Различные аспекты значения битвы под Брунете

Одни считают, что сражение под Брунете было не чем иным, как от­влекающим маневром, задуман­ным правительством Негрина, что­бы отсрочить окончательное завое­вание франкистскими войсками се­верных районов страны после потери республиканцами Страны Басков.

По мнению других, сражение под Брунете, напротив, было пер­вой крупной попыткой (в конеч­ном счете неудачной) изменить ход войны, сосредоточив значительные силы на центральном театре во­енных действий, с тем чтобы, с одной стороны, полностью отвести угрозу от Мадрида, находившегося в полукольце блокады с севера, за­пада и юга, а с другой — устроить гигантскую ловушку и уничтожить там франкистские части, обеспечи­вавшие этот фронт. И наконец, оно должно было показать, что Мад­рид восемь месяцев спустя после того, как он находился на грани ка­тастрофы, ныне, став символом ан­тифашизма, противостоящим аг­рессии держав «оси», способен бросить вызов Франко и его союз­никам.

Будучи очевидцем зарождения плана операции и его осуществле­ния, я убежден, что наступление под Брунете, хотя и не оправдало возлагавшихся на него надежд, бы­ло не отвлекающим маневром, а действительно первой серьезной попыткой республиканцев вырвать из рук Франко стратегическую ини­циативу на театре военных дей­ствий, избранном ими самими.

Доказательство этому, если не считать моих воспоминаний, дал

53

нам генерал Рохо, который, раз­мышляя об этих событиях после окончания войны в Испании, писал в своей книге «Героическая Испа­ния», что операция «имела своей целью в кратчайшие сроки покон­чить с мятежом».

«Без сомнения, такая цель была слишком дерзкой для наших войск, для которых это было первое на­ступление».

Фактически наступление под Брунете было задумано не только как «операция, имевшая своей целью покончить с мятежом», но и как ответ на очень серьезную си­туацию, сложившуюся по вине Лондонского комитета, который с 19 апреля 1937 года установил бло­каду франко-испанской границы (на дорогах и перевалах), тем самым лишив республиканский лагерь возможностей политики «гиб­кого» невмешательства, благодаря которой вплоть до февраля воен­ная техника из СССР и других стран транзитом провозилась че­рез территорию Франции в плом­бированных вагонах, следовавших в Каталонию (благодаря совмест­ным усилиям министров-социалис­тов, таких, как Венсан Ориоль, и левых радикалов, таких, как Пьер Кот).

В качестве такового этот ответ, чтобы иметь какой-то вес, не мог быть полумерой.

Битва под Брунете должна была дать понять всему миру что, несмо­тря на новые дискриминационные меры, предпринятые Лондонским комитетом, республика не сдалась. И что безоговорочная поддержка Франко державами «оси» им доро­го обойдется, даже если они уве­рены в победе мятежников.

Уже достаточно только осознать этот двойной политический аспект битвы под Брунете, затушевы­ваемый или намеренно игнори­руемый многими авторами, чтобы отказаться от мысли, что респуб­ликанское наступление в июле 1937 года было не более чем отвле­кающим маневром.

И если в конечном итоге это на­ступление стало лишь контруда­ром в битве за Страну Басков, то только потому, что, несмотря на первоначальный успех и неви­данный доселе размах операций на земле и в воздухе, ему не удалось полностью осуществить свои стра­тегические задачи.

Но как бы там ни было, чем дальше уходят в прошлое описы­ваемые события, тем очевиднее становится, что июльское насту­пление республиканцев стало первым важным поворотом в вой­не в Испании после победоносной битвы за Мадрид осенью 1936 и зи­мой 1937 года.

Поворотом, выявившим все до­стоинства и изъяны республикан­ского лагеря, которые нельзя пере­числить, не рассмотрев, хотя бы вкратце, как разворачивалась бит­ва в течение всех трех недель.

Сразу же следует отметить, что подготовка и проведение операции осуществлялись в обстановке ис­ключительной секретности.

Сосредоточение войск и техники происходило по ночам, причем соблюдалась такая строгая дис­циплина, что разведывательная служба мятежников вплоть до 5 июля даже не подозревала, что На­родный фронт начинает операцию таких масштабов, вводя в действие, как мы увидим впоследствии, вну­шительные массы людей и огром­ное количество боевой техники.

Дело в том, что до сих пор мя­тежники всегда знали о наступа­тельных операциях республиканцев либо благодаря своим агентам раз­ведки, пробравшимся в республи­канские штабы, либо благодаря ти­пично испанской пагубной привыч­ке поверять некоему «надежному» другу сведения, которые необходи­мо хранить в строжайшей тайне.

С другой стороны, если во всех предшествующих наступательных операциях республиканцы требова­ли подкреплений лишь по мере надобности и в спешке перебрасы­вали их с разных участков военных действий, то на сей раз они выдели­ли самостоятельные ударные силы еще до начала наступления.

Эти ударные силы — V армейский корпус — были сформированы после тщательного отбора среди войск, участвовавших в битве за Мадрид.

Военная подготовка этого корпу­са началась 15 апреля, причем театр военных действий, куда его собирались перебросить, держался в секрете. Командиром нового кор­пуса назначили Хуана Модесто Гильоте, вошедшего в историю просто под именем Модесто как яркий образец генерала, вышедше­го из простых солдат, из самой гу­щи народа, — образец, блестящие примеры которого полтора столе­тия назад явила Великая Француз­ская революция.

54

Модесто было в то время трид­цать один год. Он родился недале­ко от Кадиса, в небольшом андалусском порту Пуэрто-де-Санта-Мария, и происходил из многодет­ной семьи (восемь детей) очень скромного достатка. Окончив 5 классов начальной школы, Моде­сто пошел работать, сначала рас­сыльным, потом подручным меха­ника. С юных лет Модесто был зачарован русской революцией, эхо которой докатилось тогда до самых отдаленных уголков Анда­лусии.

После 18 месяцев военной служ­бы Хуан Модесто возобновляет работу на одном из металлурги­ческих заводов Бадалоны.

С тех пор от забастовки к заба­стовке, он занимает все более от­ветственные посты в профсоюзном движении; он организует местное отделение МОПР, в 1930 году всту­пает в коммунистическую партию, насчитывавшую в то время самое большее тысячу членов на всю Испанию.

Классический путь революцио­нера, пройденный этим молодым рабочим-активистом, мужествен­ным и полным боевого задора, не предвещал тогда, что он станет блестящим полководцем, каким его сделала гражданская война.

Если бы не особые условия, сло­жившиеся в Испании в 1933 году, а именно натиск правых на Вторую республику, возникшую за два года до этого, и рост фашистской угрозы, Хуан Модесто так и остал­ся бы рядовым активистом испанского рабочего движения. Но судь­ба распорядилась иначе.

Модесто становится во главе АРКМ (Антифашистской рабоче-крестьянской милиции), организа­ции народной самозащиты, создан­ной КПИ для защиты партийных активистов и рабочих домов, где бойцов народной милиции обучали начаткам борьбы в городских усло­виях. На этом посту Модесто со­вершенствует знания, полученные им во время вынужденной службы в Марокко.

Он становится ведущим специа­листом коммунистической партии по военным вопросам.

Таким образом, в июльские дни 1936 года, когда вооруженные в последний момент мадридцы со­рвали государственный переворот, инспирированный генералами-за­говорщиками, ему было суждено сыграть первостепенную роль в во­оруженной борьбе, развернувшей­ся в Мадриде.

С этого момента его путь был предрешен.

Во время первых боев в районе Сьерры, к северу от Мадрида, Мо­десто командовал батальоном.

В самый тяжелый момент боев под Талавера-де-ла-Рейной (4 сен­тября 1936 года) хладнокровие, проявленное им при обороне вве­ренного ему участка, позволило из­бежать катастрофы.

Две недели спустя, 20 сентября, его назначают командиром Пятого полка, ставшего кузницей будущих кадров для Народной армии. На этом посту Модесто проявил орга­низаторский талант в обстановке, когда казалось, что хаос и развал уже приняли необратимый харак­тер.

Принадлежа к тем офицерам, ко­торые не отсиживаются по шта­бам, а предпочитают находиться в гуще боя, Модесто получил ране­ние в живот во время первых атак мятежников против столицы в но­ябре 1936 года, что вынудило его провести два месяца в госпитале.

Назначенный, едва он оправился от ранения, командиром 4-й диви­зии и одновременно избранный в Центральный комитет КПИ, он принял участие в боях при Хараме и под Гвадалахарой, где вновь про­явил блестящий воинский талант. Поэтому когда встал вопрос о пре­вращении V корпуса в дисциплини­рованное, обученное маневренно­му искусству соединение, командо­вание корпусом было доверено именно ему.

В течение трех месяцев Модесто готовил и обучал этот корпус, ко­торому наряду с XVIII армейским корпусом предстояло сыграть главную роль в сражении под Брунете.
План операции, соотношение сил и ход сражения под Брунете
Генеральный план сражения предусматривал два наступления: на главном и вспомогательном на­правлениях.

Главное наступление имело сво­ей целью овладение территорией между реками Пералес и Гвадаррама и захват Брунете — важного узла коммуникаций.

Заняв Брунете, V армейский кор­пус должен был установить новый фронт обороны на линии Кихорна-Севилья-ла-Нуэва и продол­жать продвижение в направлении Мостолес.

Одновременно с ударом V кор­пуса XVIII армейский корпус под командованием кадрового офице­ра Энрике Хурадо должен был устремиться в направлении рубежа Вильянуэва — де-ла-Каньяда — Романильос — Боадилья-дель-Монте и соединиться с войсками, нанося­щими вспомогательный удар.

На вспомогательном направле­нии должен был действовать сфор­мированный из всех резервов Мад­ридского фронта II армейский кор­пус под командованием кадрового офицера, подполковника Ромеро.

Выступив из сектора Вальекас,

55

Наступление республиканских войск под Брунете (5 июля 1937 года)

2 - Наступление на вспомогательном направлении

3 - Направление франкистских контратак

4 - Демаркационная линия фронта

5 - Линия максимального продвижения республиканских войск на 24 июля 6 — Рубеж, на который отошли республиканские войска к 28 июля

56

он должен был прорвать фронт противника около Вильяверде, юж­нее Мадрида, и идти в направлении Аларкона на соединение с XVIII корпусом, чтобы затем стреми­тельно двинуться на юг.

Новый министр обороны Индалесио Прието возложил на Рохо, которому было присвоено звание полковника, особую ответствен­ность — контроль за осуществле­нием операции.

Но рядом с ним не было совет­ского генерала Горева, с которым Рохо совершил чудо во время битвы за Мадрид.

Его новый советник Григорий Михайлович Штерн, известный в Испании под псевдонимом Григо­рович, также был генералом и принадлежал, как и Горев (спешно переброшенный в мае на Баскский фронт), к плеяде блестящих страте­гов.

Григорий Штерн и Рохо глубоко уважали и понимали друг друга с полуслова. Этим двум единомыш­ленникам предстояло контролиро­вать проведение всей операции.

В чем же она состояла?

Ее целью было создание двух фронтов.

Один, к западу от Мадрида, дол­жен был уничтожить или прину­дить к капитуляции силы против­ника, загнав их в огромную ловуш­ку, образуемую республиканскими укреплениями на западном и юж­ном периметре Мадрида и двумя флангами республиканских войск, которые должны были замкнуть свои клещи на участке от Брунете до Толедского шоссе.

Второй фронт, к югу от столицы, должен был отбить предпола­гаемые контратаки противника и посланных ему подкреплений, а затем попытаться осуществить новый бросок к югу от линии Сьемпосуэлос — Торрехон — Гриньон.

Таким образом, очевидно, что операция была задумана крупно­масштабная.

Что касается введенных в бой средств с точки зрения как людских ресурсов, так и военной техники, то, взятые в целом, они являлись подлинным скачком и в количе­ственном, и в качественном отно­шении.

Новая группа войск, поставлен­ная под командование генерала Миахи (который был в данном слу­чае скорее символом сопротивле­ния Мадрида, чем мозгом этой смелой операции), в целом включа­ла 18 бригад, сведенных в 8 диви­зий, и резерв из 8 бригад, све­денных в 3 дивизии, кроме того, авиация и зенитная артиллерия.

Все офицеры, командовавшие дивизиями и бригадами, как вы­шедшие из простых солдат, так и кадровые военные, доказали свою воинскую доблесть во время битвы за Мадрид.

Следует отметить, что если V корпусом командовал Модесто, то во главе трех входивших в него ди­визий, а именно 11-й, 46-й и 35-й, стояли такие известные личности, как Энрике Листер, Валентин Гонсалес по прозвищу Кампесино и Вальтер (псевдоним популярного польского добровольца из интер­бригад Кароля Сверчевского).

Так же обстояло дело и в XVIII корпусе, где 34-й дивизией коман­довал X. Галан (кадровый офи­цер), 10- й — Энсисо, 15-й — Гал (из командного состава интернацио­нальных бригад). Во II корпусе ди­визиями командовали: 24-й — Галло и 4-й — Буэно.

Что касается резервных частей, то во главе их стояли такие блестя­щие командиры, как Клебер (45-я дивизия) и Дюран (69-я).

Для проведения операции респу­бликанцы сосредоточили группу армий, насчитывающую в общей сложности около 35 тысяч солдат и офицеров. Цифра, которая к сере­дине июля возросла до 125 тысяч, не считая войск мадридского гарнизона и армии Центра, которые нельзя было отвлекать от выполне­ния их задач.

Что касается боевой техники, на­ходившейся в распоряжении рес­публиканцев, то об ее значитель­ности говорят две цифры.

В начале наступления войска, по­мимо стрелкового оружия и пуле­метов, располагали 164 артилле­рийскими орудиями всех калибров (не считая зенитной артиллерии) и 130 танками и бронемашинами. Без учета резерва.

Располагали они и «всей налич­ной авиацией» (по дословному вы­ражению полковника Идальго де Сиснероса, командующего респуб­ликанскими военно-воздушными силами, помощником которого был советский генерал авиации Яков Смушкевич, или Дуглас).

Это выражение («вся наличная авиация») с тех пор, скажем так, удалось расшифровать.

Переведем его в цифры.

Оно означало, что там было со­средоточено более 200 советских самолетов всех типов: истребите­лей, штурмовиков и бомбардиров­щиков — тех самых, которых ис­панцы окрестили соответствующи­ми прозвищами: «москас», «чатос» («курносые»), «ратас», «наташас» («Наташа»), «катюшкас» («Катю­ша»).

Легко можно понять, что с по­мощью такой ударной силы выс­шее военное командование, на­чиная с Висенте Рохо, могло на­деяться на изменение хода самой войны в свою пользу.

Уверенность тем более окрепла в них, что во время битвы под Гвада­лахарой (март 1937 года), не распо­лагая ни столь многочисленным вооружением, ни маневренными

57

силами, республиканцы сумели при помощи простой контратаки обра­тить в бегство четыре итальянские моторизованные дивизии.

Если таково было настроение тех, кто планировал и должен был осуществлять эту беспрецедентную операцию, то на более высоком по­литическом уровне существовали, однако, разногласия, отражающие различие темпераментов, и то, что можно было бы назвать «зарядом веры», который руководители пар­тий, входивших в правительство Негрина, вкладывали в конечный успех этого предприятия.

Но министр национальной обо­роны Индалесио Прието не разде­лял в полной мере оптимизма большинства членов правитель­ства.

В одной из бесед с президентом республики Мануэлем Асаньей, о которой тот рассказал в своем дневнике ¹, Индалесио Прието за несколько дней до начала насту­пления поведал ему свои сокро­венные мысли:

«Прието сказал мне по поводу мадридской операции, что, по его мнению, она позволит нам уви­деть, какой ход примет для нас война. Прието считает, что в слу­чае поражения, нам больше не на что надеяться. Мадридская армия не может быть переброшена на другой фронт. Это лучшее из того, что мы имеем... Вся наличная авиа­ция, так же как и основные силы ар­тиллерии, будет введена в дей­ствие. Если с такими силами мы не добьемся существенного успеха, то его уже не удасться добиться нигде. В случае же победы значение этой операции в военном отношении и еще больше в плане моральном бу­дет огромным, и мы сможем пере­вести дух».

И от себя лично Асанья добав­ляет:

«Что касается меня, то я пола­гаю, что эта операция, даже если она увенчается успехом, облегчит положение Мадрида, но, пожалуй, не повлияет на окончательный ис­ход войны в такой мере, как на это надеются».

Обратившись затем к Прието, он задал ему вопрос:

«А что нам делать, если ситуация примет неблагоприятный оборот и вы придете к убеждению, что мы не сможем выиграть войну?»

«В этом случае, — ответил При­ето, — придется проводить полити­ку, которая отвечает этому убежде­нию. Но для правительства будет трудно, даже невозможно, сказать людям, что мы проиграем войну».

Как же разворачивалось само наступление?

Не слишком вдаваясь в детали, заметим для начала, что оно нача­лось вечером 5 июля.

После полудня председатель со­вета министров Хуан Негрин в со­провождении министра националь­ной обороны Прието и лидера КПИ Долорес Ибаррури объехал на своей машине театр военных действий.

Это была не столько инспек­ционная поездка, сколько послед­нее одобрение, напутствие, послед­няя встреча с теми, кто собирался броситься в пекло боя, из которого многие наверняка не вернутся.

При этом присутствовало нес­колько журналистов.

В лесной зоне к северу от Мадри­да Негрин и Прието выступили перед войсками, устроившими им овацию.

Когда же Долорес Ибаррури, вся в черном, в свою очередь взяла слово и зазвучал ее гортан­ный, одновременно вибрирующий и хрипловатый голос, то вдруг по­казалось, будто заклинания возно­сятся от пламенеющих сосен к небу.

Я нигде не нашел следов этой ре­чи, но сами по себе слова значили мало. Слушателей заражал этот за­ряд надежды, который они излуча­ли и который доходил до сердца каждого.

Через несколько часов, когда на небе, уже усеянном звездами, еще догорала вечерняя заря, началось сражение.

10-я бригада 46-й дивизии (одной из трех, составляющих манев­ренный корпус), не возбуждая тре­воги, просочилась по оврагу за ли­нию фронта противника и двину­лась в направлении Кихорны и Вильянуэва — де-ла-Каньяды.

Через два часа, когда спустилась ночь, другая бригада 46-й дивизии повторила тот же маневр.

Еще до рассвета 6 июля 11 -я ди­визия направилась к Брунете и к утру овладела им.

План сражения предусматривал ограничиться охватом Брунете, ес­ли будет оказано хоть малейшее сопротивление, и продолжить на­ступление в направлении Вильявисьосы.

Короче говоря, вразрез с класси­ческой военной традицией V корпу­су было предписано оставлять за собой очаги сопротивления, кото­рые могли бы в известный момент нанести сокрушительный удар.

XVIII корпус, напротив, должен был двигаться на Боадилью, по­давляя попадавшиеся ему очаги сопротивления.

Эти два противоречащих друг другу типа наступательных дей­ствий затормозили выполнение об­щего плана операции.

Поскольку 3-й дивизии XVIII корпуса был запрещен охват Вилья­нуэва-де-ла-Каньяды, ей пришлось, чтобы овладеть этим пунктом, ввести в действие артиллерию и танки.

_________

58

Вильянуэва-де-ла-Каньяду уда­лось захватить лишь к вечеру 6 ию­ля, задержав на несколько часов запланированное общее наступление.

Еще до начала следующего дня командиры корпусов получили строгий приказ: ни в коем случае не допустить, чтобы наступление, задуманное как широкий стратеги­ческий маневр, свелось к тактиче­ским боям за опорные пункты.

С другой стороны, началось на­ступление на вспомогательном на­правлении с целью прорыва фронта неприятеля к югу от столицы.

Второй корпус, на который было возложено выполнение этой зада­чи, выступил к югу от Мадрида и к полудню 6 июля, углубившись, до­стиг Толедского шоссе.

Однако к концу дня в передовых частях республиканцев из-за опоз­дания второго эшелона войск нача­лась паника; в результате эти части отступили, сведя на нет первона­чальный успех, доставшийся столь дорогой ценой.

Это непредвиденное отступление имело пагубные последствия.

Поскольку эффект внезапности был быстро утрачен, II корпус так и не смог возобновить наступление из-за характера местности и непре­кращающегося перекрестного огня противника.

И сразу же мощь, размах и глубина наступления на вспомога­тельном направлении утратили свою эффективность.

Что же происходило в это время на главном направлении? Темп на­ступления замедлился в результате образования двух очагов вражеско­го сопротивления.

Одного — в деревне Кихорна.

Другого — в поселке Вильянуэва-дель-Пардильо.

Хотя дивизии авангарда манев­ренного корпуса форсировали Гва­дарраму и продвинулись к городам Романильос и Вильявисьоса, их ко­мандиры, обеспокоенные сопроти­влением, встреченным у Кихорны и Вильянуэва-дель-Пардильо, выде­лили часть сил для овладения эти­ми пунктами.

А это шло вразрез с полученны­ми инструкциями, предписывавши­ми, во всяком случае, V армейско­му корпусу, не задерживаться на возникающих очагах сопротивле­ния.

На четвертый день кровопро­литных боев, в которые были бро­шены все средства воздействия, на­чиная с танков и кончая кавале­рией, Кихорна пала.

В результате республиканцы по­несли большие потери, а общее на­ступление задержалось на сутки.

Вильянуэва-дель-Пардильо пала на пятый день.

И опять, решая второстепенную задачу в ущерб главной, республи­канцы потеряли 24 часа, что сказа­лось пагубным образом на даль­нейшем развитии операции.

Спешно передислоцировав вой­ска Северного фронта в район Центра, мятежники сосредоточили их на Навалагамельском направле­нии, откуда начали предпринимать мощные контратаки против право­го фланга республиканской армии.

Поддерживаемые непрерывными и массированными ударами с воз­духа, эти контратаки все учаща­лись и буквально косили ряды рес­публиканцев, прижатых к земле.

С конца шестого дня республи­канцами, если снова воспользо­ваться словами Висенте Рохо, ста­ло овладевать ощущение «превос­ходства противника и своей неспо­собности к наступлению», посколь­ку к мятежникам каждый час прибывали новые, все более многочис­ленные людские подкрепления и техника.

На седьмой день наступление ре­спубликанцев было приостановле­но.

Ситуация менялась с такой быст­ротой, что продвигаться вперед от­ныне стало рискованным и даже просто невозможным.

Рохо рассказывает:

«Отныне стало ясно, что мы ока­зались в худшем положении. Что касается авиации, это было очевид­но, ибо самолеты противника, пре­восходившие наши как в численно­сти, так и по боевым качествам, господствовали в воздухе над всей зоной боевых действий, которую они днем и ночью бомбардировали и обстреливали из пулеметов. Еще более разительным было превос­ходство в численности наземных войск. Согласно полученным нами сведениям, враг, сосредоточив на нашем правом фланге свои войска, мог (в случае если наши части у Вальдеморильо дрогнут) уничто­жить весь созданный нами новый фронт, поскольку брешь, проде­ланная во фронте мятежников, со­ставляла всего лишь двенадцать километров».

Далее Рохо добавляет: «К счастью, благодаря принятым на­ми мерам контратаки противника были отбиты. Наш фронт как по реке Пералес, так и на левом флан­ге держался стойко. Однако на цен­тральном участке, куда был на­правлен главный удар врага, на­ши части не выдержали, и после трехдневных боев, на 19-й день по­сле начала наступления, мы оставили Брунете».

В этот день, 24 июля, отме­ченный апогеем вражеских контр­атак, когда пришлось сменить на передовой несколько измотанных республиканских дивизий, итало-германская авиация действовала с такой неистовой силой, что в двух местах возникли очаги паники: один — на предмостном укреплении у реки Гвадаррама; другой — в Бру­нете.

Не дождавшись, когда прибыв­шие подкрепления займут пере­довые позиции, войска республиканцев

59

в беспорядке отступили.

Однако через несколько часов не­посредственная опасность была устранена благодаря мужеству не­которых частей, выстоявших под ураганным огнем авиации против­ника, а также действиям ударных групп, задачей которых было с ору­жием в руках воспрепятствовать бегству дезертиров.

Итогом битвы за Брунете, завер­шившейся в последнюю неделю июля, явилось установление новой линии фронта на рубеже Вильянуэва-дель-Пардильо — Кихорна — Вальдеморильо — линии фронта, уже не менявшейся вплоть до кон­ца войны, то есть до весны 1939 года.
Развал Северного фронта
Республиканское наступление на Сарагосу не достигает своей цели
Республиканскому наступлению на Сарагосу, задуманному и пред­принятому с целью предотвратить падение Астурии или хотя бы от­срочить его, предшествовал рос­пуск Арагонского совета, органа, в котором всецело господствовали анархо-синдикалисты и который представлял собой своего рода го­сударство в государстве. Благода­ря этому совету анархо-синдика­листы проводили свои либертарные эксперименты, доводя до отчаяния десятки тысяч крестьян и настраивая их тем самым против республики, находившейся в со­стоянии войны.

Получив от министра нацио­нальной обороны Индалесио Прието приказ низложить всех руково­дителей этого регионального орга­на без пролития крови, но быстро, не давая им опомниться, 11-я диви­зия под командованием Энрике Листера заняла город Каспе и ми­гом сместила анархистских руково­дителей, поставив на их место представителей центрального пра­вительства.

Разгону Арагонского совета со­путствовали еще два мероприятия.

Прежде всего была расформиро­вана поумовская 29-я дивизия, не­которые части которой во время майского путча в Каталонии со­бирались организовать «марш на Барселону», который, если бы его не удалось вовремя остановить, привел бы в конечном счете к ого­лению фронта и даже к его про­рыву.

Кроме того, была проведена ре­организация Восточного фронта под руководством полковника Кордона (впоследствии генерал), занявшего пост начальника штаба всех войск Каталонии и Арагона.

Наступление на Сарагосу, заду­манное и предпринятое для того, чтобы задержать, насколько воз­можно, развал Северного фронта, усилившийся после падения Бильбао и отступления к Сантандеру, явилось мощным фронтальным ударом по франкистским боевым порядкам, защищавшим подступы к столице Арагона.

Неофранкистский военный исто­рик Рамон Салас Ларрасабаль, высказывания которого о тех или иных этапах испанского конфликта мы уже неоднократно цитировали, считает, что «...из всех крупных сражений войны это [наступление на Сарагосу — Ж. С] отличалось значительным превосходством в силах и наибольшим обеспече­нием».

Так же как под Брунете, респуб­ликанцы собрали для этого сраже­ния значительные ударные силы, отданные на этот раз под командо­вание генерала Посаса (который командовал войсками армии Цен­тра во время битвы за Мадрид). С этой целью были сконцентриро­ваны крупные людские и мате­риальные ресурсы.

Что касается людских ресурсов, то они насчитывали 10 дивизий (две из них были в основном уком­плектованы бойцами интернацио­нальных бригад), кроме того, одну кавалерийскую и одну танковую бригады, что в общей сложности составило около 80 тысяч человек.

Цифра эта возрастала по мере развертывания сражения, однако никогда она не достигала 125 ты­сяч — цифры, приводимой многими неофранкистскими историками.

Что касается различной боевой техники — танков, бронированных машин, артиллерии, авиации, — на которую опирались эти войска, то она была более многочисленной, чем в сражении под Брунете.

Вначале республиканцы облада­ли несомненным преимуществом над мятежниками. Это преимуще­ство было еще большим в силу то­го, что общий план операции был лучше задуман и лучше привязан к условиям местности, чем это бы­ло сделано во время битвы под Бру­нете.

Лучше задуман потому, что, со­гласно плану операции, атакующие силы имели своей целью овладение очень крупным городом Сараго­сой, очертания которого можно было отчетливо разглядеть в би­нокль с передовых позиций респуб­ликанских войск, тогда как Брунете был всего лишь деревней с тысячей жителей и представлял собой раз­вилку дорог. (Эти авангарды нахо­дились так близко от Сарагосы, что было решено выделить группу в 60 добровольцев, с тем чтобы тайно проникнуть в город и захва­тить мосты.)

Лучше привязан к местности, по­скольку тут и там имелось мно­жество разрывов, сквозь которые республиканский маневренный кор­пус мог вклиниться на значитель­ную глубину в расположение про­тивника и, не задерживаясь на ликвидации очагов сопротивления, стремительно атаковать Сарагосу с севера и с юга.

Однако республиканцы не суме­ли воспользоваться ни одним, ни другим из этих козырей, и насту­пление на Сарагосу вошло в исто­рию как победоносная битва за Бельчите.

Что это значит?

Буквально следующее: вместо того, чтобы овладеть столицей провинции Арагон, даже вместо того, чтобы серьезно угрожать ей, республиканцы после особенно ожесточенных боев овладели не­большим местечком Бельчите.

61

Не сумев выполнить намеченно­го маневра в намеченные сроки, они предпочли основной цели цель второстепенную, превратив это крупное наступление в незначи­тельную победу.

Будучи участником этой крупной операции, я могу свидетельство­вать — и многочисленные анализы этой тяжелой, очень тяжелой бит­вы лета 1937 года подтверждают мои слова, — что ее первые часы были тем не менее если не триумфальными, то по крайней мере многообещающими.

На заре 24 августа, в один из тех засушливых и знойных дней, ко­торые превращают эту часть Ара­гона в котел ведьм, республиканские части, сосредоточенные север­нее и южнее Эбро, устремились к своей цели в порыве, окрыляю­щим любые надежды.

К северу от Эбро 27-я дивизия смяла все вражеские позиции и до полудня вышла к населенному пункту Суэра, в то время как про­движение 45-й дивизии затормози­лось, поскольку она задержалась на осаде деревни Вильянуэва-дель-Гальего.

Южнее Эбро V армейский кор­пус (тот самый, который под ко­мандованием Модесто являлся ма­невренным корпусом в сражении под Брунете) проделал широкую брешь между Кинто и Бельчите в группировке войск противника.

На том же самом участке в 10 ча­сов утра Кинто был полностью от­резан от Сарагосы.

В центре фронта наступления 11-я моторизованная дивизия под командованием Листера очень бы­стро продвигалась вперед. Затем, опасаясь отрыва от своих тылов, она позволила вовлечь себя в лик­видацию нескольких очагов сопро­тивления. Вместо стремительного наступления на Сарагосу она отло­жила на завтра акцию, которая от­ныне не была больше оригинально задуманной молниеносной опера­цией.

Впоследствии Висенте Рохо сле­дующим образом проанализирует эту ошибку:

«Получив подкрепление, дивизия направилась к Медиане с целью со­вершить охват других очагов со­противления, но остановилась не столько из-за сопротивления про­тивника, сколько из страха перед открытым пространством. Привыкшие к позиционной войне, к борьбе с противником, закрепив­шимся на территории, наши ко­мандиры боятся пустого простран­ства, особенно когда пространство, в которое им предстоит углубить­ся, превосходит их боевые возмож­ности».

И делает горький, но справед­ливый вывод: «Одним словом, мы умеем вести позиционные бои, но не умеем маневрировать».

В этот первый день XII армей­ский корпус (и в частности, 25-я ди­визия) двинулся в северном направ­лении. Но и он вместо того, чтобы продвигаться дальше, повернул к крупному местечку Бельчите, в 40 километрах от Сарагосы, обошел его и атаковал с тыла систему обо­роны противника, забыв, однако, о своей главной задаче.

25 августа продвижение мотори­зованных частей на Сарагосу, не состоявшееся накануне, не было возобновлено, потому что 11-я ди­визия в свою очередь задумала овладеть деревней Фуэнтес-де-Эбро, что являлось второстепен­ной задачей.

26 августа внимание республи­канских соединений, ведших бои к югу от Эбро, сосредоточилось на окружении Кинто и Бельчите, где рекете, фалангисты и новобранцы приготовились к трудной недель­ной осаде, в ходе которой их рубежи обороны могли неоднократно переходить из рук в руки.

В этот день второстепенное окончательно превратилось в глав­ное. Маневр и движение войск бы­ли забыты, предпочтение было от­дано войне позиционной.

27 августа наступление на Сара­госу потеряло смысл, поскольку осажденным были посланы под­крепления, которые отныне сдела­ли невозможным внезапный удар на столицу Арагона. С этого мо­мента сражение изменило свой ха­рактер.

Разумеется, Бельчите пал. И рес­публиканцы заняли территорию около тысячи квадратных километ­ров, где находился ряд немало­важных объектов.

Но первоначальный наступа­тельный порыв, благодаря которо­му предполагалось если не захва­тить Сарагосу, то по крайней мере создать угрозу городу, перерезав линии его коммуникаций, уже ис­тощился.

Тем более что части, действовав­шие севернее Эбро, особенно те, которые взяли без боя Суэру, слег­ка опьяненные своим первоначальным

62

успехом, замедлили темп атак и, утратив свой наступа­тельный дух, позволили получив­шему поддержку врагу перехватить инициативу и отбросить их за реч­ку Гальего (приток Эбро), которую они уже форсировали.

Поскольку главного ожидаемого результата достигнуть не удалось, ему не оставалось ничего другого, как постараться извлечь новое так­тическое превосходство, чтобы оказать посильную помощь и за­держать, насколько возможно, кру­шение того, что осталось от Север­ного фронта, то есть Астурии.

С этой целью был задуман особый маневр, дабы создать угро­зу противнику на молинском и



Перед вступлением франкистских войск в Сантандер их авиация разрушила город.

63

монреальском направлениях. В нем должны были участвовать войска Леванта, а также Центрального и Восточного фронтов.

С этого момента сражение под Бельчите могло развиваться лишь в сторону стабилизации сарагосского фронта.

Одним словом, какие уроки мож­но было извлечь из этого сраже­ния?

Если наступление 24 августа не достигло своей главной стратеги­ческой цели, состоявшей в том, чтобы нанести мощный удар, ко­торый создал бы угрозу Сарагосе и вынудил врага снять значительное количество войск и техники с Астурийского фронта, то произошло это по двум причинам.

Во-первых, командиры раз­личных наступающих дивизий не сумели извлечь преимущества из мощного первоначального удара. Из страха оказаться отрезанными от своих тылов они поджидали от­стающие части и подразделения, а после этого, вместо того чтобы как можно быстрее возобновить дви­жение к Сарагосе, они не смогли устоять перед соблазном ликвиди­ровать различные очаги сопротив­ления.

Поступив таким образом, они продемонстрировали, что еще не готовы вести маневренную войну и что позиционная война, какой бы кровопролитной она ни была, устраивает их больше, чем война маневренная.

Во-вторых, противник, осознав на четвертый день наступления, что оно изменило свой характер, и не подумал оголять Северный фронт и бросил на произвол судьбы свои войска, окруженные в районе Бельчите.

Со своим высокомерным презре­нием к жизни других людей, но также — почему бы нам этого не признать? — с ясным пониманием того, что является для него главным, «генералиссимус» Фран­ко изложил своему историографу Мануэлю Аснару соображения, ко­торые приводятся в третьем томе «Военной истории Испанской вой­ны»:

«Пусть те, кто сражается в Ара­гоне, продолжают сопротивле­ние!.. Я не намерен ни останавли­вать, ни ослаблять в чем бы то ни было операций на Севере, потому что именно там окончательно ре­шится судьба всей войны».
Падение Астурии
Битва за Астурию — этот решаю­щий этап войны на Севере — не бы­ла для франкистов, как в случае с провинцией Сантандер, военной прогулкой.

Она продолжалась с 1 сентября по 21 октября 1937 года.

На первых порах после потери всей провинции Сантандер астурийцы не были лишены средств обороны.

Поскольку все мужское населе­ние, способное носить оружие, бы­ло мобилизовано, они располагали армией численностью примерно 80 тысяч человек.

Вооружение, которым они рас­полагали, в круглых цифрах со­ставляло: винтовок — 45 тысяч, руч­ных пулеметов — 150, станковых пулеметов — 372, минометов — 200, самолетов — 60 и орудий всех калибров — 200. Это было не так уж мало.

Однако эти войска, которыми командовал полковник Прада, не представляли собой сплоченной боевой силы, полностью укомплек­тованной надежным офицерским составом.

Если металлурги и горняки — кос­тяк рабочего класса Астурии — бы­ли полны решимости сражаться до конца, то иначе обстояло дело с но­вобранцами, деморализованными падением Баскского и Сантандерского фронтов.

Более того, некоторые кадровые офицеры, до сих пор не проявляв­шие враждебного отношения к на­родной революции, готовы были перейти на сторону мятежников.

Франкистские войска, которыми командовал генерал Давила, на­считывавшие более 110 тысяч чело­век, были переформированы в Се­верную армию.

Находившиеся в их числе наваррские части, специально обу­ченные действиям в горной местно­сти, готовились взять штурмом Астурийский горный массив с его обрывистыми склонами, мини­мальная высота которого соста­вляла 800 метров.

Франкисты располагали много­численным вооружением большой огневой мощи. Они использовали огромную ударную силу своей авиации, которая позволяла им с апреля месяца, то есть с начала кампании, непрерывно бомбить силами 150-200 самолетов линию фронта и коммуникации республи­канцев на Севере.

Генерал Давила поставил своей первоочередной задачей изолиро­вать горняцкий район, прекрасно понимая, что до тех пор, пока этот район обороны не будет уничто­жен, он будет оставаться серьезной угрозой для его войск.

Задача была выполнена, но доро­гой ценой. В противоположность тому, что имело место в провинции Сантандер, здесь сопротивление было упорным, ожесточенным и кровопролитным.

64

В своей монографии «Конец Се­верного фронта» франкистский полковник Мартинес Банде по это­му поводу писал: «Были моменты, когда казалось, что это ожесточен­ное сопротивление противника и связанные с ним боевые действия не кончатся никогда. Зима в тот год наступила в Астурии рано, на­чались ливневые дожди. Наконец 11 и 12 октября нам удалось про­рвать главный рубеж обороны про­тивника по реке Селья... С 11 по 16 октября моральный дух противни­ка был сломлен, и мы смогли во­спользоваться плодами полутора месяцев упорных усилий и тяжелых боев...»

Держась днем вне территори­альных вод Испании, эти суда, так же как и английские военные кора­бли (прорвавшие морскую блока­ду, установленную франкистским военным флотом), как только на­ступала ночь, торопились, идя на всех парах, преодолеть 20 морских миль, отделявших их от порта Хихон, откуда они, когда не было бомбежки, вывозили беженцев во французские порты на Атлантиче­ском побережье, чаще всего в Сен-Назер.

16 октября общая ситуация на­столько ухудшилась, что полков­ник Прада, командовавший с 1 сен­тября Астурийским фронтом, на­правил министру обороны Индалесио Прието шифрованную теле­грамму следующего содержания:

«Развал тыла усиливается. Пред­седатель народного трибунала, представитель центрального пра­вительства и сто других офи­циальных лиц вчера вечером бежа­ли».

На следующий день ввиду пани­ки, которая парализовала один за другим все рычаги административ­ной машины, было созвано пленар­ное заседание Суверенного совета — органа, координировавшего воен­ную и гражданскую деятельность в Астурии.

На заседании, проходившем под председательством социалиста Белармино Томаса и в присутствии полковника Прады и делегатов НКТ (Сегундо Бланко) и КПИ (Хуан Амбоу), предстояло вырабо­тать линию поведения с учетом то­го факта, что некоторые франкист­ские авангарды находились уже в восьми километрах от Хихона, а отступавшие к городу бойцы до­стигали его совершенно изну­ренные, без обуви и амуниции, на грани полного нервного истоще­ния, сломленные морально.

Белармино Томас, поведение ко­торого в тех обстоятельствах сви­детельствовало о сумбуре, царив­шем в умах, заявил, что, по его мнению, нужно «попытаться спас­ти армию, перебросив ее с по­мощью флота в Центрально-юж­ную зону».

Он информировал своих коллег о тех действиях, которые предпри­нял в этом направлении, связав­шись с министром обороны Индалесио Прието.

Этот проект выглядел в тот момент столь авантюрным, что генеральный штаб и командова­ние флота отвергли его. И было из-за чего, если учесть расстоя­ние, отделяющее военно-морскую базу в Картахене от республикан­ских портов на Астурийском побе­режье!

Никогда не был осуществлен и другой проект, состоявший в пере­броске окруженной армии в один из французских портов Атлантиче­ского побережья, несмотря на со­гласие итальянского генерала Роатты, устное согласие министра иностранных дел Франции Ивона Дельбоса и предоставление двенад­цати транспортных судов, которые предполагалось зафрахтовать для этого случая.

После выступления Белармино Томаса предстояло высказать свое мнение полковнику Праде как ко­мандующему Астурийским фрон­том.

Этот последний высказался за то, чтобы продолжать как можно дольше сопротивление в Хихоне и вдоль всего побережья в надежде, что суда сумеют прорвать мор­скую блокаду, установленную франкистским флотом на всем протяжении территориальных вод.

Коммунист Хуан Амбоу ратовал за ожесточенное сопротивление с использованием всех имеющихся в наличии средств.

В действительности как проекты Белармино Томаса, так и проекты Хуана Амбоу и полковника Прады относились в тот момент к области иллюзий.

Печальная реальность заключа­лась в том, что в итоге шести не­дель жестоких боев республикан­ская армия находилась на пределе своих возможностей к сопротивле­нию.

Две крупные группировки фран­кистской армии Севера, направляв­шиеся к Хихону, действительно не замедлили встретиться.

Двадцать первого октября город Хихон, отданный во власть «пятой колонны», которая начала действо­вать, овладев общественными зда­ниями и радиостанцией, за не­сколько часов оказался в руках прибывших на помощь войск мя­тежников.

Накануне, то есть 20 октября, Бе­лармино Томас вызвал полковника Праду, чтобы, с одной стороны, объявить ему о том, что Суве­ренный совет готовится покинуть Хихон на самолете, а с другой — по­ручить ему позаботиться о даль­нейшем сопротивлении.

На что последний резко возра­зил, что в создавшейся ситуации он

65

отклоняет это предложение и тоже уезжает. Что он и сделал, сев на борт миноносца № 3, направляв­шегося в Бордо.

Все наличные плавучие средства были реквизированы; переполнен­ные солдатами, офицерами, граж­данскими лицами, они служили своего рода перевалочным средст­вом до границ территориальных вод, где курсировали английские и французские суда, которые брали на борт людей, чтобы спасти их от расправы.

Сколько беженцев смогли они таким образом вывезти в море? Восемь тысяч? Десять тысяч? Две­надцать тысяч? Никто не смог бы с точностью ответить на этот во­прос. Однако несомненно, что их число доходило до нескольких ты­сяч.

Потеря Хихона была последним актом сражения, которое разверну­лось в начале апреля в Стране Бас­ков. Оно завершилось окончатель­ным развалом Северного фронта и дало мятежникам ряд преиму­ществ.

Под их контроль перешла терри­тория более чем в 20 тысяч квад­ратных километров с двухмил­лионным населением.

Франкистская армия, которая более семи месяцев вела это сраже­ние, в связи с ликвидацией данного театра военных действий внезапно оказалась свободной, так же как флот и авиация.

Что касается республиканцев, то они потеряли почти все свое воору­жение, сосредоточенное на трех се­верных участках фронта (100 тысяч винтовок, 400 орудий, 200 самоле­тов, тысячи автоматов), и около 150 тысяч человек (пленными, ра­неными и убитыми).

Но это событие имело и более серьезные последствия.

Падение Северного фронта озна­чало для республиканцев потерю богатых горнорудных, промыш­ленных и сельскохозяйственных ре­сурсов и морских портов, которые отныне много значили в соотно­шении сил между двумя Испаниями.

Если до потери Севера республи­канцы контролировали 71, 90% угольной и металлургической про­мышленности всей Испании, то те­перь в их руках осталось лишь 35, 40%.

И наконец, в международном плане это крупное поражение рес­публиканцев побудило страны «оси» усилить военную помощь мятежникам.

С другой стороны, с ноября 1937 года оно повлечет за собой усугу­бление так называемой политики «умиротворения», проводимой Ве­ликобританией. Так Форин оффис полуофициально признал фран­кистский режим, направив 16 нояб­ря в Бургос Роберта Ходжсона в качестве «торгового агента»; в то же время герцог Альба становится официальным эмиссаром Франко в Лондоне.

Совокупность всех этих факто­ров могла иметь катастрофические последствия для внутреннего по­ложения в республиканском ла­гере.

Министр обороны Индалесио Прието, потерявший свой опти­мизм после битвы за Брунете, хо­тел подать в отставку и тем самым выйти из игры.

Доктор Негрин этой отставки не принял, так как он не разделял точ­ки зрения своего коллеги по партии относительно возможностей, ко­торыми располагала еще Испан­ская республика для того, чтобы оспаривать конечную победу у мя­тежников и их союзников — держав «оси».

Перед лицом бедствия он про­явил мужество и энергию.

Конечно, республика проиграла важное сражение, но в соответ­ствии со знаменитой формулой еще не проиграла войны.

Она не замедлила доказать это, развернув вскоре после тяжелых летних боев крупное наступление на Теруэль.