Рамон Менендес Пидаль Сид Кампеадор

5. Сид — хозяин Леванта

На этот, второй раз Юсуф приехал в Испанию, чтобы освободить аль-Андалус от двух очагов христианской угрозы — Аледо и Кампеадора, которые одни только и сохранились после победы при Саграхасе. Перед второй экспедицией стояла задача во что бы то ни стало закрепить итоги первой, поэтому Юсуф, несмотря на неудачное завершение похода на Аледо, после того как отступил от этого замка к Альмерии, оставил в Испании могучую армию под командованием принца Мухаммеда ибн Ташфи-на, которая должна была прийти на помощь жителям области Валенсии в борьбе с Родриго. После этого он сел в Альхесирасе на корабль и вернулся в Магриб.

Левантийские мавры, узнав, что Юсуф оставил им большое подкрепление, а император разгневался на Сида, могли считать себя свободными от власти последнего. Аль-Кадир Валенсийский после этого решил, что можно не платить условленную дань.

Кампеадор оказался в полном одиночестве, как и после первого изгнания; к тому же теперь его окружали враги, которые прежде врагами не были. Из-за верности своему королю он рассорился с эмиром Сарагосы — бывшим союзником, а теперь, покинутый Альфонсом, брошенный многими кастильскими рыцарями, которые ушли от него, он стал врагом для суверенов Арагона, Барселоны, Сарагосы, Лериды, Валенсии… Успешно завершенный им труд по подчинению князьков Леванта в одночасье обратился в прах у него на глазах; знал он и о том, что к борьбе с ним готовится альморавидский принц. Тем не менее он без малейших колебаний решил вернуться в богатые земли Леванта и еще раз вступить в это осиное гнездо разбуженных амбиций, чтобы заново подчинить тех, кого покорил ранее, причем сделать это уже собственными силами, не опираясь ни на кого, но и не заключая ни с кем вассальных соглашений.

Отметив Рождество 1089 г. в Эльче, Сид начал войну со своим старым врагом аль-Хаджибом Леридским, в чьей земле, Дении, он стоял. От Ориуэлы до Хативы он уничтожил и разрушил все: «не осталось ни единого нетронутого камня, ни малейшего признака поселения», по словам Ибн Алькамы.

В Ондаре, где Родриго в марте 1090 г. провел Великий пост и 21 апреля отпраздновал Пасху, он принял гонцов, присланных к нему аль-Хаджибом из области Лериды и Тортосы с просьбой о мире. Мир был немедленно заключен, и в соответствии с его условиями Родриго прекратил разорять Дению и покинул ее, вступив на землю Валенсии.

Но как только эмир этого большого города, аль-Кадир, узнал, что аль-Хаджиб примирился с Родриго, он испугался, что тот свергнет его в пользу эмира Дении, и сразу же, прислушавшись к мнению советников, направил Сиду значительные денежные дары, чтобы возобновить дружбу и покорность, столь некстати преданные забвению. Все каиды крепостей — опять было взбунтовавшиеся против эмира Валенсии, едва узнав, что он разошелся с Сидом, — тотчас поспешили к последнему с податями и дарами. Таким образом, для Родриго ситуация, которая сложилась в этих землях до того, как Альфонс несправедливо обрушил на него свой гнев, была восстановлена.

В свою очередь аль-Хаджиб, узнав, что столь вожделенная для него Валенсия вновь подчинилась Кампеадору, начал плести широкий заговор с целью изгнать кастильца из земель, в которых тот воевал; к участию в заговоре предполагалось привлечь короля Санчо Рамиреса Арагонского, графа Беренгера Барселонского и графа Эрменголя Урхельского. Но Санчо и Эрменголь хорошо знали превосходство Сида и не пошли за аль-Хаджибом. Поддержку он нашел только у Беренгера, человека, не усваивавшего горьких уроков и очень не любившего Сида, который в 1082 г. под Альменаром захватил его в плен, а только что, в 1089 г., вынудил покинуть Валенсию, лишив возможности наживаться за счет валенсийской земли.

Едва Родриго получил достоверные известия о кознях аль-Хаджиба, он вступил на территорию, подчиненную непостоянному эмиру Лериды, поднялся в труднопроходимые горы Морельи, где мог найти в изобилии продовольствие и несчетное поголовье скота, и разорил там все поселения, вырубая сады, виноградники и уничтожая хлеба.

Увидев, что он остался без скота и возделанных полей, которые уже нельзя было даже засеять, аль-Хаджиб призвал на помощь Беренгера, и тот, получив от мавра крупные денежные суммы, вывел свое войско из Барселоны и направился в Дароку к эмиру Сарагосы, который тоже дал ему денег; вот так страх перед Родриго объединил двух всегдашних соперников — Мустаина и его дядю аль-Хаджиба. Но Беренгер все еще не был удовлетворен: он хотел, чтобы в коалицию против Сида вошел и император.

Для встречи с Альфонсом Беренгер и Мустаин приехали в Орон (находившийся в полулиге от Миранды-де-Эбро, в графстве Гарсии Ордоньеса) и, прибегнув ко многим доводам, попытались убедить его, чтобы он со своими рыцарями помог им в борьбе с Родриго. Беренгер хвалился перед доном Альфонсом и перед Мустаином, что все равно прогонит Сида из земель Тортосы; если он этого не сделал до сих пор, то лишь потому, что Сид прежде был вассалом императора, теперь же изгнанник не посмеет и рассчитывать на покровительство Альфонса. Эти слова подхватили рыцари графа, начавшие с удовольствием глумиться над Сидом (из них главным насмешником был Рамон де Барбара), что вызвало смех у многих кастильских придворных — недругов героя, таких, как Гарсия Ордоньес. Но император не поверил похвальбе графа Барселонского и не поддался на его просьбы, так что Беренгер и Мустаин вернулись ни с чем.

Тем не менее барселонец вместе с обоими эмирами из рода Бени-Худов все-таки собрал в Каламоче для борьбы с Сидом множество мусульманских и христианских бойцов, всерьез полагавших, что Кампеадора обратит в бегство одна только молва об их многочисленности; со своей стороны левантийские мавры считали каталонских рыцарей сильнейшими в мире, лучше всех вооруженными и самыми бывалыми воинами.

Сид, узнав, что приближается большое вражеское войско, предположил, что со всей этой армией он может и не справиться. Чтобы вынудить противника разделить силы, он занял выгодную позицию в Теварском бору, при входе в узкое ущелье, укрепив его прочными заграждениями и поставив на его защите сильные отряды.

Сюда к нему прислал гонца эмир Мустаин, который, разочарованный пренебрежением императора и очень хорошо зная Сида, искал возможность дать Сиду понять, что участвует в происках Беренгера без всякой охоты и не хотел бы воевать в союзе с барселонцем. В своем послании Мустаин предупреждал Родриго, чтобы готовился: мол, граф Барселонский уже настроен на сражение. Кампеадор посмеялся над такой заботливостью и отправил с тем же гонцом ответное письмо: он выражал «своему верному другу королю Сарагосы» сердечную признательность за предупреждение, однако выказал крайнее презрение к графу и ко всем его многочисленным воинам, заявляя, что с Божьей помощью будет ждать их здесь и, если они явятся, даст им бой; в последних строках Сид настойчиво просил Мустаина показать этот дерзкий ответ Бе-ренгеру.

Граф Барселонский со своим большим войском поднялся в горы и разбил палатки недалеко от лагеря Родриго, так, что из одного стана были вдали заметны шатры другого. Однажды ночью он послал лазутчиков рассмотреть позиции Сида с вершины высокой горы, на склоне которой находился лагерь кастильца. На другой день люди Беренгера стали дразнить воинов Сида, предлагая выйти на открытое место и сразиться, но Сид велел им отвечать, что он не рвется в бой — просто ему захотелось прийти со своими людьми именно сюда. Тогда противники с насмешками подступили ближе к заграждению кастильца и принялись громко требовать, чтобы он выходил, и издеваться: он-де не смеет спуститься с горы и принять бой! Но Кампеадор никак не реагировал на эти похвальбы. Повторялась история Мария и тевтонов: «Почему ты не выходишь?» — «Почему ты не заставишь меня выйти?»³⁸

Беренгер счел, что если Сид получит официальный вызов в форме письма, то наконец оставит свою выгодную позицию. Он послал Силу вызов, оскорбившись на его насмешки в письме Мустаину и объявляя войну: «Завтра на рассвете, даст Бог, мы увидимся накоротке; если ты спустишься со своей горы и выйдешь к нам на равнину, ты будешь Родриго, которого зовут Кампеадор; если же нет, ты будешь тем, кого кастильцы на своем романском языке зовут alevoso (предатель), а франки — bauzador. И не поможет тебе вся храбрость, которой ты кичишься; мы не разойдемся, пока я не убью тебя или не возьму в плен».

Когда это письмо прочли Силу, он сразу же продиктовал ответ. Прежде всего ему было важно оправдаться, указав, что первым опрометчиво насмехаться начал не он, а Беренгер; со своей стороны он напомнил, что несколько лет назад уже брал того в плен, и намекнул на пресловутое братоубийство, совершенное графом: «Ты оскорбляешь меня, говоря, что я совершаю alevosia по закону Кастилии и bauzia по закону Франции, но твои уста лгут: тебе хорошо известно, равно как всем маврам и христианам, кто именно совершал такие дела и кто уличен в предательстве. Не будем же больше тратить слов и вступим в схватку, как подобает добрым рыцарям. Приходи и не медли, чтобы я мог отплатить тебе так, как я это обычно делаю».

Сиду удается расколоть силы противников

Пока эти письма ходили туда и обратно, Сид, чтобы заставить врага расколоть силы, сделал вид, будто хочет скрыться, и каталонцы, как он и рассчитывал, разделили свои войска, выслав отряды, чтобы запереть все три выхода из ущелья, где могли уйти кастильцы. С другой стороны, Беренгер, продолжая держать под угрозой вход в ущелье, укрепленный Сидом, ночью послал еще один отряд рыцарей занять вершину той высокой горы, на склоне которой стоял лагерь кастильцев, и эта операция была проделана незаметно для Родриго.

Ночью события приняли оборот, неожиданный для обоих противников. Каталонцы, которым было поручено занять выходы из ущелья, медленно взбираясь по крутым склонам, попадали в засады, которые предусмотрительно установил Сид, и все три отряда были разбиты, а лучшие их рыцари попали в плен.

В то же время другие каталонцы, занимавшие гору над лагерем Сида, начали тихо спускаться к палаткам, чтобы внезапно напасть на них сверху и ускорить ожидавшееся бегство Кампеадора к проходам, которые, как они полагали, уже перекрыты. Подойдя близко, когда на горизонте еще не пробились первые лучи солнца, людиграфа Барселонского с оглушительным криком ринулись вниз по склону. Защитники укрепления, опасавшиеся атаки только со стороны выхода из ущелья, проснулись и страшно перепугались, увидев, что опасность грозит им и из ущелья, и с гор. Кампеадор, охваченный крайним возбуждением, «скрежеща зубами», велел своим рыцарям спешно надевать кольчуги, подтягивать подпруги у заспанных коней, строиться к бою и атаковать врагов. Немедленно пошел в атаку через вход в ущелье и сам граф. Уже организовав оборону лагеря, Кампеадор высмотрел графа среди нападавших и обрушился на него со столь неодолимым напором, что в первой же сшибке у обоих сломались копья; однако в разгаре сечи Сид упал с коня, получив немало ушибов и ран. Тем не менее его люди продолжили борьбу и добились полной победы, окружив и взяв в плен Беренгера и еще почти пять тысяч его воинов.

Сид приказал связать и хорошо сторожить графа и других знатнейших пленников; завладев лагерем Беренгера, кастильские рыцари захватили в его палатках золотые и серебряные сосуды, драгоценные одежды, мулов и жеребцов, кольчуги, щиты, копья и передали все это Сиду для справедливого раздела.
Беренгер в плену; пир у Кампеадора

Тем временем Беренгер, желая достичь какого-нибудь соглашения, добился того, чтобы его привели к Сиду, который, мучаясь от боли после падения с коня, сидел у себя в палатке. Граф смиренно попросил о милости, но Родри-го не пожелал благосклонно принять его и не предложил сесть рядом, а велел своим рыцарям выставить его из палатки и хорошо стеречь. Но, едва отделавшись от графа и укротив его хвастливую спесь, Сид опомнился, приказал, чтобы пленнику с величайшей учтивостью подали обильные яства, и пообещал отпустить его и позволить вернуться на родину.

Наряду с латинским историком Сида старинный поэт (которого тоже все невежды, какие только говорили по-романски, воспринимали как историка) тоже сообщает о следующем странном эпизоде в жизни Кампеадора. Напрасно повара Сида ставили перед Беренгером блюда — граф, скривившись от гнева и злости, ничего не хотел и пробовать. Он прибегнул к тому, что мы ныне именуем голодовкой. «Не съем ни куска хоть за все сокровища Испании; хочу уморить себя голодом, раз меня так унизительно победили в сражении». Мой Сид ободрил его обещанием: «Ешьте, граф, этот хлеб и пейте мое вино; если вы сделаете то, что я велю, вы выйдете из неволи, а если нет, никогда в жизни не увидите христианской земли». Но граф, не доверяя ему, упорствовал: «Ешьте сами, дон Род риго, и порадуйтесь, что отныне я хочу только умереть». И вот настал третий день. Кастильцы делили богатую до бычу, взятую в битве; граф не желал образумиться, его не могли заставить попробовать хоть кусочек хлеба. Тогда Сид снова пообещал: «Ешьте, граф: если вы это сделаете к моему удовольствию, я отпущу вас и еще двоих из ваших идальго». И наконец упрямый пленник дал себя уговорить: «Если вы, Кампеадор, сделаете то, о чем только что сказали, я буду изумлен этим на всю жизнь». — «Так ешьте, граф, и когда съедите, я отпущу вас; но из того, что я у вас захватил, я не отдам ни гроша — ведь мне нужны деньги, чтобы содержать людей, живущих в изгнании и ненавистных королю». Граф обрадовался, попросил воды, чтобы вымыть руки, и вместе с обоими рыцарями, которых упомянул Сид, приступил к трапезе. И, Боже, с каким аппетитом! Как быстро, к немалой радости Кампеадора, орудовал Беренгер руками! «Если вы позволите, мой Сид, мы уже можем уйти; велите дать нам лошадей; с того дня, как я стал графом, я не ел с такой охотой — никогда не забуду наслаждения от этой еды». Им дали трех коней с хорошими седлами и прекрасные одежды — мантии и шубы. Граф выехал меж обоих своих рыцарей, и Сид весело и с шутками проводил их до выхода из лагеря; после этого граф пустил коня во весь опор и нет-нет да оглядывался, опасаясь, как бы Сид не раскаялся в своем великодушии, но учтивый кастилец этого не сделал бы ни за что на свете — вероломным он не был никогда в жизни.

Исходя из своего поэтического замысла, хуглар считал нужным преувеличивать бедность жизни Сида в изгнании; ему было не с руки превозносить великодушие победителя, которое, если верить «Истории Родриго», распространилось на всех пленных. «История» рассказывает, что, пообещав графу свободу после трапезы, Сид через несколько дней, уже оправившись после падения, договорился с Беренгером и Хиральдо Алеманом, что выкуп за обоих составит восемьдесят тысяч золотых валенсийских марок, с прочих же пленных кастилец затребовал разные суммы, а кроме того, ему должны были отдать ценные мечи старинной работы; здесь в отношении деталей «Песнь» опять же опирается на данные истории, сообщая нам, что в то время Сид приобрел меч Беренгера — драгоценную Коладу: «Тысячу марок меч этот стоил», меч, который он позже постоянно использовал и прославил. Каталонцы, отпущенные по домам, сдержали свои обещания и вернулись, принося Родриго немалые богатства, которые они пообещали в качестве выкупа; многие, не имея возможности заплатить, приводили в качестве заложников своих детей и родственников. Но Кампеадор, умиленный подобным зрелищем, посоветовавшись с дружиной, простил всем выкуп и отпустил их с миром, а те, прощаясь, отвечали на это трогательными изъявлениями благодарности и заверениями, что желают всегда служить своему благодетелю, пока смогут. Надо помнить, что участники средневековых войн прежде всего стремились побыстрее добыть богатство, а одним из источников последнего был выкуп, почему врага и предпочитали брать в плен, а не убивать; вполне понятно, какое восхищение должно было вызывать великодушие изгнанника по отношению к пленным.

Все эти сцены военного и нравственного триумфа, разыгравшиеся в Теварском бору, получили широкую известность. Аль-Хаджиб, всегдашний недруг Кампеадора, узнав о поражении Беренгера, утратил всякую надежду, что кто-либо поддержит его планы, и впал в такое отчаяние, что вскоре умер. Среди мавров Леванта Сид, второй раз победивший графа Барселоны, приобрел необыкновенную известность, которая докатилась и до другого конца Пиренейского полуострова, где португалец Ибн Бассам восхвалял военный гений Родриго, с небольшим числом воинов обращавшего в бегство превосходящие силы графа Гарсии, государя каталонцев и короля Арагона. У христиан поражение этих могущественных враждебных графов принесло изгнаннику громкую славу, а также упрочило приобретенную им власть над сарацинами: «Кто одолел мавров, одолел и наших графов», скажет один латинский поэт.

Сид, разумеется, не собирался покидать те земли, откуда его хотели прогнать побежденные союзники. Сарагосский эмират был передан Мустаину, а в Дароке, где Сид заболел и слег, он принял визит Беренгера, который выразил желание быть ему другом и помощником во всем: граф официально отказывался от земель покойного аль-Хаджиба, которые издревле платили ему дань и отстоять которые Кампеадору стоило таких усилий, и передавал их под покровительство последнего. Получив урок в Теварском бору, могущественный граф наконец признал превосходство изгнанника, к которому когда-то, вскоре после первого изгнания, отнесся с таким пренебрежением, не пожелав его выслушать в Барселоне.

Подписав договор, новые союзники вместе спустились к побережью. Родриго разбил свой лагерь в Бурриане, а Беренгер, попрощавшись с ним, вернулся в свое графство.

Таким образом, после сражения при Теваре дела Сида обстояли как нельзя лучше.

Умершему аль-Хаджибу наследовал маленький сын, Сулейман ибн Худ, опекуны которого предложили платить Родриго каждый год по 50 000 динаров за земли Дении, Тортосы и Лериды. Должно быть, уже после этого победитель утвердился в Лусене, Иглесуэле и Вильяфранке — поселениях, которые и по сей день имеют окончание «дель Сид» и господствуют над землями от Буррианы до Морельи.

Этот регион Леванта полностью подпал под власть Родриго. Помимо Дении и Тортосы, с 1089 г. подать в 10 000 динаров ему платил правитель Сайта-Марии, Ибн Разин; еще 10 000 — эмир Альпуэнте Ибн Касим; 8000 — Ибн Лупон из Мурвьедро; 6000 — крепость Сегорбе; 3000 — крепость Херика; 3000 — крепость Альменар; 2000 — Лирия; большая сумма была возложена на Валенсию, эмир которой аль-Кадир ежегодно выплачивал 52 000 динаров и 5200 на содержание мосарабского епископа, которого мусульмане по-арабски звали сайд Альматран, то есть «господин митрополит», и которого назначил сюда король Альфонс.

Если Сид что-то приказывал или запрещал, в Валенсии это начинали или прекращали делать; так было еще и вследствие долгой болезни аль-Кадира, во время которой эмира никто не видел, так что в городе думали, что он умер. В то время вся власть оставалась в руках визиря Ибн Альфараджа, креатуры Сида; Сид же поставил в Валенсии верных людей для контроля над доходами от земли и от моря и направил в каждую деревню по кастильскому рыцарю для охраны мавров, чтобы никто не смел никого обижать. И хоть каждый такой рыцарь получал по шесть динаров в день за счет селения, но все-таки теперь вален-сийцы наслаждались жизнью, которой были присущи справедливость и большое благополучие, потому что раньше христиане во время своих набегов забирали хлеб и скот и захватывали много мавров и мавританок, получая легкий доход от их работы или от их выкупа за деньги.

В этот самый период Сид выглядит особенно выдающимся воином и политиком. Он сам, не опираясь ни на какую государственную организацию, напротив — несмотря на то, что его преследовал гнев короля, создавая для него помехи, — победил Беренгера, властителя большого графства и сеньора прославленных каталонских рыцарей, и с невероятной быстротой подчинил мавританские эмираты и владения в Леванте. Но он пока что не испытал себя в борьбе с новой силой из Африки.