столицы, но которая потерпела тогда про­вал, почему она в течение несколь­ких недель увенчалась успехом в Стране Басков, приведя к полному поражению республиканцев и сдаче Бильбао?

Чтобы попытаться ответить на этот законный вопрос, недостаточ­но сказать, как это делают неко­торые историки, что Герника сло­мила моральный дух басков.

Нужно измерить то значение, ко­торое имело разрушение «города-символа» в развертывании во­енных операций.

Отсюда необходимость, с одной стороны, включить сам этот факт в общую канву боевых действий. — И с другой, проанализировать усло­вия, в которых они развивались.

Мятежникам довелось познать в ней взлеты и падения и даже оста­новки продвижения войск перед ли­цом мужественного сопротивле­ния. Многие отзвуки этих боев мы находим в бесчисленных рассказах, опубликованных франкистскими историками.

Что касается самого хода опера­ций, то в нем можно выделить пять этапов.

На протяжении всего первого этапа (30 марта -15 апреля) войска генерала Молы — основной целью которых было овладеть с востока городом Дуранго (разрушенным их бомбардировками) и оттуда прорваться к Бильбао — терпели неудачи на высотах Манария, ко­торые они не смогли взять.

Второй этап (15-30 апреля) озна­меновался возобновлением наступ­ления на Дуранго с запада.

Он закончился после разрушения Герники развалом этого участка фронта и захватом ключевой пози­ции Удала.

Это позволило мятежникам сде­лать бросок и оказаться в 30 кило­метрах от Бильбао.

Некоторые историки приписы­вают сдачу Удалы тому факту, что президент Агирре никогда не со­глашался на введение в свое прави­тельство анархо-синдикалистов, которые усмотрели теперь возмож­ность взять реванш.

Если и правда, что на протяже­нии десяти месяцев, когда Агирре находился у власти в этом регионе, у него не сложилось теплых отно­шений с руководителями ФАИ и НКТ, которые повсюду в Стране Басков пытались осуществить свои анархистские эксперименты, то мы все же полагаем, что этот само­вольный отход батальонов НКТ объясняется скорее их отказом признавать любую структуру ко­мандования, кроме их собствен­ной, чем желанием столь глупым образом взять «реванш».

Третий этап (1 мая - 7 июня) был отмечен ожесточенными боями за контроль над линией Сольубе — Бискарги-Пеньяс-де-Манария.

Президент Агирре, сам себя на­значивший 5 мая командующим баскским армейским корпусом, взял на себя руководство операция­ми, а тем самым и ответственность перед историей.

С его стороны это был смелый шаг.

Этот человек любил производить впечатление.

45

Отстранив генерала Льяно де ла Энкомьенда, который формально являлся командующим всего Се­верного фронта, Агирре действо­вал в одиночку.

За пять недель непрерывных от­ступлений он был прижат к «Сталь­ному поясу» — линии укреплений, на которую возлагал очень боль­шие надежды и которая, сов­сем как три года спустя «линия Мажино», оказалась совсем не тем неприступным оплотом, как это воображали.

На этом третьем этапе сражения три объективных фактора оказали фактически влияние на развитие операций в плане приближения на­зревавшей катастрофы.

Первым из них было безраздель­ное отныне господство в воздухе легиона «Кондор».

Господство, предопределенное рассмотренным выше соотношени­ем сил, которое, несмотря на мно­гократные, даже отчаянные пре­дупреждения, посылаемые Агир­ре центральному правительству, осталось постоянно действующим фактором битвы на Северном фронте.

Читая эти ультрасекретные теле­граммы, которые Агирре отправ­лял Ларго Кабальеро (с 30 марта до 15 мая) и Индалесио Прието (с 17 мая до конца июня) и которые сегодня стали достоянием гласно­сти, невозможно избавиться от некоторого тягостного чувства.

Мы чувствуем, как со дня на день главу баскского правительства все более охватывает отчаяние перед лицом инертности и пустых отго­ворок, на которые он наталкива­ется.

В ответ ссылались то на «плохую погоду», то на «малый радиус дей­ствия истребителей».

Однако, «плохая погода» не ме­шала самолетам легиона «Кондор» контролировать воздушное про­странство до десяти часов в день и, сменяя друг друга, непрерывно бомбить позиции басков.

Что касается ссылки на «малый радиус действия истребителей», то и она довольно сомнительна, по­скольку, когда Прието решился на­конец послать несколько десятков истребителей в помощь защитни­кам Бильбао, он им приказал либо лететь через районы, занятые мя­тежниками, либо совершить про­межуточную посадку на француз­ской территории.

Заметим попутно, что оба раза, когда Прието апробировал этот воздушный путь, самолеты, опоз­нанные в полете Комиссией меж­дународного контроля (находив­шейся на французской террито­рии), были разоружены на земле перед отправкой в республикан­скую зону.

Что касается второго фактора, повлиявшего на развитие опера­ций, то он касается перемены поли­тической ориентации батальонов Националистической партии бас­ков (НПБ).

Когда автономное правитель­ство призвало под свои знамена 15 контингентов военнообязанных, в батальоны НПБ влилось много новобранцев.

Однако среди этих многочис­ленных призывников были и те, чья враждебность Народному фронту вызвала в критические моменты повальное дезертирство, имевшее опасные последствия для стабиль­ности фронта.

И наконец, введение в бой италь­янской фашистской дивизии «Чер­ные стрелы», оснащенной мощной артиллерией, еще более усугубило ситуацию, и без того весьма слож­ную.

В конечном итоге если с Агирре и нельзя снять личную ответствен­ность за развал фронта в этот пе­риод, то чашу весов все же перетя­нули именно три перечисленных выше фактора.

Эти факторы привели к особо ­ тяжелым потерям.



Хосе Антонио Агирре, президент автономного правительства басков.

По данным гене­рала Гамира (приведенным в книге «Из моих воспоминаний: война в Испании, 1936-1939 годы»), они превысили 35 тысяч человек. Циф­ра, которая, даже если она и не­сколько преувеличена, свидетельствует об ожесточенности боев с 30 марта до второй декады июня.

Четвертый этап сражения начал­ся под знаком реорганизации вер­ховного командования в обеих ла­герях.

Что касается республиканцев, то президент Агирре уступил свой пост генералу Гамиру Улибарри.

Улибарри, прибывший самоле­том из Валенсии, получил столь тя­желое наследие, что его первой ре­акцией было предложить военному министру Индалесио Прието вы­бор между двумя решениями, суть которых он телеграфировал в следующих словах:

«Запереться в Бильбао,чтобы со­противляться там сколько возмож­но, или оставить город и отойти к Сантандеру, чтобы попытаться тем самым спасти армию».

48

Что касается лагеря франкистов, то, поскольку генерал Мола погиб 3 июня в авиационной катастрофе, обстоятельства которой остаются загадочными (согласно некоторым версиям, эта смерть, избавившая «генералиссимуса» от соперника, была вызвана не «случайным» взрывом самолета, перевозившего командующего Северным фрон­том), 5 июня вступил в должность его преемник, генерал Давила.

К великолепным козырям, ко­торыми он располагал как в возду­хе, так и на земле, новый главноко­мандующий Северным фронтом добавил еще один, а именно: он де­тально знал весь фортифика­ционный план вышеназванного «Стального пояса», который инже­нер, Антонио Гойкоэчеа, сам

49

возводивший эти укрепления, пере­слал генералу Моле.

«Мы ежедневно сверялись с чер­тежами этих планов. И все атаки, предпринятые с 30 марта по 12 ию­ня основными наваррскими частя­ми, намечались с учетом данных, которые стали нам известны благо­даря этим чертежам, и были либо направлены против слабых мест [«Стального пояса»], либо пред­приняты на участках, где строи­тельство укреплений еще не было завершено».

Именно детально зная препят­ствия, которые ему предстояло преодолеть (бетонированные или бревенчатые оборонительные со­оружения, 172 пулеметных гнезда, траншеи, проволочные загражде­ния и т. д.), генерал Давила сосредоточил крупные силы на узком участке фронта, который он в тече­ние 36 часов подвергал артилле­рийскому обстрелу и воздушной бомбардировке, пробив таким образом брешь, через которую устремились его войска, захватив с тыла (и с минимальными потеря­ми: около 500 человек) укрепления «Стального пояса».

С 12 по 18 июня ожесточенные бои развернулись вдоль всей линии укреплений и за ней, в направлении к Бильбао, к которому осаждаю­щие приблизились через окружаю­щие его высоты.

Окруженные республиканцы ты­сячами гибли в эти дни под бомба­ми и огнем пулеметов.

Пока у самых ворот Бильбао шли бои, столица Страны Басков подвергалась непрерывным воз­душным налетам и артиллерийско­му обстрелу.

Для эвакуации женщин и детей создавались импровизированные морские караваны, направлявшие­ся в ближайшие французские, а так­же английские порты.

Уставшие от необходимости прятаться в убежищах при малей­шем сигнале тревоги, истощенные от голода и деморализованные распространяемыми слухами о «неминуемом вступлении» наваррских дивизий, жители Бильбао не повторили подвига Мадрида, со­вершенного им в драматические дни ноября 1936 года.

Они повторяли самые нелепые слухи, согласно которым не кто иной, как Великобритания, «не до­пустит», чтобы Страна Басков по­пала в руки мятежников, и устано­вит свой «протекторат» над этим районом.

Они готовы были слушать осме­левших капитулянтов, которые, словно сирены, убеждали их, что только сдача города может поло­жить конец бесчисленным жертвам среди гражданского населения.

11 июня президент Агирре, нахо­дясь на грани истерики, послал во­енному министру телеграмму, в ко­торой требовал «завтра же» напра­вить «крупные военно-воздушные соединения, чтобы восстановить положение и моральный дух населения». Он требовал, чтобы «была наконец на деле проявлена соли­дарность со Страной Басков после семидесяти двух просьб, повто­ряемых в течение семидесяти двух дней».

Два дня спустя президент Агирре созвал в отеле «Карлтон» совеща­ние с целью срочно определить стратегическую доктрину в отно­шении Бильбао.

Совещание должно было ре­шить: возможно ли, да или нет, от­стоять город сражаясь?

Это совещание состоялось в пол­ночь 13 июня в большом зале отеля.

Бледный и мрачный Агирре в окружении генерала Гамира и четырех баскских министров по­просил высказать свою точку зре­ния иностранных советников, нахо­дившихся в Бильбао.

И совместно с генералом Гамиром он решил полностью посвя­тить этому все заседание.

В числе этих шести советников находился советский генерал Го­рев, который в ноябре 1936 года вместе с генералом Рохо сотворил чудо в Мадриде.

Из шести советников (Монье, Гольман, Арбекс, Стир, Монто, Горев) только трое — Горев, Стир и Гольман — ясно высказались за оборону Бильбао, «каждой улицы, каждого дома».

Трое других считали необхо­димым оставить город.

14 июня, в то время как генерал Гамир отдавал приказы о начале общего отступления батальонов, оборонявших подступы к Бильбао, и о разрушении мостов через Нервьон, Агирре послал всем пра­вительствам европейских и американских государств телеграмму следующего содержания:

«Баскское правительство по­стоянно находится в гуще своего народа и действует от его имени. От его имени я уполномочен за­явить вам, что правительство при­няло твердое решение сопротив­ляться, сопротивляться энергично и с верой в победу».

Однако этому духу «твердой ре­шимости» сопутствовал ряд манев­ров, предпринятых окружением президента, и в частности неко­торыми членами Национального совета НПБ.

Накануне представителю НПБ в центральном правительстве Мануэ­лю де Ирухо была послана сверх­секретная телеграмма, предписы­вавшая ему «подать в отставку в течение 48 часов, если правитель­ство Республики немедленно не пошлет в Страну Басков авиацию и другие необходимые средства веде­ния войны».

50

Ирухо не выполнил этого прика­за об отставке.

Наиболее активный среди них, основатель и руководитель органи­зации Баскское националистиче­ское действие Анаклето де Ортуэта (Ortueta) поддерживал кон­такты с эмиссарами Франко, при­надлежавшими к карлистской пар­тии.

Лихорадочно подыскивая основу для «соглашения» с каудильо, чтобы положить конец военным действиям и заключить «сепа­ратный мир», Ортуэта обратился к командирам всех батальонов НПБ, пытаясь склонить их на свою сторону.

И баскское правительство, нахо­дясь в курсе этих переговоров, ко­торые могли только подорвать мо­ральный дух войск, ничего не сде­лало для их пресечения.

Ортуэта был не единственным, кто пытался ловить рыбку в мут­ной воде.

Хесус Мария Лейсаола (Leizaolа), министр юстиции баскского правительства, которому было по­ручено взорвать при подходе мя­тежников основные промыш­ленные объекты, в нужный момент отказался выполнить приказ.

И вручил их целыми и невреди­мыми наваррским войскам, обеспе­чив тем самым огромное преиму­щество лагерю мятежников.

Он же накануне оставления Бильбао собственной властью ос­вободил из его тюрем более двух тысяч заключенных, арестованных за их принадлежность к «пятой колонне».

Президент Агирре со своей сто­роны, наблюдая, как его окружение теряет всякую волю к борьбе, на­чал впадать в отчаяние.

Несмотря на то что 17 и 18 июня баскская коммунистическая партия обратилась к населению с двумя воззваниями, призывая «к обороне столицы», а также «доказать муже­ство и решимость... превратить каждый дом в крепость», автономное правительство 18 июня остави­ло Бильбао.

Оно отдало приказ об «общем отступлении» на запад.

Несколько батальонов, отказав­шихся подчиниться приказу, все же предприняли несколько контратак, как, например, контратаку против казино Арчанда, отбив его у мя­тежников.

Но это была скорее лебединая песня, чем долговременная военная акция.

19 июня, в 2 часа ночи, Лейсао­ла — тот самый, кто отказался вы­вести из строя промышленные объекты (как ему было приказано Прието), — взорвал все мосты через Нервьон. И отступил на левый бе­рег реки.

На заре первые наваррские бри­гады вошли в Бильбао, где 16 ба­тальонов НПБ (то есть около 10 тысяч доведенных до отчаяния лю­дей) сдались мятежникам.

С потерей столицы, ее промыш­ленных богатств и складов воору­жения и боеприпасов (достаточно сказать, что там осталось 18 тысяч орудийных снарядов для 75-мм, 124-мм и 155-мм орудий и 3 мил­лиона винтовочных патронов) судьба всей Страны Басков в по­тенции была решена.

Но это оказалось только прелю­дией.

В первые дни осени 1937 года два других района Северной Испании — Сантандер и Астурия — попали в ру­ки мятежников.

51
Запоздалая попытка контрудара: наступление под Брунете

Было ли бездействие правитель­ства Ларго Кабальеро перед лицом этой трагедии вызвано нехваткой военных средств?

Или слишком поздним осозна­нием главной задачи этого наступ­ления?

Или своего рода стратегическим бессилием?

Тут история ставит перед нами проблему.

И если правда, что в этом деле часть ответственности ложится на главу республиканского правитель­ства, объединявшего в своих руках функции премьер-министра и воен­ного министра, то было бы не­сколько наивным делать из него демиурга, от которого зависело все и вся.

Чтобы попытаться ответить на эти, столь часто ставившиеся во­просы, нам следует проанализиро­вать обстановку, в которой было начато и развертывалось наступле­ние франкистов на Страну Басков.

Прежде всего нужно отметить всеобщее замешательство в прави­тельстве Ларго Кабальеро, когда всего лишь через несколько дней после сражения под Гвадалахарой (которое было приостановлено, как мы помним, в самый разгар республиканского контрнаступле­ния, прерванного из-за нехватки резервов и техники) стало извест­но, что четыре наваррские дивизии под командованием генерала Мо­лы перешли в наступление в Стра­не Басков на обширной терри­тории.

Это замешательство было тем более велико, что торжествовав­шие только что победу, одержан­ную над итальянскими моторизо­ванными дивизиями — разгром ко­торых был в центре внимания шта­бов и министерских канцелярий различных стран, а также мирово­го общественного мнения, — респуб­ликанцы, опьяненные своим успе­хом, не могли поверить, что войска Молы способны прорвать Север­ный фронт.

Это была роковая ошибка в оцен­ке правительством обстановки.

В результате, вместо того чтобы сразу же принять энергичные меры, способные если не остановить это наступление, то хотя бы замедлить его темпы, правительство в первый момент заняло наблюдательную позицию, а потом стало посылать в мизерных количествах современ­ную авиационную технику, созда­вая тем самым нехватку в ней на новом театре военных действий.

К этим обстоятельствам следует добавить еще одно, на сей раз лич­ного свойства.

Дело в том, что в начале апреля Ларго Кабальеро вынашивал че­столюбивый план наступления: осу­ществить в Эстремадуре опера­цию с целью перерезать идущие с севера на юг железнодорожные и шоссейные коммуникации различных армий франкистов и изоли­ровать их одну от другой.

Загипнотизированный этим стра­тегическим замыслом, на осу­ществление которого он не имел тогда материальных средств и от которого весьма решительно отго­варивали его советские военные со­ветники, глава правительства ни­как не хотел отступиться от него.

И он отказался дать ход плану операций, который ему начиная с 27 марта предлагали генерал Миаха и начальник штаба армии Цен­тра Висенте Рохо, предчувствовав­шие неизбежность наступления мя­тежников на Севере.

Лучше согласующийся с имею­щимися в наличии средствами, этот план предлагал заранее прий­ти на помощь баскам, нанеся два ограниченных удара.

Один — западнее Мадрида, на­правление удара: Вальдеморильо — Вильянуэва-де-ла-Каньяда — Бруне­те — Вильявисьоса.

Другой удар — к северу от сто­лицы, в направлении Гранха — Се­говия.

Но этот план был заморожен главой правительства.

Ухватившись за свой эстремадурский проект, Ларго Кабальеро ничего не сделал для облегчения участи Северного фронта, противо­стоявшего мощным фронтальным ударам наваррцев и легиона «Кон­дор».

Вплоть до падения своего каби­нета в середине мая 1937 года Лар­го Кабальеро как в столбняке на­блюдал за развалом баскского фронта, который находился на по­роге неминуемого краха: от него совершенно ускользнул смысл но­вой стратегии Франко, направлен­ной на постепенное уничтожение окруженных республиканских фрон­тов.

С момента своего прихода к вла­сти, 17 мая, правительство Негрина

52

было озабочено тем, как оказать помощь Стране Басков.

Ему пришлось ждать первой не­дели июля 1937 года — между тем как баскский фронт совершенно развалился и некоторые лидеры басков в полной растерянности уже вели переговоры о сдаче Сантоньи, — чтобы предпринять в Центре на­ступление, получившее название «наступление под Брунете».

Со временем становится ясно: тот факт, что более ста дней республиканцы не смогли органи­зовать никакого эффективного от­пора франкистскому наступлению на Северном фронте, объясняется совпадением ряда факторов.

Совпадением, в котором пере­плелись и неверная с самого начала оценка обстановки, и нехватка тех­нических средств и резервов в кри­тический момент, когда они могли бы несколько облегчить положение басков, и некоторое стратегическое бессилие, вызванное в свою оче­редь, с одной стороны, малой мо­бильностью этих средств, а с дру­гой — отказом от того типа опера­ций, которые имели какой-то шанс на успех.

Картина была бы неполной, если не упомянуть еще об одном факто­ре. Факторе, гораздо более неопре­деленном и касающемся недооцен­ки частью республиканской обще­ственности и некоторыми традици­онно приверженными централизму политическими деятелями значе­ния Севера в исходе всей войны.

Как это ни печально, но такие умонастроения определенно имели место.

Мануэль Асанья говорит об этом в своей книге «Вечер в Беникарло» (Velada en Benicarlo).

«Кое-кто полагает, — пишет он, — что полная потеря Страны Басков, этого второстепенного театра во­енных действий, где ничто не мо­жет иметь решающих последст­вий, снимает проблему, которая возникла бы в день победы. Эти люди оправдывают рассуждения такого рода ссылками на фрон­дерскую, несговорчивую позицию баскского правительства, пребы­вая в убеждении, что, когда насту­пит мир, оно, лишившись своей территории, станет более покла­дистым».

Хотя все еще невозможно точно оценить размах, который могли принять подобные умонастроения, они тем не менее не могли не пов­лечь за собой (и даже послужили питательной почвой) полного, а за­тем относительного бездействия центральной власти в течение ста дней, которые отделяли начало на­ступления франкистов на Северном фронте от запоздалого контруда­ра республиканцев: сражения при Брунете.

Вошедшее в историю как место одного из великих подвигов граж­данской войны в Испании, Брунете в 1937 году было деревней, насчи­тывавшей около тысячи жителей.

Роль, которую ей довелось сыг­рать во всей операции, намеченной к западу от столицы, предопреде­лялась ее местонахождением в цен­тре узла дорожных коммуникаций, соединявших позиции, занимаемые мятежниками к западу и к югу от Мадрида.

В случае успеха республиканцы создавали угрозу всей совокупно­сти позиций, которые генерал Варела укреплял с середины ноября 1936 года, и одновременно могли показать всему миру, что Народ­ная армия отныне способна не только предпринимать контратаки или контрнаступление, но и по своей инициативе осуществлять крупномасштабные операции на участке, избранном ею самой.