ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА

ЛЮБОВНАЯ ПЕСНЬ ДЖ. АЛЬФРЕДА ПРУФРОКА

S'io credesse che mia risposta fosse A

persona che mai tornasse al mondo, Quests

flamma staria senza piu scosse. Ma perciocche

giammai di questo fondo Non torno vivo alcun,

s'i'odo il vero, Senza tema d'infamia ti

rispondo {*}.

{* "Если бы я полагал, что отвечаю тому,

кто может возвратиться в мир, это пламя не

дрожало бы; но, если правда, что никто

никогда не возвращался живым из этих глубин, я

отвечу тебе, не опасаясь позора" (Данте, "Ад",

XXVII, 61-62).}
Ну что же, я пойду с тобой,

Когда под небом вечер стихнет, как больной

Под хлороформом на столе хирурга;

Ну что ж, пойдем вдоль малолюдных улиц -

Опилки на полу, скорлупки устриц

В дешевых кабаках, в бормочущих притонах,

В ночлежках для ночей бессонных:

Уводят улицы, как скучный спор,

И подведут в упор

К убийственному для тебя вопросу...

Не спрашивай о чем.

Ну что ж, давай туда пойдем.

Беседуют о Микеланджело.

Дым своей желтой мордой тычется в стекло,

Вылизывает язычком все закоулки сумерек,

Выстаивает у канав, куда из водостоков натекло,

Вылавливает шерстью копоть из каминов,

Скользнул к террасе, прыгнул, успевает

Понять, что это все октябрьский тихий вечер,

И, дом обвив, мгновенно засыпает.

Дыму желтому по улице ползти

И тереться шерстью о стекло;

Будет время, будет время

Подготовиться к тому, чтобы без дрожи

Встретить тех, кого встречаешь по пути;

И время убивать и вдохновляться,

И время всем трудам и дням всерьез

Перед тобой поставить и, играя,

В твою тарелку уронить вопрос,

И время мнить, и время сомневаться,

И время боязливо примеряться

К бутерброду с чашкой чая.
В гостиной дамы тяжело

Беседуют о Микеланджело.

Подумать: "Я посмею? Разве я посмею?"

Время вниз по лестнице скорее

Зашагать и показать, как я лысею, -

(Люди скажут: "Посмотрите, он лысеет!")

Мой утренний костюм суров, и тверд воротничок,

Мой галстук с золотой булавкой прост и строг -

(Люди скажут: "Он стареет, он слабеет!")

Разве я посмею

Потревожить мирозданье?

Каждая минута - время

Для решенья и сомненья, отступленья и терзанья.

Все эти утренники, вечера и дни,

Я жизнь свою по чайной ложке отмеряю,

Я слышу отголоски дальней болтовни -

Там под рояль в гостиной дамы спелись.

Так как же я осмелюсь?

Давно их знаю,

Они всегда берут меня в кавычки,

Снабжают этикеткой, к стенке прикрепляя,

И я, пронзен булавкой, корчусь и стенаю.

Так что ж я начинаю

Окурками выплевывать свои привычки?

И как же я осмелюсь?

В браслетах руки, белые и голые впотьмах,

При свете лампы - в рыжеватых волосках!

Я, может быть,

Из-за духов теряю нить...

Да, руки, что играют, шаль перебирая,

И как же я осмелюсь?

И как же я начну?

. . . . . . . . . .
Сказать, что я бродил по переулкам в сумерки

И видел, как дымят прокуренные трубки

Холостяков, склонившихся на подоконники?..
О быть бы мне корявыми клешнями,

Скребущими по дну немого моря!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
А вечер, ставший ночью, мирно дремлет,

Оглажен ласковой рукой,

Усталый... сонный... или весь его покой

У наших ног - лишь ловкое притворство...

Так, может, после чая и пирожного

Не нужно заходить на край возможного?

Хотя я плакал и постился, плакал и молился

И видел голову свою (уже плешивую) на блюде,

Я не пророк и мало думаю о чуде;

Однажды образ славы предо мною вспыхнул,

И, как всегда, Швейцар, приняв мое пальто,

хихикнул.

Короче говоря, я не решился.
И так ли нужно мне, в конце концов,

В конце мороженого, в тишине,

Над чашками и фразами про нас с тобой,

Да так ли нужно мне

С улыбкой снять с запретного покров

Рукою в мячик втиснуть шар земной,

И покатить его к убийственному вопросу,

И заявить: "Я Лазарь и восстал из гроба,

Вернулся, чтоб открылось все, в конце концов", -

Уж так ли нужно, если некая особа,

Поправив шаль рассеянной рукой,

Вдруг скажет: "Это все не то, в конце концов,

Совсем не то".
И так ли нужно мне, в конце концов,

Да так ли нужно мне

В конце закатов, лестниц и политых улиц,

В конце фарфора, книг и юбок, шелестящих

по паркету,
И этого, и большего, чем это...

Я, кажется, лишаюсь слов,

Такое чувство, словно нервы спроецированы

на экран:

Уж так ли нужно, если некая особа

Небрежно шаль откинет на диван

И, глядя на окно, проговорит:

"Ну, что это, в конце концов?

Ведь это все не то".

. . . . . . . . . .

Нет! Я не Гамлет и не мог им стать;

Я из друзей и слуг его, я тот,

Кто репликой интригу подтолкнет,

Подаст совет, повсюду тут как тут,

Услужливый, почтительный придворный,

Благонамеренный, витиеватый,

Напыщенный, немного туповатый,

По временам, пожалуй, смехотворный -

По временам, пожалуй, шут.
Я старею... я старею...

Засучу-ка брюки поскорее.

Зачешу ли плешь? Скушаю ли грушу?

Я в белых брюках выйду к морю, я не трушу.

Я слышал, как русалки пели, теша собственную

душу.
Их пенье не предназначалось мне.

И космы волн хотели расчесать,

А черно-белый ветер гнал их вспять.
Мы грезили в русалочьей стране

И, голоса людские слыша, стонем,

И к жизни пробуждаемся, и тонем.
Перевод А. Сергеева