ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ РАБОТЫ

Во введении обосновывается актуальность темы, анализируется историография, определяется предмет и объект, формулируются цели, задачи и методологическая основа работы, указываются хронологические и территориальные рамки исследования, даётся характеристика источников, раскрывается научная новизна и практическая значимость диссертации, приводятся сведения о её апробации.

В первой главе «Причины проявления левого экстремизма на флоте» раскрываются сущность, исторические и социально-психологические корни проявлений левого экстремизма военных моряков. Элементы революционаризма содержатся глубоко в природе флота. Они отражены общественным сознанием в идеях противостояния земли и суши, Всемирного потопа, в известных выражениях «бунт на корабле», «революционная волна» и др. Моряки, являясь «плоть от плоти» народа, в переломные моменты его истории выделялись своей особой социальной активностью. Это имело место не только со времени выхода России к морям при Петре 1, но также и в допетровскую эпоху. Известно, что «Русь рождалось на водах», а в создании русского государства огромную роль сыграли моряки-викинги и «южные викинги» - донские и запорожские казаки¹, а также казацкие плавания по водам, позволившие присоединить Сибирь и Дальний Восток. Поэтому правомерно считается, что в значительной степени история российского мореплавания и есть история России¹. На основе идей известных историков и философов о народе в состоянии бунтующей, революционной толпы, у которой теряются привычные ориентиры поведения, в диссертации раскрывается механизм возникновения массового стремления к революционным крайностям, к подчинённости сильным личностям и в то же время - одухотворённости общей идеей и героизмом. В условиях революций начала ХХ в. в России, когда терялась вера матросов в установленный порядок и в руководителей-офицеров, все указанные характеристики в полной мере касались и матросской толпы.

В диссертации анализируется социальный состав матросской массы накануне 1917 г., отмечается, что он отражал социальный состав народа со слоями, склонными в революционных условиях к социальной неустойчивости и состоянию толпы с левыми крайностями (маргиналы города, крестьяне с психологией общинных сходов и др.). В этой связи в диссертации рассматриваются причины авангардной революционной роли матросов. Они подробно анализировались советскими историками. Такими, наряду с большинством выходцев из крестьян при повышенном проценте пролетарского состава в матросской среде, были: резкая социальная разница между матросами и офицерами, в основном выходцами из высшего дворянства; тюремно-казарменная дисциплина на кораблях и в базах; высокий уровень грамотности матросов; возросшее значение флота как военной силы в условиях Первой мировой войны; близость основных флотских баз к столице; накопленные с 1905 г. революционные традиции и деятельность революционных партий на флоте. Эти причины в диссертации оцениваются с позиций новой методологической базы и с точки зрения факторов, обусловивших особую склонность матросов к левым крайностям. Радикальная ориентация флота в начале ХХ в. была обусловлена, прежде всего, поражением России в русско-японской войне, которая носила морской характер. Оно явилось причиной многочисленных выступлений на флоте в годы революции 1905 – 1907 гг., а после неё оставила на флоте открытым вопрос: кто виноват в Цусиме и других трагедиях войны? Для властей и офицеров виноватыми были революция и революционно настроенные матросы, для матросов - самодержавие и офицеры. Чиновники царской администрации констатировали, что на флоте офицеры и матросы представляют собой «два враждебных лагеря»². В этих условиях офицеры не нашли верной линии по отношению к матросам. Кроме того, причинами, способствующими леворадикальным настроениям матросов были: кастовость флота, приоритет у самодержавия его внешней, парадной стороны, закрытый режим военно-морских баз, склонность матросов к романтизации революционной борьбы и некоторые другие.

Во второй части главы анализируется роль политических партий, групп и течений в проявлениях «левизны» на флоте. Ситуация во флотских базах до наступления всеобщей политизации после Февральской революции характеризовалась непониманием партийных различий. Для матросов существовали, прежде всего, понятия: революционер или нет? Если революционер - за террор или нет? При таком подходе для многих из них большими радикалами незадолго до Февраля выглядели монархисты, убившие Г.Е. Распутина, а не большевики, призывавшие к осторожности. Вопрос деления партий по принципу политической ориентации: кого считать «левыми», кого «правыми» - является сложным в историографии¹. В 1917 г. большевики, имея левую, «якобинскую» природу, в наибольшей степени отражали леворадикальные настроения народа. Если считать социализм левой идеологией и принять политику большевиков за критерий наибольшего соответствия закономерности Октябрьской революции, то согласно взглядам советской историографии и в основном в русле современных оценок² правее большевиков были кадеты, меньшевики и правые эсеры, а левее - анархисты, левые эсеры и максималисты. Последние три партии были участниками Октябрьской революции и признавали террор как средство политической борьбы. Однако это не значит, что правые партии не насаждали левый экстремизм. Как известно, политические партии в России не являлись прагматическим оформлением интересов тех или иных социальных слоёв, как это было при возникновении партий на Западе. Они создавались в основном интеллигенцией, которая склонна была исходить из абстрактно создаваемых ею идеалов, слабо соотнесённых с реальными возможностями страны. В случаях применения утопических идеалов к действительности это приводило к особой конфликтности, к стремлению утвердить их насилием.

Весной 1917 г., на флоте, как и в целом по стране, наиболее популярной стала партия эсеров, причём во многом из-за славы самого решительного врага самодержавия, использовавшего террористические методы борьбы с ним. Основой эсеровской идеологии являлась воспринятая у народников идея об особом пути России к социализму, не дожидаясь, когда предпосылки для этого будут созданы капитализмом³. Программа эсеров, верность которой после Февральской революции, несмотря на принятый «соглашательский» курс, они всячески подчёркивали, предостерегала, имея в виду, прежде всего большевиков, «рабочий класс против того «государственного социализма», который отчасти является системой полумер»¹. В ответ большевики критиковали не только «соглашательство» эсеров, но и их революционный авантюризм, справедливо считая его характерными чертами необоснованную торопливость, подчеркивание лишь разру­шительного характера революции, отношение к ней как к чисто во­левому акту, призывы к «революционной войне» во имя «мировой революции» и ряд других. Эсеровские организации на флоте в сравнении со всей страной от­личались наибольшей численностью. Причём, состояли они в основном из левонастроенных эсеров, порицавших своих руководителей за отход от своих идеалов и, нередко, действовавших с «левых» позиций вопреки своим верхам.

На основе стремления воспитанных на эсеровской идеологии низов восстановить в 1917 г. крайне левые политические установки с весны 1917 г. в ряде городов России стали возрождаться организации эсеров-максималистов, исчезнувшие после поражения революции 1905 – 1907 гг. Наиболее характерной чертой теории максималистов была вера в возможность немедленного перехода к социализму². В 1917 г. эсеровский максимализм наиболее заметный толчок получил в Кронштадте. При поддержке кронштадтской и петроградской инициативных групп максималистов в июне 1917 г. был принят Устав партии, начат выпуск её первого печатного органа. Всё это сыграло роль в том, что в августе 1917 г. самая большая фракция в Кронштадтском Совете, фракция беспартийных, во главе с председателем Совета Н.А. Ламановым объявила себя максималистами.

Главной реакцией на «соглашательскую» линию эсеровского руководства в 1917 г. было образование партии левых эсеров, которая в декабре 1917 г. в качестве главной оппозиционной партии слева вошла в состав большевистского СНК. Её выход на политическую сцену был заметно связан с флотом. Главным в оппозиции левых эсеров большевистскому правительству был вопрос о войне. Их позицию за «революционную войну», против «грабительского мира» с немцами разделяло и почти всё новое флотское демократическое руководство. Логика их совместной оппозиционности большевикам привела к «левоэсеровскому мятежу» в Москве 6 июля 1918 г., главной военной силой которого был матросский чекистский отряд во главе с Д.И. Поповым (бежавший потом к Н.И. Махно). С его подавлением потерпела поражение не только первая и последняя легальная партийная оппозиция правительству за весь советский период, но и левая политическая оппозиция матросов большевикам.

Анархизм, как общественно-политическое течение, выступающее против всякой власти за неограниченную свободу, отличается наиболее высокими идеалами отдалённого будущего и наиболее левоэкстремистскими попытками достижения их на практике. Отношение матросов к анархистам в дооктябрьский период отражало общее отношение к ним в стране. В отличие от эсеров, доминировавших на флоте в начале революции, а затем терявших своё влияние, анархисты, незаметные в первые дни революции, постепенно набирали авторитет и через год на почве разочарования матросов в большевиках в первые месяцы 1918 г. получили преобладающее влияние на матросские массы. С началом наступления большевиков на анархистов в апреле 1918 г. в Москве матросский анархизм переместился в основном на Юг Украины и существовал там в основном в рамках большого числа анархических повстанческих отрядов, возникших в связи с обстановкой безвластия, близостью Черноморского флота, морскими традициями запорожского и азовского казачества и началом немецкой оккупации. Прежде всего, это касается махновского движения, армия которого возникла в сентябре 1918 г. на базе матросского отряда Ф. Щуся, и в которой матросы-анархисты занимали многие командные должности. Это значительно повлияло в дальнейшем как на вхождение махновцев в состав частей Красной Армии под командованием П.Е. Дыбенко, так и на известную борьбу их с большевистскими властями на протяжении всей гражданской войны. На исходе её махновский анархизм матросов главным образом через призывников с Украины сыграл большую роль в Кронштадтском восстании в марте 1921 г.

В конце главы исследуется «левое» влияние на матросов большевиков, которые стали наиболее близкой к ним партией. Главной «левой» чертой большевиков, которая принесла особенно большой вред после прихода их к власти, было отношение к обострению социальных страстей как к закономерной классовой борьбе. Вместе с тем в диссертации приводятся доводы против распространённого мнения о действиях большевиков по обеспечению курса на «второй этап» революции, как левоэкстремистский. Этот курс был поддержан народными массами не только как левый, как желание приблизить социализм, а в значительной степени как правый (быть может, во многом и неосознанно), как стремление навести порядок, тем более, что большевики в 1917 г. были известны как сторонники государственного социализма. Для убеждения масс в «правизне» большевиков немало усилий приложили и сами «соглашатели», обвиняя их в связях с «кайзером», с царской охранкой и т.п. Другое, связанное с первым обстоятельство - вопрос о войне. «Пораженческая» позиция большевиков, за мир выглядела для многих солдат правой в сравнении с весенними призывами меньшевиков и эсеров за продолжение войны «в защиту революции», которые во многом являлись левацким «шапкозакидательством». Большевики не получали поддержки в период господства настроений «оборончества» в значительной степени как недостаточно левые. Особенно это касалось радикально настроенных матросов. До Февральской революции и весь период двоевластия, как отмечалось на У1 съезде большевиков, матросы неохотно шли к ним, считая их «оппортунистами»¹ Оказавшись в меньшинстве во флотских Советах, большевики сначала поддержкой леворадикальных требований матросов добились их ответной поддержки. Но когда они почувствовали, особенно в связи с Апрельской демонстрацией, что сам ход событий работает на их курс и сплачивает матросов вокруг большевистских лозунгов, их главной заботой на флоте стала борьба с «левизной», с преждевременными попытками захвата власти (прежде всего, в период июльского кризиса), чтобы взятый курс не был сорван. Такая позиция обеспечила общий успех матросов и большевиков в октябре 1917 г.

Экстремизм на флоте весной 1917 г. выражался, прежде всего, в призывах к вооруженным формам борьбы с Временным правительством. Особенно отчетливо такие призывы в базах Балтийского флота прозвучали в период апрельской демонстрации. «Левизна» на флоте толкнула правую печать на открытые обвинения матросов в «измене ро­дине», «анархии» и т.п., а большевиков в подстрекательстве. Но это лишь вызывало разочарование матросских масс в правительстве и «соглашателях». Так, в результате состоявшихся 4 мая перевыборах Кронштадтского Совета большевики стали самой многочисленной фракцией. А в середине мая Кронштадтский Совет принял постановление о том, что он является «единственной властью в городе» и лишь «по делам госу­дарственного порядка входит в непосредственные сношения с Петро­градским Советом». Примечательно, что данное решение было принято по инициативе эсеровской фракции, которая стремилась как-то компенсировать разочарование матросов в эсеровских верхах. Причём, главной причиной решения было не желание конфликтовать с центральной властью, а поднять авторитет новой городской власти, способной не допустить кровавого характера революционных процессов, какой был в февральско-мартовские дни. Однако правительство и Петроградский Совет в печати и на своих заседаниях под­няли большой шум об анархии и сепаратизме кронштадтцев, стремясь воздать им «должное» за февральско-мартовские самосуды, что не выгодно им было делать напрямую. Однако этот шум закончился полным провалом для его инициаторов. Привлечённые «инцидентом» в Кронштадт потянулись многочисленные делегации со всей страны и зафиксировали там эффективную власть местного Совета. Результатом был взрыв популярности лозунга «Вся власть Советам!» и большевиков его отстаивавших, хотя они в начале «инцидента» осуждали кронштадтцев за «левизну». Но достигнутая победа вскружила экстремистам голову. «Левая» напряжённость на флоте достигла максимума в 20-х числах июня и это обусловило выступление кронштадтцев на вооружённую демонстрацию 4 июля.

В диссертации раскрывается роль матросских масс в июльских событиях, как одной из главных их политических сил. Значительная часть матросов стремилась превратить июльскую демонстрацию в восстание. Их действия сопровождались серьёзными проявлениями левого экстремизма, выражавшимися в отправке кораблей в Петроград, в попытке ареста министра В.М. Чернова и ряде других. Активное непосредственное участие в борьбе с матросским экстремизмом принимали лидеры большевиков: В.И. Ленин, Г.Е. Зиновьев, Л.Д. Троцкий, И.В. Сталин и др. В диссертации обосновывается правомерность замалчивавшейся в советской литературе оценки демонстрации В.И. Лениным, как «...начатка гражданской войны, удержанной большевиками в пре­делах начатка...»¹. В ходе корниловщины произошёл новый сильный всплеск левацких проявлений на флоте. Они выразились в основном в ряде самосудов и попыт­ках их осуществления над офицерами, подозре­ваемыми в связях с корниловцами. Это нанесло большой вред в развернувшемся в кон­це сентября - начале октября 1917 г. Моонзундском сражении, в котором матросским комиссарам пришлось в значительной степени самим организовывать оборону Моонзундских островов, чтобы защитить столицу с назревавшей в ней революцией. Дни, непосредственно предшествовавшие Октябрьской революции проходили целиком в условиях опасности преждевременного стихийного выступления масс. Обстановка на Балтийском флоте с точки зрения «левой» опасности была, особенно накалённой. В стране стало широко из­вестно решение заседания Центробалта и судовых коми­тетов 19 сентября о том, что оно «больше распоря­жений Временного правительства не исполняет и власти его не признает».¹

Радикальность флота в данной ситуации не очень беспокоила большевистские верхи, поскольку она вписывалось в назревавшее вооруженное столкновение. Например, в статье «Советы постороннего», написанной 8 октября, В.И. Ленин выделял матросов в число «самых решительных элементов» и намечал их для «занятия ими всех важнейших пунктов и для участия их везде, во всех важных операциях...»². Но «левизна» матросов всё-таки волновала большевистские верхи. К тому же они видели, что матросы идут к революции самостоятельно, мало зависят и от них, и от других политических партий. Основная их задача состояла в том, чтобы, частично подстраиваясь под настроения на флоте, направлять радикализм матросских масс по возможности в свою сторону, что большевикам вполне удалось. Участие моряков в Октябрьском восстании расписано в исторической литературе едва ли не по минутам. Удивительная согласованность действий, организация расположения кораблей на Неве в центре города, отсутствие самосудов при большом количестве оружия и накале эмоций и т.п. оставляли впечатление, что матросы действовали по какому-то чёткому плану. Но такую организацию создали не планы большевиков, ВРК и Центробалта. Революционная толпа, поддавшаяся революционным высоким чувствам, обусловленным эпохальностью исторического события, самоорганизовалась. Самоорганизованность ощущалась всеми его участниками. Она, наряду с революционным возбуждением толп целиком соответствовала представлениям матросов о характере происходящего, всему их предыдущему революционному опыту и их менталитету. В этой обстановке они в целом играли не экстремистскую, а организующую роль. Это предопределило их масштабное участие в восстании, поэтому символом его стали революционный матрос и «Аврора».

В диссертации особенно подробно проанализированы предпосылки и основные этапы участия моряков в разгоне Учредительного собрания, показана закономерность этого участия как следствие авангардной роли матросов в советизации страны. При этом матросы действовали как самостоятельная политическая сила, независимая от своих союзников по Октябрьскому восстанию – большевиков. В диссертации выделены левоэкстремистские аспекты деятельности матросов при разгоне собрания, но в то же время подчёркнута демократическая роль матросов в условиях недовольства «Учредилкой» значительных слоёв населения. Но матросы не осознавали объективных причин этого недовольства и склонны были разгон собрания ставить себе в новую революционную заслугу. От этого многих из них «заносило» в крайнюю левизну. Так, в речи на 111 Всероссийском съезде Советов, одобрившем разгон Учредительного собрания, А.Г. Железняков выразил готовность, «чтобы вконец сломить сопротивление воронов трудового народа… расстрелять не единицы, а сотни и тысячи»¹. Длительная овация, устроенная после речи А.Г. Железнякову², означала также в значительной степени сворачивание расследования по громкому делу, потрясшему тогда всю мыслящую Россию: убийству группой матросов в Мариинской больнице известных кадетов А.И. Шингарёва и Ф.Ф. Кокошкина. Причины этого самосуда во многом лежали в том, что после разгона Учредительного собрания уголовные элементы в матросской среде укрепились во мнении о своём праве «прямыми» действиями закреплять победу революции. Подобные настроения матросов всё больше приходили в противоречие с новой властью, тем более, что она всё больше обнаруживала склонность к диктаторе. Причём, особую склонность к леводиктаторским методам обнаруживали моряки, оказавшихся во властных структурах, прежде всего П.Е. Дыбенко и Ф.Ф. Раскольников, начавшие разрываться между властью и матросской массой. Поэтому в анархическом противостоянии матросов власти стали проявляться демократические элементы, даже в периоды таких острых анархоэкстремистских событий, как «пьяных погромов» в декабре 1917 г. и выступления 2-го Балтийского экипажа в январе 1918 г., в которых матросы играли авангардную роль, причём, по обе стороны противостояния.