Сид затмевает императора

7. Сид затмевает императора

После злосчастного расставания с императором в Убе-де Кампеадор попал в более опасное положение, чем когда-либо, однако думал лишь о том, как укрепить свою власть в Леванте.

Предвидя скорое приближение альморавидов, он счел, что надежно защитить Дению будет нелегко, и решил расположить оборонительные линии, прикрывающие вален-сийскую область, несколько севернее.

Сам он расположился на плоскогорье Альбайда, в его низинной части, под очень важной в военном отношении сьеррой Беникадель.

«Беникадель» — это искаженное на арабский манер название, под которым эта сьерра была известна местным мосарабам в эпоху Сида, именовавшим ее Пенья-Кадьелья, то есть «утес-щенок»: такое имя объяснялось ее соотношением с западным продолжением этого хребта, чья ближайшая вершина Монкабрер поднималась на 1400 м, тогда как вершина Кадьелья — всего на 1100 м.

Под вершиной Беникадель стоял важный замок, который Сид перестроил с помощью строителей и денег, полученных от эмира Валенсии, снабдил его всевозможным оружием, собрал там большие запасы хлеба и вина, согнал туда множество скота и разместил многочисленный гарнизон, включающий конницу и пехоту, под командованием Мартина Фернандеса, который захватил и все окрестные замки. Главное стратегическое значение этих позиций состояло в том, что они прикрывали сьерру Беникадель, которая подобием гигантской стены загораживает с юга область Валенсии, и лишь на оконечностях этой протяженной громады остаются два прохода из южного горного региона на валенсийскую равнину.

Став таким образом хозяином Пенья-Кадьельи, Сид, как точно формулирует старинная поэма, занял «и выход, и вход» из Валенсии, готовясь отразить нашествие с юга. Приняв эти меры, Кампеадор спокойно спустился с гор Беникадель на равнины возле города.
Гот Родриго⁴⁰ и кастилец Родриго

Теперь Сида в его левантийских землях окружало больше опасностей, чем когда-либо.

Самих по себе притязаний эмира Сарагосы на Валенсию особенно опасаться не стоило, но соседство солдат Юсуфа (которые все приближались) вселяло в сердца мусульман дух неповиновения христианской власти, и в любом городе, в любом замке могли поднять голову сторонники альморавидов, к которым относились и недовольные в политическом смысле, и пламенно верующие; они уже передали Юсуфу весь юг Пиренейского полуострова и хотели передать ему также Левант.

С другой стороны, критический момент настал для аль-Андалуса в целом: на смену былой раздробленности таифских княжеств пришли единые действия Африки и Испании, исполненных общего мусульманского духа. Вторжение альморавидов до крайности обострило борьбу обеих цивилизаций полуострова. Раньше тот факт, что этнические различия между народами халифата и северных королевств были не слишком ощутимы, сводил различия между обеими культурами почти на нет: между испанцами-христианами и исламизованными испанцами шла чуть ли не гражданская война, утихавшая по мере того, как укреплялась привычка к сосуществованию; инфант Санчо, сын Альфонса и Зайды, единственный императорский потомок мужского пола, был последним олицетворением этого содружества и терпимости. Но теперь из-за вторжения народов пустыни и роста исламского фанатизма между борющимися сторонами вновь разверзлась пропасть. И со стороны христиан именно Сид был тем человеком, кто, взяв на себя сопротивление победоносным захватчикам, отчетливо понял, что война с ними — это война без мирных договоров, непримиримая война; именно он все резче давал понять испанским мусульманам, что всякий союз с африканцами непростителен.

И пусть император, потеряв Андалусию, демонстрировал неспособность сдержать продвижение альморавидов, пусть сам Альвар Аньес, как и Бени-Гомесы, терпел крах в столкновении с новой тактикой захватчиков — Кампеадор готовился принять на себя удар всей мощи ислама и. остался непоколебим.

Победив самых высокородных соперников-христиан (Гарсию Ордоньеса, короля Арагона, сеньоров Марки), снискав уважение могущественного графа Барселоны, сделав своими вассалами многих мавританских эмиров, выплачивавших ему немалую дань, Сид к сорока пяти годам стал сеньором обширных земельных владений на Пиренейском полуострове, вызывавших всеобщую зависть. Он мог не сомневаться в своих силах, мог быть уверен в своем признанном превосходстве над всеми воинами своего времени, как выражается Ибн Алькама. Его сердце переполняла надменность. Пора было мечтать о великих свершениях, и изгнанник, ранее непрестанно озабоченный борьбой с постоянными и назойливыми происками врагов, теперь поднялся выше этого. Он уже не мог почивать на лаврах, заслуженных им в немалом количестве, и ощущал в своей душе бурю высших амбиций: он замахивался на то, чтобы пресечь альморавидскую агрессию — не только на востоке полуострова, но и во всей Испании, чтобы сделать своими данниками всех эмиров, какие только есть в аль-Андалусе. Один мусульманин слышал, как Кампеадор в приступе самой пламенной страсти и самой бурной жажды деятельности сказал: «Один Родриго потерял этот полуостров, но другой Родриго спасет его». И эта угрожающая фраза, как пишет Ибн Бассам, проникла в души всех и нагнала ужас на мусульман, внушая им, что бедствия, которых они страшатся, наступят очень скоро. Альмора-виды остановили Реконкисту, у Альфонса не осталось никаких сил для сопротивления им, но Сид объявил, что берет дело всей нации на себя, и маврам его знаменитая фраза отнюдь не казалась пустой похвальбой.

Конечно, другие испанские государи уже видели в Сиде единственного человека, который способен выступить против альморавидов.

Когда Кампеадор, вернувшись из Беникадели, был в Валенсии, туда (в ноябре 1091 г.?) прибыл посланник короля Санчо Рамиреса Арагонского для переговоров с кастильцем. Санчо, как и Беренгер, был давним соперником Сида, боровшимся с ним за право взимать дань с мавров, но в конце концов он пошел по пути графа Барселонского, который при всей своей враждебности и упорстве уже заключил мир с изгнанником.

Посланник был отправлен для оказания военной помощи Сиду и привел с собой сорок арагонских рыцарей, которых Сид разместил в валенсийском предместье Аль-кудия, где располагались кастильцы вместе с епископом этого диоцеза, «саидом Альматраном», которого назначил король Альфонс. В этом маленьком арагонском отряде, который так сдружился с кастильским гарнизоном, несомненно состоял и тот «храбрец арагонский Галинд Гарсиас», которого древний хуглар уважительно упоминает в числе дружинников героя. Подлинные грамоты удостоверяют, что во времена Сида существовал исторический персонаж по имени Галиндо Гарсия, сеньор Эстады и Лагуарреса в Восточном Арагоне. В том, что воспоминания, используемые хугларом, достоверны, мы убеждаемся еще больше, когда он сообщает нам, что на этого самого Галинда Гарсиаса вместе с кастильцем Альваром Сальвадо-ресом возлагалась охрана великого левантийского города на время отлучки Сида. Действительно, мы знаем, что в конце 1091 г. Кампеадор покинул Валенсию, оставив в Алькудии арагонского посланника вместе с валенсийским гарнизоном Сида и со сборщиком налогов, и направился в горы Морельи, где торжественно отметил праздник Рождества.

Выйдя из Морельи, Сид встал лагерем близ Сарагосы и нанес оттуда визит эмиру Мустаину с целью заключить с ним мирный договор. Обоим союзникам было прежде всего важно возобновить разорванный союз ввиду общей опасности, грозившей обоим со стороны альморавидских войск, которые с запада Пиренейского полуострова двигались на восток, заняв Мурсию и Аледо. Прежде всего это было важно для мавра. Африканское воинство с гор южной Испании, с зубцов многих замков уже видело границу Сарагосы; династии Бени-Худов грозила судьба гранадских Зиридов, севильских Аббадидов, альмерийских Сумадидов, и Мустаин, хорошо это понимая, мог искать спасения только в укреплении позиций Родриго в Леванте. Эмиру нужно было, чтобы Сид встал стеной между передовыми отрядами альморавидов и Сарагосским эмиратом; вот почему Мустаин, теперь уже отнюдь не желая оспаривать у Кампеадора власть над Валенсией, предложил ему поддержку, чтобы самому удержаться на троне.

Заключив мир с Мустаином, Сид двинулся к Сарагосе и, переправившись через Эбро, встал лагерем совсем рядом с городом. Но в это время Санчо Рамирес, узнав о появлении кастильца и желая поточнее разузнать его намерения, объявил по всему Арагону и Наварре о чрезвычайном созыве войска, при поддержке своего сына Педро, который был его соправителем. Потом, вступив в земли Мустаина, Санчо и Педро отправили Кампеадору послания, выражая желание продолжить переговоры о союзе, начатые еще в Валенсии, и все трое, увидевшись, заключили двусторонний договор о дружбе и взаимопомощи, договор, которому впредь предстояло лишь укрепляться и стать нерасторжимым. Кроме того, Сид очень успешно выступил в роли посредника и добился заключения мира между Санчо Рамиресом и Мустаином.

Эти мирные договоры, душой которых был Родриго, упрочивали единство мусульман и христиан Испании перед лицом африканского вторжения, создавали коалицию для защиты Леванта от амбиций Юсуфа, уже захватившего сначала юго-запад, а недавно и юго-восток Пиренейского полуострова. Средства, видимо, предоставил Сиду не только Мустаин — Санчо Рамирес тоже принял, пусть незначительное, участие в этой обороне Леванта уже тем, что отправил в гарнизон Валенсии сорок арагонских рыцарей, а также укрепил небольшой прибрежный район в Кастельоне и Оропесе в качестве тылового плацдарма для поддержки операций Сида в валенсийском регионе.

По окончании этих переговоров Санчо Рамирес вернулся в Арагон, а Родриго остался в Сарагосе, будучи принят Мустаином с большим почетом и улаживая дела этого королевства, пока от организационных работ его не отвлекла очередная угроза, исходящая, разумеется, не со стороны альморавидов.
Альфонс в союзе с Генуей и Пизой

Король Альфонс в то время собирал большое войско и готовил провиант. Как император он рассчитывал на короля Арагона и графа Барселоны. Он задумал большую военную операцию и ради этого обратился за помощью также к республикам Генуе и Пизе. В то время флот двух этих городов составлял основную военно-морскую силу христиан в Средиземном море; генуэзцы и пизанцы еще в 1001 г. организовали экспедицию в Сирию, а в 1088 г. — в Тунис. Теперь Альфонс договорился с обоими городами, чтобы их флот помог ему достичь главной цели кампании — захватить Валенсию, а кроме того, подошел бы к Тортосе (тоже даннице Сида) и атаковал город при поддержке Санчо Рамиреса и Беренгера. Конечно, арагонский король не считал, что, желая овладеть Торто сой, он нарушает союз с Сидом; мы только что сказали, что он с полного согласия Кампеадора владел Кастельоном и Оропесой, расположенными совсем близко к Валенсии.

Приступив к осуществлению этого плана, Альфонс направился к Валенсии, поставил свои шатры в виду города, в Пойо-де-Хубалья, и потребовал от каидов замков, подчиненных столице, чтобы они теперь платили ему ту дань, какую пять лет платили Сиду. Это требование к данникам Сида, столь обидное для него, показывало, что к изгнаннику и его свершениям король относится враждебно.

Сид, которого в Сарагосе не было, узнал, что император, не удовольствовавшись ни конфискациями, ни арестом Химены, ни оскорблениями в ту прискорбную ночь в Убеде, теперь намерен по всему побережью свести на нет результаты его столь удачных действий и отобрать у него земли его данников.

Эту область Леванта три года назад пожаловал ему тот же император, и в ней жил епископ, назначенный тем же Альфонсом; Сид понимал, что Альфонс не сможет покорить ее, как это покажут события. Теперь для того, чтобы сохранить эти земли за собой, у Кампеадора было два законных пути. Первый — явиться к королю, помочь ему в войне с альморавидами и уговорить его помириться; но это уже было сделано в Руэде и в Гранаде, а примирение не состоялось, — предпринимать третью попытку было бы глупо. Вторым законным путем было применение силы: если инфансон-изгнанник предлагал королю помощь в войне и не получал прощения (год назад в Убеде военная поддержка Сида была отвергнута), согласно фуэро он должен был нанести войску, замкам и земле короля столько ущерба, сколько сможет; но Сид не сделал и этого, по-прежнему не желая пользоваться правом войны со своим сувереном. Тем не менее дать урок было необходимо.

Кампеадор направил в лагерь в Хубалье послание, выразив императору свое изумление, что Его милость изволит так его оскорблять; он божился, что королю вскоре придется осознать, сколь дурной совет дали тому приближенные. Сид уверял, что не предпримет ничего против своего сеньора, хотя тот его совершенно незаслуженно обидел, но терпеть подобного бесчестия не может и потому вынужден будет отомстить, обрушив свою месть на дурных советников — пусть они покажут, так ли удачно смогут защищаться от него с оружием в руках на поле боя, как нападают с помощью языка при дворе.

Получив это сообщение, император, хорошо зная Сида, испугался за его врагов, за группировку Гарсии Ор-доньеса и Бени-Гомесов, и предупредил их об опасности.

При этом военные действия императорской армии в Леванте шли очень неудачно. Флот Генуи и Пизы запаздывал, а Альфонс, взяв недостаточно припасов, столкнулся с нехваткой провизии; больше он ждать не мог и вынужден был свернуть лагерь, к удивлению встревоженных валенсийцев. Когда большое войско уже удалилось, подошел итальянский флот в количестве четырехсот кораблей; когда их первый приступ был отбит, они напали с моря на Тортосу, в то время как Санчо Рамирес и Беренгер атаковали ее с суши, но взять ее не сумели и вынуждены были отступить с очень тяжелыми потерями. Овладеть этими городами Леванта было не по плечу никому, кроме Сида, — теперь это ясно показали Валенсия и Тортоса.
Месть Кампеадора

Тем временем Родриго присоединил к своим дружинам мавританскую конницу и пехоту, которую дали ему эмиры Сарагосы и Лериды, и, желая воевать не с Альфонсом, а с его дурными советниками, избрал объектом своей мести Гарсию Ордоньеса, своего главного врага. Он вторгся в земли Калаорры и Нахеры, оставляя за собой пожар, опустошение и разор; взял приступом Альберите, наследное владение жены Гарсии Ордоньеса, представительницы королевского рода; разграбил Логроньо и уничтожал на своем пути самым свирепым и безжалостным образом все. Но граф так и не поспешил на защиту своего графства и собственных вотчин.

Уже на обратном пути в Сарагосу Сид завершал свою месть штурмом и взятием Альфаро, когда наконец получил от Гарсии Ордоньеса послание с требованием, чтобы он ждал здесь семь дней, пока граф не придет и не даст ему бой. Кампеадор согласился и стал ждать в условленном месте.

Гарсия Ордоньес собрал большое войско из воинов всех своих родичей и представителей своей группировки: в него входили рикос омбрес и сеньоры земель от Саморы, Карриона и Салданьи, управляемых Педро Ансуресом, главой рода Бени-Гомесов, до гор Оки, где властвовал Альвар Диас, шурин Гарсии, и до самой Памплоны. С огромной армией Гарсия Ордоньес решительно вступил в опустошенный Альберите, но там, увидев разоренную землю, зная, что Сид все ближе и ближе, он исполнился страха, и «прославленный дон Гарсия, почитаемый Богом и людьми, столп величия королевства», как его официально величал дон Альфонс, более не решился сделать ни шагу.

Сид, жаждавший столкновения, прождал в Альфаро семь дней, «недвижный как скала», по словам его хрониста, но с досадой убедился, что граф и его родичи не выполняют обещания атаковать его, что они направляются обратно в свои земли и что в Альберите, пустынном и безлюдном, больше не осталось ни одного солдата.

В душе Альфонса под впечатлением провала левантийского похода, как и после катастрофы при Саграхасе, возродились чувства симпатии к Сиду. Теперь для этого была и еще одна причина — он увидел, что его знатнейшие рикос омбрес не посмели принять бой под Альфаро. Его раскаяние было настолько сильным, что он написал Кампеа-дору (возможно, снова через королеву Констанцию) письмо с просьбой простить его, признавая себя виновным в былых проступках и уверяя: мол, когда тот пожелает вернуться в Кастилию, он найдет свои вотчины свободными и неподатными. Сид дал Альфонсу очень учтивый ответ, заявляя, что воспринимает прощение как великую милость и умоляет не верить дурным советникам, ибо он, Сид, всегда будет жить во имя службы своему королю.⁴¹

Так Альфонс наконец понял, что его неудобный вассал верен ему и что лишь один он способен продолжить в Леванте то, чего четверо недавно объединившихся в союз христианских государей не смогли даже начать.
Солнце императора меркнет

Альфонс также ясно сознавал, что его военные силы утратили свою былую мощь. Всего за несколько месяцев во время вторжения в Севилью и в Мурсию, и в попытке поддержать Аледо, их несостоятельность стала очевидна. Войско, посланное теперь на замок Альмодовар, чтобы освободить пленных, находившихся в его застенках после прошлогоднего поражения, в свою очередь было отброшено. Сам Альфонс после неудачи под Валенсией потерпел в том же злополучном 1092 году под Хаэном почти такой же сокрушительный разгром, как и при Саграхасе, что стало новым успехом альморавидов, о чем мусульманские поэты часто будут упоминать в стихах.

Было хорошо видно, что ситуация на Пиренейском полуострове изменилась в корне. Прежде слабость таифских государств позволяла Фернандо I, Санчо II и тому же Альфонсу VI развивать и беспрепятственно использовать старую концепцию Леонской империи, превращая мавританских эмиров в своих вассалов и эксплуатируя их. Тогда Кампеадор помогал Санчо и отступал в сторону перед Альфонсом, либо повиновался его повелениям как вассал. Но теперь появился великий Эмир мусульман и, по выражению Ибн Бассама, низверг таифских эмиров с их тронов, «как солнце гасит перед собой звезды»; альморавид-ские войска с их религиозным воодушевлением, с их боевым духом, сильные и сплоченные, с их новой тактикой действия большими массами, управляемыми с помощью барабанного боя, парализовали действия христиан на юге. Отряды Альфонса, привыкшие разъезжать по Андалусии во всех направлениях, как на военной прогулке, после разгрома при Хаэне прекратили набеги, какие до Саграхаса устраивали раз или два в год. Присутствие альморавидов требовало от императора прибегнуть к помощи более надежных сил, чем официально превозносимые гарсии ор-доньесы. На многовековом поле битвы все более необходимым становился Сид. Но Альфонс был из тех властителей, которые не обладали достаточным величием души, чтобы дать дорогу тем, кто мог бы управлять лучше благодаря способностям; он предпочитал иметь дело с удобными ему людьми, обходиться без тех, кто сдерживал его инициативу, и он упорно игнорировал Кампеадора. И потому его счастливая звезда была навсегда погашена Эмиром аль-муслимин. Конечно, у него был и другой выдающийся полководец — Альвар Аньес, племянник Сида и второй по таланту после дяди; конечно, и сам король по-прежнему проявлял удивительную энергию в борьбе с захватчиками; но иных заслуг, кроме героической стойкости перед лицом несчастья, императорские войска более не имели. Пришельцы из Африки обладали мощью, неодолимой ни для кого. Ни для кого, кроме Кампеадора.

Альфонс еще пытался вести военные действия в Леванте, и еще дважды самонадеянный Гарсия Ордоньес провалил планы своего сеньора: один раз в 1094 г., деист вуя против Сида, а другой — в 1096 г., действуя протии союзника последнего, короля Арагона. В отношении аль моравидов Альфонс, как мы уже сказали, отказался от наступательной тактики, ограничиваясь обороной своих границ в Толедо и Коимбре, и то эти земли по-прежнему сильно страдали от набегов врагов.

И поэтому на фоне деятельности Сида Альфонс в дальнейшем стал незаметен. Старинная историография в лице архиепископа Толедского предельно четко отражает эту незаметность императора, не упоминая никаких его действий в течение двадцати двух лет — от поражения при Саграхасе до поражения при Уклесе.

Нас король будет интересовать далее разве что в связи с несчастьями, которые выпадут на его долю. Мимоходом напомним, что в начале 1093 г. умерла королева Констанция. После ее смерти у Сида не осталось при дворе ни одного влиятельного заступника.

Альфонс отступил в тень и впредь мы сосредоточим внимание на Сиде.

Когда император удалился из-под Валенсии, граница между обеими зонами, на которые разделился аль-Андалус после битвы при Саграхасе, стала резче, чем когда-либо. Юго-западная часть его полностью подпала под власть альморавидов, всякая активность императора на этих территориях прекратилась, и они проявляли все большую агрессивность по отношению к христианам. Восточная часть подчинялась исключительно Сиду; уверенный в своих силах, он объединил и укрепил эту зону, заставив Санчо Рамиреса, Беренгера и Альфонса отказаться от несбыточных притязаний.

Теперь фигура Кампеадора возвышалась сама по себе, величественно-одинокая, перед лицом бескрайней альморавидской империи как вызов победителю Альфонса и неодолимым ламтунским полководцам — завоевателям всех таифских эмиратов.

В результате перед Кампеадором, с такими усилиями создавшим свой протекторат, встала еще более сложная задача — сохранить его, изводя в нем всякое альморавидское влияние. Мы уже говорили, что все недовольные, сколько их было в княжествах этой восточной зоны, силою вещей становились сторонниками альморавидов, и в сара-госских землях вспыхивали открытые мятежи, участники которых несомненно рассчитывали на поддержку какого-нибудь полководца из армии Юсуфа. Поэтому Сид счел нужным как можно оперативнее отреагировать на них и отложил возвращение в Валенсию (где не был уже шесть месяцев), продолжая реорганизацию обороны Сарагосско-го эмирата от неминуемого нашествия.

Мустаин, страшившийся той же судьбы, какая уже постигла других таифских эмиров, осыпал Сила почестями и богатствами, и тот потратил три месяца и более на подавление восстаний сторонников альморавидов. В каждую землю, выказавшую неповиновение Мустаину, методично направлялись карательные экспедиции, и к концу сентября — началу октября 1092 г. Сид забрал себе собранный в них урожай, в том числе винограда.

Но находиться в Сарагосе Сиду оставалось недолго. Когда он, как мы сказали, занимался усмирением земель, где сильны были симпатии к альморавидам, к нему прибыл посланник от аль-Кадира с очень дурными вестями, вынудившими его как можно скорее возвратиться в Валенсию.