Кризис в республиканском лагере

— Прекратите говорить об этом. Это запрещенные темы.

Пораженный неуместностью это­го приказания, не сразу поняв, что оно исходит от поста подслуши­вания, Асанья продолжал саркасти­чески:

— Запрещенные? Кем?

Посторонний голос, дерзость ко­торого не ведала предела, сухо возразил:

— Мной.

— Знаю, — проворчал голос — Именно вам-то и следовало бы действовать с наибольшей ответ­ственностью.

На этом разговор был прерван.

Данный инцидент, о котором Мануэль Бенавидес рассказал в своей книге «Война и Революция в Каталонии», будет иметь важные последствия.

Возмущенный словесным оскор­блением, которому он подвергся при исполнении своих служебных обязанностей, Асанья на следую­щее утро известил Генералидад Каталонии об этом недопустимом со всех точек зрения происшествии.

И он потребовал санкций.

Созванные на пленарное заседа­ние члены автономного правитель­ства обсуждали проблему в бурной обстановке.

В то время как каталонские ми­нистры-националисты и социа­листы, вошедшие в Объединенную социалистическую партию Катало­нии (ОСПК), ратовали за то, чтобы контроль за телефонными разгово­рами был передан правительству, надеясь таким образом избавиться от самоуправства анархо-синдикалистских профсоюзов, захватив­ших телефонную станцию с мо­мента июльского военного мяте­жа, министры-анархо-синдикалис­ты отказывались лишить НКТ этой непомерной привилегии, которой она пользовалась безраздельно.

Страсти накалились, только го­лосование могло положить конец дебатам.

И оно состоялось.

Министры-анархо-синдикалисты остались в меньшинстве, а прави­тельство Генералидада приняло решение занять на следующий день Центральную телефонную стан­цию, с которой «посторонний го­лос» попросил президента респуб­лики замолчать.

С этой станции прослушивались не только телефонные разговоры президента, но и переговоры цен­трального правительства с его дип­ломатическими представитель­ствами за границей, разговоры чле­нов Генералидада и организаций Народного фронта...

Была сделана безуспешная попытка разрешить конфликт на уровне автономного правитель­ства, собравшегося на пленарное заседание. Это заседание, продол­жавшееся до трех часов утра, про­ходило в здании Генералидада под председательством Луиса Компаниса, срочно прилетевшего из Бенидорма, где он совещался с пред­седателем совета министров Ларго Кабальеро.

Ранним утром во вторник 4 мая по всему городу раздавались ру­жейные выстрелы и пулеметные очереди. Грохотала пушка. Вос­ставшие перешли в атаку.

Их целью было захватить здание Генералидада, резиденцию авто­номного правительства, располо­женную в старой части Барселоны.

Но нужно было еще овладеть подступами к ней.

От Паралело до виа Лаэтана и повсюду вдоль бульваров развер­нулись кровопролитные бои.

Силы, брошенные против пут­чистов, в конечном счете смо­гли отстоять как Генералидад, так и Каталонскую площадь.

В тот же день, несмотря на оппо­зицию министров-анархо-синдика­листов, автономное правительство распространило коммюнике, в ко­тором ясно выражалось желание правительства покончить с путчем.

Президент Компанис принял участие в составлении этого ком­мюнике, но вечером, войдя в сговор

28

с руководителями ФАИ, таки­ми, как Абад де Сантильян, ко­торые, осознав неудачу вооружен­ного путча, предложили просто вернуться к существовавшему прежде положению, как если бы они не поднимали мятеж, он отсту­пил. (Это было равносильно тому, чтобы все простить и вернуть анар­хо-синдикалистам всю полноту тайной власти, которую они себе присвоили.)

Глава правительства Народного фронта спешно отправил в Барсе­лону правительственную делега­цию, в составе двух министров-анархистов — Гарсии Оливера и Федерики Монтсени, — а также пред­ставителя НКТ Мариано Васкеса и представителя ВСТ Эрнандеса Санкахо (члена социалистической партии).

Прибыв в столицу Каталонии, правительственные делегаты от­правились в Генералидад...

И к большому удивлению ката­лонских министров-националистов и министров-социалистов, они предложили, чтобы правительство «умиротворения», состоящее толь­ко из представителей НКТ и ВСТ, заменило коалиционное правительство.

Министры-националисты заяви­ли протест.

Министры-социалисты тоже.

Ни те, ни другие не были гото­вы к тому, чтобы сделать себе ха­ракири.

Неожиданно ситуация проясни­лась.

Одно из двух: либо Ларго Ка­бальеро допустит, чтобы Барсело­на стала очагом гражданской вой­ны внутри республиканского лаге­ря и даст возможность Франко вос­пользоваться этим, либо он примет меры для восстановления обще­ственного порядка, в которых ощу­щалась настоятельная необходи­мость.

После некоторой нерешительно­сти председатель совета министров избрал второе решение.

Он послал в Барселону колонну штурмовой гвардии (4 тысячи че­ловек).

Отправившись из Валенсии, эти части добрались до столицы Ката­лонии, после того как они подави­ли очаги мятежа в Таррагоне и Реусе.

Со своей стороны оба министра-анархо-синдикалиста (быстро из­менив свой курс) обратились с при­зывами, чтобы унять воин­ственный пыл путчистов.

Гарсиа Оливер, выступая перед микрофоном, установленным в по­мещении Генералидада, призвал путчистов «больше не предаваться культу мертвых».

«Пусть опьянение смертью, — вос­кликнул он, — пусть воспоминание о ваших братьях, павших в бою, не помешают вам в этот момент по­нять, что надо прекратить огонь».

И добавил: «Все, кто отдал свою жизнь, — мои братья. Я склоняюсь перед ними и обнимаю их всех».

Анархо-синдикалисты, вовле­ченные в вооруженное восстание, отнюдь не все разделяли это мне­ние.

Позднее один из них. Пейратс. для которого не были кумиром ни Гарсиа Оливер, ни Федерика Монтсени, написал в своей кни­ге «Анархисты в испанском по­литическом кризисе»: «Добрые ус­луги некоторых министров и па­тетические призывы «прекратить огонь» восторжествовали в реши­тельный момент и привели к пере­мирию на условиях, явно вы­годных врагам народа».

Кое-кто спросит, почему ни Лар­го Кабальеро, ни анархисты не от­стаивали своих исходных позиций.

Причина, по-видимому, в том, что образование «профсоюзного правительства», именуемого пра­вительством «умиротворения», за которое ратовал Кабальеро, и уста­новка на путч, которой придер­живались НКТ-ФАИ, не имели, как мы увидим далее, никакого будущего.

Глава правительства и неко­торые руководители анархо-син­дикалистов, отдавая себе в этом отчет, высказывались один — за восстановление революционного порядка, другие — за прекращение боев.

Но порядок нельзя восстановить в один миг.

В среду 5 мая Барселона, парали­зованная боями и всеобщей заба­стовкой, организованной анархо-синдикалистами и ПОУМ, оста­лась без транспорта и без газет.

Хотя путч и не распространил­ся дальше, однако «прекращение огня» существовало пока только в теории, так разбушевались страсти с обеих сторон.

Бронированные машины путчи­стов были подтянуты к бульва­рам, чтобы попытаться поддер­жать тех, кто стремился овладеть Центральным комитетом ОСПК на Каталонской площади. Со сто­роны бульваров непрерывно стре­ляли.

Вместо того чтобы осаждать официальные здания автономно­го правительства, отныне защи­щаемые, путчисты начали сводить счеты со своими противниками по политическим партиям и профсою­зам, нападая на их помещения, обстреливая их автомашины.

Именно так погиб генеральный секретарь ВСТ Каталонии Антонио Сесе (один из руководителей ОСПК), когда он направлялся в машине к Генералидаду, где долж­на была состояться передача полномочий

29

новому, только что сформированному автономному прави­тельству, в которое он вошел.

Итальянский анархист Камилло Бернери, известный своими теоре­тическими трудами, был убит. Один из братьев Аскасо, знаме­нитый лидер ФАИ, погиб на барри­кадах.

5 мая, в конце дня, центральное правительство взяло на себя функ­ции Генералидада в области ох­раны общественного порядка и го­сударственной безопасности.

Отныне забота о государствен­ной безопасности была поручена военному округу, которым коман­довал генерал Посас, руководив­ший боевыми операциями на Цен­тральном фронте во время битвы за Мадрид.

По радио были переданы новые призывы, подписанные на этот раз ответственными представителями НКТ и ВСТ, в которых говорилось, что «конфликт, создавший ненор­мальную и пагубную для дела про­летариата ситуацию, был удовлетворительным образом разрешен представителями антифашистских партий и организаций, собравши­мися во дворце Генералидада». В этих обращениях содержались тре­бования «ко всем членам [проф­союзов] возобновить их обычную деятельность», подчеркивалось, что «упорствовать в продолжении забастовки во время антифашист­ской войны равносильно сотрудни­честву с врагом и ослаблению своих собственных сил»; они при­зывали всех «наших товарищей из ВСТ и НКТ вернуться на свои ра­бочие места».

В этот вечер несколько батальо­нов 46-й дивизии (созданной из от­рядов милиции анархо-синдикали­стов) и 29-й дивизии (созданной из отрядов милиции, находившихся под контролем ПОУМ), которые покинули свои позиции на фронте и двинулись на Барселону, чтобы оказать вооруженную поддержку путчистам, повернули обратно благодаря вмешательству руковод­ства НКТ и истребителям, выс­ланным им навстречу, с тем чтобы дать понять, что дорога на столицу Каталонии для них закрыта.

В четверг 6 мая работа нигде не возобновилась, несмотря на при­казы, отданные накануне обоими центральными профсоюзными объединениями, подписавшими совместное обращение.

Более того, поздним утром во­зобновились стычки, которые, од­нако, не достигли прежнего накала.

Это было делом рук неприми­римых, в особенности воору­женных групп ПОУМ, которые, видя, как рушится их мечта захвата власти активным меньшинством, стремились увековечить хаос и полный паралич, в котором пре­бывала Барселона.

Во второй половине дня прези­дент Компанис обратился по радио к населению с призывом «соблю­дать спокойствие».

Со своей стороны ВСТ созвал за­седание Исполнительного комите­та с целью избрания нового гене­рального секретаря — Хосе дель Баррио — вместо Антонио Сесе, убитого накануне путчистами, ког­да он направлялся в Генералидад. Другой целью созыва комитета было исключение руководителей ПОУМ, отказавшихся как сложить оружие, так и примкнуть к Генералидаду.

В конце дня два миноносца рес­публиканцев — «Лепанто» и «Санчес Баркаистеги», — пришедшие из Кар­тахены, бросили якорь в порту Барселоны, готовые, если в том по­явится необходимость, открыть по путчистам огонь изо всех своих орудий.

В 23 часа радио Барселоны пере­дало по-каталонски и по-испански новое важное сообщение: печально известные «контрольные патрули», которые с августа 1936 года не пре­кращали диктовать свою волю в сфере общественного порядка, от­ныне «в целях обеспечения победы в антифашистской борьбе» призна­ли власть правительства Генерали­дада и делегата центрального пра­вительства.

Это признание, с одной стороны, возвещало о спаде вооруженного выступления и конце стычек, а с другой — предвещало роспуск «кон­трольных патрулей», рожденных июльским вооруженным мятежом и создававших атмосферу неуве­ренности и произвола, чрезвычай­но пагубную для самого дела на­родной революции в силу того, что их члены своими репрессиями на­страивали против республики со­циальные слои, принадлежащие к мелкой городской буржуазии, ко­торая приняла новый порядок ве­щей во имя автономии и антифа­шизма.

В пятницу 7 мая, начиная с пер­вой утренней передачи радио Бар­селоны, НКТ, обращаясь к своим членам, попросила их «покинуть баррикады», «избегать репрессий» и «вернуться к нормальной жизни».

В этот день на бульварах появи­лись прохожие, открылись рынки, наземный транспорт обеспечил со­общение повсюду, где это было возможно, так как баррикады еще мешали движению на некоторых улицах.

Промышленная и коммерческая деятельность, а также работа об­щественных служб еще не стабили­зировались.

Начался сбор оружия и боепри­пасов, брошенных вернувшимися к своим очагам путчистами.

Но некоторая напряженность еще оставалась, то тут, то там еще раздавались ружейные выстрелы.

Об этом же свидетельствовало и покушение на министра-анархиста центрального правительства Федерику

30

Монтсени и генерального се­кретаря Национального комитета НКТ Мариано Васкеса, которые, выполнив свою миссию и возвра­щаясь на машине в Валенсию, по­пали под непрерывный ружейный огонь на авеню Диагональ, недале­ко от Педральбес.

В субботу 8 мая орган НКТ «Солидаридад обрера» напечатал крупным шрифтом призыв: «Раз­рушьте баррикады! Бросьте ваше оружие! Все рабочие — на рабо­ту!»

Что касается «Баталья», ежед­невной газеты ПОУМ, не переста­вавшей обличать тех, кто способ­ствовал прекращению боев, расце­нивая это как «измену», то она представила своим читателям про­вал вооруженного путча как «побе­ду», утверждая что «попытка про­вокации [sic!] была пресечена бла­годаря великолепной реакции ра­бочего класса».

Это был всего лишь ловкий ма­невр, так как «рабочий класс» сов­сем ничего не «пресекал», часть ра­бочих, позволивших вовлечь себя в путч, покинула баррикады, авто­номное правительство уступило центральному свои функции по поддержанию общественного по­рядка и безопасности, и так назы­ваемая «победа», превозносимая ПОУМ, в действительности озна­чала самый глубокий кризис, ко­торый когда-либо знала антифа­шистская коалиция со времени июльского мятежа. Не считая тра­гического итога этой недели крово­пролитных боев.

Что до «победы», то невольно задаешься вопросом, кто и что при этом выиграл.

Лагерь республиканцев был бук­вально на грани катастрофы. Мно­гие части анархо-синдикалистов и ПОУМ, находившиеся на Арагон­ском и Каталонском фронтах, со­бирались идти на помощь путчи­стам; следствием этого было бы открытие фронта мятежникам.

Что касается числа жертв, причи­ной которых стала эта так называе­мая «победа», то официально оно достигало 400 убитых и до тысячи раненых. В действительности чис­ло и тех и других было значительно больше — до тысячи убитых и 3 ты­сяч раненых.

Кроме того, последствия этого столкновения должны были па­губным образом сказаться на един­стве республиканского лагеря.

Как же это случилось?
Долгие пути кризиса
Хотя несомненно, что это столк­новение долгие месяцы назревало в силу двойственности власти — двой­ственности, пронизывающей всю политическую, экономическую и социальную жизнь Каталонии, од­нако ни западные руководители, ни мировое общественное мнение ни­как не ожидали майского взрыва.

Тем более они были удивлены.

Внешне общая ситуация в рес­публиканской Испании с момента начала гражданской войны и воен­ной интервенции германского и итальянского фашизма никогда не казалась более благоприятной.

Несмотря на политику «невме­шательства» и блокаду, явившуюся ее следствием, республиканцы в последний момент не только отра­зили наступление на Мадрид на Центральном фронте — наступле­ние, в победоносном исходе которого крупнейшие западные страте­ги и политические деятели с Уинстоном Черчиллем во главе не сомневались, — но и нанесли сокру­шительный удар по итальянским моторизованным дивизиям, ко­торые Франко в конце зимы бросил на штурм столицы, чтобы окру­жить ее с востока.

Вера в возможности республи­канцев в военном плане, вера в то, что они способны противостоять не только одним мятежникам, но и державам «оси» с их экспеди­ционными корпусами (доброволь­ческим корпусом итальянских фа­шистов и легионом «Кондор» Третьего рейха), достигла тогда своего апогея.

Способность Народной армии успешно противостоять войскам «генералиссимуса», сразу же по­дорвала доверие, которое его со­юзники — державы «оси» питали к нему. Те, кто слишком рано кричал о победе, не могли прийти в себя от этого внезапного изменения ситуа­ции.

Однако изнутри все было гораз­до сложнее.

Это было очевидно любому на­блюдателю, знавшему о той напря­женности, которая царила в лагере республиканцев.

Победа под Мадридом, какой бы героической и значительной она ни была, не могла иметь будущего, ес­ли бы отныне вся республиканская зона не стала участвовать в во­енных усилиях, если бы различные районы страны, от Каталонии до Страны Басков, включая Левант и часть Андалусии, не достигли бы того уровня организованности и жертвенности, который был до­стигнут жителями Мадрида.

Однако урок Мадрида не получил

31

должного, быстрого распро­странения.

Именно этим противоречием и был вызван очень серьезный май­ский кризис в Каталонии, эпицент­ром которого стала Барселона.

Этот кризис не упал как гром с ясного неба.

Он подготавливался в течение всей осени и зимы.

Тремя составляющими силами этого кризиса были: анархо-синди­калисты, поумисты (троцкистской ориентации) и каталонские нацио­налисты.

Эти три силы тянули вкривь и вкось главную упряжку — централь­ное правительство, у которого они оспаривали одновременно и руко­водящую роль, и многие инициа­тивы.

Несмотря на участие четырех че­ловек из их национального руко­водства в правительстве Народно­го фронта, сформированном 4 сен­тября 1936 года Ларго Кабальеро (в которое они вошли 2 месяца спу­стя), анархо-синдикалисты факти­чески смотрели на Каталонию как на свою вотчину. Вотчину, укло­няющуюся от политического курса и мероприятий, проводимых цен­тральным правительством.

День за днем пресса анархо-син­дикалистов, начиная с «Солидаридад обрера» и кончая «Ноче», вела непрекращающуюся борьбу про­тив правительства Ларго Кабалье­ро.

Она упрекала его в «измене рево­люции», «реставрации власти бур­жуазии» (!), в то время как оно стремилось ввести некое рацио­нальное начало в ведение войны и добиться от всей республиканской зоны, включая Каталонию, чтобы в рамках новых структур, вы­званных к жизни народной револю­цией, были сосредоточены и ис­пользованы материальные и люд­ские ресурсы, остававшиеся чаще всего в стороне от того эффектив­ного возрождения, пример которо­го явил Мадрид.

Дело в том, что вопреки факти­ческому альянсу, который заклю­чили анархо-синдикалисты как с городской, так и с сельской мелкой буржуазией, заседая вместе с ее представителями в правительстве Ларго Кабальеро, они продолжали действовать так, как если бы Ката­лония и часть Арагона являлись чем-то вроде заповедного поля для осуществления их гегемонии и либертарных экспериментов.

Что касается поумистов, ко­торые заимствовали суть своей по­литической линии в сочинениях Троцкого, хотя и воздерживались следовать его советам, переда­ваемым им через посредников из далекого мексиканского изгнания, то они с осени 1936 года не переста­вали яростно нападать на На­родный фронт, называя его инстру­ментом, предназначенным ни больше, ни меньше, как «восстано­вить власть буржуазии».

По правде говоря, это обвинение было абсурдным и непоследова­тельным, если учесть тот факт, что вплоть до декабря 1936 года ПОУМ располагала одним мини­стерским местом в правительстве Генералидада и что с властью буржуазии как класса было покончено после июльских дней 1936 года, когда волна инкаутаций (попросту говоря, захватов) обрушилась, в особенности в Каталонии, на главные средства производства и обмена.

Поносить, как это делала их га­зета «Баталья», все политические партии, третируя их как «врагов ре­волюции»; проповедовать сверже­ние центрального правительства и правительства Генералидада («Ма­дрид — могила фашизма! Катало­ния — могила правительства!»); противодействовать организации новой (Народной) армии, обвиняя ее в том, что «завтра она станет орудием уничтожения рабочего класса»; ставить себе целью геге­монию, господство над всем рево­люционным процессом, преобра­зовавшим экономические и со­циальные основы жизни в респуб­ликанской зоне, тогда как впервые в своей истории испанские левые, и в особенности рабочий класс, вы­работали общую политическую платформу, — все это было проявле­нием максимализма, который гра­ничил с политической слепотой.

Этот максимализм в немалой степени тормозил военные усилия в Каталонии, в значительной степе­ни лишал их согласованности.

Со своей стороны некоторые ка­талонские националисты, восполь­зовавшись драматической ситуа­цией, сложившейся в Мадриде осенью 1936 года (в их числе был и Хуан Касановес, глава правитель­ства Генералидада), пытались вес­ти переговоры с Муссолини о зак­лючении сепаратного мира, ко­торый в случае падения испанской столицы обеспечил бы им при не­пременной гарантии Франции ав­тономию Каталонии в рамках Ис­пании, полностью контролируемой Франко.

После разоблачения этих сек­ретных переговоров Хуан Касано­вес бежал во Францию, а Генералидад создал новое правительство, где каталонские националисты, со­вершенно отказавшиеся от всякой мысли о сепаратном мире, тем не менее находились, по словам пре­зидента республики Мануэля Асаньи, «в состоянии восстания против правительства [центрального]».

В своей книге «Вечер в Беникарло» Асанья приводит чрезвычайно интересные детали, показывающие,

32

как проявлялось это совпаде­ние враждебности и интересов у не­которых каталонских национали­стов и анархистов ФАИ.

Во многих своих захватах, на­правленных против государства, он использовал в качестве прикры­тия ФАИ. Так, например, Генера­лидад наложил руку на Испанский банк, чтобы не дать якобы ФАИ за­хватить его. Таким же образом он наложил руку на таможню, погра­ничную полицию... Двойным ре­зультатом всего этого является то, что Генералидад занимается дела­ми, не имеющими к нему ни малей­шего отношения, и что все это кон­чается анархией. Богатый, густонаселенный, трудолюбивый, с мощным промышленным потен­циалом район оказывается, таким образом, парализованным для ве­дения военных действий».

В этих словах президента Испан­ской республики, который отно­сился с предубеждением к каталон­цам, для проявления коего теперь представился весьма благоприят­ный случай, не было, однако, ни малейшей доли преувеличения.

Действительно, Каталония, от­казавшись отдать свои войска под командование генерального штаба армии и потребовав себе почетного права сформировать свою соб­ственную армию, отвергла созда­ние соединений из разных родов войск (смешанных бригад), про­шедших испытания во время битвы за Мадрид, и учредила полки го­раздо меньшей боеспособности, оставив тут и там колонны мили­ции, непригодные для новых форм ведения войны, навязываемых противником.

Более того, экономическое поло­жение в Каталонии ухудшилось вследствие движения инкаутации, которую практиковали в очень ши­роких масштабах, не заботясь о проблемах управления и денежных средствах.

Совокупность всех этих факто­ров и заставила президента респуб­лики Мануэля Асанью в уже цити­ровавшейся выше книге написать эти слова, одновременно горькие и суровые:

«Каталония лишила Республику значительных сил для сопротивле­ния мятежникам и ведения военных действий».

Но к военным действиям все не сводилось.

Что касается охраны обществен­ного порядка, то ни в коей мере нельзя сказать, что применявшиеся в Каталонии методы отражали ли­нию, которую проводило цен­тральное правительство в районах Центра и в Леванте, стремясь по­ложить конец «скорому правосу­дию» путем создания «народных трибуналов».

К скорому правосудию, которое никак не хотело складывать ору­жия, добавилось сведение полити­ческих счетов, что приводило к столкновениям между анархо-син­дикалистами, членами ВСТ и Объе­диненной социалистической партии Каталонии.

С февраля по май 1937 года бо­лее 150 активистов с той и с другой стороны стали жертвами покуше­ний, совершенных «пистолерос».

В своих усилиях установить об­щественный порядок, инициато­ром которого теперь выступала антифашистская коалиция Народ­ного фронта в целом, а не какая-либо одна из его составляющих, как это было прежде, как прави­тельство Генералидада, так и цен­тральное правительство увеличили численность сил, призванных га­рантировать революционные завоевания.

Штурмовая гвардия увеличила свою численность до 40 тысяч че­ловек, карабинеры — с 15 до 40 тысяч.

3 марта 1937 года Генералидад распустил Совет безопасности (в котором господствовали анархо-синдикалисты) и призвал все проф­союзные организации и политиче­ские партии сдать все оружие, ко­торое они хранили у себя на протя­жении всего лета, осени и зимы, новому Совету безопасности, кото­рому оказывал поддержку Комис­сариат общественного порядка.

Этот призыв не только остался без ответа, но министры-анархо-синдикалисты решили выйти из Ге­нералидада, вызвав правитель­ственный кризис (26 марта), разре­шившийся в середине апреля воз­вращением ушедших министров. Однако оружие и боеприпасы, хра­нившиеся в казармах и «тайниках» НКТ, не были сданы.

Вопрос о невозвращенном ору­жии встал с новой силой 27 апреля, когда Генералидад дал НКТ-ФАИ и ПОУМ отсрочку в 48 часов для выполнения этого приказа.

По истечении этой отсрочки в Барселоне произошли первые сты­чки между силами безопасности и анархо-синдикалистами, к кото­рым примкнули поумисты.

Два дня спустя правительст­венные войска Генералидада заня­ли пиренейский город Пуигсерду на франко-испанской границе.

Они сменили отряды анархо-син­дикалистов, которые, взяв на себя в июльские дни 1936 года государ­ственные функции нового режима, присвоили себе таможенный кон­троль в этом пограничном секторе, извлекая личную выгоду (особенно в том, что касалось контрабандной торговли, которую они вели с цен­трами по закупке сельскохозяй­ственных продуктов, находящими­ся во Франции) из этой прерога­тивы республиканского государ­ства.

33

НКТ-ФАИ, получив этот удар, заявили протест. Но все осталось по-прежнему.

Ввиду этого обострения отноше­ний между региональной и цен­тральной властью и теми, кто счи­тал себя вправе распоряжаться судьбой Каталонии, в верхах при­няли решение не рисковать: тради­ционная первомайская демонстра­ция, где антагонистические силы могли столкнуться лицом к лицу, была отменена.

Но это было лишь вопросом времени. 3 мая искра вооруженно­го восстания вспыхнула на Цен­тральной телефонной станции. И пламя ее охватило, как уже извест­но, Барселону, которая в течение недели пребывала в состоянии но­вой гражданской войны в граждан­ской войне, ближайшими послед­ствиями которой явятся падение правительства Ларго Кабальеро и приход к власти правительства во главе с доктором Хуаном Негрином, в котором анархо-синдика­листы, заявив о своей оппозиции, откажутся участвовать.
Падение правительства Ларго Кабальеро
После дней кровопролитной борьбы, когда наружу выплесну­лись страсти и ненависть, свя­занные с внутренней историей ка­талонского рабочего движения и со щекотливой проблемой взаимоот­ношений Каталонии с центральной властью, Барселона некоторое вре­мя являла майскому солнцу свои раны.

Когда я приехал из Валенсии, моему взору предстал израненный город. Город, отмеченный трагиче­ским столкновением, только что разыгравшимся на его улицах и площадях.

Едкий запах пороха еще плыл в воздухе.

Неразобранные баррикады за­трудняли движение трамваев, гру­зовиков, легковых автомобилей между обеими частями столицы: старой, изобилующей памятника­ми пламенеющей поздней готики, и новой, показной, с ее широкими, вытянутыми в одну линию про­спектами, окаймленными богаты­ми домами, в большинстве своем построенными во время промыш­ленного и коммерческого подъема прошлого века.

Прохожие лихорадочно спешили по своим делам.

Нескончаемые вооруженные пат­рули штурмовой гвардии двига­лись по главным улицам и не без грубости проверяли документы и производили обыски, что отнюдь не способствовало претворению в жизнь лозунга, провозглашенного по радио Луисом Компанисом для восстановления спокойствия: «Не будет ни победителей, ни побежденных».

Опасение, как бы вновь не при­шел в движение беспощадный ме­ханизм насилия и смерти, чита­лось во взглядах, проскальзывало в каждом слове.

По правде говоря, если неко­торые раны, причиненные этим столкновением, понемногу заруб­цуются, то другие останутся от­крытыми до конца войны. И сде­лают ненадежным столь необхо­димый союз между Каталонией и остальной республиканской зоной.

Вскоре в Барселоне более чем медленно возобновилась экономи­ческая и промышленная деятель­ность, хотя оба ведущих проф­союзных центра (НКТ и ВСТ) при­звали своих членов, невзирая на распри и траур, возобновить их борьбу против мятежников.

Новым для этого города, не ощутившего в полной мере осенней и зимней трагедии Мадрида, была некая серьезность, появившаяся в поведении барселонцев и придавав­шая их шумному и беззаботному городу не свойственный ему облик.

В чем же заключалась эта серьез­ность?

В смутном ощущении того, что, хотя катастрофу гражданской вой­ны в гражданской войне удалось в последний момент предотвратить, все же она делала будущее весьма ненадежным.

Какова бы ни была стратегия, во имя которой организовали путч 3-6 мая, на деле он грубо поставил под вопрос сами основы, на ко­торых зижделся Народный фронт.

«Человек с улицы» не мог отмах­нуться от той простой мысли, что увенчайся успехом путч, вспыхнув­ший 3 мая в ответ на попытку войск Генералидада занять Цен­тральную телефонную станцию, на руинах Народного фронта утвер­дилась бы диктатура разнородного меньшинства, состоящего из на­иболее непримиримых элементов НКТ-ФАИ, группы, именуемой «Друзья Дуррути», и руководите­лей ПОУМ.

Манифесты, листовки, речи пут­чистов ясно выражали это стремле­ние к разрыву.

Однако несмотря на слабость и раздирающие его противоречия, Народный фронт был единствен­ной структурой,способной объеди­нить хотя и разнородные, но опи­рающиеся на большинство и враж­дебные фашизму силы.

Нужно было избежать того, чтобы разногласия в рабочем дви­жении, вылившиеся в строитель­ство баррикад и представлявшие собой не что иное, как бурный взрыв подводных течений, наме­тившихся еще в последней трети XIX века, сказались как на росте боеспособности, так и на единстве широкой антифашистской коали­ции, подавившей в июле 1936 года военный мятеж.

Той коалиции, которая нашла свое выражение в первом и втором правительствах Ларго Кабальеро, с таким опозданием пришедших к власти в конце лета (4 сентября 1936 г.) и осенью (6 ноября 1936 г.).

В этом была суть проблемы.

Все остальное не более чем улов­ки, хитрость и обман. Уловки? Хит­рость? Обман? Что на это сказать?

Это был такой удар, который по­влек за собой распад второго пра­вительства Ларго Кабальеро, паде­ние лидера левых социалистов и выход из центрального правитель­ства анархо-синдикалистов.

Как обрушился этот каскад со­бытий?

35

На другой день после майского путча жизненно важная альтер­натива встала перед центральным правительством, которое вынужде­но было одновременно заниматься и военными операциями, и прове­дением комплекса мер, необхо­димых для того, чтобы поставить на службу фронту все районы, вхо­дящие в республиканскую зону.

Восстановить свою руководя­щую роль — это означало, в частно­сти:

сделать всю республиканскую территорию способной на те уси­лия и жертвы, которые продемон­стрировали мадридцы в течение долгих месяцев битвы за свой го­род;

добиться соблюдения всеми дис­циплины во имя достижения общей цели — победы.

Если путч в Барселоне выявил размах сопротивления, которое встретил в Каталонии первый из этих принципов, то реальное поло­жение дел на Каталонском фронте свидетельствовало о полном пре­небрежении вторым.

Фактически ни боевые действия на этом фронте, ни его организа­ция не отвечали требованиям об­щей ситуации.

Каталонский фронт был не един­ственным занявшим такую фрон­дерскую позицию.

Арагонский, Андалусский, Мурсийский фронты и фронт Эстремадуры также были погружены в со­стояние почти полной летаргии, которой тут же воспользовался Франко, предприняв наступление на Страну Басков.

Ответственность за такое поло­жение дел лежала не только на ре­гионах, ревностно отстаивавших свои прерогативы, но также и на центральном правительстве.

И особенно на главе этого прави­тельства, Ларго Кабальеро, ко­торый оказался деятелем совсем не того масштаба, как многие ожида­ли.

Решительно, этот старый, ис­кренний человек от природы не способен был охватить разом весь комплекс проблем, выдвигаемых ходом войны, и принять какое-то решение.

Более охотно занимаясь второ­степенными вопросами, чем реше­нием крупных задач, Ларго Ка­бальеро увидел, как в результате этого его отношения с другими ру­ководителями его собственной партии и с коммунистами опасно ухудшились.

Если коммунисты отныне в едва завуалированной форме упрекали его в том, что он не в состоянии провести различие между военны­ми мероприятиями первостепенно­го значения и менее важными, то его товарищ по партии Индалесио Прието, министр авиации и воен­но-морского флота, в свою очередь бушевал по поводу неэффективно­сти «Старика».

Сразу же после путча в Барсело­не коммунистическая и социали­стическая партии решили попы­таться совместными усилиями спа­сти положение.

Они договорились действовать единым фронтом на предстоящем 14 мая заседании совета мини­стров, ввиду того что Ларго Ка­бальеро распорядился выпустить на свободу последнюю группу бар­селонских путчистов, которые бы­ли арестованы за попытку продол­жить вооруженную борьбу (в то время как НКТ и ВСТ договори­лись о прекращении огня).

Как известно из многочисленных описаний, заседание совета мини­стров 14 мая открылось в грозовой атмосфере.

С одной стороны, Ларго Кабаль­еро действительно в предыдущие дни без конца докучал членам Выс­шего военного совета относитель­но планируемой им военной опера­ции на Эстремадурском фронте (с которой не соглашался генераль­ный штаб, считая ее рискованной).

С другой стороны, он противил­ся роспуску ПОУМ (которого тре­бовали коммунисты), несмотря на то что эта организация продолжа­ла ежедневно осыпать оскорбле­ниями центральное правительство и Народный фронт и требовала признать «победой» кровавые столкновения в Барселоне.

«Старик», отказавшись вступить в объяснения по поводу этих двух пунктов, очень скоро повысил тон.

Это был тупик.

И тут у некоторых историков возникает вопрос:

Имел ли он тайное намерение создать этот тупик? Или он попал в него вследствие раздражения и самоуверенности?

Как показало последующее раз­витие событий, наиболее вероятно первое из этих двух предположе­ний.

Расчет Ларго Кабальеро был очень прост: или совет министров покорится, и он, один он, по-преж­нему будет принимать единолич­ные решения, касающиеся всех партий и организаций Народного фронта, или несколько министров заупрямятся и дадут, таким обра­зом, желанный повод избавиться от них и от их критики.

По правде говоря, этот расчет был несколько наивен.

Председатель совета министров упустил из виду еще одну возмож­ность: он не учел, что те, кто оказывал ему сопротивление, вме­сто того чтобы позволить отстра­нить себя, сумеют его опередить. И сами подадут в отставку.

Именно так все и произошло.

36

Как только Ларго Кабальеро от­казался принять юридические санк­ции против виновников путча в Барселоне, оба министра-комму­ниста — министр сельского хозяй­ства (Висенте Урибе) и министр на­родного просвещения (Хесус Эрнандес) * — объявили о своем выхо­де из состава правительства.

— Заседание совета министров продолжается.

Как если бы ничего не случилось. Тогда попросил слова Индалесио Прието:

— Отставка наших коллег-ком­мунистов, — сказал он, — делает неиз­бежным министерский кризис. На­ши обсуждения не имеют теперь никакого смысла.

Прието, не ладивший с Ларго Кабальеро и ничего так не желав­ший, как увидеть его в отставке, воспользовался случаем.

Вдруг осознав, что он предан собственной партией (ИСРП), Лар­го Кабальеро попросил на время прервать заседание.

Тем не менее ему не удалось убе­дить своих товарищей в том, что правительство Народного фронта может остаться у власти без уча­стия представителей коммунисти­ческой партии. Это был кризис.

Тогда Ларго Кабальеро открыл свои карты.

Он предложил, чтобы новое пра­вительство было сформировано без участия коммунистов.

Но Исполнительный комитет со­циалистической партии отказался его поддержать.

К нему была направлена делега­ция в составе трех человек, во главе с доктором Хуаном Негрином, в надежде заставить его изменить свое мнение.

Ничего из этого не вышло. «Старик» уперся и ответил: — Они или я.

Сформулированная таким обра­зом проблема приняла иной харак­тер.

Отныне речь шла о том, чтобы выяснить, уравновешивала ли в по­литическом плане личность Лар­го Кабальеро, сколь бы драгоцен­ной она ни была, сам принцип учас­тия КПИ в правительстве и ее удельный вес в национальном и международном масштабе.

ИСРП (точнее, большинство членов ее Исполнительного коми­тета), поставленная перед выбором между позицией Ларго Кабальеро и участием в правительстве комму­нистической партии, не колебалась.

Она вернула председателю сове­та министров три находившихся в ее руках важнейших министерских портфеля.

Лишившись поддержки своей собственной партии и поддержки КПИ, Ларго Кабальеро понял, что у него не осталось иного выхода.

Пятнадцатого мая, на следую­щий день после того, как, проявив самоуверенность и охваченный антикоммунистической лихорадкой, он поставил на карту и проиграл, что явилось наиболее убедитель­ным доказательством отсутствия у него воображения, он подал прези­денту республики прошение об от­ставке.

Начался кризис. Мануэль Асанья действовал согласно установленным



Выступает Генеральный секретарь Коммунистической партии Испании Хосе Диас.

_____________

37

правилам: он проконсульти­ровался с представителями партий и организаций Народного фронта.

Эти консультации позволили четко осознать положение вещей.

Как социалисты, так и левые ре­спубликанцы, Республиканский со­юз, Эскерра Каталунья, Национа­листическая партия басков (НПБ) выступили за образование прави­тельства Народного фронта, где были бы представлены все входя­щие в него партии и организации.

Спрошенный в свою очередь Ма­нуэлем Асаньей генеральный сек­ретарь коммунистической партии Хосе Диас заявил, что его партия готова принять участие в прави­тельстве, возглавляемом социалис­том, при условии, что руководство им не будет принадлежать одному человеку, обладающему неограни­ченными полномочиями.

Хосе Диас подчеркнул также, что ему представляется необходимым, чтобы отныне в будущем прави­тельстве все важные решения при­нимались коллегиально и чтобы была разработана программа во­енных действий, определяющая условия «сопротивления и победы Республики».

Представители национальных комитетов ВСТ и НКТ со своей стороны высказались в пользу пра­вительства, в котором Ларго Ка­бальеро выполнял бы одновремен­но функции премьер-министра и министра обороны.

Ларго Кабальеро согласился на предложение Мануэля Асаньи сформировать новое правитель­ство.

Однако очень скоро выяснилось, что хотя в принципе представители политических партий и согласны были в том, что необходимо спло­тить антифашистскую коалицию в плане исполнительной власти, но расходились в вопросе сосредоточения в руках Ларго Кабальеро функций премьер-министра и ми­нистра обороны.

Возвращаясь к своей идее созда­ния правительства, в котором пре­обладали бы представители проф­союзов, Ларго Кабальеро предло­жил комбинацию, не встретившую всеобщего одобрения.

Будучи генеральным секретарем ВСТ, он выделил для этого послед­него не только посты премьер-министра и министра националь­ной обороны (имеющего четырех помощников министра: по воен­ным вопросам, вопросам военно-морского флота и авиации и по снабжению армии боеприпасами и вооружением), но и два других важнейших министерства: ино­странных дел и внутренних дел.

Вслед за тем он предложил ИСРП два министерства — финан­сов и сельского хозяйства, КПИ — народного просвещения и труда, левым республиканцам — общест­венных работ и пропаганды, Рес­публиканскому союзу — путей сооб­щения и торгового флота, НКТ — министерства юстиции и здравоох­ранения; два поста министров без портфеля были предложены Эскерре Каталунья и баскским национа­листам.

Было какое-то простодушие в этом распределении.

Действительно, попросту гово­ря, Ларго Кабальеро тянул одеяло на себя так беззастенчиво, что оставлял голыми своих возможных партнеров.

И проект провалился.

Он провалился не без происше­ствия, имевшего место 15 мая и за­служивающего упоминания, ибо оно имеет двойное значение.

В тот самый день генерал Миаха, с трудом прощавший председате­лю совета министров различные придирки, объектом которых ему приходилось быть, и раздра­женный гегемонистскими притяза­ниями Ларго Кабальеро, вызвал из Мадрида в Валенсию членов Цен­трального комитета КПИ и убе­ждал их взять власть силой ору­жия, заверив их, что армия Центра «вся пойдет за ними».

Это предложение было холодно принято Политбюро КПИ, кото­рое непрерывно заседая, внима­тельно следило за развитием кри­зиса.

Такое предложение, решительно отвергнутое по причине своей пол­ной абсурдности, тем не менее свидетельствовало на свой лад о рез­ком падении популярности Ларго Кабальеро среди защитников сто­лицы.

Вспоминая данный инцидент тридцать девять лет спустя, гене­ральный секретарь Коммунистиче­ской партии Испании Сантьяго Каррильо (1976 г.), присутствовав­ший тогда в качестве генерального секретаря Объединенной социалистической молодежи (ОСМ) на за­седаниях Политбюро КПИ, ска­жет: «Вовсе не коммунисты, а про­фессиональные военные просили нас взять власть для «восстановле­ния порядка». Мы осуществляли тогда контроль над танковыми и авиационными частями и над на­иболее мощными воинскими со­единениями, и вдруг генерал Миа­ха обратился к нам с призывом взять власть. Мы обсуждали это предложение самое большее пять минут и пришли к выводу, что если мы возьмем власть, как нам предлагали, это будет означать ко­нец Народного фронта и одновре­менно конец Республики. Техниче­ски предложение было вполне осу­ществимо. Политически же это бы­ло безумием и идиотизмом, так как на победу в войне и революции

38

можно было надеяться, только по­ка существовал Народный фронт, пока сохранялось единство всех входящих в него сил».

Не слишком вдаваясь в детали, перечислим их в произвольном по­рядке:

— демократическое руководство политической, экономической и военной жизнью страны путем обсуждения и коллективного реше­ния всех проблем в совете мини­стров;

— нормальное функционирова­ние Высшего военного совета, ко­торый совместно с министром обо­роны должен быть в курсе всех проблем этого министерства (на­чиная с планов операций и кончая назначением высших офицеров, включая вопросы вооружения);

— реорганизация генерального штаба и назначение начальника штаба, ответственного перед мини­стром обороны и Высшим воен­ным советом (этот начальник шта­ба обладает полной властью в деле разработки всей совокупности во­енных операций и осуществления руководства ими);

— реорганизация Военного ко­миссариата (этот орган, созданный осенью 1936 года, объединял поли­тических комиссаров всех воинских подразделений, начиная с рот и ба­тальонов, являющихся основой Народной армии, и кончая армей­скими корпусами и армиями);

— разграничение функций пред­седателя совета министров и ми­нистра обороны;

— отставка министра внутренних дел Галарсы из-за его явной неспо­собности и чрезмерной инертности в вопросах поддержания обще­ственного порядка;

— представление кандидатур на посты министра обороны и минис­тра внутренних дел до их назначения на одобрение всем партиям и организациям, входящим в прави­тельство;

— определение правительствен­ной программы до того, как обна­родовать день сформирования но­вого кабинета.

Общая позиция КПИ — в основ­ном направленная на решение проблем ведения войны, — по прав­де говоря, оставляла Ларго Ка­бальеро мало шансов остаться на посту премьер-министра.

НКТ в свою очередь тоже повы­сила тон.

Ее генеральный секретарь Мариано Васкес не без некоторой го­рячности изложил условия участия в правительстве представителей анархо-синдикалистов.

«Невозможно допустить, — заявил он, — чтобы НКТ, не вызывав­шая правительственного кризиса, лишилась 60% своих представите­лей в правительстве». И добавил:

«НКТ ни в коем случае не может согласиться ни с принципом, со­гласно которому она имела бы меньшее число представителей в правительстве, чем ВСТ, ни с прин­ципом равного представительства с КПИ».

И наконец:

«Либо НКТ снова получит четы­ре министерства, которые она име­ла в прежнем правительстве, либо ВСТ должен уступить нам одно из них с тем, чтобы для обоих проф­союзов был соблюден принцип равенства».

Что касается республиканцев, то

39

в их рядах не было согласия.

Определенно разрешение кризи­са осложнялось.

Сделав последнее усилие достиг­нуть какой-то ясности и даже ком­промисса, Мануэль Асанья вновь созвал во дворец Беникарло пред­ставителей политических партий (за исключением представителей НКТ и ВСТ) и усадил их за стол переговоров.

ИСРП была представлена Рамоном Ламонедой, первым секрета­рем ее Исполнительного комитета; КПИ — ее генеральным секретарем Хосе Диасом; Республиканский со­юз — его лидером Мартинесом Бар­рио; Левореспубликанская партия была представлена председателем ее Национального совета Сальва­дором Кемадесом. Совещание пре­зидента республики с представите­лями различных политических группировок, входящих в На­родный фронт, показало, что, за исключением Мартинеса Баррио (Республиканский союз), все при­сутствовавшие партийные руково­дители высказались против того, чтобы будущий председатель сове­та министров совмещал этот пост с функциями министра обороны.

Это означало, что, даже согла­шаясь с тем, чтобы Ларго Кабалье­ро остался главой правительства, они отказывали ему в портфеле ми­нистра обороны.

Ситуация сразу прояснилась.

Переоценив в состоянии лихора­дочного возбуждения свое влияние



Генеральный секретарь Объединенной социалистической партии Каталонии Хуан Коморера.

и недооценив удельный вес КПИ и ВСТ в политической обстановке весны 1937 года, Франсиско Ларго Кабальеро сам лишил себя воз­можности войти в будущее прави­тельство.

«Старик» просчитался, став жертвой собственного властолю­бия.

Эта ошибка оказалась для него роковой.

Фактически она повлекла за со­бой его уход с политической сцены Испании.

Если попытаться оценить то, что было сделано за те девять месяцев, в течение которых он управлял республиканской Испанией, то пассив превысит актив.

В его актив можно записать ав­торитет, завоеванный всей жизнью, отданной испанскому рабочему классу, авторитет, поставленный на службу народной революции, разразившейся в ответ на июль­ский мятеж.

Это также усилия, которые он, находясь во главе правительст­ва Народного фронта, прилагал, чтобы покончить с бесчисленными нарушениями общественного по­рядка, чтобы создать Народную армию после первых недель сраже­ния за Мадрид, чтобы дать толчок развитию производства и подчи­нить его нуждам обороны.

Что касается пассива, то это его неповоротливость в сочетании с полным отсутствием военного та­ланта; слабость, проявленная им во время битвы за Мадрид; свое­образное понимание им роли ми­нистра обороны в проведении военных операций (роли то ограни­ченной, то чрезмерно преувеличен­ной); гегемонистские наклонности, которые привели его к переоценке значения профсоюзов в антифа­шистской коалиции; его антиком­мунизм, сначала поверхностный, а затем глубокий, и это в условиях, когда (как подчеркивает Пьетро Ненни в своем интервью) Совет­ский Союз был единственной стра­ной в мире, посылавшей в Испа­нию огромные партии всех видов вооружения; и наконец, возраст, который, усиливая его властность и подозрительность, разгоравшие­ся при малейшем расхождении с ним во мнениях, делал проблема­тичной любую коллективную ра­боту в правительстве.

Разумеется, можно было бы пой­ти еще дальше в попытках опреде­лить два аспекта этого итога.

Но это не входит в нашу задачу.

Доведя изложение истории вой­ны и революции в Испании до дан­ного момента, нам просто хоте­лось напомнить те обстоятельства, при которых завершилась поли­тическая карьера Ларго Кабаль­еро.

И таким окольным путем дать краткий обзор проблем, остав­ленных им в наследство своему преемнику.

Проблем, от решения которых будет зависеть судьба испанской революции, то есть в конечном сче­те ее способность победоносно противостоять противнику, более, чем когда-либо прежде, поддержи­ваемому державами «оси».

40

Доктор Хуан Негрин у власти
Жизненный путь Хуана Негрина
Когда 16 мая Мануэль Асанья вызвал во дворец Беникарло док­тора Хуана Негрина, чтобы пору­чить ему формирование коали­ционного правительства, в кото­ром были бы представлены все организации, входящие в На­родный фронт, лидер социалистов, внимательно выслушав президента республики, без обиняков объявил ему:

— Если я приму это поручение, то при одном условии, господин президент.

— Каком? — спросил заинтриго­ванный Асанья.

— Быть стопроцентным предсе­дателем совета министров.

Эти слова, которые передал нам тогда один из его товарищей по партии, хорошо его знавший, ми­нистр иностранных дел Хулио Аль­варес дель Вайо, обрисовывают ха­рактер человека, приветливого и улыбающегося, но обладающего незаурядной волей, который вой­дет в историю как последний пред­седатель совета министров Второй республики, занимавший этот трудный пост в течение двадцати двух месяцев.

Выходец из зажиточной бур­жуазной семьи креолов Хуан Не­грин Лопес родился на Канарских островах в 1889 году. После без­заботной юности и долгих лет обучения медицине в Германии он специализировался в очень мод­ной тогда области — физиологии — и проявил в этой области способно­сти, которые обратили на себя внимание.

Назначенный в 1921 году профес­сором Мадридского университета, он работал там бок о бок с из­вестным ученым с мировым име­нем, лауреатом Нобелевской пре­мии по медицине Рамоном-и-Кахалем, одним из признанных масте­ров современной биологии.

Казалось, наука должна была стать единственной сферой его ин­тересов. Однако, далекий от того, чтобы запереться в башне из сло­новой кости, он в отличие от мно­гих представителей обеспеченной интеллигенции в 1929 году, в пе­риод военной диктатуры, вступил в ряды Испанской социалистической рабочей партии.

Хотя генерал Примо де Ривера не запретил ИСРП и, таким обра­зом, Хуан Негрин лично не подвер­гал себя никакому риску, он ни­сколько не заблуждался относи­тельно откровенно реакционного характера режима, рожденного государственным переворотом 1923 года.

Но его политическая активность в этот период не заходила слишком далеко.

Поглощенный своими трудами, он отдался им всецело и уже при­обрел некоторую известность в на­учных кругах.

Однако он проявлял интерес и к общественным делам: это по его инициативе и под его руковод­ством было начато строительство Университетского городка, едва завершенным зданиям которого семь лет спустя суждено было стать ареной самых кровопро­литных боев во время битвы за Мадрид.

После провозглашения Второй республики, настойчиво побуж­даемый, как и многие другие уни­верситетские ученые, выставить свою кандидатуру на выборах от ИСРП, он был избран депутатом кортесов, однако не оставил при этом ни своей кафедры физиологии на медицинском факультете в Мад­риде, ни своих исследований.

В 1934 году, после поражения Астурийской коммуны, он принял участие в многочисленных митин­гах и акциях с целью освобождения политических узников, которых правительство «черного двухле­тия» без суда держало в застенках.

На этот раз кабинетный ученый действовал решительно, не щадя себя. Он настойчиво защищал своих товарищей по партии, таких, как Гонсалес Пенья и Белармино Томас, которым угрожала смерт­ная казнь.

Отныне общественный деятель взял в нем верх над исследовате­лем.

Он будет участвовать во всех кампаниях, проводимых Народ­ным фронтом, чтобы отстоять свою победу на выборах 16 февра­ля 1936 года, которой открыто угрожали союз генералов, готовив­ших государственный переворот, и Фаланга.

Участвуя в повседневной дея­тельности ИСРП, хотя и не на первых ролях, он создал себе репу­тацию человека, для которого финансовые проблемы не были за­путанным лабиринтом, привед­шим в ужас Индалесио Прието, его товарища по партии, когда в 1931 году он был назначен министром финансов Второй республики.

Поэтому когда в сентябре 1936 года Ларго Кабальеро формиро­вал свое правительство Народного фронта, совершенно естественно, что он доверил Хуану Негрину портфель министра финансов.

На этом посту он проявил мето­дичность, четкость и организован­ность, столь ценные в атмосфере хаоса того периода.

Ему были присущи также чув­ство такта и корректность. Особен­но он проявлял их в отношениях с дипломатическими и торговыми представителями СССР, с которы­ми заключал соглашения об оплате

41

поставок советской военной техни­ки, начавших прибывать в респуб­ликанскую зону с осени 1936 года, и с удивительной корректностью и точностью руководил отправкой в Москву золота из Испанского бан­ка, чтобы спасти его от мятежни­ков в случае их внезапного вторже­ния в Мадрид.

От «Старика» его отличала не только высокая способность к ана­лизу и синтезу, позволяющая ему выявлять те важные решения, меж­ду которыми Испанская республи­ка под страхом гибели должна бы­ла сделать правильный выбор, но также и хорошее знание Европы, по которой он, будучи настоящим по­лиглотом, говорившим на англий­ском, немецком, французском и не­много на русском языках, много путешествовал.

Отличавшийся живым умом, приветливостью и обаянием, бон­виван, тонкий гурман, этот ученый, тесно связанный с жизнью, был как бы зеркальным отражением своего предшественника.

Под его элегантной и рафиниро­ванной учтивостью таился боевой задор, который многие наблюдате­ли во время его вступления в долж­ность недооценили, но благодаря которому он вскоре стал «отцом-победой» ("Pere-la-Victoire") ново­го типа: прогрессивным и ненави­дящим реакцию и фашизм.

Немало историков последней четверти века представляют в сво­их работах доктора Хуана Негрина либо как «орудие КПИ», ли­бо как «заложника Советского Со­юза».

Эти определения, совершенно иг­норирующие условия, при которых Хуан Негрин пришел к власти, не выдерживают никакой критики.

Если выбор Хуана Негрина в ка­честве преемника Ларго Кабальеро был сделан Мануэлем Асаньей, то нелишне напомнить, что это было обусловлено тем, что все партии и организации антифашистской коа­лиции высказались за назначение одного социалиста на пост предсе­дателя совета министров и другого социалиста на пост министра национальной обороны, а в ИСРП было только две достаточно сильных личности, которые могли на это претендовать: Негрин и Прието.

Если Асанья остановил свой вы­бор на Негрине, то потому, что считал его более спокойным, луч­ше подготовленным к тому, чтобы взять на себя эту тяжкую ответ­ственность, чем шумный Прието, прославившийся своими бурными выходками.

Утверждать, что доктор Хуан Негрин был инструментом КПИ, — значит игнорировать многочис­ленные трения, которые возникали у него с КПИ в течение двадцати двух месяцев пребывания его во главе правительства, и пытаться выдать совпадение его точки зре­ния по многим вопросам с точкой зрения коммунистов за порабоще­ние этой партией человека, ко­торый к ней не принадлежал.

Уполномоченный президентом республики сформировать новое правительство, Хуан Негрин при­ступил к необходимым консульта­циям.

Прежде всего он обратился к анархо-синдикалистам, учитывая роль, которую они сыграли в май­ском путче, где они выступили с оружием в руках.

Перевернув кровавую страницу путча, он пригласил их войти в но­вое правительство и предложил им три министерских портфеля.

Это было разумным решением. Это было проявлением мудрости и желания объединить все силы для достижения военной победы.

Национальный комитет НКТ от­ветил на это предложение отказом, мотивируя его следующим обра­зом:

«НКТ придерживается своей по­зиции не соглашаться ни на какое прямое или косвенное сотрудниче­ство с правительством, если оно не будет возглавляться товарищем Ларго Кабальеро и если этот по­следний не будет также в нем мини­стром обороны...»

Эта мотивировка — верность «Старику» или отказ — маскировала политическую подоплеку отклоне­ния предложения, сделанного Негрином.

В действительности решение На­ционального комитета НКТ было не чем иным, как способом проде­монстрировать, что конфедерация анархо-синдикалистов вновь оказа­лась в руках ее твердого ядра, ру­ководителей ФАИ.

Согласно им, «анархизм должен вновь стать самим собой, вернуть прежнюю чистоту, утраченную во время участия в правительстве», одним словом, защищать револю­цию, а не «истреблять ее», при­нимая участие в управлении государством, пусть даже последнее было создано в результате народ­ной революции.

В своей книге «Либертарный поссибилизм» Орасио Прието, из­вестный руководитель анархистов, так комментировал впоследствии эту позицию НКТ:

«Новый председатель совета ми­нистров предложил НКТ три ми­нистерских поста, которые с поли­тической точки зрения были более важными, чем те четыре, которые она имела ранее, но... она отказа­лась от сотрудничества. Год спустя она приняла участие в том же пра­вительстве, имея только один ми­нистерский портфель».

ФАИ, которая, согласно прото­колам национального пленума анархистского движения (1938 год), была «несгибаемой в момент кризиса

42

1937 года», тем временем уме­рила свои притязания.

Через три дня, 20 мая, НКТ пуб­лично изложила свою позицию.

Тезис о «верности» Ларго Ка­бальеро отошел здесь на задний план, уступив место другому, рас­крывающему суть вещей.

«В настоящее время наша роль заключается в том, чтобы довести до сознания пролетариата, входя­щего в Конфедерацию, что необхо­димо более, чем когда-либо, быть внимательным к указаниям руко­водящих комитетов. Только спло­ченные и согласованные действия позволят нам сломить контррево­люцию».

По правде говоря, нельзя было высказаться яснее.

Таким образом, Негрин понял, что это означало настоящее объ­явление войны со стороны органи­зации, число членов которой, со­гласно «Циркуляру № 12» Нацио­нального комитета НКТ, возросло до 2178 тысяч человек, из которых миллион приходился на Катало­нию.

И в этой тяжелой обстановке, в атмосфере тревожных предзнаме­нований вновь назначенный пред­седатель совета министров форми­ровал свое правительство.

Ему приходилось действовать быстро.

17 мая вечером список был готов.

На следующий день он предста­вил свое правительство президенту республики.

Состав нового правительства

Народного фронта (третьего по счету) был следующим:

председатель совета министров, министр финансов и экономики — Хуан Негрин (ИСРП);

министр иностранных дел — Хосе Хираль (левые республиканцы);

министр национальной обо­роны — Индалесио Прието (ИСРП);

министр юстиции — Мануэль де Ирухо (НПБ — Националистичес­кая партия басков);

министр внутренних дел — Ху­лиан Сугасагоитиа (ИСРП);

министр народного просвещения и здравоохранения — Хесус Эрнандес (КПИ);

министр земледелия — Висенте Урибе (КПИ);

министр общественных работ и путей сообщения — Бернардо Хинер де лос Риос (Республиканский со­юз);

министр труда и социально­го обеспечения — Хайме Айгуаде (Эскерра Каталунья).

Распределение портфелей по партиям было следующим: три министерских поста было предо­ставлено Испанской социалистиче­ской рабочей партии, два — Ком­мунистической партии Испа­нии, один — Республиканской ле­вой, один — Республиканскому сою­зу, один — Националистической пар­тии басков, один — Эскерре Ката­лунья, в правительстве не участво­вали анархо-синдикалисты.

Это правительство, которое вы­шеупомянутые историки ухитри­лись 40 лет спустя представить как правительство, «подчиненное КПИ и Москве», в действительности воз­главлялось социалистами, которые имели в своих руках не только пост премьер-министра, но и портфели министров национальной обороны и внутренних дел.

В июне 1939 года, сразу после войны, Хуан Негрин пространно объяснялся по этому поводу в длинном письме, адресованном Индалесио Прието, из которого мы приводим следующий отрывок, в каждой фразе которого сквозит ирония:

«Как бы трудно это ни было, я горжусь тем, что никогда не укло­нялся от выполнения своего долга на избранном мною поприще и на том посту, который я не захватил сам, но на который меня поставили другие [намек на резолюцию ИК ИСРП. — Ж. С]. Я горд тем, что всегда действовал сообразно кри­териям, которые разум, может быть не слишком великий, побудил меня избрать, не признавая ничьей опеки, не соглашаясь на роль ис­полнителя, в которой хотели бы видеть меня некоторые проница­тельные умы. Я осведомлялся, я выслушивал советы... но каждый раз, когда речь заходила о вопросе, входящем в мою компетенцию, ле­жащем на моей ответственности и зависящем от моего решения, я следовал исключительно собствен­ным критериям. Я, может быть, слишком часто уступал просьбам, настойчивости, но никогда не под­давался на подхалимство, лесть или давление...

Некоторые полагали найти во мне подставное лицо, марионетку, которая играла бы свою роль, скрывая того, кто дергает за ниточ­ки. Они были очень скоро разоча­рованы. В течение двух лет я дол­жен был терпеть их хитрости и их злобу. До того дня, когда они одер­жали надо мной верх».