Работа выполнена на кафедре истории России и зарубежных стран

На основе левой оппозиции матросов большевистским властям по вопросу Брестского мира весной 1918 г. возникло «Дело» наркома флота П.Е. Дыбенко, бывшее тогда одной из главных тем газет всех направлений. Однако они тогда были ещё не в силах справиться с матросской оппозицией и «Дело», в том числе из-за личных связей П.Е. Дыбенко со многими видными большевиками, закончилось в основном компромиссом. На условиях отказа борьбы с СНК П.Е. Дыбенко был лишь исключён из партии. Другой конец был у «Дела адмирала А.М. Щастного», которое возникло также на основе антибрестовской позиции флота. Несмотря на его невиновность и заслуги как начальника Морских сил Балтийского моря, успешно осуществившего руководство Ледовым переходом кораблей из Гельсингфорса в Кронштадт, по первому смертному приговору Советской власти он был расстрелян за «контрреволюционные действия». Главной же причиной приговора было стремление правительства и особенно Л.Д. Троцкого, сменившего П.Е. Дыбенко на посту наркома флота, определить «стрелочника» за оппозиционные выступления балтийских матросов. Наиболее острым из них явилось выступление Минной дивизии. Оно затронуло широкие рабочие массы Петрограда и находилось в русле ряда других антибольшевистских выступлений весны-лета 1918 г., отражавших противостояние между проправительственными и левооппозиционными представлениями о путях претворения в жизнь идеалов Октябрьской революции.

Ещё драматичнее проходили события на Черноморском флоте. Антибрестовская политика черноморцев, особенно левоавантюристический Таганрогский десант Азовской флотилии 8-9 июня 1918 г., закончившийся большими жертвами, способствовали склонности правительств Германии и Советской России к уничтожению флота, несмотря на, казалось бы, общую заинтересованность в использовании его против Антанты и войск А.И. Деникина. В результате основное ядро флота самозатопилось 18 июня 1918 г. в Новороссийске. Это имело масштаб общенациональной трагедии и сыграло большую роль в проявлениях левого экстремизма в стране с активной ролью матросов. Одно из важных своих проявлений он имел в т.н. «украинском потоке» - отступлении советских отрядов с Украины через Юг и Волгу (в т.ч. из-за заградотрядов Центра на московском направлении). Экстремизм вызывал недовольство местного населения и провоцировал создание белого движения в данных районах. Часть этого потока влились в знаменитый «Железный поток» Таманской армии, оказавшейся отрезанной от основных советских сил на Северном Кавказе и имевшей целью соединение с ними. В «Железном потоке» большую роль играли т.н. «таврические матросы» (ранее демобилизованные с флота и проживавшие в Таврической губернии), один из которых, И.И. Матвеев, возглавил весь поток. В «Железный поток» влились также несколько сот матросов с затопленных кораблей, оставшихся в Новороссийске, не пожелавших уехать с основной массой черноморских матросов вглубь России. Поток был пропитан анархическими настроениями и убеждением в «предательстве» по отношению к себе. После соединения с основной частью Северо-Кавказского фронта анархо-протестные настроения Таманской армии пришли в противоречие с левацки-диктаторскими методами командования фронта во главе с И.Л. Сорокиным, которыми оно в духе провозглашённой политики красного террора пыталось обеспечить управляемость подчинёнными ему войсками. В диссертации показано, что во многом на этой почве возникла междоусобица большевистских верхов, в которой последовательно были расстреляны И.И. Матвеев, члены Северо-Кавказского ЦИКа (где преобладали «украинцы») и И.Л. Сорокин. В результат6е руководство советскими войсками на Северном Кавказе оказалось в значительной степени дезорганизованным, что способствовало общей стратегической победе Добровольческой армии на Северном Кавказе.

Черноморская трагедия явилась также важной причиной «мятежа левых эсеров» 6-7 июля 1918 г. в Москве, в котором военные моряки, в том числе и сошедшие на берег с затопленных кораблей, были не только основной военной силой, но и в значительной степени инициаторами и вдохновителями выступления. Это выразилось не только в известном участии матросского отряда Д.И. Попова в событиях, но, в частности, в видной роли военных моряков в Центральной и Петроградской боевых организациях левых эсеров, в продолжение деятельности которых они активно участвовали как в покушении на Ф. Мирбаха вместе с Я.Г. Блюмкиным, так и в других покушениях: на Вильгельма 11 (не осуществлённом) и на генерала Г. Эйхгорна (осуществлённом кронштадтским матросом Б.М. Донским), а также в некоторых аспектах – на В.И. Ленина и Н.И. Подвойского. Но, в то же время, матросы, будучи прежде всего связанными с Октябрьской революцией, видели её продолжение в укреплении существовавшей новой власти. Поэтому целый ряд военных моряков, тесно связанных с большевистскими верхами (П.Д. Мальков, А.Я. Поляков, Н.А. Пожаров и др.) приняли активное участие в подавлении «мятежа 6 июля». Крупные антибрестовские выступления военных моряков имели место также в июле-августе 1918 г. на Каспийской флотилии в Баку, где они закончились установлением антибольшевистского правительства «Диктатуры Центрокаспия», и на Флотилии Северного Ледовитого океана в Архангельске. Там они сомкнулись с действиями стран Антанты, хотя во многом и продолжились потом выступлениями против бывших союзников. Таким образом, как «левизна» матросов в их борьбе против Брестского мира, так и неучёт СНК демократичной природы недовольства матросов способствовали скатыванию страны к масштабной гражданской войне.

В начале пятой главы «Преодоление левого экстремизма на флоте в период гражданской войны» отмечается, что, несмотря на раскол флота, гибель кораблей и поражения матросской антибольшевистской оппозиции, в начавшейся широкомасштабной гражданской войне роль военных моряков продолжала оставаться высокой. Связано это было с общим укреплением Советской власти, рождённой Октябрьским восстанием, и потребностью во флоте как в военной силе. Моряки продолжали играть авангардную роль как в проявлениях героизма в боевых действиях, так и в «левых» процессах, сопровождавших ход войны, отражая «левые» настроения населения. «Левизна», как стремление к крайним мерам на начальном этапе войны особенно выразилась в принятии политики красного террора. Политика красного террора оформлялась исподволь и не явилась неожиданным событием. Она во многом была результатом психологической готовности масс к нему и являлась ответом не только на белый террор, но и на «левый». Террор начал широко распространяться на Восточном фронте – первом фронте гражданской войны, возникшем на Средней Волге и имевшем во многом «пароходный» характер. Здесь обе стороны были склонны использовать террористические методы для прекращения колебаний и измен в создаваемых частях, а также среди местного населения, которые были вызваны как общей неясностью политической обстановки, так и Волгой, как единой транспортной артерией. Эти методы разрабатывались во многом в связи с действиями Волжской флотилии Л.Д. Троцким, Ф.Ф. Раскольниковым и другими местными военными руководителями, а затем подхватывались Московским правительством. В начале сентября 1918 г. в связи с убийством царской семьи, известными покушениями на большевистских лидеров и другими террористическими актами лета 1918 г., в каждом из которых имелось определённое матросское участие, политика красного террора была официально распространена на всю страну. Наибольшие жертвы и длительность она имела в Петрограде и Кронштадте. В Кронштадте в первые дни террора было расстреляно несколько сот человек. Однако матросы были и в числе первых, кто стал ощущать вред этой политики террора и противодействовать ей.

Конец 1918 г. характеризовался новым всплеском «левых» настроений на флоте. Они в основном были вызваны годовщиной Октябрьской революции и окончанием мировой войны революцией в Германии, возбудившими надежды на мировую революцию, тем более, что начало изменениям в Германии положило матросское восстание. 14 октября 1918 г. в Петрограде выступили мобилизованные старослужащие матросы 2-го Балтийского экипажа, разочарованные политикой большевиков, которых, как они считали, год назад привели к власти. Выступление быстро потерпело поражение во многом из-за того, что повысилась нетерпимость населения и командования Красной армии к матросской вольнице в условиях гражданской войны. Заметной формой левачества на флоте стали также попытки экспорта революции и «шапкозакидательство» при проведении военных операций. Так, провалом (сдачей в плен англичанам двух эсминцев с экипажами) закончилась попытка с помощью операции балтийских кораблей подтолкнуть революцию в Эстонии в конце декабря 1918 г. Во многом следствием данного провала было сближение эстонских национальных властей с белым движением, а внутри Балтийского флота ликвидация комитетов, которые здесь сохранялись дольше, чем в Красной армии в силу его революционных заслуг. Весной 1919 г., когда рухнули надежды на мировую революцию и активизировались белые армии, оппозиционность матросов большевикам вновь усилилась, но в ином направлении. Распространенным стал тип т.н. «клёшника» - матроса, гордящегося ролью флота в Октябрьской революции, но стремящегося выразить протест к установленным большевиками порядкам вычурной «свободолюбивой» формой одежды, подчёркнутой аполитичностью и т.п. На флоте вновь оживились левоэсеровские настроения. Только теперь они отражали негативное отношение значительной части населения к гражданской войне, «зелёные», дезертирские настроения, лозунги «довольно братской крови», особенно распространённые тогда на Северо-западе страны. Во многом результатом таких настроений стало восстание на форте Красная Горка в июне 1919 г. Оно имело «левую» основу. Решающую роль в нём играла не «изменническая командная верхушка» из бывших офицеров, как длительное время утверждалось в советской литературе, а настроения рядовой массы при инициативной роли матросов и даже активистов большевистской парторганизации. Восставшие наивно рассчитывали на помощь и равноправные отношения с английским флотом и белыми. Однако последние помнили матросские самосуды над офицерами и действенной помощи не оказали. Оно быстро потерпело поражение. Последствиями его были усиление настроений матросов о невозможности «третьего пути», запись в партию большевиков, героизм в боевых действиях и др.

Большую роль в первой половине 1919 г. продолжал играть матросский фактор на Украине. Здесь освобождение от немецкой оккупации приняло характер «украинской» Октябрьской революции, в которой матросы в восточном освободительном потоке, направленном к приморским городам, играли авангардную роль, во многом подобную 1917 году в Петрограде. Матросы делились на две части: «северных», двигавшихся, прежде всего с частями П.Е. Дыбенко и матросскими бронепоездами, и «южных», находившихся в многочисленных повстанческих отрядах. При этом левизна «северных» матросов выражалась в основном в стремлении укрепить Октябрь 1917 года методами «диктатуры пролетариата» (ЧК, комбедами и т.п.), а «южных» – продвинуть «Украинский Октябрь» анархическими методами. Левый экстремизм обеих частей особенно выражался в непримиримости к «классовому врагу» (многочисленных необоснованных расстрелах офицеров, представителей буржуазии, «бывших» и др.). «Северные» и «южные» матросы слились главным образом в феврале 1919 г. в 1-й Заднепровской дивизии под командованием П.Е. Дыбенко с комбригами Н.И. Махно и Н.А. Григорьевым. Успешные действия дивизии по освобождению Юга Украины сопровождались образованием левоопозиционных Москве политических режимов, известных как дыбенковщина (в Таврической губ.), махновщина (в Екатеринославской губ.) и григорьевщина (в Херсонской губ.). Причинами их были как анархическая обстановка, вызванная многократной сменой властей в Северном Причерноморье, так и недовольство крестьян политикой «военного коммунизма» и известные леводиктаторские методы руководства Москвы (в том числе и её представителя П.Е. Дыбенко). Второй и третий режимы, как известно, вылились в открытые выступления против центральной власти, что способствовало прорыву белых армий на Украину. В ходе этих выступлений матросская масса пережила очередной раскол, но в то же время искала свои демократические пути разрешения противоречий в гражданской войне. Результатом их явилось крупное выступление матросов в Николаеве в конце мая 1919 г., лозунги которого во многом предвосхитили лозунги Кронштадтского восстания 1921 г.

В ходе разгрома деникинских войск и выхода Красной Армии в Причерноморье в начале 1920 г. вновь возрастает значение флотского фактора. Войска П.П. Врангеля, находившегося в Севастополе, могли долго противостоять красным только благодаря господству на море. Вновь начинается процесс создания красных морских сил, в котором ведущую роль играют прибывающие балтийские моряки и военспецы, занимавших разного рода командные, а также комендорские должности. Однако влияние т.н. «таврических матросов», у которых имелись даже свои партизанские флотилии, и махновцев, вблизи столицы которых Гуляй Поля - Мариуполе, создаётся главная морская сила красных на Юге - Азовская флотилия, – также возрастает среди рядовых матросов. Это сказалось на том, что влияние флотского «левого» фактора на завершающем этапе гражданской войны имело особо противоречивый характер. С одной стороны он, в частности, сыграл немалую роль в новом союзе Красной армии и махновцев против П.П. Врангеля, с другой способствовал недоверию сухопутного командования Красной армии к военным морякам. Во многом на этой почве произошла необоснованная гибель на сухопутном фронте от белоказаков Морской дивизии, ядро которой составляли собранные со всех флотов и флотилий политически закалённые матросы - ветераны революционных боёв 1917-1918 гг., а также пассивная роль Красного флота при освобождении Белого Крыма. После разгрома врангелевских войск и объявления бывшего союзника Н.И. Махно врагом Советской власти общими «козлами отпущения» властей, сухопутных частей, матросов, крымских партизан (во главе с матросами А.В. Мокроусовыми И.Д. Папаниным) и местного населения с махновскими симпатиями становятся оставшиеся в Крыму офицеры. Их массовые расстрелы явились одной из самых крупных трагедий гражданской войны.

В шестой главе «Левизна» и демократизм в Кронштадтском восстании в марте 1921 г.» подчёркивается, что восстание было закономерным следствием развития политической обстановки на флоте в 1917 – 1920 гг. При этом главными основами его стали: авангардная роль матросов в Октябрьской революции и антибольшевистские выступления матросов после неё. В целях понимания причин восстания в главе анализируются положение на флоте на рубеже 1920 – 1921 гг. и состав его участников. Флот как военная сила за годы революции и гражданской войны резко сократил свою мощь. Однако в политической системе страны флот из-за активного участия в политических событиях 1917 – 1920 гг. являлся авторитетным и привилегированным социальным институтом. Численность его личного состава главным образом за счёт разросшихся береговых учреждений была соизмерима с дореволюционной. Многочисленные лица в матросской форме одежды работали в самых разнообразных советских учреждениях. Их можно было встретить в любых городах России, даже там, где никогда не было никаких флотских организаций. Флот был тесно связан с населением, с его общественным сознанием и по социальному составу отражал его структуру с приоритетом крестьянских интересов. Соответственно он не мог остро не переживать кризис, в который вступило советское общество на рубеже 1920 – 1921 гг. Для того, чтобы понять почему такая обстановка привела к восстанию в Кронштадте, важно различать старых матросов (участников революции 1917 г.) и молодых, а также сознательных матросов и вышеназванных «клёшников».

Вопрос о соотношении старых и молодых матросов в Кронштадте в начале 1921 г. являлся предметом ожесточённых споров, поскольку в зависимости от него решался вопрос о связи Октября 1917 г. с мартом 1921 г. Уже в ходе восстания в Кронштадте власти стремились доказать, что революционных матросов там и особенно на линкорах осталось мало. В дальнейшем советские историки приводили данные, убедительно показывающие высокий процент смены состава матросов за годы гражданской войны. Только за 1920 г. пополнения в Кронштадт составили 10 тыс. человек из общего числа рядовых военнослужащих в 17 тыс.¹ (при 1,5 тыс. человек командного состава и 25-30 тыс. – гражданского населения). А всего за 1918 – 1920 гг. с балтийских кораблей ушло более 40 тыс. человек², притом, что всего старых матросов было около 75 тыс.³ Несмотря на большую смену личного состава, костяк старых матросов на кораблях остался. Значительные цифры ушедших с кораблей в матросские отряды, превышающие другой раз цифры численности экипажей этих кораблей, во многом объяснялись записью большого числа добровольцев со стороны, желавших числиться матросами. К тому же 23 октября 1920 г. ЦК РКП(б) из-за усложнения обстановки на Балтийском флоте принял важное решение, по которому более 700 старослужащих моряков-коммунистов возвратились на флот⁴. В результате на линкорах «Петропавловск» и «Севастополь», главной политической и военной силе восстания, старослужащие составили 4/5 общей численности. Впервые это факт ещё в советское время доказал С.Н. Семанов⁵ На рубеже 1920/21 гг. линкоры продолжали оставаться наиболее боеспособными кораблями, бесспорным лицом флота. Их экипажи считались на флоте передовыми вплоть до 26 февраля 1921 г., до принятия антибольшевистских резолюций. Следует иметь также в виду, что на кораблях экипаж может смениться и на 100%, и не один раз, и сменить даже название, а, тем не менее, его революционные (как и многие другие) традиции останутся (как это было, например, с броненосцем «Потёмкиным»).

Старые матросы, всегда относились к сознательному элементу, к хранителям всех флотских традиций. Среди них не было «клёшничества», которое было распространено среди молодых матросов. Осенью 1920 г. наблюдалось не только усиление не только «клёшников», но и сознательных моряков. Причиной повышения числа сознательных моряков было во многом стремление следовать традициям революционных моряков и поддержать их авангардную роль в сознании широких народных масс в условиях кризиса политики большевиков. В этот период у матросов наблюдается усиление тяги к знаниям, к самообразованию, к разного рода формам культурного развития, слушанию общеобразовательных лекций и т.п. В авангарде были экипажи линкоров. С конца 1920 г. сильно активизировалась кружковая работа в гарнизонном клубе Кронштадта. Именно здесь и оформился позже руководящий орган восстания – ВРК во главе с С.М. Петриченко. В период пика гражданской войны, примерно с середины 1919 г. до середины 1920 г., проявление своей сознательности, также как и в целом авангардную революционную роль матросы видели во многом в рамках РКП(б). Затем начался выход матросского актива из партии, а оставшиеся коммунисты проникаться оппозиционными настроениями. В январе-феврале 1921 г. в связи с известной дискуссией о профсоюзах им удалось добиться смещения командующего Балтийским флотом Ф.Ф. Раскольникова, причём не столько из-за старых «внутрифлотских» счётов, сколько из-за того, что он на флоте выглядел знаковой властной фигурой, приближающейся к уровню Г.Е. Зиновьева и Л.Д. Троцкого (чью позицию о профсоюзах он отстаивал). Это стало для многих матросов как бы первым этапом победы над властью, за которым должен последовать следующий.

Матросская молодёжь, в том числе и из числа «клёшников», в Кронштадтском восстании скорее напоминала казацкую голытьбу в восстании Степана Разина. Как известно, эта голытьба, стараясь быстрее вписаться в казаки, стремилась отличиться на радикализации традиций казацкой вольницы (в то время они в значительной степени - морских), что во многом и привело к разинскому восстанию. В Кронштадте с осени 1920 г., старые матросы нередко стали «пасовать» перед молодыми. Главными причинами таких случаев были обвинения последними первых в несоблюдении революционных традиций, которым они сами же ранее учили, в частности, в отсутствии должной реакции на насильственные действия правительства, подобные периоду «Кронштадтсдского инцидента» в мае 1917 г. На рубеже 1920/21 гг. старослужащим стало «нечем крыть» доводы молодых матросов, а также населения Кронштадта о нарушении большевистской властью идеалов Октября, и они «сдались», возглавив созревшее восстание. Причём, далеко не все молодые матросы были склонны к «клёшничеству». Многие из них, как и вообще молодёжь, были чувствительны к глобальным мировоззренческим вопросам. Они не замыкались в местных интересах, их волновали проблемы мировой революции. Старые моряки, безусловно, испытывали намного больше скептицизма насчёт перспектив мировой революции, и в этом свете политика большевиков для них выглядела более реальной, хотя возмущение расхождением её с идеалами Октября они испытывали не меньшее. Их волновала победа во флотском масштабе. Когда определилась ставка на силу большевистской власти и превосходство этой силы у неё, старослужащие стали демонстрировать склонность к компромиссу, в то время как у большинства молодых матросов реакция была обратной. Ход восстания и нараставшая поддержка его в стране и за рубежом усиливала их убеждённость в своей моральной правоте и они шли до конца. «Клёшники» были действительно распространённым социальным слоем среди кронштадтской молодёжи (хотя и меньше, чем в целом среди матросов в стране). Причём, будучи ранее леваками, они к весне 1921 г. стали приобретать «нэпманскую» окраску: материальные ценности у них становились большим приоритетом, чем прежние революционные. Тем самым их участие в восстании предвосхищало не только эпоху нэпа, но и будущее недовольство нэпманами. Но в ходе восстания они, своё «клёшничество» (нарушение сознательной дисциплины, необоснованное стремление выделиться и т.п.) ничем не проявляли и вписывались в его общий ход. Вместе с другими социальными слоями, например, такими, как военспецы, они составили его широкую демократическую основу.

На Кронштадтском восстании также отразился весь комплекс причин махновского движения. Так, В.М. Волин отмечал «принципиальное сходство идей и деятельности крестьян-махновцев с идеями и деятельностью восставших в 1921 году кронштадтцев»¹. С.М. Петриченко, будучи сам призывником из Александровска (одного из главных махновских центров) и, находясь летом 1920 г. в отпуске на Украине, писал, что выходцы с Украины составляли три четверти Кронштадтского гарнизона². То, что их было большинство, подтверждают и другие авторы.³ Важной причиной был также вышеуказанный комплекс противоречий командования Красной армии в период разгрома врангелевских войск с махновцами и матросами Красного флота, имевших тесную связь с Кронштадтом. Комиссары и политотделы на Балтийском флоте длительное время проводили по отношению к украинским призывникам крайне неразумную политику, стремясь без учёта украинского менталитета вписать их непримиримой «голой» пропагандой (называя, например, во флотской печати Н.И. Махно «бандитом») в «славные традиции балтийцев». Результат получился обратный.

В диссертации анализируются проявления «левизны» накануне и в ходе восстания. Они выражались главным образом в переоценке матросами своей авангардной роли на новом этапе протестного движения в стране, в крене от лозунгов советской демократии меньшевистско-эсеровского оппозиционного оттенка, принятых в начале восстания, в сторону лозунгов «третьей революции» и новых симпатий к анархизму в конце его. Эти черты, наряду с более ранними проявлениями «левизны» и «клёшничества» матросов настораживали значительные слои населения Петрограда, испытывавшего усталость от революции вообще. Это отрицательно сказалось на их поддержке демократических лозунгов восставших. Восстание, выявив коренные отрицательные стороны установившейся в результате революции 1917 г. и гражданской войны новой политической системы в стране и предвосхитив многие лозунги 1991 г., в 1921 г. закономерно потерпело поражение.