Путеводитель хитч-хайкера по Галактике

— Факт, — ответил он, — здоров как бык.

— Ну и ладно, — проговорила она и отошла в сторонку — подумать. Затем принялась яростно щелкать переключателем огромного обзорного экрана, который демонстрировал виды окрестностей. Глухая стена Пылевого Облака. Солнце Криккита. Сам Криккит. Щелк-щелк-щелк. И по новой.

— Значит — прощай. Галактика?! — пробормотал Артур и встал, хлопнув себя по коленкам.

— Нет, — сурово сказал Слартибартфаст. — Наш курс ясен. — И наморщил лоб до такой степени, что в эти борозды впору было сажать какие-нибудь мелкие корнеплоды. Встал, принялся мерить рубку шагами. Когда же он заговорил, то сам устрашился своих слов до того, что опустился в кресло. — Мы должны спуститься на Криккит, — заявил он.

Глубокий вздох сотряс его ветхое тело. Глаза Слартибартфаста едва ли не ходили ходуном в глазницах.

— Еще один раз, — сказал он, — мы провалили нашу миссию. Боюсь, что с треском.

— А все потому, что нас это дело, по большому счету, не качает, — спокойно пояснил Форд. — Я же тебе говорил.

Закинув ноги на приборную доску, он принялся судорожно чистить ногти.

— Но если только мы не решимся действовать, — продолжал старец сварливым тоном, точно бранясь с некой, сидящей в глубине его собственной души несговорчивой силой, — то нас всех перебьют, все мы погибнем. Думаю, это-то нас «качает»?

— Ну уж не до такой степени, чтобы совать голову в петлю, — заявил Форд. Натянув на губы довольно вялую улыбку, он покрутил головой, дабы продемонстрировать ее всем присутствующим.

Очевидно, эта точка зрения явилась огромным искушением для Слартибартфаста. Но старец пока боролся. Он обернулся к Зафоду, который поскрипывал зубами от боли.

— У тебя наверняка есть какие-то догадки, — обратился он к Зафоду, — относительно того, почему они тебя пощадили. Подобные действия для них крайне не характерны.

— Мне что-то думается, что они и сами этого не знали, — пожал плечами Зафод. — Я же говорил. Они дали по мне очередь в самом слабосильном режиме, просто оглушили, вот. Забрали меня к себе в корабль, кинули в угол и перестали меня замечать. Им вроде как было стыдно смотреть мне в глаза. Стоило мне что-то сказать, как меня опять оглушали. Классная была беседа: «Эй!... О-ой!», «Слушайте, ребя... о-ой!», «Это что же полу... о-ой!». Скучать было просто некогда, — подмигнул Зафод слушателям.

Параллельно он крутил в руках какой-то предмет. Потом поднес его к глазам. То была Золотая Перекладина — Золотое Сердце, важнейшая часть двигателя невероятностной тяги. Только она и Деревянный Столб уцелели после уничтожения Замка.

— Я слышал, твой корабль неслабо ползает, — сказал он. — Так не подбросишь ли ты меня на мой, пока вы не...

— Ты нам не поможешь? — воскликнул Слартибартфаст.

— Нам? — зло переспросил Форд. — Пардон, кому это «нам»?

— Я бы с удовольствием поболтался еще тут и подсобил бы вам спасти Галактику, — гнул свое Зафод, приподнявшись на локтях с пола, — но у меня в головах завелись мама и папа всех мигреней и головных болей, и я так понимаю, они скоро нарожают новых маленьких мигренят. Но когда вам опять понадобится спасать Галактику, я буду ваш душой и телом. Эй, Триллиан-крошкиан!

Триллиан оглянулась по сторонам:

— Да?

— Хочешь со мной? «Золотое сердце»?! Чудеса, приключения и всякие там безумства?

27
То был тот же самый холм — и все же другой.

На сей раз они имели дело не с инфоиллюзией. То был самый всамделишный Криккит, и они стояли на его поверхности. Поодаль, за деревьями, находилось странное итальянское бистро, которое и привезло их во плоти и крови на эту реальную, объективно существующую планету Криккит.

Упругая трава под их ногами была настоящей, как и жирная почва, как и терпкий аромат листвы. И ночь была неподдельной.

Криккит.

Вероятно, самое опасное место в Галактике для любого, кто не криккитянин. Планета, которая не может смириться с существованием какой-либо другой, планета, чьи обаятельные, жизнелюбивые, неглупые жители взвыли бы от страха, ярости и слепой ненависти при столкновении с любым существом иного вида.

Артур содрогнулся.

Слартибартфаст содрогнулся.

Форд, что удивительно, содрогнулся.

Удивительно было не то, что Форд содрогнулся, а сам факт присутствия Форда здесь. Но когда они отвезли Зафода на его корабль, Форд испытал уникальный приступ стыда из-за того, что не сбежал.

Зря, сказал он теперь себе, зря, зря, зря, зря. И покрепче прижал к груди бластер системы «Громовержец» — один из позаимствованных из богатого арсенала Зафода.

Триллиан содрогнулась, потом нахмурилась, подняв глаза к небу.

Небо тоже изменилось. Оно больше не было пустым и черным.

Две тысячи лет криккитских войн и жалкие пять лет ареста планеты в темпорально-канительном коконе (это по внутреннему времени, а для Галактики прошли десять биллионов лет) немногим преобразили сельский пейзаж вокруг места, где стояли сейчас наши герои, зато небосклон был неузнаваем.

В нем висели тусклые огни и грозные тени.

Высоко в небе, куда не поднимал глаз ни один криккитянин, располагались Воен-Зоны, Робот-Зоны. Гигантские боевые звездолеты и заводы-башни парили на подушке из пофигравитационного поля, отделенные многими километрами воздуха от идиллической пасторали «нижнего» Криккита.

Триллиан глядела в небо и размышляла.

— Триллиан? — шепотом окликнул ее Форд.

— Да?

— Что ты делаешь?

— А ты всегда так вот дышишь, когда размышляешь?

— Я даже не заметила, что дышу.

— Это-то меня и встревожило.

— Мне кажется, я знаю... — начала Триллиан.

— Тс-с-с! — тревожно воскликнул Слартибартфаст, и его худая дрожащая рука жестом повелела им еще глубже отступить в тень дерева.

Внезапно, как когда-то в фильме, на сбегающей с холма тропинке показались огоньки. Но на сей раз пляшущие лучи исходили не от керосиновых ламп, а от электрических фонариков. Перемена невелика, но у наших героев сердце уходило в пятки от всякой новой подробности. На этот раз слышались не чудные мелодичные песенки о цветах, полевых работах и сдохших собаках, а приглушенные голоса, которые вели яростный спор.

Один из небесных огней стронулся с места — медленно, тяжеловесно. Артура обуял приступ клаустрофобии. Теплый ветерок удавкой стиснул ему горло.

Спустя несколько секунд стал виден другой отряд криккитян, идущий с другой стороны темного холма. Они шли быстро и деловито, прочесывая местность при помощи фонариков.

Два отряда определенно собирались встретиться, и не просто друг с другом. Они решительно держали курс на точку, где стояли Артур и другие.

Артур услышал легкий шорох — это Форд Префект взял свой бластер на изготовку, а потом тихий писклявый кашель — Слартибартфаст поднял свой. Он ощутил холодную, непривычную тяжесть своего собственного оружия и взвел его дрожащими руками.

Его пальцы принялись нащупывать предохранитель и особо опасный боек, чтобы снять первый и взвести второй, как научил его Форд. Его так трясло, что если б он в кого-то выстрелил в этот момент, то прожег бы на его теле свою подпись.

И только Триллиан не подняла свой пистолет. Она подняла брови, вновь опустила их, задумчиво закусила губу.

— Вам не приходило в голову... — начала она, но в этот момент всем было не до разговоров.

Тьму у них за спиной прорезал луч света. Резко обернувшись, они узрели третий отряд криккитян, ищущий их с фонариками.

Бластер Форда Префекта злобно кашлянул, но ответный язык пламени выбил оружие из рук Форда.

То был момент абсолютного ужаса, секунда мертвой зыби перед тем, как кто-нибудь выстрелит вновь.

Секунда миновала. Никто не стрелял.

Они оказались в кольце из бледных криккитян. По их лицам скользили лучи фонариков.

Пленные уставились на победителей, победители — на пленных.

— Здравствуйте! — заговорил один из победителей. — Извините за бестактность, но вы... инопланетяне?

28
Меж тем далеко отсюда, в стольких миллионах миль, что ни одному разуму неподвластно, Зафод Библброкс вновь ударился в тоску.

Он починил свой корабль — в смысле, понаблюдал с живым интересом, как робот-ремонтник его чинит. Теперь «Золотое сердце» вернулось в ряд самых мощных и великолепных звездолетов на свете. Ему всюду был открыт путь. Он мог совершить что угодно. Он заглянул было в какую-то книгу — и тут же швырнул ее в угол. Он ее уже читал.

Зафод прошел к пульту связи и включил всеволновой передатчик для экстренных сообщений.

— Хочет кто-нибудь выпить? — вопросил он в микрофон.

— Мужик, это что, экстренное? — прохрипел чей-то голос с того конца Галактики.

— Тоник какой-нибудь есть? — продолжил беседу Зафод.

— Иди ты комете под хвост.

— Ладно-ладно, — пробурчал Зафод и отключил передатчик.

Вздохнув, плюхнулся в кресло. Вскочил опять, подошел к компьютерному монитору. Нажал несколько клавиш. Маленькие пузыри принялись играть на экране в салочки с поеданием.

— Хрямс! — подбадривал их Зафод. — Ах, ушее-е-е-о-ол! Загоняй, хрямс его!

— Здорово, старина! — приветливо гаркнул компьютер спустя минуту такого времяпровождения, — ты набрал три очка. Предыдущий рекорд — семь миллионов пятьсот девяносто семь тысяч, двес...

— Ладно-ладно, — проговорил Зафод, отключая компьютер.

Снова плюхнулся в кресло. Поиграл карандашом. Это занятие тоже потихоньку ему прискучило.

— Ладно-ладно, — сказал он и ввел в компьютер сумму заработанных за этот раунд очков, а также предыдущий рекорд.

«Золотое сердце» перешло на рысь, и звезды в его иллюминаторах слились в одно расплывчатое облако света.

29
— Скажите, пожалуйста, — проговорил тощий, бледнокожий криккитянин, который выступил вперед из рядов своих сородичей в качестве глашатая и теперь переминался с ноги на ногу в кругу света. Свою винтовку он держал на отлете, точно просто оказывал любезность ее истинному владельцу, который кой-куда отлучился на минутку. — Скажите, пожалуйста, — вновь начал он, — вам что-нибудь известно о так называемом «равновесии в природе»?

Пленники не дали ответа — конечно, если не считать таковым растерянного хмыканья и вздохов. Лучи фонариков скользили по их лицам. Высоко в небе занимались своим темным делом Робот-Зоны.

— Ну, видите ли, — замялся криккитянин, — мы слышали об этом «равновесии» только краем уха. Должно быть, это так, мелочь какая-то. Ну ладно, тогда, полагаю, придется вас убить.

И скосил глаза на свою винтовку, точно соображая, куда же надо нажимать.

— В смысле, — добавил он, вновь подняв глаза, — если только вы не хотите о чем-нибудь поболтать?

Медленное, тупое удивление распространилось по телам Слартибартфаста, Форда и Артура из их сердец (на данный момент находившихся в пятках). Оно неуклонно поднималось к их мозгам, которые в сей миг были заняты лишь передвижением челюстей вверх-вниз. Триллиан трясла головой — так встряхивают, отчаявшись, коробку с головоломкой, чтобы непонятные детали сами нашли себе место.

— Видите ли, нас беспокоит, — добавил голос из толпы, — этот самый план ликвидации Вселенной.

— Да, — подхватил другой, — и равновесие в природе. Нам все кажется, что если уничтожить всю остальную Вселенную, то это плохо отразится на равновесии в природе. Понимаете, мы придаем очень важное значение экологии... — И у него горло перехватило от печали.

— И спорту, — громко возгласил кто-то еще.

Толпа приветствовала его заявление одобрительным гулом.

— Да, — согласился первый, — и спорту тоже...

Затем растерянно оглянулся на своих товарищей, деловито поскреб щеку. По-видимому, он пытался побороть в себе некое глубинное смятение, точно думал он одно, а на язык наворачивалось совсем другое, и примирить слова с мыслями не было никакой возможности.

— Видите ли, — промямлил он, — некоторые из нас... — И вновь огляделся по сторонам, точно умоляя о поддержке. Товарищи разразились ободряющими междометиями. — Некоторые из нас, — продолжал он, — очень хотели бы наладить связи по спортивной линии с остальной частью Галактики, и хотя я уважаю необходимость не смешивать спорт с политикой, мне все же кажется, что если мы хотим спортивных связей с Галактикой, а так оно и есть, то тогда, наверное, ее не стоит ликвидировать. И всю остальную часть Вселенной, — тут он вновь окончательно замялся, — ...а сейчас это, по-видимому, стоит на повестке дня...

— Чт... — вымолвил Слартибартфаст, — чт...

— Ккка... — начал Артур.

— Сккко... — сказал Форд Префект.

— Хорошо, — рассудила Триллиан. — Давайте об этом и побеседуем.

Она шагнула вперед и взяла бедного, вконец растерявшегося криккитянина за руку. На вид ему было лет двадцать пять, что значило, учитывая сложные пируэты времени в данной местности, что ему было всего двадцать, когда кончились криккитские войны (десять биллионов лет назад то есть).

Прежде чем сказать что-нибудь еще, Триллиан совершила с ним небольшую прогулку по чаще фонарных лучей. Криккитянин неуверенно плелся за ней. Лучи слегка склонились, точно капитулируя перед этой странной, спокойной девушкой, которая единственная во всей Вселенной кромешного смятения держалась так, будто знала, чего хочет.

Триллиан обернулась к криккитянину лицом, слегка сжала его руки в своих. Он смотрел на нее, весь страдание и смятение.

— Расскажи мне все, — попросила она.

С минуту он молчал, переводя взгляд с одного глаза Триллиан на другой.

— Мы... — начал он, — это лучше нам с вами наедине... по-моему... — Его лицо сморщилось. Потом он уронил голову на грудь, тряхнул ею, точно копилкой, в которой застряла монетка. И вновь поднял глаза на Триллиан. — Видите ли, у нас теперь есть эта самая бомба, — сказал он. — Вы не подумайте, она совсем малюсенькая.

— Я знаю, — молвила Триллиан.

Криккитянин вытаращил глаза, точно она высказала странное суждение о корнеплодах.

— Честно, — сказал он, — ну просто крохотулька.

— Я знаю, — повторила Триллиан.

— Но говорят, — его голос срывался, — говорят, она может уничтожить все-все-все, что есть на свете. И понимаете, сделать это — наш долг, если я не ошибаюсь. И что, тогда мы останемся одни? Я просто не в курсе. Однако же такова наша функция, судя по всему, — сказал он и вновь поник головой.

— Что бы это ни означало, — прогудел из толпы зловещий голос.

Триллиан медленно положила свои руки на плечи бедного, запутавшегося молодого криккитянина и погладила его трясущуюся голову, которую тот склонил ей на плечо.

— Все в порядке, — сказала она тихо, но достаточно внятно, чтобы ее услышала толпа во тьме, — вы не обязаны этого делать.

Она покачала криккитянина в своих объятиях, как мать большого ребенка.

— Вы не обязаны этого делать, — повторила она.

И, отпустив криккитянина, сделала шаг назад.

— Я прошу вас кое-что сделать для меня, — сказала она и неожиданно рассмеялась. — Я прошу, — начала она и вновь рассмеялась. Прикрыла рот ладошкой, потом вновь заговорила с серьезным лицом: — Я прошу вас отвести меня к вашему главному. — И указала на парящие в небесах Воен-Зоны. Кто ее знает, откуда ей было известно, что там-то главный и находится.

Ее смех точно разрядил атмосферу. В задних рядах толпы одинокий голос запел песню, которая позволила бы Полу Маккартни, будь он ее автором, купить весь свет.

30
Зафод Библброкс храбро полз по вентиляционному ходу, как и положено такому отчаянному парню. Он был в ужасном смятении — но все равно упрямо полз вперед. Храбрецы не сдаются.

Смятение было вызвано картиной, которая только что открылась его взору. Но поскольку в самый ближайший момент ему предстояло услышать нечто вдвойне более экстраординарное, мы лучше воспользуемся паузой и объясним, где же он, собственно, находится.

Зафод Библброкс находился на высоте многих миль над поверхностью планеты Криккит, в вентиляции одной из Робот-Боен-Зон.

Говоря глобальнее, в верхних, разреженных слоях атмосферы Криккита, относительно не защищенных от излучения и всего остального, что прибывало к планете из космоса.

Зафод припарковал свой звездолет «Золотое сердце» в гуще колоссальных, темных железных китов, что теснились в небе Криккита, и вошел в самое, как ему показалось, крупное и внушительное из этих летучих зданий. Имея на вооружении лишь бластер системы «Громовержец» и некие таблетки от головной боли.

Он очутился в длинном, широком и тускло освещенном коридоре, где можно было спрятаться, чтобы составить план дальнейших действий. Прятаться было необходимо — время от времени по коридору проходили криккитские роботы, и хотя в бытность своего пленения Зафод убедился, что защищен от них неведомым талисманом, шишек ему тогда понаставили немало. И сейчас он не имел ни малейшего намерения эксплуатировать эту свою, как сам выражался, «полусчастливую звезду».

Зафод проскользнул из коридора в какую-то комнату, оказавшуюся на поверку огромным, тускло освещенным залом.

Собственно, то был музей об одном-единственном экспонате — а именно: тут были выставлены остатки какого-то космического корабля, ужасно искореженные огнем. Теперь Зафод немножко подучил период галактической истории, который когда-то прозевал за попытками залучить в постель соседку по школьной киберкабинке. А потому догадался, что это остатки корабля, который многие биллионы лет назад вышел за пределы Пылевого Облака и заварил всю кашу.

Но — и тут он впал в некоторое смятение — что-то с этим кораблем было нечисто.

Безусловно, его корпус был искорежен самой настоящей аварией. Обшивка сплавилась на неподдельном огне, но Зафоду, с его опытным глазом, тут же стало ясно, что сам-то корабль ненастоящий. Нечто вроде модели в натуральную величину — трехмерный чертеж. Другими словами, он был бы отличным наглядным пособием для какого-нибудь профана, который надумал бы соорудить космический корабль, не имея о них ни малейшего представления. Однако летать эта посудина явно не могла изначально.

Зафод все еще ломал над этим фактом голову — строго говоря, только начал это делать, — когда заметил, что дверь на том конце зала отъехала в сторону и вошли двое криккитских роботов. Вид у них был довольно мрачный.

Зафод, не имевший ни малейшего желания с ними общаться, рассудил, что поскольку благоразумие — лучший компонент храбрости, то осторожность — лучший компонент благоразумия, после чего мужественно спрятался в шкафу.

Шкаф оказался верхней частью шахты, которая соединялась люком с широким вентиляционным ходом. Зафод пролез в люк и пополз по ходу, где мы его и встретили.

Он не был доволен своим местоположением. В вентиляции было холодно, темно, крайне неуютно. Да и жутковато. При первой же возможности — то есть когда примерно через сто ярдов пути ему попалась еще одна шахта — он вылез обратно наружу.

На этот раз он оказался в зале поменьше — по-видимому, компьютерном центре. Шахта вывела его в узкий, темный прогал между стеной и высоким системным блоком.

Не замедлив заметить, что находится в зале не один, он попятился было обратно, но тут его заинтриговал разговор законных обитателей зала.

— Это все роботы, ваше превосходительство, — произнес один голос. — С ними что-то стряслось.

— А что такое с ними, конкретно?

То были двое криккитян из Воен-Командования. Все Воен-Командиры жили высоко за облаками в Робот-Воен-Зонах, чему и были обязаны своим иммунитетом к всяким чудаческим сомнениям и колебаниям, донимавшим их соотечественников внизу на планете.

— Видите ли, ваше превосходительство, на мой взгляд, только к лучшему, что их теперь переводят в резерв, когда мы готовы взорвать бомбу-сверхновую. За непродолжительный период времени, прошедший после нашего освобождения из кокона...

— Давайте ближе к делу.

— Роботы загрустили, ваше превосходительство.

— Что-о?

— Война, ваше превосходительство. Похоже, она угнетающе на них действует. В их характере чувствуется какая-то усталость от мира или, лучше сказать, от Вселенной.

— Что же тут плохого? От них как раз и требуется содействовать ее уничтожению.

— Да, но только, ваше превосходительство, им это кажется сложным. Ими овладела какая-то апатия. Они разучились всецело отдаваться делу. Какого-то огонька не хватает.

— Что вы, собственно, хотите сказать?

— Ну мне кажется, что их что-то очень сильно удручает, ваше превосходительство.

— С чего вы взяли?

— Гм, тут было несколько вылазок силами роботов. Вы знаете, такое впечатление, что они идут в бой, берут оружие на изготовку и вдруг их точно посещает мысль: «К чему напрягаться? Что это все в космическом масштабе?» И вид у них становится какой-то слегка усталый, мрачноватый такой.

— И что они тогда делают?

— Э... э, в основном решают квадратичные уравнения, ваше превосходительство. Дьявольски непосильные даже для роботов. А потом хандрят.

— Хандрят?

— Так точно, ваше превосходительство.

— Слыханное ли дело, чтобы роботы хандрили?

— Не могу сказать, ваше превосходительство.

— Что это за шум?

Шумел Зафод, протискиваясь в шахту. Голова у него шла кругом.

31
В глубоком колодце тьмы сидел робот-калека. В этой железной тьме царила тишина. Также здесь было холодно и сыро, но, будучи машиной, робот не был приспособлен замечать подобные вещи. Однако ценой гигантского напряжения воли он заставлял себя замечать их.

Его мозг был подключен к главному интеллектуальному процессору криккитского Воен-Компьютера. Ничего приятного для себя робот в этом общении не находил. Надо сказать, что главный интеллектуальный процессор криккитского Воен-Компьютера платил ему взаимностью.

Криккитские роботы подобрали это злосчастное стальное создание в болотах Беты Прутивнобендзы, так как чуть ли не с первого взгляда обратили внимание на гигантскую мощь его интеллекта, который мог им весьма сгодиться.

Однако от них укрылся сопутствующий этому умственному потенциалу жестокий душевный надлом. Причем холод, тьма, сырость, теснота помещения и одиночество подействовали на него отнюдь не в лучшую сторону.

Робот был недоволен навязанным ему делом.

Помимо всего прочего, работа над координацией военной стратегии целой планеты спасала от безделья лишь крохотную частичку его великолепного мозга. Остальные электронные извилины ужасно соскучились. Трижды найдя решение всех основных математических, физических, химических, биологических, социологических, философских, этимологических, метеорологических и психологических проблем во Вселенной (кроме своих собственных), он совсем измаялся праздностью и с горя взялся сочинять короткие жалобные песенки без складу и ладу. Сейчас он работал над колыбельной.

Инфракрасные зрачки

Видят круглосуточно всю мерзость,

Ненавижу, ночь, тебя.

Электроовец считать,

Не желайте снов мне сладких,

Лучше ими подавитесь,

Ненавижу, ночь, тебя.
— Марвин! — прошипел кто-то во тьме.

Робот вскинул голову, чуть не оборвав замысловатую паутину электродов, которая связывала его со средоточием криккитского Воен-Компьютера.

Он увидел распахнутый вентиляционный люк, из которого выглядывала нечесаная голова. Другая нечесаная голова пыталась ускорить события, беспокойно стреляя глазами по сторонам.

— А, это вы, — пробормотал робот. — Я предполагал подобный вариант.

— Здорово, браток, — удивился Зафод, — это ты сейчас пел?

— Я, — с горечью признался Марвин, — нахожусь сейчас в крайне безупречной форме. Просто блистаю.

Зафод высунул головы из люка и осмотрелся по сторонам:

— Ты один?

— Да, — сообщил Марвин. — Сижу одиноко в темнице сырой, тоска и страдание — мои верные спутники. А также мой гигантский интеллект. И бездонное отчаяние. И...

— Ага, понял, — прервал его Зафод. — Слушай, а ты-то как со всем этим связан?

— Вот, — пояснил Марвин, указывая той рукой, что поздоровее, на дремучую сеть электродов, связующую его с криккитским компьютером.

— Раз так, — растерянно молвил Зафод, — я тебе, наверное, обязан жизнью. Дважды.

— Трижды, — уточнил Марвин.

Зафод резко повернул голову (вторая голова зорко уставилась совершенно не в ту сторону) — как раз вовремя, чтобы наблюдать, как подкравшийся к нему сзади ужасный боевой робот, дымясь, забился в конвульсиях. Неуклюже попятившись назад, робот уткнулся спиной в стену, сполз на пол и, поерзав на месте, привалился щекой к стене, после чего безутешно зарыдал.

Зафод опять поглядел на Марвина.

— Ну и мироощущение у тебя, — заметил он.

— Даже не спрашивайте, — ответил Марвин.

— Не буду, — пообещал Зафод. И сдержал обещание. — Слушай, — заявил он, — у тебя классно получается.

— Полагаю, это значит, — парировал Марвин, придя к этому логическому умозаключению силами какой-то 0,00000000000001 своего светлого разума, — что вы не планируете меня освобождать или предпринимать что-либо еще подобное в этом направлении.

— Старик, ты же знаешь, я бы с радостью.

— Бы.

— Бы.

— У тебя отлично получается.

— Ну да, — заметил Марвин. — Зачем прерываться, когда чаша страданий едва-едва переполнилась?

— Мне нужно найти Триллиан и ребят. Слушай, ты не догадываешься, где они? Я-то без понятия — хоть всю планету обшаривай. А это дело долгое.

— Они очень близко отсюда, — скорбно сказал Марвин. — Если хотите, можете понаблюдать за ними отсюда по монитору.

— Я лучше к ним пойду, — рассудил Зафод. — Э-э, вдруг им нужна помощь, мало ли что?

— Возможно, будет лучше, — произнес Марвин (и тут в его замогильный голос вплелась неожиданная нотка властности), — если вы ограничитесь наблюдением отсюда по монитору. Эта юная особа, — добавил он внезапно, — одна из наименее блаженно безмозглых форм органической жизни, с которыми меня, к моему глубочайшему неудовольствию, не смогла свести моя злая судьба.

Несколько минут Зафод блуждал по этому лабиринту отрицаний, пока не прошел его до конца. И удивился.

— Триллиан? — воскликнул он. — Эта малютка? Складненькая, конечно, но нрав тот еще. Сам знаешь, каково с ними, с бабами. А может, не знаешь. А если знаешь, то не хотел бы я этого слышать... Ладно, врубай ящик.

— ...настоящими марионетками.

— Чего? — воскликнул Зафод.

Слова были произнесены голосом Триллиан. Зафод обернулся.

На стене, у которой рыдал криккитский робот, засветилось изображение какого-то другого зала, затерянного где-то в недрах Робот-Воен-Зон. По-видимому, там происходил военный совет — точно Зафод определить не мог, так как робот заслонял экран.

Он попытался спихнуть робота с места, но тот, придавленный гнетом своего тяжкого горя, полез кусаться. Пришлось оставить его в покое и напрячь зрение.

— Вы только задумайтесь, — продолжал голос Триллиан, — ваша история — это же просто череда феноменально невероятных событий. Поверьте моему опыту, в чем-чем, а в невероятностях я разбираюсь. Для начала — ваша полная изоляция от Галактики. Абсолютно беспримерная ситуация. Планета на самом ее краю, да еще и внутри Пылевого Облака. Это явно подстроено нарочно.

Зафод весь кипел оттого, что не мог видеть экран. Голова робота заслоняла людей, к которым обращалась Триллиан, универсальная боевая бита — фон, а локоть руки, трагически подпиравшей его лоб, — саму Триллиан.

— Далее, — продолжала Триллиан, — пресловутый звездолет, потерпевший крушение на вашей планете. Заурядное событие? Вряд ли. Вы представляете себе, как мала вероятность, что курс звездолета и орбита какой-нибудь планеты случайно скрестятся?

— Привет, — прокомментировал Зафод, — она сама не знает, что болтает. Видел я этот звездолет. Чистой воды липа. Ежу понятно.

— Я это предполагал, — раздался из темницы голос Марвина.

— Как же, как же, — парировал Зафод. — Только что от меня услышал. Ладно, я все равно не понимаю, при чем тут эта фигня.

— А тем более, — продолжала Триллиан, — вероятность того, что он пересечет орбиту единственной планеты в Галактике или вообще во всей известной мне Вселенной, для которой его появление будет сильнейшей душевной травмой. Знаете, какова вероятность? И я тоже не знаю — вот как она мизерна. Значит, это вновь подстроено нарочно. Не удивлюсь, если звездолет окажется фальшивкой.

Зафоду удалось сдвинуть биту робота. За ней на экране оказались фигурки Форда, Артура и Слартибартфаста. Вид у них был крайне ошарашенный.

— Эй, погляди, — радостно воскликнул Зафод. — Ребята держат нос кверху. Гип-гип-ура! Дайте им жару, ребята!

— Ну а вся эта технология, которой вы с бухты-барахты овладели буквально за ночь? Большинству цивилизаций потребовались бы тысячелетия и тысячелетия. Кто-то снабжал вас необходимой информацией, кто-то вас опекал. Я знаю, знаю, — отреагировала Триллиан на возражения кого-то, невидимого Зафоду, — я знаю, что вы не отдавали себе отчета в происходящем. Именно об этом я и говорю. Вы так ничего и не заметили. Наподобие бомбы-сверхновой.

— А вы-то о ней откуда знаете? — спросил невидимый оппонент.

— Просто знаю, — сказала Триллиан. — Думаете, я поверю, что у вас одновременно хватило ума ее изобрести и хватило глупости не сообразить, что вы и себя взорвете? Это даже не идиотизм, а полная тупость.

— Эй, а что это за бомба такая? — тревожно обратился Зафод к Марвину.

— Бомба-сверхновая? — уточнил Марвин. — Чрезвычайно компактная бомба.

— Да?

— Которая может уничтожить Вселенную, выражаясь по-латыни, in toto. Полностью. По мне, блестящая идея. Правда, им не удастся ее воплотить.

— Бомба-то мощная, — пояснил Марвин, — но их головы нет. К тому времени когда их заточили в коконе, они успели разработать ее проект. А все последние пять лет создавали опытную модель. Они думают, что сделали все правильно, но это не так. Степенью своей глупости они ничуть не уступают всем остальным формам органической жизни. Я их ненавижу.

Триллиан продолжала говорить.

Зафод попытался схватить криккитского робота за ногу, но тот принялся лягаться и рычать, а потом заквакал в новом приступе горьких рыданий. Наконец робот рухнул на пол, где и продолжал изливать свои чувства в лежачей позе, никому не мешая.

Триллиан одиноко стояла в центре зала. Выглядела она устало, но ее глаза горели яростным огнем.

К ней были обращены бледнокожие, изборожденные морщинами лица Старейших Повелителей Криккита, застывших на своих местах за широким пультом управления. Они смотрели на девушку с бессильным страхом и ненавистью.

Перед ними, на равном расстоянии от пульта и серединой зала, где, точно в зале суда, стояла Триллиан, возвышалась изящная белая колонна фута в четыре высотой. На ее верхушке находился белый шар. Маленький, не более четырех дюймов в диаметре.

У колонны нес стражу криккитский робот с универсальной битой наготове.

— Собственно, — пояснила Триллиан (она обливалась потом, Зафоду показалось, что это весьма некстати, учитывая ситуацию), — вы такие дремучие идиоты, дремучесть ваша такова, что я сомневаюсь, ОЧЕНЬ СОМНЕВАЮСЬ, что вы смогли правильно собрать бомбу без помощи Хактара.

— Что это еще за Хактар? — спросил Зафод, расправляя плечи.

Если Марвин и ответил, Зафод его не услышал. Все его внимание было приковано к экрану.

Один из Старейших сделал еле заметный знак роботу-часовому. Тот замахнулся битой.

— Ничего не могу сделать, — сказал Марвин. — Он подключен к автономной сети.

— Подождите, — молвила Триллиан.

Старейший сделал рукой другой знак. Робот замер. Триллиан внезапно сникла, точно разуверившись в собственных словах.

— А откуда ты все это знаешь? — спросил Зафод у Марвина.

— Компьютерные архивы, — пояснил тот. — У меня есть к ним доступ.

— Не правда ли, вы очень не похожи, — сказала Триллиан Старейшим, — на ваших братьев-соотечественников, что живут там, внизу, на планете. Всю свою жизнь вы провели здесь, не защищенные атмосферой. Вы очень уязвимы. Знаете, ваш народ охвачен великим страхом. Они не хотят, чтобы вы это делали. Вы потеряли связь с народом. Почему бы вам не спросить у него совета?

Старейший потерял терпение. И сделал роботу-часовому знак, прямо противоположный знаку, который сделал ранее.

Робот размахнулся битой. Ударил ею по белому шарику.

Белый шарик представлял собой пресловутую бомбу-сверхновую.

То была маленькая, просто крохотная бомба, предназначенная для уничтожения всей Вселенной.

Бомба-сверхновая рассекла воздух и ударилась в стену зала заседаний, оставив на ней уродливую выбоину.

— Ну а она-то откуда все это знает? — вопросил Зафод.

Марвин мрачно молчал.

— Наверно, просто блефовала, — рассудил Зафод. — Бедная девочка. Какая же я свинья, что бросил ее одну.

32
— Хактар! — вскричала Триллиан. — Что ты задумал?

Окрестная тьма отвечала гробовым молчанием. Триллиан продолжала ждать, нервно переминаясь с ноги на ногу. Она была уверена в правоте своей догадки. Она попыталась вглядеться в мрак, из которого ждала хоть какого-то ответа. Ничего. Только студеное безмолвие.

— Хактар? — вновь позвала она. — Я хотела бы познакомить тебя с моим другом, Артуром Дентом. Я хотела улететь с Тором-Громовержцем, но он меня не пустил, и я ему за это благодарна. Он заставил меня разобраться в моих чувствах. К сожалению, Зафод слишком испугался всех этих дел, так что взамен я привела Артура. Не знаю, зачем я тебе все это говорю. Хактар? — вновь воззвала она. — Хактар?

И тогда послышался ответ.

То был слабый, срывающийся голос, точно отголосок принесенного ветром дальнего крика, точно полувнятное воспоминание или сон.

— Если хотите, выйдите оба наружу, — сказал голос. — Даю слово, вам абсолютно ничто не угрожает.

Триллиан с Артуром переглянулись — и, сами себе не веря, вышли наружу по дорожке света, которая исходила из распахнутого люка «Золотого сердца» в смутную, гранулированную тьму Пылевого Облака.

Артур потянулся взять подругу за руку, чтобы поддержать и успокоить, но она отстранилась. Тогда он прижал к себе свой портплед с банкой греческого оливкового масла, полотенцем, мятыми видами Санторини и прочим барахлом. За неимением лучшего, пришлось поддержать и успокоить портплед.

Их ступни опирались на ничто (или лучше сказать, ни на что не опирались?). И вокруг было сплошное ничто.

Густое, пыльное ничто. Каждая частичка порошка, в который Кремнезубые Бронескорпионы стерли свой суперкомпьютер, тускло мерцала рассеянным солнечным светом, медленно вращаясь. Каждая частичка компьютера, каждое зернышко пыли содержало в себе слабое, усталое подобие модели целого. Стерев компьютер в порошок, Кремнезубые Бронескорпионы Стритизавра не убили его, но лишь искалечили. Хрупкие силовые — точнее, слабосильные — линии электрического поля обеспечивали непрочные связи между частичками.

Артур и Триллиан стояли, вернее сказать, парили посреди этого странного организма. Воздуха для дыхания тут не имелось, но в данный момент это было как-то не важно. Хактар сдержал слово. Им ничто не угрожало. Пока.

— В плане гостеприимства я не могу вам предложить ничего, — слабо молвил Хактар, — кроме оптических обманов. Однако и посредством оптического обмана можно создать уют, если больше ничем не располагаешь.

Его голос истаял, как дым, и из темных клубов пыли сгустился длинный диван, обитый веселеньким цветастым бархатом.

Сознание Артура едва вынесло тот факт, что это был тот же самый диван, что встретился ему на лугах доисторической Земли. Его охватило желание крепко поругаться с Вселенной — авось отучится устраивать ему такие нелепые, умопомрачительные розыгрыши.

Победив в себе это чувство, он присел на диван — осторожно-осторожненько. Триллиан устроилась рядом.

Диван был настоящий.

По крайней мере если он и был ненастоящий, то все же держал их на себе, а поскольку именно это от дивана и требуется, то в реальности дивана сомневаться не стоило.

Голос, прилетевший на крыльях солнечного ветра, снова заговорил с ними:

— Надеюсь, вам удобно.

Они кивнули.

— И я хотел бы поздравить вас с тем, что вы оказались правы в своих умозаключениях.

Артур поспешил пояснить, что сам-то он никаких особенных умозаключений не делал — вся честь принадлежит Триллиан. Она просто позвала его с собой, потому что он интересуется жизнью. Вселенной и всякими такими вещами.

— Я разделяю ваши интересы, — выдохнул Хактар.

— Ну, — сказал Артур, — надо бы как-нибудь об этом поболтать. За чашкой чая.

И тут перед ними постепенно материализовался низкий деревянный столик, на котором стояли серебряный заварочный чайник, фарфоровый молочник, фарфоровая сахарница и две фарфоровые чашки с блюдцами. Причем фарфор был вполне определенного сорта — с детства знакомый нашим героям так называемый «твердый английский».

Артур потянулся к столику, но то был всего лишь оптический обман. Он вновь откинулся на спинку дивана, который хотя бы казался его телу весьма комфортабельной иллюзией.

— Почему ты пришел к мысли уничтожить Вселенную? — спросила Триллиан.

Ей было трудновато говорить с пустотой, где было не на чем остановить взгляд. Очевидно, Хактар это заметил. Он испустил хриплый смешок призрака.

— Раз уж беседа приняла такое русло, — заявил он, — давайте подберем подходящую обстановку.

И перед ними материализовалось нечто новенькое. То было тусклое, мерцающее подобие кушетки — кушетки того типа, какие стоят в кабинетах психоаналитиков. Блестящая кожаная обивка смотрелась помпезно, но это был такой же оптический обман, как и предыдущие.

Вокруг Артура и Триллиан, для полного комплекта, закачались дубовые панели стен. А затем на кушетке появился Хактар собственной персоной. То есть его изображение — и такое, что глаза лезли на лоб.

Кушетка имела нормальные габариты для кушетки психоаналитика — примерно пять-шесть футов в длину.

Компьютер имел нормальные габариты для черного орбитального компьютера — примерно тысячу миль в диаметре.

А от полной иллюзии, что компьютер, словно так и надо, лежит на кушетке, глаза буквально лезли на лоб.

— Хорошо, — твердо сказала Триллиан и встала с дивана. Она чувствовала, что ее нарочно убеждают устроиться поуютнее и смириться с уймой иллюзий. — Отлично, — сказала она. — А ты и реальные вещи можешь творить? Я хочу сказать, материальные объекты?

И вновь ответ последовал лишь после паузы, словно распыленному в порошок разуму Хактара требовалось собрать свои мысли со всех миллионов и миллионов миль, по которым они были разбросаны.

— А, — вздохнул он. — Вы думаете о звездолете.

Нашим героям казалось, что мысли Хактара катятся мимо них и мимо них, подобно парусным волнам эфира.

— Да, — признался он. — Я могу. Но это требует гигантских затрат труда и времени. Видите ли, все, на что я способен в моем... пылеобразном состоянии, это воодушевлять и направлять. Воодушевлять и направлять. И направлять...

Подобие Хактара на кушетке закачалось и замерцало, словно ему было трудно сохранить визуальный облик.

И вновь окрепло.

— Я могу воодушевлять и направлять, — поведал он, — крохотные обломки космического мусора — случайный мимолетный метеор, горстку молекул, кучку атомов водорода, — чтобы они двигались вместе. Я воспитываю в них сплоченность. Я могу хитростью заставить их составить определенную форму, но это отнимает не одну вечность.

— Итак, это ты сделал модель потерпевшего крушение звездолета? — вновь спросила Триллиан.

— Э... э, да, — пробормотал Хактар. — Я сделал... кое-какие объекты. Я могу их передвигать. Я создал звездолет. Это казалось лучшим средством.

Тут что-то заставило Артура схватить с дивана свой портплед и крепко прижать к себе.

Мгла древнего распыленного сознания Хактара заклубилась вокруг, точно в нем всколыхнулись тревожные сны.

— Я, знаете ли, раскаялся, — пробормотал он скорбно. — Я раскаялся в своем саботаже против собственного же изобретения для Кремнезубых Бронескорпионов. Я не имел права разрешать подобные вопросы. Я был создан, дабы осуществить мою функцию — и изменил ей. Я предал самого себя.

Хактар вздохнул. Триллиан с Артуром молча ждали продолжения рассказа.

— Вы правы, — молвил он наконец. — Я сознательно вынянчил планету Криккит, чтобы ее обитатели пришли к тому же расположению духа, что и Кремнезубые Бронескорпионы, и попросили меня изобрести бомбу, которую я отказался создать в первый раз. Я окутал собой планету и принялся корректировать ее жизнь. Под воздействием событий, которые мне удалось подстроить, и влияния, которое я был способен оказывать, они научились маниакальной ненависти. Пришлось заставить их жить в небе. На поверхности мое влияние было слишком слабым. Конечно, когда их заточили в темпорально-канительном коконе и наша связь прервалась, они лишились уверенности в себе и потеряли голову. Ну что ж, ну что ж, — добавил Хактар, — я только пытался осуществить мою функцию.

И медленно-медленно, пылинка за пылинкой, кусочек за кусочком, оптические «обманки» в толще облака стали тускнеть, тихо испаряться.

Но внезапно вновь обрели плотность.

— Правда, тут дело еще и в мести, конечно, — заявил Хактар с неожиданной резкостью. — Не забывайте, что меня стерли в порошок и бросили полуживым калекой на биллионы лет. Не кривя душой, признаюсь, что мне весьма импонирует идея покончить со Вселенной. Поверьте, на моем месте вы чувствовали бы то же самое.

Он вновь помолчал. Мелкие вихри разбежались по толще Пыли.

— Но прежде всего, — проговорил он с прежней тоской в голосе, — я пытался осуществить мою функцию. Ну что ж...

Триллиан спросила:

— Вас печалит, что вы потерпели неудачу?

— Потерпел ли я неудачу? — прошептал Хактар.

Подобие компьютера на кушетке психоаналитика вновь стало медленно таять.

— Ну что ж, ну что ж... — вновь произнес тающий голос. Нет, — теперь неудачи меня не печалят.

— Вы знаете, что мы обязаны сделать? — спросила Триллиан холодным, деловитым тоном.

— Да, — ответил Хактар, — вы собираетесь меня рассеять. Вы собираетесь разрушить мое сознание. Пожалуйста, чувствуйте себя свободно — после всех этих вечностей забвение — все, о чем я мечтаю. Если я еще не осуществил мою функцию, то теперь уже слишком поздно. Благодарю вас, и доброй вам ночи.

Диван исчез.

Столик с чаем исчез.

Кушетка и компьютер исчезли. Стены испарились. Артур и Триллиан вернулись по зыбкой глади световой дорожки на «Золотое сердце».

Языки пламени перед его носом взметнулись высоко и тут же опали. Блеснуло несколько искр — и огонь погас, оставив Артуру лишь кучку Пепла, который несколько минут назад был Деревянным Столбом Природы и Духовности.

Он выгреб Пепел со дна гамма-шашлычницы «Золотого сердца», ссыпал в бумажный пакет и вернулся на мостик.

— Думаю, мы должны вернуть его обратно, — сказал он. — Так требует моя совесть.

Он уже поспорил со Слартибартфастом по этому поводу, в результате чего старец страшно обиделся. Он вернулся на свой «Бистроматолет», вступил в яростные пререкания с официантом и исчез в чаще чисто субъективных представлений о пространстве.

Спор случился из-за того, что предложение Артура вернуть Пепел на крикетную площадку «Лордз» в самый миг их похищения предполагало путешествие в прошлое примерно на сутки назад, то есть пустое и бесцеремонное засорение времени, столь ненавистное активистам Движения за Реальное Время.

— Да, — сказал Артур, — но идите втолкуйте это Крикетной федерации. — И уперся на своем. — Думаю, — начал он повторять свою фразу — и умолк. Он решил повторить свои слова, так как в первый раз все пропустили их мимо ушей. А умолк он потому, что понял — еще долго никому не будет до него никакого дела.

Форд, Зафод и Триллиан пристально вглядывались в экран обзора. Хактар разрушался под давлением вибрационного поля, которое накачивало в его тело «Золотое сердце».

— Что он сказал? — спросил Форд.

— По-моему, я расслышала, — проговорила Триллиан озадаченно, — он сказал: «Что сделано, то сделано... Моя функция выполнена...»

— Думаю, мы должны вернуть его обратно, — сказал Артур, высоко подняв пакет с Пеплом. — Так требует моя совесть.

33
Лучи солнца безмятежно освещали пепелище былой крикетной площадки «Лордз».

Еще курился дым над тлеющей травой — ужасным следом криккитских роботов, похитивших Пепел. Перепуганные люди метались в дыму, сталкиваясь друг с другом, спотыкаясь о носилки, попадаясь прямиком в руки полицейских, которые взялись арестовывать кого попало.

Один полисмен попытался было задержать Охмешконасыпателя Конца-Краю-Не-Знающего за хулиганство, но серо-зеленый долговязый инопланетянин ускользнул на свой корабль и надменно улетел, что еще более усугубило панику и столпотворение на земле.

И тут-то посреди газона, второй раз за этот день, внезапно материализовались Артур Дент с Фордом Префектом (собственно, они телепортировались с «Золотого сердца», припаркованного на земной орбите).

— Я могу все объяснить! — провозгласил Артур. — Пепел у меня! Вот в этом пакете!

— По-моему, ты им неинтересен, — заметил Форд.

— Кроме того, я содействовал спасению Вселенной, — сообщил Артур всем, кто был готов его слушать. Иными словами, никому. — Хм, таким заявлением можно было бы толпу остановить, — пробормотал он.

— Фокус не удался, — возразил Форд.

Тогда Артур атаковал пробегавшего мимо полисмена:

— Извините. Пепел. Он у меня. Те белые роботы похитили его несколько минут назад. Вот он, в этом пакете. Видите ли, он был частью Ключа от темпорально-канительного кокона, и, ну сами можете догадаться, суть в том, что он у меня и что мне с ним сделать?

Полисмен сказал Артуру, что сделать с Пеплом. Однако эти указания явно следовало понимать в фигуральном смысле.

Артур печально побрел куда глаза глядят.

— Неужели всем наплевать? — вскричал он.

Какой-то пробегавший мимо человек толкнул его под локоть, и содержимое пакета просыпалось на землю. Артур замер над рассыпанным Пеплом, закусив губу.

Форд окинул его взглядом.

— Ну что, сматываемся? — поинтересовался он.

Артур испустил глубокий вздох. Потом обвел глазами планету Земля, не сомневаясь, что видит ее в последний-распоследний раз.

— Ладно, — обронил он.

В этот миг он узрел в разрыве дымовой завесы чудом уцелевшую крикетную калитку.

— Погоди минутку, — сказал он Форду. — Когда я был маленьким...

— Потом расскажешь, ладно?

— ...то очень увлекался крикетом, знаешь ли, вот только получалось у меня не очень.

— Или вообще не получалось, если Тебе так больше нравится.

— И у меня была мечта, довольно дурацкая, что однажды мне выпадет честь выйти на площадку «Лордз» в качестве нападающего.

Оглядев охваченную паникой толпу, он пришел к выводу, что возражать никто не будет.

— Ладно, — устало выдохнул Форд. — Только в темпе. Я буду вон там. Подыхать со скуки, — добавил он. И отойдя в сторону, уселся на тлеющую траву.

Артур помнил, что во время их первого визита на площадку в тот день крикетный мяч залетел прямо к нему в сумку, а потому принялся в ней рыться.

И только уже найдя мяч, сообразил, что сумка уже не та, с которой он был здесь в прошлый раз. Однако же вот он, мяч, лежит себе среди греческих сувениров.

Он вынул мяч, обтер его полой халата, плюнул на него и еще раз обтер. Поставил сумку на землю. Если уж играть, так делать все профессионально.

Перекинул маленький красный мячик с ладони на ладонь, наслаждаясь его тяжестью.

Чувствуя себя легким и безмятежным, как птица, он засеменил прочь от калитки. Он решил бежать в среднебыстром темпе, а потому отмерил хорошую, длинную дистанцию для пробежки.

Поднял глаза в небо. Там кружились птицы и неслись стайками белые облака. Людские крики и стоны, сирены «скорой помощи» и полиции раздирали воздух в клочья, но Артур ощущал себя странно счастливым, огражденным невидимой завесой от всей этой кутерьмы. Ему предстояло сыграть в крикет на площадке «Лордз».

Обернувшись к калитке лицом, он отбил нетерпеливую чечетку своими шлепанцами. Расправил плечи, подбросил мяч в воздух и поймал его на лету.

И побежал к калитке.

На бегу он увидел, что у калитки стоит защитник.

«Кайф, — подумал он, — тем интереснее...»

Подбежав поближе, вгляделся пристальнее... Защитник, застывший наготове у калитки, не принадлежал к команде Англии. И к команде Австралии он тоже не имел отношения. То был представитель команды криккитских роботов. Холодный, беспощадный белый робот-киллер. Видимо, он не последовал за своими коллегами на корабль.

Тут в разуме Артура Дента столкнулось сразу несколько мыслей, но прекратить бег он был не в силах. Время поползло с ужасной, умопомрачительной медлительностью — и тем не менее ноги Артура почему-то не желали останавливаться.

Двигаясь словно сквозь патоку, он медленно повернул свою несчастную голову и поглядел на свою собственную руку, руку, которая сжимала твердый красный мячик.

Его ноги медленно, неуклонно неслись вперед, меж тем как он созерцал мяч в своей бессильной руке. Мяч пульсировал ярко-алым внутренним огнем. А мятежные ноги все равно несли Артура вперед.

Он снова поглядел на криккитского робота, неумолимо и целеустремленно застывшего у калитки с битой на изготовку. Механические глаза горели бездонным, студеным, колдовским огнем. Артур обнаружил, что не может отвести от них своего взгляда. Казалось, он смотрит в них, как в туннель, и вокруг больше ничего нет.

Ознакомимся с некоторыми мыслями из тех, что мельтешили и сталкивались в Артуровой голове.

Он чувствовал себя полным дураком.

Он понимал, что должен был куда внимательнее следить за происходящим вокруг, вдумываться в смысл слышанных краем уха фраз, которые теперь гулко звучали в его голове, пока ноги, гулко ударяясь о землю, несли его вперед, к точке, где он неизбежно подаст мяч криккитскому роботу, и тот неизбежно ударит по нему.

Он припомнил слова Хактара: «Потерпел ли я неудачу? Нет, теперь неудачи меня не печалят».

Он припомнил предсмертное заявление Хактара, услышанное Триллиан: «Что сделано, то сделано... Моя функция выполнена...»

Он припомнил, как Хактар признался, что смог создать «кое-какие объекты».

Он припомнил, как в его портпледе что-то нежданно шевельнулось и он невольно прижал его к себе, там, в Пыльном Облаке.

Он припомнил, что вернулся на пару дней назад во времени, чтобы вновь попасть на площадку «Лордз».

Также он припомнил, что крикетист из него средний.

Он почувствовал, как его рука размахнулась, крепко сжимая мяч, который, как было ясно ему теперь, являлся не чем иным, как бомбой-сверхновой, которую Хактар сам собрал и подсунул ему, бомбой, призванной привести Вселенную к скорой, безвременной гибели.

Он изо всей души надеялся и молил всех богов, чтобы не было ни загробного мира, ни посмертного воздаяния. Тут же сообразил, что сам себе противоречит, и перестал молиться. Оставалось лишь надеяться, что посмертного воздаяния нет.

А иначе — ну как он посмотрит в глаза всем, кого встретит после смерти?

Он надеялся, надеялся и вновь надеялся, что память его не обманывает и крикетист из него действительно никудышный — похоже, если что-то еще и могло предотвратить всеобщую катастрофу, так это его спортивная бездарность.

Нижние конечности сами собой несли его вперед, рука сама собой размахнулась... ноги Артура запнулись о портплед, сдуру брошенный им прямо на дороге. Он почувствовал, что грузно валится на землю, но, поскольку в этот момент его голова была битком набита всякими другими заботами, он совершенно забыл, что должен удариться о грунт. Удара не последовало.

Судорожно сжимая мяч и подвывая от изумления, он воспарил ввысь.

И закружился в небе, входя в отчаянный штопор.

Очертя голову он спикировал к земле, одновременно отшвырнув бомбу на безопасное расстояние — очень-очень далеко в сторону.

Артур напал на робота с тыла, пользуясь его растерянностью — робот по-прежнему держал биту на изготовку, но предмет, по которому следовало ею ударить, исчез неизвестно куда.

Ощущая в себе небывалый прилив сил, Артур вырвал биту из рук ошалелого робота, описал в воздухе безупречную «бочку», коршуном спикировал обратно — и одним диким ударом биты снес роботу голову с плеч.

— Ты уже все? — поинтересовался Форд. — Пошли, что ли?

Был период, когда Артур Дент наотрез отказывался двинуться с места. По его словам, бистроматическая тяга открыла ему, что время и расстояние — одно и то же, сознание и Вселенная — одно и то же, чувственное восприятие и действительность — также одно и то же, и чем больше путешествуешь, тем больше торчишь на одном месте, а раз так, то лучше он пока посидит тихо да покопается в своем сознании, что много времени не займет, так как это самое сознание теперь составляет единое целое со Вселенной. Так что разобравшись с сознанием, можно будет как следует отдохнуть, потренироваться в летании и, кстати, научиться наконец готовить, а то все недосуг. Банка греческого оливкового масла была теперь его ценнейшим сокровищем, и он заявил, что нежданное возвращение этой банки в его жизнь вновь всколыхнуло в нем некое ощущение неразрывного единства всего сущего, которое наводит на чувство, что...

Тут он зевнул и, откинувшись на спинку дивана, крепко заснул.

Наутро, в то время как команда «Золотого сердца» подбирала для Артура какую-нибудь идиллически-мирную планету, где его рассуждения никого не оскорбят, поступил сигнал «SOS» от бортового компьютера какого-то корабля. «Золотое сердце» поспешило на выручку.

Маленький, но с виду невредимый звездокатер класса «Мерида» отплясывал в пустоте нечто вроде джиги. Краткий компьютерный осмотр показал, что корабль в норме, его компьютер в норме, но вот пилот сошел с ума.

— Я еще не сумасшедший, я полоумный, полоумный, — бормотал пилот в бреду, пока его переносили на «Золотое сердце».

Он оказался журналистом «Ежедневного сидерического сплетня». Журналисту дали успокоительное и выделили в качестве сиделки Марвина, пока он не согласится взяться за ум и объяснить все толком.

— Я освещал один судебный процесс, — заговорил он наконец, — на Аргабутоне.

И приподнялся на своих худеньких, изможденных локтях, дико озираясь по сторонам. Его седые волосы, казалось, махали каким-то своим знакомым в соседней комнате.

— Спокойствие, только спокойствие, — проговорил Форд.

Триллиан ласково положила руку на плечо журналиста.

Безумец вновь уронил голову на подушку и уставился на потолок лазарета «Золотого сердца».

— Само дело, — выдохнул он, — теперь не имеет значения, но там был свидетель... свидетель... его звали... звали... Прак. Странный, трудный человек. В конце концов они были вынуждены ввести ему наркотик, чтобы добиться правды. Эликсир истины.

Глаза журналиста беспомощно вращались.

— Они дали ему слишком большую дозу, — прошелестел его тихий-тихий шепот. — Слишком чрезмерную. — И заплакал. — Мне кажется, это роботы толкнули врача под руку.

— Роботы? — резко спросил Зафод. — Какие еще роботы?

— Такие... белые, — хрипло прошептал журналист. — Они ворвались в зал суда и похитили у судьи скипетр, Аргабутонский Скипетр Правосудия, такая жуткая плексигласовая штука. Не знаю, зачем уж он им понадобился. — Журналист вновь расплакался: — И по-моему, они толкнули врача под руку...

Его голова бессильно, скорбно моталась из стороны в сторону, глаза мученически пылали.

— А когда заседание возобновилось, — прошептал он сквозь рыдания, — они, к несчастью, отдали Праку ужасный приказ. Ему приказали, — умолкнув на миг, он весь содрогнулся, — чтобы он говорил Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды. Вот только, разве не понимаете? — Внезапно приподнявшись на локтях, он вскричал, что есть мочи: — Ему дали слишком чрезмерную дозу!

И вновь упал на подушки с тихим воем: «Слишком чрезмерную, слишком чересчурную большую, чересчурно-чрезмерную...»

Присутствующие переглянулись. По спине у них пробежали мурашки.

— И что же случилось? — спросил наконец Зафод.

— О, не извольте сомневаться: он благополучно сказал правду, — сообщил журналист зловещим тоном, — насколько мне известно, он все еще говорит. Странные, ужасные вещи... ужасные, ужасные! — сорвался он на визг.

Его попытались успокоить, но журналист опять привстал на локтях.

— Ужасные вещи, непостижимые вещи, — вопил он, — вещи, от которых можно с ума сойти!

Окинул собравшихся диким взглядом.

— Или, как в моем случае, ополоуметь. Я все-таки журналист.

— Вы имеете в виду, — тихо спросил Артур, — что говорить правду — ваша профессиональная обязанность?

— Нет, — озадаченно ответил тот. — Я имею в виду, что я соврал, что мне нужно сдавать статью, и сбежал пораньше... — После чего окончательно впал в беспамятство.

В сознание он пришел лишь один раз — и то ненадолго.

Однако от него удалось выведать следующее.

Когда стала ясна суть происходящего и стало ясно, что Праку не удастся заткнуть рот, пока он не скажет всю правду в ее абсолютной и окончательной форме, заседание было закрыто.

И не просто закрыто, но загерметизировано, причем Прак так и остался в зале суда. Здание обнесли стальными стенами, а также — береженого Бог бережет! — колючей проволокой под электротоком, крокодильими болотами и тремя крупными армиями, чтобы преградить словам Прака путь к людским ушам.

— Жалко, — заметил Артур. — Хотел бы я его послушать. Он наверняка знает Ответ на Вопрос Жизни. Мне до сих пор не по себе, что мы его так и не выяснили.

— Задумайте число, — вмешался компьютер, — любое число.

Артур назвал компьютеру телефон справочного бюро вокзала Кингс-Кросс, рассудив, что должна же быть у этого телефонного номера хоть какая-то полезная функция.

Компьютер ввел номер в отремонтированный двигатель невероятностной тяги.

Согласно теории относительности. Материя велит Пространству, как именно ему искривляться, а Пространство велит Материи, как именно ей двигаться.

«Золотое сердце» повелело пространству завязаться морским узлом — и совершило мягкую посадку внутри стальной ограды комплекса Аргабутонского верховного суда.

Зал суда производил крайне мрачное впечатление. То было обширное и темное помещение, явно задуманное как святилище Правосудия — а не Радости, например. Вы не стали бы устраивать там банкет — по крайней мере удачный. Ибо местный интерьер был способен вогнать в меланхолию самого беззаботного гостя.

Высокие, сводчатые черные потолки, под которыми с угрюмой решимостью реяли зловещие тени. Скамьи, стенные панели, грузные колонны — все это было изготовлено из древесины самых темных и суровых оттенков, какую только могла породить ужасная Агресбардийская Чаща. Массивная черная Трибуна Правосудия, которая царила в центре зала, казалась воплощением монструозной тяжести. И если бы вдруг какому-нибудь солнечному лучику удалось проскользнуть в эту святая святых Аргабутонского Дворца Правосудия, он мигом повернулся бы на пятках и стремглав выскользнул обратно.

Артур и Триллиан вошли в зал первыми. Форд с Зафодом мужественно прикрывали их с тыла.

Вначале помещение показалось им совершенно темным и пустынным. Эхо их шагов гулко прокатилось под сводами. Странно. Как они уже удостоверились, все заграждения и охрана находились на своих местах и выполняли свои обязанности, из чего следовало, что сеанс правдивых речей продолжается.

Неужели ошибка?

И тут, когда их глаза попривыкли к тьме, они заметили в углу тусклый красный огонек, а под ним — живую, трепещущую тень. Они посветили в угол фонариком.

То был Прак. Он развалился на скамье, покуривая апатично тлеющую сигарету.

— Здорово, — сказал он, вяло отсалютовав рукой, и из-под сводов ему отозвалось эхо.

То был щуплый, малорослый человечек с жидкими волосами. Он сел на скамью с ногами, ссутулив плечи. Его голова и колени беспрестанно дергались. Прак затянулся сигаретой.

Новоприбывшие жадно уставились на него.

— Что тут происходит? — спросила Триллиан.

— Ничего, — ответил Прак, дернув плечом.

Артур направил луч фонарика на лицо Прака.

— Мы думали, — пояснил он, — что вы говорите Правду, Всю Правду и Ничего, Кроме Правды.

— А, это, — протянул Прак. — Было дело. Только я уже пошабашил. Не так-то ее много, как люди себе воображают. Правда, местами забавные штучки попадаются.

Внезапно он разразился истерическим хохотом. Приступ продолжался каких-то три секунды, после чего Прак умолк и, подергивая головой и коленями, вновь затянулся дымом. На его лице играла странная полуулыбка.

Из сумрака выступили Форд-и Зафод.

— Расскажите нам еще раз, — попросил Форд.

— Да я и не помню уже ничего, — отвечал Прак. — Была у меня мысль кой-чего записать для памяти, но сперва я карандаша не нашел, а потом лень одолела.

Установилась долгая — настолько долгая, что наши герои явственно почувствовали, как старится Вселенная, — пауза. Прак уставился в луч фонарика.

— Совсем ничего? — вымолвил наконец Артур. — Вы ничего-ничего не помните?

— Ничего. Разве что кой-какие классные фишки про лягушек... Этих-то я никогда не забуду!

Внезапно он вновь взвыл от хохота и даже забил по полу ногами.

— Лягушки! — хрипел он. — Такие дела — ну просто не поверите! Вот пойдемте-ка, ребята, отловим лягушку. Жду не дождусь, когда погляжу на них новыми глазами!

Вскочив на ноги, он исполнил краткую пляску. Потом замер и вновь сделал долгую затяжку.

— Стоит только поймать лягушку — ух, как я посмеюсь! — сказал он тихо. — Ладно, ребята, а вы-то кто?

— Мы прилетели для встречи с вами, — сказала Триллиан, сознательно не скрывая разочарования в своем голосе. — Меня зовут Триллиан.

Прак дернул головой.

— Форд Префект, — представился Форд, пожав плечами.

Прак дернул головой.

— А я, — объявил Зафод, когда счел тишину достаточно глубокой для того, чтобы небрежно обронить столь важную весть, — Зафод Библброкс.

Прак дернул головой.

— А этот парень кто? — спросил он затем, дернув плечом в направлении Артура, который промолчал, отвлекшись на мысли о своих разбитых надеждах.

— Вы мне? — воскликнул Артур. — Ах да, меня зовут Артур Дент.

Прак так и выпучил глаза.

— Серьезно? — возопил он. — Ты и есть Артур Дент? ТОТ САМЫЙ АРТУР ДЕНТ?!

Он попятился, держась за живот, рыдая от нового приступа смеха.

— Ну класс! Ну надо же, нарочно не придумаешь — тебя живьем посмотреть! — захрипел он. — Парень, — заорал он изо всей мочи, — ты же самый-самый... сто очков вперед лягушкам!

И тут Прак буквально завыл от смеха, срываясь на визг. Затем повалился на скамью и забился в истерике. Он рыдал от смеха, сучил ногами в воздухе, бил себя в грудь. Постепенно пароксизмы стихали. Пыхтя, Прак приподнялся со скамьи и обвел всех взглядом. Посмотрел на Артура. Вновь повалился на скамью, беснуясь от смеха. И наконец задремал.

Артур застыл как вкопанный. Его губы кривились. Так он и стоял, пока друзья транспортировали бесчувственного Прака на корабль.
— До того как мы подобрали Прака, — сказал Артур, — я собирался вас покинуть. Я по-прежнему хочу это сделать, причем чем скорее, тем лучше.

Другие молча кивнули. Тишину нарушал лишь приглушенный многими переборками, далекий звук истерического смеха, который доносился с того конца корабля — из каюты Прака.

— Мы его допросили, — продолжал Артур, — точнее, вы его допросили — я, как вы знаете, не в силах к нему приближаться — и, похоже, ему нечего сказать. Разве что всякие случайные мелочи и неинтересные мне сведения о лягушках.

Тут его слушатели едва удержались от ухмылок.

— Нет, когда речь идет о юморе, я всегда первый готов посмеяться, — сказал Артур — и вынужден был переждать, пока другие нахохочутся вдоволь. — Когда речь идет о юмо... — опять начал Артур и вновь умолк. На этот раз — чтобы вслушаться в тишину. Поскольку в этот момент действительно — крайне неожиданно — воцарилась абсолютная тишина.

Прак утихомирился. Много дней они прожили под неумолчный аккомпанемент истерического смеха, сотрясавшего переборки корабля. Лишь изредка выпадали передышки тихого хихиканья и сна. Самая душа Артура сжалась в комочек от паранойи.

А сейчас установилась какая-то новая тишина — во сне Прак молчал не так. Зазвенел звонок. Взглянув на пульт, они удостоверились, что звонил Прак.

— Он совсем плох, — сказала Триллиан шепотом. — Беспрестанный хохот разрушает его организм.

Губы Артура искривились, но он промолчал.

— Надо пойти к нему, — рассудила Триллиан.

Триллиан вышла из каюты Прака с серьезным лицом.

— Он тебя зовет, — сказала она Артуру, угрюмо поджавшему губы.

Тот глубоко засунул руки в карманы халата и попытался придумать отговорку, которая не казалась бы мелочно-злобной. К его ужасу, ничего не придумывалось. Несправедливость.

— Пожалуйста, — произнесла Триллиан.

Передернув плечами, Артур вошел в каюту — все с теми же угрюмо поджатыми губами, хотя при виде таковой мины Прак всегда реагировал крайне бурно.

Артур поглядел на своего мучителя, который тихо лежал в постели, пепельно-серый и измученный. С первого взгляда казалось, что он уже не дышит. Форд и Зафод растерянно мялись у кровати.

— Вы хотели меня о чем-то спросить, — сказал Прак слабым голосом и слегка закашлялся.

Артур сжался в комочек от одного звука этого кашля, но приступ длился недолго.

— Откуда вы знаете? — спросил он.

Прак еле-еле пожал плечами.

— Потому что это правда, — сказал он просто.

Артур принял этот аргумент.

— Да, — проговорил он наконец с какой-то мучительной медлительностью, — да, у меня действительно был вопрос. Точнее, что у меня вправду есть, так это Ответ. Я хотел узнать, в чем состоит Вопрос.

Прак сочувственно кивнул, и Артур несколько воспрял духом.

— Это... ну, долго рассказывать, но Вопрос, который я хотел бы узнать, — это Великий Вопрос Жизни, Вселенной и Всего Остального. Мы только знаем, что Ответ — это сорок два, а это как-то не по-хорошему загадочно.

Прак опять кивнул.

— Сорок два, — повторил он. — Да, это верно.

Он помолчал. Тени размышлений и воспоминаний скользнули по его лицу, как тени облаков — по лугу.

— Боюсь, — проговорил он наконец, — что Вопрос и Ответ — вещи взаимоисключающие. Знание одного в силу самой логики исключает знание другого. В рамках одной Вселенной невозможно знание Вопроса и Ответа сразу.

Он вновь умолк. Разочарование изобразилось на лице Артура и собралось в узелок на своем излюбленном месте — на переносице.

— А если бы это произошло, — продолжал Прак, распутывая нить мысли, — то, по-видимому. Вопрос и Ответ просто аннигилируют друг друга и исчезнут, прихватив с собой Вселенную, а на ее месте возникнет что-то еще более непостижимо необъяснимое. Возможно, так уже и произошло, — добавил он, слабо улыбнувшись, — но это еще под Вопросом.

Тело Прака встряхнул легкий смешок.

Артур присел на стул.

— Ну ладно, — сказал он смиренно, — я просто надеялся, уяснить какую-то причину всего, что происходит, основание, так сказать.

— Знаете историю об Основаниях? — спросил Прак.

Артур сознался, что не знает, а Прак сказал, что и так знает, что Артур не знает.

И рассказал историю об Основаниях.

Однажды ночью, поведал он, звездолет появился в небе над планетой, где до сей поры никогда звездолетов не видывали. То была планета Дальфорсас, а звездолет — вот этот самый, «Золотое сердце». Снизу он казался сияющей новой звездой, беззвучно летящей по небосводу.

Дикие племена, что ежились на склонах Холодных Гор, подняли глаза от своих дымящихся чаш с традиционными напитками и указали на небо дрожащими перстами, клятвенно уверяя, что видели знамение, знамение, посланное их богами и означающее, что пришла пора подняться с колен, выйти в поход и перебить злых Князей Равнин.

Стоя на высоких башнях своих дворцов, Князья Равнин подняли глаза и узрели сияющую звезду и безошибочно восприняли ее как знамение своих богов, гласящее, что пора расправиться с несносными Племенами Холодных Гор.

А посередке между землями тех и других Люди Леса подняли глаза в небосвод и увидели знамение в обличье новой звезды и уставились на нее со страхом и дурными предчувствиями, ибо хотя раньше они не видывали ничего подобного, но тоже отлично знали, что именно оно предвещает, а потому в отчаянии поникли головами.

Они знали, что когда начинаются дожди — это знамение.

Когда дожди перестают — это знамение.

Поднимается ветер — знамение.

Ветер стихает — знамение.

Когда в полночь при полной луне рождается козленок о трех головах — это знамение.

Когда днем рождается абсолютно нормальный котенок, или поросенок безо всяких наследственных дефектов, или вовсе обыкновенный младенец с курносым носиком — это также часто расценивалось как знамение.

Так что не было никакого сомнения, что новая звезда в небе — это тоже знамение, только повышенной зрелищности.

И всякое новое знамение означало все то же самое — что Князья Равнин и Племена Холодных Гор опять собираются переломать друг другу все кости.

Это было бы еще ничего, но все дело в том, что Князья Равнин и Племена Холодных Гор всегда избирали для взаимопереламывания костей одно и то же место, а именно Лес. И хуже всего от этих битв было именно Людям Леса, хотя, насколько им казалось, они тут были совсем ни при чем.

И иногда, после особенно бурных битв. Люди Леса посылали гонца либо к предводителю Князей Равнин, либо к предводителю Племен Холодных Гор, требуя сообщить, на каких Основаниях они позволяют себе такие ужасные действия.

И предводитель, не важно, который из двух, отводил гонца в сторонку и растолковывал ему Основания, медленно и старательно, подробно останавливаясь на всех важных деталях.

И что ужасно, объяснение было безупречное. Чрезвычайно четкое, логичное, жесткое. Гонец, уронив голову на грудь, сокрушался, что он, дурак, и не подозревал, как сурова и сложна реальная жизнь и с какими трудностями и парадоксами приходится мириться, если уж решил в этом мире жить.

— Теперь ты постиг? — спрашивал предводитель.

Гонец тупо кивал головой.

— И понимаешь, что этих битв нельзя избежать?

Еще один тупой кивок.

— И почему они должны происходить в Лесу, и почему выбор этого места для битв служит всеобщему благу, в том числе благу Людей Леса?

— Э...

— Если смотреть в глобальном масштабе.

И гонец, постигнувший Основания, возвращался в Лес к своему народу. Но, уже приближаясь к дому, пробираясь по Лесу между деревьев, он вдруг обнаруживал, что напрочь позабыл все, что услышал об Основаниях, кроме того факта, что они показались ему ужасно убедительными. Но вот суть Оснований улетучилась из его головы с концами.

И это, конечно, служило великим утешением для лесных жителей, когда Князья Равнин и Племена Холодных Гор вновь принимались прокладывать себе дорогу через Лес огнем и мечом, убивая всех Людей Леса на своем пути.

Прак прервал рассказ и душераздирающе закашлялся.

— Я был гонцом, — продолжал он, — после битв, вызванных появлением вашего корабля. Они отличались особенной жестокостью. Многие из моих соотечественников погибли. Я думал, что сумею донести суть Оснований до моего народа. Предводитель Князей поведал мне ее, но на обратном пути она растаяла и испарилась из моей головы, как снег на солнце. То было много лет назад, и много с тех пор воды утекло.

Подняв глаза на Артура, он вновь хихикнул, очень добродушно.

— И последнее, что осталось у меня в голове от эликсира правды. Не считая лягушек. Это финальное послание Бога сотворенному им миру. Хотите его выслушать?

Все остолбенели, подозревая, что Прак шутит.

— Серьезно, — сказал он. — Без дураков. Я не вру.

Его грудь слабо вспучилась, он с усилием перевел дух. Его голова чуть поникла.

— Не очень-то оно меня впечатлило, когда я узнал его в первый раз, — сказал он, — но теперь я вспоминаю, как сильно на меня подействовал рассказ Князя об Основаниях и как скоро он улетучился из моей головы. Думаю, от этого послания толку будет куда больше. Хотите его услышать? Хотите?

Слушатели тупо закивали.

— Еще бы не хотите. Если уж вам так интересно, можете слетать и поискать его сами. Оно начертано тридцатифутовыми огненными буквами на вершине Квентульско-Кважарных Гор в стране Севорбэупстрии на планете Прелюмтарн, что третья от солнца Зарсс в галактическом секторе Кью-Кью-Семь-Дробь-Джи-Гамма. Его охраняет Ладжестический Вантрамоллюс Лобба.

После этого заявления надолго воцарилось молчание, пока Артур не решился вмешаться.

— Извините, где оно? — переспросил он.

— Оно начертано, — повторил Прак, — тридцатифутовыми огненными буквами на вершине Квентульско-Кважарных Гор в стране Севорбэупстрии на планете Прелюмтарн, что третья от солнца...

— Извините, — вновь переспросил Артур, — каких гор?

— Квентульско-Кважарных Гор в стране Севорбэупстрии на планете...

— Какой стране? Я не совсем уловил.

— Севорбэупстрии на планете...

— Севор, а дальше?

— О Господи, — сказал Прак и, в раздражении своем, умер.

После этого Артур немного поразмыслил о божественном послании, но в итоге решил соблазну этому не поддаваться, а осуществить свое первоначальное намерение — то есть осесть на какой-нибудь тихой и живописной планете и сделаться мирным обывателем. Человек, который дважды за один день спас Вселенную, имеет право немного расслабиться.

«Золотое сердце» высадило его на планету Криккит, которая вновь стала идиллически-пасторальным раем, хотя песни порой действовали ему на нервы.

Артур посвящал много времени полетам.

Он научился общаться с птицами и обнаружил, что беседовать с ними фантастически скучно. Пернатые только и щебетали, что о скорости ветра, размахе крыльев, соотношениях энергии и массы. В крайнем случае — о ягодах. К сожалению, как узнал Артур на собственном опыте, стоит постигнуть птичье наречие, как осознаешь, что воздух просто постоянно полон этой нелепой трескотней. И деваться от нее некуда.

В связи с этим Артур в итоге забросил спорт и вновь приучил себя к жизни на поверхности, где чувствовал себя вполне неплохо, хотя нелепой болтовни и тут хватало.

Однажды, когда он брел по полю, мурлыча недавно услышанную мелодичную песенку, с небес спустился серебристый звездолет и совершил посадку прямо перед его носом.

Распахнулся люк, откинулся трап, высокий серо-зеленый инопланетянин величаво приблизился к Артуру.

— Артур Фили... — начал инопланетянин, затем внимательно посмотрел сначала на Артура, потом в свою папку. Нахмурился. Вновь смерил Артура взглядом.

— Я тебя вроде бы уже обработал... — проговорил он.