Приложение марк Лившиц Семейная хроника
жүктеу/скачать 0.51 Mb.
|
| , шустрая девчонка лет десяти. Женщины с утра до ночи работали в колхозе имени Тельмана, а мы с Борисом оставались на попечении Кастуси. Жили мы там трудно, голодно. У меня от этого периода нашей жизни остались какие-то смутные отрывочные воспоминания.
Между тем, папа написал несколько писем в наш адрес, попросил своего друга периодически отсылать их нам, чтобы мы не беспокоилась, а сам в декабре 1941 года в составе сводной бригады моряков Тихоокеанского флота ушёл на фронт. ((Перед отправкой на фронт он вступил в ВКП(б), из партии никогда не выходил и этим гордится)). Бои за Москву были в самом разгаре. Прямо из эшелона их бросили в бой. В одной из атак он был сильно контужен и долго пролежал в снегу без сознания. Когда его привезли в госпиталь, доктора хотели ему ампутировать обмороженные ноги. Папу спасла знакомая врач, с которой он ехал на фронт в одном эшелоне. Об этой истории мы узнали от него много лет спустя. Несколько дней назад ... я случайно увидел телевизионный очерк об истории морской пехоты. Оказывается, эта славная история началась именно в те дни, когда сводную бригаду моряков-тихоокеанцев бросили прямо из эшелонов в заснеженные поля под Москвой. Как сказано в очерке, после боёв за Москву в живых из этой первой сводной бригады моряков-тихоокеанцев почти никого не осталось. Бои под Москвой закончились разгромом немцев, а папу отправили обратно на Русский остров. К этому времени уже стало ясно, что японцы на Дальний Восток в ближайшее время не нападут, и папа начал искать возможность вернуть нас из эвакуации. Среди его документов я недавно нашёл письмо ((рапорт)), датированное августом 1942 года, с резолюцией командующего Тихоокеанским флотом, ... что нам разрешено вернуться во Владивосток, так как мама зачислена студенткой первого курса дальневосточного педагогического института. Маму зачислили без экзаменов. На это «преступление» папа уговорил директрису института. Мы с мамой были первыми из всех эвакуированных из Владивостока семей офицеров, кому удалось получить вызов и вернуться домой. Я хорошо запомнил, как на какой-то станции нам встретился эшелон с едущими на фронт тихоокеанцами. ... Моряки сидели у открытых дверей товарного вагона и пели. Мама схватила меня на руки и побежала к ним в надежде найти знакомых. Кто-то из моряков её узнал. Нам дали несколько банок сгущёнки, а какой-то шутник весело крикнул маме, чтобы она быстрее ехала, так как в школу связи призвали служить молоденьких девушек, и там сейчас для мужиков рай земной. Мы вернулись на остров к папе в октябре 1942. Мама устроилась на работу библиотекарем в учебную часть. Насчёт девушек – это была чистая правда. Детей кроме меня в части не было. Я очень хорошо помню, как эти грубо вырванные войной из мирной жизни девчонки уводили меня к себе в казарму, тискали, закармливали, чем могли, во что-то наряжали. Домой я приходил весь зацелованный, но мама на это никогда не сердилась. Этим девушкам было всего по 18-19 лет. Я был для них куклой, напоминанием о доме, о беззаботной довоенной жизни. Мама это хорошо понимала. Девушки служили у нас недолго. Кажется, в 1944 году этот эксперимент был прекращён. За эти пару лет у нас в части случилось столько любовных трагедий, комедий и драм с участием девушек-морячек, что по нынешним временам их хватило бы не на одну ((многосерийную)) мыльную оперу. Родители иногда шёпотом в тайне от меня обсуждали эти захватывающие сюжеты, но я, хотя и по детски, но хорошо всё понимал и сопереживал. Во-первых, я был чутким ребёнком, а во-вторых, дело касалось моих взрослых подруг, судьба которых была мне не безразлична. На смену девушкам в нашу часть стали присылать мальчишек из школы юнг, которая располагалась на Соловках. Это были серьёзные ребята в возрасте 16–17 лет, как правило, сироты, успевшие хлебнуть лиха. Многие из них уже успели повоевать, и были награждены орденами и медалями. Уверен, что большинство из них стало впоследствии классными специалистами и заслуженными людьми. О судьбе одного из них я знаю. Коля Садовников остался служить в нашей части. Мой папа принял в его судьбе большое участие, заставил его учиться. Коля пошел в вечернюю школу. Помню, что мне не раз пришлось решать за него задачки и писать сочинения. Уже после нашего отъезда Коля Садовников сделал карьеру. В 1982 году он приехал из Москвы в Ригу на папино семидесятилетие уже в звании генерал-лейтенанта, командовавшего снабжением войск ПВО Московского военного округа. Это была незабываемая встреча. ... В конце войны папу назначили начальником школы связи. Из эвакуации начали возвращаться другие семьи офицеров. Вернулись не все. Многие умерли в эвакуации от голода и болезней. Хорошо помню одного маленького мальчика. У него во рту не было ни одного зуба. Он с мамой выбирался из эвакуации в вагоне, в котором перевозили белых мышей для научных опытов. Пока мама этого ребёнка куда-то ходила в поисках пропитания, мыши обгрызли ему во рту все дёсны. Кончилась война с Германией, началась война с Японией. Японские самолёты иногда долетали и до нас. ((Говорили, что это были лётчики - «камикадзе», и у них нет бензина на возвращение назад.)) В лесу у нас были вырыты землянки-убежища. По сигналу воздушной тревоги мы все бежали в эти укрытия. Для меня был приготовлен специальный рюкзачок с вещами. Мне уже было 7 лет и очень хотелось совершить какой-нибудь подвиг. ... Мы с мальчишками раздобыли и закопали в тайнике возле землянок десяток бутылок с горючей смесью и фантазировали, как будем бросаться с ними под танки. Ну а стрелять из пистолета и винтовки мы учились уже лет в 6-7. .. Я и другие дети ездили в гарнизонный госпиталь и устраивали концерты для раненых моряков. Война с Японией закончилась быстро. Очень хорошо я запомнил праздничный салют, торжества и всеобщее ликование по случаю победы. На радостях мама выдала мне большущий кусок сахара. Это было, как пишут сейчас в рекламе, райское наслаждение. В 1945 году я пошёл в школу. (Стр.25. Фото) Как молоды мы были… *Перед концом войны. Я и мой папа . Остров Русский. 1945 год ((165*124, лица 40-50мм)) (Стр.25а в моём экз книги отсутствует. Из письма): Юнга, который стал генералом. 2 фото. . Папа, Николай Садовников, мама и Миша Васильев. Гор Рига. Июнь 1982 года. После юбилея. Дочь и жена Генерала Садовникова, Марк, Галя и Лена Табакина. Гор. Рига, Июнь 1982 года. (Стр.26) 8. На острове Русском ... Подковообразный остров Русский прикрывает город Владивосток со стороны залива Петра Великого. .... Остров был современной крепостью с мощными батареями береговой артиллерии, оборудованными в гранитных скалах складами-катакомбами, в которых хранились торпеды, морские мины и бог знает, что ещё. Кроме этого, остров был базой для обучения морским специальностям призванных на службу матросов... Мой папа в конце войны стал начальником школы, а затем командиром учебного отряда связи. Отряд представлял из себя типичное автономное гарнизонное образование Военно-Морского Флота. Несколько больших кирпичных двухэтажных казарм с койками в два яруса, здание штаба, два учебных корпуса с классами и лабораториями, санчасть, столовая, пекарня, клуб, баня, продовольственный, вещевой и оружейный склады, гараж, стрельбище, строевой плац, спортивные площадки, подсобное хозяйство. И два старинных (говорят, их построили японцы в середине 19-го) века кирпичных двухэтажных дома для офицеров и их семей. В одном из этих домов мы прожили более 20 лет. ... О таких благах цивилизации, как горячая вода, газ, центральное отопление, ванная комната и туалет в квартире я даже не предполагал и узнал, что такое бывает, только после школы. Когда я впервые увидел унитаз со смывным бачком, я был потрясён. Мыться мы ходили в баню строго по графику. ... Туалет типа «сортир» был оборудован на краю леса, метрах в 100 от дома, один на всех. На острове нет ни одного естественного водоёма с пресной водой. Воду привозили сначала в «водовозках», а потом ((по инициативе моего отца)) пробурили артезианскую скважину, соорудили на сопке что-то вроде водонапорной башни и установили во дворе две водяные колонки. Много лет спустя в нашу квартиру была проведена холодная вода. Это была, пожалуй, единственная привилегия, которую позволил себе мой папа, когда был командиром части. В подчинении у папы было несколько тысяч старшин и матросов и несколько десятков офицеров. За 9 месяцев надо было не только сделать из вчерашних мальчишек бравых моряков, приучить их к дисциплине, обучить профессии связистов и радистов, научить стрелять и т.п. Их ещё надо было одеть, обуть, и главное – накормить. Сынок, можешь мне поверить, что в годы войны и послевоенной разрухи это было непросто. Ответственность за все это лежала на моем отце. Он обязан был всё продумать и организовать. У нас в части было образцовое подсобное хозяйство, в котором содержалось стадо коров, был свой свинарник, рыболовецкая и овощеводческая бригада. Папа уходил на службу, пока мы ещё спали, а возвращался домой, когда мы уже спали. Наш учебный отряд был признан лучшим не только на Тихоокеанском флоте, но и среди всех учебных отрядов страны. Сейчас, когда пишут о современной ((российской)) армии, неизбежным злом называют «дедовщину». В те трудные военные и послевоенные годы, о которых я веду речь, подобное ((позорное)) явление было просто невозможно. Мне известен всего один случай, когда старшина дал затрещину не в меру ехидному и наглому матросу. И хотя было ясно, что матрос сам нарвался, старшину судили и разжаловали в рядовые. ... На острове не было ни гастрономов, ни универмагов. В нашей части был маленький магазинчик, в котором можно было купить ((мыло)), пряники, конфеты-подушечки, иголки, нитки и всё, что требовалось морякам для поддержания в порядке форменной одежды. Иногда, очень редко, в магазин привозили ((для семей офицеров)) материю, утюги, посуду и тому подобные дефицитные вещи. Конечно, на всех жаждущих этих сокровищ не хватало, и тогда в дело вступал женсовет. Он с учётом ((очерёдности и)) всех обстоятельств определял, кто, что и сколько может купить. ((Преимуществом пользовались молодые семьи.)) Удивительно, но за всё время действия такой распределительной системы не было ни одного конфликта на этой почве. У моих родителей сохранился ковёр, который женсовет единогласно решил выделить маме в 1952 году за её многолетнюю плодотворную работу на благо коллектива. Этот ковёр и сегодня висит у папы над диваном, как напоминание о тех далёких и, несмотря ни на что, счастливых днях. ... Каждому офицеру для пошива формы периодически по нормам выдавали отрезы материи – на шинель, китель, брюки и т.д. Если офицер носил форму аккуратно, то за счёт увеличения срока носки можно было выкроить что-то жене на пальто, юбку или кофточку. Для детей перелицовывали старую отцовскую форму, ((и это никого не смущало)). Женщины, конечно, всегда оставались женщинами. Можно только удивляться, как им удавалось сделать что-то из ничего. ... Лично для меня не было лучшей одежды, чем перешитый старый отцовский китель, а ещё лучше матросский бушлат, матросские брюки шириной под 40 см с матросским ремнём и старая папина фуражка без кокарды. Я бы с удовольствием носил с кокардой, но ... не разрешали. Именно в таком виде я начал ходить в институт, и это тогда никого не шокировало. Большинство моих сокурсников было одето гораздо хуже. ... Каждому офицеру строго по норме выдавались продовольственные карточки на него и на всех членов семьи. Карточки отоваривались на продовольственном складе. Мне с раннего детства было поручено ходить на склад за продуктами. На этой почве произошло событие, которое я запомнил на всю жизнь. Единственный раз за всё моё детство отец выпорол меня ремнём. Дело было в 1944 году. Дня за два до этого события к нам привезли новобранцев. Шла война. Молодые матросы приходили в часть истощенными от голода. Они, особенно в начале службы, постоянно шастали по территории в поисках дополнительной еды. Двум таким голодным волчатам по пути из склада попался я, с продуктами для семьи. Матросы начали выпрашивать у меня буханку хлеба, которую я нёс домой. В обмен они предложили мне финский нож с шикарной рукояткой и ножнами – настоящий боевой кортик финского морского офицера. ... Я не устоял. ... Обмен состоялся под окнами библиотеки, в которой работала мама, прямо у неё на глазах. Когда родители вернулись с работы, мне был учинён допрос с пристрастием. Я молчал, как партизан, однако под тяжестью неопровержимых улик ... сознался. ... За враньё отец врезал мне несколько раз ремнём по заднице. Кортик ... отобрали. Кстати, Мишке тоже в детстве досталось один раз за его вредность. Единственным ни разу не выпоротым ребёнком в нашей семье остался Сашка. С тех пор прошло много лет. Не только я, но и мои братья, которые покинули остров совсем ещё детьми, постоянно маялись ностальгией и воспоминями о том ((счастливом)) времени. Уже в конце восьмидесятых годов у брата Миши появилась возможность организовать себе командировку во Владивосток и попасть на Русский остров в нашу часть. Отыскались люди, которые ещё помнили папу. Мишу принимали со всеми почестями. На острове всё изменилось. Никто из офицеров и их семей в части уже не жил, все ездили на службу из Владивостока, да и то не каждый день. Наши дома были превращены во временные «ночлежки» для дежурных и тех, кто задержался на службе или напился до такой степени, что не мог передвигаться. Процветало пьянство и казнокрадство. Налицо были все пороки современной Российской армии. Не удивительно, что сравнительно недавно по всем телеканалам были показаны жуткие кадры, снятые на Русском острове в школе связи в 1993-1994 годах. Показали истощённых до последней степени дистрофии, умирающих от голода матросов. Я узнавал родные места и приходил в ужас ... Хочется верить, что рано или поздно народ призовёт к ответу тех, кто это сделал с нашей страной, армией и флотом. Я уверен, что на будущем «Нюренбергском процессе» эти кадры, снятые на Русском острове в наше время, будут предъявлены этим «господам» в качестве неопровержимых улик и обвинения. После войны мама не работала. Во-первых, работы в воинской части для женщин не было, а во-вторых, надо было заботиться о семье, в которой к этому времени было уже шесть человек. У нас было два огорода. Мы держали поросёнка, кур, уток и даже гусей. Кроме того, ... в части был женсовет, и мама была бессменным его председателем. К нам прибывали молодые офицеры с молодыми жёнами. Они как правило приезжали из больших городов и приходили в отчаяние от условий, в которых оказывались на острове. Обязанностью мамы было поддержать этих отчаявшихся женщин, научить их выживать в тех нелёгких условиях. Многие только-только оторвались от своих мам и ничего не умели делать. Задачей моей мамы было превратить этих маменькиных дочек в настоящих боевых подруг своим мужьям – папиным соратникам. Мама учила их готовить еду, стирать, ухаживать за огородом и животными. Кроме того, приходилось заботиться и об их душах. Многие из женщин имели высшее образование. Единицы из них работали в школе, но для большинства работы не было. Мама и женсовет организовывали художественную самодеятельность, выставки, устраивали праздники, конкурсы и соревнования, совместно занимались детьми. ... Перед Новым Годом все женщины с детьми собирались в клубе и из ваты, бумаги, клея и красок совместно делали ёлочные игрушки. В дела папиной службы мама никогда не вмешивалась, но если в семьях офицеров возникали бытовые проблемы или проблемы морального плана, голос мамы (председателя женсовета) часто имел решающее значение. ((Однажды уже в Лиепае родители решили сосчитать, сколько семей молодых офицеров женсовету нашей части удалось тогда спасти от распада. Получился очень внушительный список.)) Прошло много лет, участники тех событий давным-давно разъехались по всей стране, но до самой маминой смерти моим родителям ежегодно приходили сотни писем и открыток от бывших сослуживцев и их жён со словами признательности и благодарности. И на все эти письма мама всегда, пока позволяло здоровье, добросовестно отвечала. ... В бухте было много рыбы, ..., различных моллюсков, .... Недалеко от нашей части был пионерлагерь. Летом туда привозили детей из Владивостока и дальних гарнизонов. Любимой нашей детской забавой было набрать ведро трепангов, пробраться в лагерь, дождаться ночи и забросать через открытые окна трепангами девчачьи палаты. Нас ловили всем лагерем, но так ни разу не поймали. Поднимался такой визг и переполох, что мы были просто в восторге. ... Лес на острове был лиственный. ... На новый год ёлки привозили из Владивостока. ... Из фруктов ... не росло ничего из-за частых едких ((морских)) туманов. Во Владивосток мы ездили редко, только в случае крайней необходимости. ((Попасть на остров и выехать с острова можно было только по специальным пропускам. Пропуска были даже у детей.)) Ехали на катере через канал. Катер каждый раз останавливали и проверяли пропуска. Режим секретности был высокий. Нас с малолетства приучали к бдительности. Своих все знали в лицо. Если появлялся незнакомый человек, мы обязаны были немедленно сообщить об этом дежурному по части или первому встречному офицеру. ... Самой большой мечтой моего детства было поймать диверсанта. ... Мне было лет 10-11, когда я повстречал подозрительного незнакомого мужика в телогрейке, который шёл по льду в сторону нашей части. Мужик попросил меня показать ему дорогу в соседнюю воинскую часть («Объединённую школу»). Я сразу решил, что это шпион, и у меня сладко заныло сердце в предвкушении подвига. Я всё сделал, как учили. Заморочил ему голову и повёл в сторону штаба нашей части. Но он почувствовал что-то неладное и попытался уйти. В этот момент я увидел на льду матросов и закричал, что это шпион и его надо задержать, а сам попытался свалить его, вцепившись ему в ноги. Матросам тоже хотелось подвига. А ещё больше им хотелось получить внеочередной отпуск на родину. Мужика сбили с ног, врезали ему как следует, чтобы не рыпался, по моему совету завязали глаза, и поволокли в штаб. Оказалось, что это был вольнонаёмный работник в подсобное хозяйство Объединённой школы. Все документы у него были в порядке. Хорошо, что меня предупредили до того, как его отпустили, и я успел убежать, но Объединённую школу после этого случая я долго обходил стороной. На острове был гарнизонный дом офицеров. На его сцене выступали многие знаменитости того времени. Помню выступления Вадима Козина, Михаила Александровича, Николая Крючкова, Бориса Андреева, Лидии Руслановой, Клавдии Шульженко, Марины Ладыниной и многих других. Родители часто брали меня на эти концерты. Детей было мало, и мне выпадала честь вручать артистам цветы. В зале, заполненном бравыми моряками и небольшим количеством женщин, появление маленького мальчика с цветами производило впечатление, и мне доставалось, как минимум, треть всех аплодисментов зала. Помню, как я очень смутился, когда известная цыганская певица Ляля Чёрная под аплодисменты зала расцеловала меня и подарила монисту от своего костюма. Я потом долго носил на груди этот «цыганский орден». В 1945 году у меня появился братик Миша. Родился он 17 марта в госпитале, расположенном на другой стороне бухты. С апреля по ноябрь мы добирались « на ту сторону» на катере. А с ноября по март ходили пешком и ездили на машине через бухту по льду. Мишка родился как раз в ... промежуточный период, когда по льду передвигаться уже было опасно, а на катере ещё не пробиться. Весь лёд был залит талой водой, но родители решили рискнуть. Я думаю, что война научила их пренебрегать опасностью. На полной скорости, с открытыми на всякий случай дверями автобуса, папа, я и мама с Мишаней на руках промчались по льду бухты. Мы чувствовали, как лёд под нами качался и ходил волнами. У меня с Мишкой 7 лет разницы. Меня часто заставляли с ним возиться. Не скажу, что мне это очень нравилось. Однажды, ещё в грудном возрасте, его оставили на моё попечение. Я поставил коляску в тень, а сам занялся более важными делами. Я не учёл того, что там, где сейчас тень, через некоторое время будет солнце. Мишка в тот раз сильно обгорел. Возможно, этот случай существенно повлиял на его характер, Мишаня рос достаточно зловредным ребёнком. Помню, как он нагло увязывался за нами, когда мы играли в свои «взрослые» игры, а когда его гнали от себя, он швырял в нас камни и палил из рогатки. 13.10.1947 родился Саша. В том, что он родился именно в этот день, виноваты мы с Мишаней. ... Мы с ним играли на шлюпочном причале... Мишке было два с половиной года. Он заметил какую-то рыбку и бухнулся за ней в воду. Было неглубоко, но вода была холодная. Я прыгнул за ним и вытащил его из воды. Матросы увели нас в шлюпочный сарай, во что-то переодели, и послали кого-то из детей к нам домой за сухими вещами. Мама к тому времени дохаживала последние дни с будущим братом Сашкой в животике. Родить она должна была недели через две. Дети сообщили маме, что Мишка утонул, ... и у неё от ужаса начались схватки. Хорошо, что успели сообщить папе, и катер был на месте. ... Бабушка Груня ... жила у нас. Сашку она практически вынянчила, и он был её любимым внуком. Всех людей бабушка Груня делила на две категории – на тех, кто «знал цену деньгам, вещам и хозяйству», и тех, кто этой цены не знал. Мы с Мишкой ... не знали, а вот Сашка ... знал. Он безошибочно узнавал всех наших кур и уток в лицо. С раннего детства по каким-то неведомым нам признакам он мог отличить курицу с яйцом от той, что без. Для меня было целой проблемой загнать кур с улицы в сарай, они от меня разлетались в разные стороны, как сумасшедшие. А когда их загонял Сашка, они шли в сарай радостно, строем, в колонну по два, как пионеры на линейку. Сашке поручались самые ответственные хозяйственные работы по дому, и можно было не сомневаться, что он всё сделает на отлично. Я не помню, чтобы мы на острове особенно голодали ((– выручали огород и домашнее животноводство)). Но вот с лакомствами была напряжёнка. Помню, как папа впервые привёз из Ленинграда халву, зефир, пастилу и что-то ещё в этом роде. Для нас это было неземное блаженство. Мама выдавала каждому из нас строго отмеренную норму лакомства и следила, чтобы всё было по справедливости. Однажды Сашка задержался где-то на хозработах и опоздал к раздаче. Мы решили над ним подшутить и сказали, что всё съели без него. Его полный трагизма возглас-стон «И пастилу съели?! О-о-ой!!!» долго стоял в наших ушах и был поводом для шуток. ((В 1952 году я вступил в комсомол, и меня избрали членом комсомольского бюро школы от нашего класса. На следующий день классная руководительница собрала класс и без объяснений сказала, что надо выбрать кого-то другого. Самым поразительным для меня было то, что никто даже не удивился, всем всё было понятно. Мой школьный друг сказал мне тогда с сочувствием - «ну и угораздило же тебя, Марк, родиться евреем!». Потом ещё много раз в жизни мне было нельзя туда, куда можно было другим. Во время «дела врачей» состоялся мой первый серьёзный разговор с родителями на тему об антисемитизме. Они всё объясняли мне пережитками капитализма в сознании отдельных людей. Из этих бесед я усвоил, что должен всегда быть лучшим в том, чем занимаюсь. Хотя это не гарантия от неприятностей, но это единственный шанс. В разгар «дела врачей» в нашей семье возникла гнетущая атмосфера напряжённого ожидания, но всё обошлось. Может быть, папе просто повезло, но хочется думать, что были учтены его успехи и заслуги. Наша воинская часть была признана лучшим учебным отрядом среди всех учебных отрядов ВМФ. В 1953 году папе присвоили звание капитана первого ранга, что было исключением из правил. В Позже я и сам понял, что в этой стране никаких гарантий нет ни у кого – ни у евреев, ни у русских. Просто у евреев этих гарантий и шансов в жизни гораздо меньше, чем у всех других людей. Кстати, уже в наше время, когда в Латвии начались гонения на русских, я пытался объяснить работающим со мной русским коллегам эту старую, как мир, еврейскую мудрость. Должен признать, что для многих русских это плохо доходило. Думаю, если ситуация не изменится, то через несколько поколений гнёта и травли, и русские в Латвии усвоят то, что с детства знает каждый еврей. Врезалось в память, как в разгар «дела врачей» в нашей семье возникла гнетущая атмосфера напряжённого ожидания неприятностей. К счастью, для нас всё тогда обошлось. Может быть, папе просто повезло, а может быть в день смерти Сталина у нас в школе все плакали – и взрослые, и дети. Я до сих пор уверен, что слёзы были абсолютно искренними)). Сверстников моего возраста в нашей воинской части было мало, поэтому дружил и общался я в основном с матросами и старшинами. Я был своим человеком в лабораториях учебного корпуса, шлюпочном сарае, гараже, на катерах, оружейном складе. Меня брали с собой на пристрелку оружия, и я мог сколько угодно палить из винтовок и автоматов. Мне давали постоять за штурвалом катера, брали на несколько дней в шлюпочные походы вокруг острова. С 12 лет, когда бригаду моряков посылали на заготовку сена в долину реки Суйфун, родители отпускали меня с ними. Мы жили в палатках, готовили пищу на костре. Вечером моряки ходили в посёлок на танцы и брали меня с собой. Одним словом, всё своё свободное время я проводил среди моряков и, открыв рот, слушал их рассказы и «солёные» шуточки. Я знал многие их секреты. Меня они не стеснялись, так как знали, что отцу я их не выдам. На этот счёт я был неоднократно проверен и ни разу их не подвёл. Вполне естественно, что вопрос «кем быть» для меня не стоял. О том, что я буду поступать в военно-морское училище, я для себя решил раз и навсегда ещё в раннем детстве. Когда пришло время, мы с папой выбрали высшее военно-морское радиолокационное училище в Гатчине под Ленинградом. Сразу после окончания школы в 1955 году, даже не дождавшись выпускного вечера, я поехал на поезде через всю страну к своей заветной мечте. До этого кроме Владивостока ... я нигде не был. Ленинград и Гатчина меня потрясли своим великолепием. Вначале я всё время попадал в какие-то нелепые ситуации. На Невском проспекте я увидел вывеску «кафе-мороженое» и не поверил своим глазам. До этого мороженое я ел всего несколько раз. Во Владивостоке изредка продавали один сорт – «молочное», и за ним всегда выстраивалась очередь, как в мавзолей. Я даже не мог вообразить себе, что можно где-то купить мороженое без очереди, и что оно бывает разных сортов. На мою беду меню в тот раз было длинным. Я заказал каждого сорта по 200 грамм. Получилось больше двух килограмм … Мороженое я не ем до сих пор. Жили мы в Гатчине в бывшем Павловском дворце. Он ещё не был восстановлен после войны. Я очень серьёзно готовился к поступлению. Конкурс в училище был 12 человек на место. Помимо подготовки к экзаменам я перед отъездом прошёл полную проверку в военно-врачебной комиссии Тихоокеанского флота. Никаких проблем не было и не предвиделось. Поэтому, когда в Гатчине при прохождении медкомиссии у меня вдруг обнаружили расширение сердца и объявили, что я не годен для службы во флоте, для меня это было полнейшей неожиданностью и шоком. Ко мне прилетел папа, но и он не смог ничего изменить. Решение было окончательное и обжалованию не подлежало. Я был в полном отчаянии. Все мои мечты и планы рухнули, но надо было что-то делать. Мы с папой полетели домой. Летели на лучшем для того времени самолёте ИЛ-14. Полёт из Москвы во Владивосток занял 3 дня. На семейном совете решили, что на следующий год я буду поступать в Дальневосточный политехнический институт на кораблестроительный факультет. В приёмной комиссии работала родственница одного из папиных офицеров. Через этого офицера она передала, что с моей национальностью на этот факультет меня не примут ни при каких обстоятельствах. Под большим секретом она сообщила, на какие факультеты рекомендовано не принимать евреев. Получалось, что у меня есть выбор между горным и лесотехническим факультетами. Я выбрал горный. Пусть в меня бросит камень тот, кто утверждает, что никогда не видел еврея с отбойным молотком. ... В 1956 году в Дальневосточном Политехническом институте на горном факультете из 25 студентов группы ГЭМ-1-56 11 человек были евреями. Волею судьбы и с учётом особенностей национальной политики СССР все они решили стать шахтёрами. В их числе был и я. ... ((Первая встреча с рабочими произошла у меня летом 1957 года во время производственной практики на шахте № 3-бис в городе Артёме под Владивостоком. Нам, пятерым тщедушным студентам, у троих из которых были еврейские фамилии, предстояло впервые спуститься в шахту и один месяц поработать рабочими очистного забоя. ... Со временем мы пообвыклись и научились давать отпор шахтёрским шуткам. На работе мы старались не отстать, не занудствовали, и вскоре у нас установились отличные отношения с бригадой. .... Из множества хитрых методов повышения трудовой активности масс, с которыми я познакомился в дальнейшем, метод шахтёров Артёма был самым оригинальным. В конце месяца, как обычно, «горел» план. Перед спуском в забой нам объявили, что участок, который сегодня добудет больше всего угля, будет премирован бочкой пива. Никогда в жизни я больше не видел подобного трудового подъёма и энтузиазма. В забое стоял сплошной мат (без мата вообще невозможно представить себе настоящего энтузиазма в нашей стране). Нас, хилых студентов, загоняли до последней степени изнеможения. ... Начальник участка ... за пару часов до конца смены сообщил нам, что пиво уже привезли, и что мы на втором месте. ... Жажда победы и пива заставила нашу бригаду рискнуть. Решили бурить более глубокие шпуры и закладывать в них больше аммонала. Это было очень опасным нарушением правил, но давало шанс обойти конкурентов. Нас (практикантов) предупредили, что если мы останемся живы, то даже под пытками должны не выдать этот секрет. Мы победили, с нами ничего не случилось. ... Наверху нас встречали с оркестром, как героев. Увы, сил присутствовать на этом празднике жизни у нас уже не было. Мы «на автопилоте» добрались до своих кроватей и уснули мёртвым сном. На следующий день шахта не работала. Позже мы узнали, как прошло торжество. Сперва было пиво, потом появилась водка, потом кто-то чужой попытался под шумок присосаться к нашей бочке, но был уличён и побит, потом драка приняла массовый характер. Под утро жёны растащили пьяных победителей и проигравших по домам. Потрясло меня больше всего то, что, когда, отоспавшись, мы появились на участке, нам бережно вынесли трёхлитровую банку пива. Ума не приложу, как удалось сохранить её для нас в этом всеобщем пьяном угаре победы. Вот что такое рабочая солидарность! Мы были растроганы до слёз. С тех пор, когда я узнаю из выпуска новостей, что на какой-то шахте произошёл обвал и погибли люди, когда слышу невразумительные объяснения официальных лиц о причинах аварии, я вспоминаю ту бочку пива. Вторая моя производственная практика проходила летом 1959 года на шахте им.Кирова в Караганде. Нас определили в общежитие барачного типа в одном из шахтёрских посёлков. Барак – это стиль жизни с полным пренебрежением к домашнему уюту и бытовым удобствам, ... хотя многие жили в них десятилетиями. После работы мы старались лишний раз не выходить из дома – некуда, а с наступлением темноты опасно. Население посёлков состояло в основном из людей, поселившихся в тех местах не по своей воле. Постоянно кого-то грабили, а то и убивали. Опасаться приходилось не только мужчин, но и женщин. Нас предупредили, что надо обходить стороной сортировочные участки, где работали женщины, освободившиеся из тюрем и лагерей. Они могли запросто навалиться стаей и изнасиловать до полусмерти зазевавшегося мужика. Один наш сокурсник рассказывал, что он еле вырвался из лап этих фурий. На танцах в шахтёрском клубе ко мне привязался один свирепый молодой чеченец. Если бы не моё миролюбие, всё могло для меня плохо кончиться. Позже мы с этим чеченцем подружились. Он рассказал, как их депортировали из Чечни в Казахстан и много дней везли без еды и воды в товарных вагонах. Живыми из его аула доехала только половина жителей, а половина из тех, кто доехал, умерла в степи от холода и голода. Он был единственным, кто выжил из всей его большой семьи. Когда он мне это рассказывал, глаза его горели ненавистью. Вспоминая его, я понимаю, что сегодняшние события в Чечне – это во многом отголоски тех давних событий. После фильма «Судьба человека» я успокаивал рыдающего мужчину, который бился в истерике и кричал, что его жизнь загублена, и что это фильм о его судьбе. На преддипломную практику в Караганду в 1961 году со мной поехал мой сокурсник Саша Газганов, племянник комкора Гамарника, расстрелянного вместе с Тухачевским и Якиром. Саша хотел найти в Караганде следы семьи своего дяди, сгинувшей в Акмолинских лагерях жён изменников родины (АЛЖИР), но не нашёл. В Караганде у меня было много интересных встреч и бесед с людьми, пострадавшими от репрессий. Там я впервые попытался найти ответ на вопрос – кому и зачем было надо выселять чеченцев, сгонять в лагеря тысячи людей, не понимающих, в чём их вина, уничтожать семью Гамарника. Ответа я тогда не нашёл и продолжал свято верить в коммунистическую идею, оставался пламенным патриотом.)) (Стр.27-а. Фото). Студенческая мода. Осень – 1956. После занятий Дальневосточный политехнический институт имени Куйышева. Гор.Владивосток. 1956 год. (145*102 мм, 11 мальчиков стоят, лица 9-13 мм) (Стр.28. Фото) Прощай, оружие! Домой, после восьми лет службы. Дембель 1948 года. Остров Русский. В\Ч 51211. Да, были люди внаше время, н то, чт нынешнее племя. Богатыри, не вы! (Группа демобилизующихся моряков с руководством части. Все 9 чел. в морской форме.Стоят 4 усача. Фото 152*115, лица 13-15 мм) (Стр.29. 2 фото): Боевые подруги. Женсовет В\Ч 51211 действует. Жёны офицеров, участники конкурса рукоделия. Остров Русский. 1954 год. (129*85 мм, 13 чел., лица 7-9 мм) Победители конкурса рукоделия с руководством В\Ч 51211. Верхний ряд: Роев, Ливши, Сергеев, Новиков Нижний ряд: Ширинкина, Роева, Радчнко, Лившиц, Илюхина. (134*88 мм, 9 чел,. лица 10-11 мм) (Стр.30. 2 фото): Жизнь продолжается! Семья растёт. Вот уже нас сколько! *Бабушка Груня, Миша, Марк, Женя, Саша. Остров Русский 1950 год. (141*94, лица 16-22 мм) *На побывку едет молодой моряк. Тётя Маруся, Дина, Валя, Борис, Женя. Гор.Могилёв. 1956 год. ((142*83мм, 5 чел., лица 21-23 мм)) (Стр.31. 2 фото): Хочу быть моряком! *Я играю на гармошке. Сенокос на реке Суйфун 1954 (82*110, лицо 10 мм ) *Шлюпочный поход вокруг о.Русского. Остров Попова. 1953 г. (140*110, лицо 45 мм.). (Стр.32.Фото) Партизанский отряд «Смерть японцам» Остров Русский. 1948 год. «Казаки – разбойники» Верхний ряд: Юра Зеленцов, Валера Михайлицин, Вова Савов, Юра Иноземцев. Нижни ряд: Веня Лотвин (Чилим), Марк Лившиц, Лёша Коротченко (Геббельс), Володя Коротченко. ... В скобках даны дворовые клички. ... (170*120 мм, 8 мальчиков (фотомонтаж), лица 18-22 мм) (Стр.37. Фото) Прощай, остров Русский! *Пора в путь-дорогу. Последнее семейное фото на острове Русском 1958 год. (170*112, лица 20-28 мм; Папа, Миша, Саша, Марк и мама перед отъездом). (Стр.38) 9. Пора в путь-дорогу У папы дела на службе шли очень хорошо, его всё устраивало, но пора было подумать о семье и о будущем. Подрастали младшие дети. Рано или поздно надо было выбираться с острова, и мама начала потихоньку «капать папе на мозги». Она умела добиваться своего, и папа, наконец, созрел. В управлении кадров флота в Москве работал один из его сокурсников по училищу. Будучи в командировке, папа зашёл к нему и рассказал о проблеме. Папе, учитывая его заслуги и долголетнюю службу вдали от цивилизации, предложили два варианта – перевестись командиром учебного отряда связи в Лиепаю или в Николаев. Они с мамой навели справки и выбрали Лиепаю. Переезд состоялся в начале зимы 1959 года. Нашу семью провожали всей частью. Я очень хорошо помню эти проводы. Все плакали. Было видно, что людям очень жаль расставаться с моими родителями. Впервые в жизни я увидел слёзы на глазах у папы. У меня было тяжело на душе. Я отлично понимал, что так надо, но впервые в жизни я оставался один, на расстоянии 10 000 км от родителей. Уезжали налегке, все эти годы у нас практически не было своего имущества. Всё было казённое. ... На всей нашей мебели от кроватей до табуреток красовались инвентарные номера. Это было нормой для офицеров того времени. В любой момент каждый из них мог получить приказ и отправиться, куда прикажут. Считалось, что глупо обременять себя вещами, особенно на острове. В Лиепае всё было иначе. Родители получили хорошую трёхкомнатную квартиру со всеми удобствами, купили красивую мебель, телевизор, холодильник, которого у нас никогда до этого не было. В общем, наконец, зажили, как люди. Миша и Саша пошли в школу. Все силы ( жүктеу/скачать 0.51 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|