Альморавидская угроза растет

6. Альморавидская угроза растет

С 1088 г. после битвы при Саграхасе Родриго занимался установлением протектората над Левантом. Это ему удалось, но удерживать здесь власть оказалось очень трудно. На Юге находились альморавиды, и это возрождало дух мусульман во всем аль-Андалусе и вселяло надежду во всех недовольных христианским господством.

Сид усиленно укреплял свое положение в Валенсии, чтобы сделать ее базой для действий против захватчиков. Он старался не вызывать недовольство у своих мавританских подданных, чтобы они не ощутили симпатии к Юсуфу; он поддерживал у них образцовое правосудие, как признает даже Ибн Алькама; он требовал от них повиновения и умеренной дани, но никогда не грабил и не притеснял их, как это делал в Валенсии, например, Альвар Аньес от имени императора.

Альфонс со своей стороны тоже понимал, что прежнюю высокомерную и насильственную политику, какую он вел в отношении мавров, следует заменить на другую, аналогичную политике Родриго. Теперь он сожалел, что так торопился покорить андалусских эмиров, что был с ними так жесток, требуя не только огромной дани, но еще и земель и замков, что их еще больше уязвляло. Ныне Альфонс, наоборот, стремился улестить мавританских вождей и князей, уверяя, что не будет их обирать и не потребует от них ни городов, ни крепостей, пусть они только постараются изгнать из Андалусии альморавидов. Однако эта политика привлечения симпатий поначалу не находила отклика: у мавров еще свежи были в памяти и наглое обращение с ними христианского императора, и великий триумф альморавидского государя при Саграхасе. К тому же альморавиды одержали еще одну славную победу над знатнейшими рикос омбрес Кастилии и Леона, над объединенными силами Альвара Аньеса и Бени-Гомесов Каррионских, так что все посулы Альфонса маврам расточались попусту.

Но мало-помалу в аль-Андалусе воинов Юсуфа переставали воспринимать как спасителей, по мере того как гости проявляли свои амбиции. Разлад между андалусцами и альморавидами, возникший еще во время осады Аледо, углубился настолько, что в конечном счете эмир Гранады и некоторые другие, в том числе сам Мутамид Севильский, вступили в тайные переговоры с Альфонсом; все они обязывались не помогать альморавидам ни войсками, ни деньгами, а некоторые даже предложили передать христианину свои эмираты при условии, что он оставит их правителями в их бывших владениях. Они сознавали, что в неоконченном единоборстве между Альфонсом и Юсуфом стремления альморавида опаснее для них, чем желания христианина.
Третий поход Юсуфа на Пиренейский полуостров

И получилось так, что, когда в июне 1090 г. африканский император в третий раз высадился в Альхесирасе, эмиры Андалусии не оказали ему никакой помощи и стали чинить всевозможные препятствия в ведении священной войны.

Юсуф лелеял честолюбивый замысел отбить Толедо, чтобы удовлетворить чаяния многих: «Дай Бог, — говорили добрые мусульмане, вспоминая о вестготской столице, — дай Бог, чтобы это название вновь вошло в перечень мусульманских городов!» Альморавиды сами, без всякой поддержки, штурмовали крепостные стены, частично их разрушили, вырубили деревья, разорили долину и другие окрестности укрепленного города на Тахо; но его надежно обороняли Альфонс и пришедший ему на помощь арагонский король Санчо Рамирес (август-сентябрь?). В конце концов Юсуф вынужден был отступить ни с чем, и эта неудача, вместе с поражением под Аледо, усилила его безудержную досаду на андалусских эмиров.

Озлобление Юсуфа очень окрылило клерикальную, или непримиримую, партию у испанских мусульман, руководимую факихами, которая хотела использовать религиозное рвение альморавидов для борьбы с таифскими эмирами и всем бюрократическим аппаратом их пышных дворов. В андалусских эмиратах процветала культура, придворная жизнь дошла до высшей изысканности, но в то же время налоги очень обременяли народ и мало кто мог чувствовать себя в безопасности из-за внугреннего безначалия и христианской угрозы; поэтому клерикалы, получив сильную поддержку невежественных альморавидов, обнаружили в народе больше сторонников исламской реакции, нежели приверженцев испанского национализма андалусских эмиров, после того как те выказали свое раскаяние столь опрометчивым шагом, как попытка искать помощи у чужеземцев.

Несколько андалусских кадиев и факихов выпустили две фетвы, то есть юридических заключения; одна из них объявляла, что оба брата, эмиры Гранады и Малаги, вследствие многих беззаконий утеряли право на престол, а другая предписывала Юсуфу как эмиру всех мусульман призвать всех андалусских эмиров соблюдать закон, потребовав от них не собирать со своих подданных больше налогов, чем допускают Коран и сунна. Однако тот, кто пожелал бы навязать аль-Андалусу столь популярное и благочестивое ограничение податей, какого альморавиды добились в Африке, по сути открыто объявил бы себя врагом таиф-ских князьков, привыкших собирать как можно больше поборов, в основном шедших на содержание роскошных дворов и на покупку помощи иностранных государей, без которой эти правители не представляли себе жизни. Тем не менее Юсуф, во всем послушный факихам, приказал андалусским эмирам отменить незаконные сборы и, отступив от Толедо, направился со своим войском к Гранаде, хоть и не объявляя о своих враждебных намерениях. Гранадский эмир, бербер Абдаллах, друг того самого Гарсии Ордоньеса, которого Сид разбил десять лет назад, теперь снова обратился за помощью к Альфонсу, отправив ему некоторую сумму денег. Но напрасно он слал к христианскому императору гонца за гонцом — тот не мог ему помочь, и когда 8 сентября 1090 г. Юсуф подступил к Гранаде, Абдаллах был вынужден почтительно выйти навстречу альморавиду и униженно просить прощения, если чем-то не угодил. Все было бесполезно — Юсуф, который не мог простить ему дружбы с Альфонсом, заковал его в цепи и, низложив также брата Абдаллаха, эмира Малаги Тамима, отправил обоих вместе с гаремами и семьями в Африку, назначив пожизненную пенсию.
Юсуф против Мутамида

Перед лицом этих событий Мутамид Севильский на миг заколебался, поддавшись алчности: он вообразил, что Юсуф в качестве компенсации за Альхесирас (отданный севильским эмиром) мог бы уступить ему Гранаду, и пошел на унизительный жест — вместе с Мутаваккилем Бадахосским лично явился к Юсуфу и одобрил его действия в отношении Абдаллаха. Но Юсуф не выказал им ничего, кроме пренебрежения, и оба вернулись в свои земли в страхе. «Клянусь Аллахом, — сказал Мутамид эмиру Бадахоса, — альморавид намерен заставить нас проглотить пойло из того же кубка, из которого он уже напоил Абдал-лаха», и, вернувшись в Севилью, сразу распорядился отремонтировать городские укрепления. Его старший сын напомнил ему давнюю беседу: «Разве я не предупреждал тебя, папенька, — сказал он с севильским пристрастием к уменьшительным формам, — что этот человек из Сахары погубит нас, если ты приведешь его сюда?» Мутамид грустно ответил: «Что такое предвидение людей против решения Бога?»

А решение Бога, то есть факихов, оказалось неблагоприятным для него. Прежде чем в конце ноября снова отплыть в Африку, Юсуф снова посоветовался с факихами Испании и Магриба, прося у них совета, как ему вести себя по отношению к эмирам аль-Андалуса, прежде всего в связи со священной войной. Факихи составили фетву в более определенных выражениях, чем он мог предположить: они заявили, что эти царьки сделались недостойны царствовать над мусульманами и, значит, с ними надо поступать как с неверными. На сомнения Юсуфа в связи с тем, что, прибыв первый раз в Испанию, он поклялся оставить таифским эмирам их государства, факихи ответили: «Эмиры не выполнили своих обещаний; более того, они заключили союз с Альфонсом против тебя, чтобы предать тебя в руки христиан. Отстрани их, и перед Богом ответим за тебя мы, а если мы грешим, то на вечную муку Он обречет нас; но если ты оставишь их в покое, они передадут землю ислама христианам, и в этом виновен будешь ты». Севильские факихи со своей стороны особо клеймили султаншу Румайкию, прекрасную поэтессу с изощренными и неистовыми причудами: она-де окутала Мутамида вихрем постыдных наслаждений, она увлекла его в бездну открытого распутства, доведя до того, что эмир не является в мечеть на пятничную молитву.

Эти заключения Юсуф разослал самым знаменитым богословам Ирака, и все, в том числе знаменитый философ Газали и знакомый нам Туртуши, находившийся там в изгнании, согласились с мнением своих здешних коллег и со своей стороны позволили Юсуфу исполнить приговор Аллаха, вынесенный андалусским эмирам.

И приговор был приведен в исполнение силой оружия. Эта задача была возложена на опытного альморавидского полководца Сира ибн Абу Бекра, двоюродного брата Юсу-фа, которого тот оставил в Испании, и уже в декабре Абу Бекр начал войну с Мутамидом и взял Тарифу.

Мутамид, поздно раскаявшийся в том, что поставил интересы ислама выше интересов Испании, обратился за помощью к императору, и тот был вынужден пойти на интервенцию в поддержку Мутамида. В это самое время Сид старался укрепить свое положение в Леванте для борьбы с африканцами.

Положению Сида угрожала враждебность Мустаина Сарагосского. Конечно, Мустаин до крайности боялся Юсуфа, и сторонники альморавидов его ненавидели и презирали за то, что он, будучи не очень ревностным мусульманином, как все Бени-Худы, заключал союзы с христианами; но Мустаин был прежде всего честолюбцем и, чтобы сохранить сарагосский трон или расширить владения, был готов искать благоволения альморавидов.

С 1089 г., когда Беренгер осаждал Валенсию, Мустаин сохранил два укрепления, воздвигнутых им для борьбы с этим городом: одно в Пойо-де-Хубалья, другое в Лирии. Родриго, желая одним махом покончить с притязаниями сарагосца, разбил лагерь перед Хубальей и, отпраздновав там Рождество 1090 г., отправил Мустаину угрожающее письмо, потребовав оставить оба укрепления. Но сарагосец отказался, сославшись на то, что прежде аль-Кадир должен оплатить ему расходы на тот злополучный поход, в который он в 1088 г. в обществе самого Сида ходил ради выручки Валенсии, когда ее осаждал покойный эмир Тортосы и Дении.

Тогда Сид осадил Лирию, которая в недавно истекшем 1090 году не выплатила положенную дань в 2000 динаров. Во время этой осады христианские рыцари немало нажились, потому что отправлялись оттуда в набеги и рейды, разоряя земли эмира Сарагосы; от награбленного поживился также город Валенсия, куда везли всю обильную добычу для продажи по дешевке. Жители Лирии, измученные боями, голодом и жаждой, уже пришли в отчаяние, когда Сид получил известия, побуждавшие его уйти отсюда ради помощи Альфонсу в его планах.

Император, не желая сталкиваться с Сиром, осаждавшим Севилью, хотел заставить его раздробить силы и ради этого решил напасть на Гранаду, несомненно рассчитывая на помощь сторонников свергнутого Абдаллаха.

Кончался март 1091 г., и Альфонс приказал собрать в своем королевстве чрезвычайную подать, добившись от инфансонов, неподатной категории, согласия единственный раз так же уплатить налог, как и вилланы, во имя войны с альморавидами. Король уже объявил, что идет войной на Гранаду, чтобы заставить ее платить дань, и приказал всем графам и властям своих королевств готовить оружие и припасы.
Письмо королевы к Кампеадору

Когда поход стал неизбежным, королева Констанция решила упростить королю примирение с Сид ом, добившись, чтобы он принял участие в войне: нужно было объединить усилия короля и Сида в борьбе с альморавидами. С этой целью она, будучи женщиной разумной и мудрой, по словам ее приближенного Алона Грамматика, сама написала Кампеадору и устроила так, чтобы в то же время ему написали другие его кастильские друзья. Все сообщали изгнаннику о близком походе короля Альфонса на Гранаду, чтобы вырвать этот город из-под власти аль-моравидов, и все умоляли его и советовали ему ни в коем случае не медлить и поспешно отправиться со всем войском на соединение с армией короля, уверяя, что тем самым он вновь обретет благоволение и любовь дона Альфонса.

Сид получил эти письма во время осады Лирии, когда это укрепление было уже на грани сдачи. Но желание королевы, возможность помириться с королем заставили его без колебаний немедленно снять осаду. Проделывая долгие переходы, Кампеадор двинулся на поиск христианского войска, пока не застал его в Мартосе.

Узнав о прибытии Сида, Альфонс верхом выехал по дороге ему навстречу и встретил его с большим почетом. От Мартоса оба двинулись к Пинос-Пуэнте, откуда открывалась Гранадская долина.

Король велел своему войску поставить палатки у подножия черноватых голых скал Сьерра-Эльвиры, близ терм и руин пристроенного к ним римского поселения, которое арабы назвали Хадира-Эльвира и сделали центром этого округа. Теперь оно стояло в развалинах, потому что его жители ушли в новую столицу — древний Илиберис, то есть Гранаду.

Христиане с жадностью смотрели на плодородную долину и на чудесную панораму возрождающегося города, контрастирующую с пустынными и бесплодными урочищами горного хребта, которыми они прошли. Еще не минуло восьмидесяти лет с тех пор, как берберский род Зири-дов сделал Гранаду столицей своего эмирата, но красная Альгамбра, предшественница нынешней, уже возвышалась в античном акрополе над жилой застройкой среди зелени холма, прочно утвердив свой профиль на фоне далекой белизны Сьерра-Невады; дворцы этой огромной крепости, изобилующие немыслимыми богатствами, возбудили жажду сокровищ даже в таком суровом человеке, как Юсуф, когда он, арестовав Абдаллаха, приказал перекопать полы, подвалы, даже сточные канавы эмирского жилища, чтобы найти золото и жемчуг низложенного эмира.

Сид прибыл к развалинам Эльвиры последним и, оставив стан Альфонса позади, в сьерре, прошел ближе к городу Альгамбры, спустившись в долину и разбив лагерь на ровном месте, чтобы надежнее обеспечить безопасность монарха и принять на себя первый удар в предстоящем сражении. «Мескладерос» 1081 и 1089 годов вменяли ему в вину, что он якобы подвергал особу короля опасности со стороны мавров, и теперь Кампеадор хотел избежать новых обвинений такого рода. Но он опять не угадал. Монарх плохо воспринял подобную услужливость своего вассала; несомненно, он примирился с Сидом главным образом под давлением королевы и теперь, испытав ревнивую досаду, сказал придворным, избавив их на сей раз от труда опередить его в злословии: «Гляньте, какое оскорбление, какую обиду нанес нам Родриго: пришел сегодня, позже нас, уставших от долгой дороги, и обошел нас, поставив свои палатки перед нашими». Все поддержали короля, осудив Сида за высокомерие и гордыню, и вследствие такой мелочности дух этой христианской армии начал падать, и ее деятельность была парализована.

Альфонс простоял под Гранадой шесть дней, но он не попытался штурмовать город (возможно, оттого, что его расчет на сторонников свергнутого бербера внутри города не оправдался), а альморавиды не вышли наружу для сражения. И вот король приказал возвращаться в Толедо другой дорогой; когда же он встал лагерем в замке Убеда, возвышающемся на склоне в долине Гвадалквивира, Родриго, не ведая о недовольстве короля, велел поставить свой лагерь прямо на виду у него, у самой реки. Увидев в этом новое проявление дерзкой заносчивости, король уже не мог сдерживать своего раздражения, и когда Сид поднялся, чтобы приветствовать его, принял его крайне неласково: осыпал обвинениями во множестве мнимых проступков, срываясь на оскорбительный крик, и чем больше оправдывался Кампеадор, тем больше распалялся Альфонс и наконец не придумал ничего лучше, чем арестовать того, кто только что стал его вассалом ценой отказа от покорения Лирии.

Сид, заметивший явные признаки этого злого умысла, терпеливо выдержал императорский гнев, но с наступлением ночи не без риска покинул лагерь монарха, чтобы искать безопасности в собственном стане. Однако полного единства и покоя не было и там: весть о ярости короля вызвана немалое смятение среди рыцарей Сида, так что многие из них распрощались со своим вождем и, поднявшись к палаткам Альфонса, поступили к нему на службу, чтобы вернуться в Кастилию. Повторялось все то же, что происходило после второго приступа раздражения у короля по возвращении из Аледо — вплоть до отступничеств.

На рассвете после этой постыдной ночи в Убеде дон Альфонс, пышущий злобой, направился со своим войском к горным проходам Деспеньяперрос в Сьерра-Морене, чтобы вернуться в Толедо, а Сид, погрузившись в глубочайшую печаль, начал тягостный путь по Сегурским горам в земли Валенсии, которую не в добрый час покинул из-за упорного желания примириться с королем.
Причины нового приступа гнева у короля

Имеет смысл разобраться с обвинением в завистливости, которое латинский историк бросает королю, и с непреодолимой антипатией, которую Альфонс испытывал к Сиду — к немалому вреду для себя же. На самом деле Альфонс обладал достаточно высокими личными достоинствами: не он, а ему должно было завидовать. Но, как и многим выдающимся людям, ему недоставало спокойной уверенности в самом себе и благородного смирения, которые необходимы человеку, чтобы у него в качестве защитной реакции не возникала ненависть к любому, кто его в чем-то превосходит. Чем громче была слава Сида, тем менее король мог выносить его рядом с собой. Слова «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч» (1 Цар. 18:7) всегда поднимали бурю страстей в душах властителей, чье высокое положение обязывало их постоянно выглядеть лучше всех, тогда как действительность не всегда согласуется с подобными притязаниями. Сколько раз Саул в приступах своей демонической меланхолии покушался на жизнь Давида, столько раз Альфонс преследовал Кампеадора. И этот раз был не последним.

Ведь у этого леонского Саула к чувству зависти, которую латинский историк считает единственной причиной такого его поведения, добавлялись и соображения пользы для государства. Альфонс пожаловал Сиду земли, которые тот завоюет, полагая, что они будут невелики, а Сид неожиданно с первого удара подчинил Альбаррасин, Альпу-энте и Валенсию, а после добавил к ним Тортосу и Дению. Конечно, согласно договору 1089 г. они становились вассальными территориями императора, но ведь сеньория, которую начал формировать Сид, включала в себя один из крупнейших городов Пиренейского полуострова и была так обширна, что могла сравниться только с большими графствами Галисией и Португалией, которые Альфонс пожаловал двум своим зятьям. Королю было необходимо аннулировать пожалование, оказавшееся большим, чем он рассчитывал. Гордясь титулом «победоноснейший король (victoriosisimus rex)», как он сам именовал себя в грамотах, он не ценил военно-политической деятельности, осуществленной Сидом с полным успехом, и считал, что, как и прежде, может управлять этими территориями сам; поэтому он задумал на следующий год напасть на Валенсию.
Мавританка Зайда и ненависть мудехарской партии к альморавидам

Альфонс был очень раздосадован событиями, происходящими на южной границе его королевства. Сир, альмо-равидский полководец, которому Юсуф поручил вести войну с Мутамидом, осадил Севилью, в то время как его помощники атаковали Хаэн, Кордову и Ронду.

Правителем Кордовы был сын Мутамида, Фатх аль-Мамун, который, поняв, что отстоять город будет нелегко, отправил семью вместе со всеми сокровищами в замок Альмодовар-дель-Рио, ниже Кордовы, который недавно укрепил. Очень скоро, 26 марта 1091 г., Кордова была взята альморавидам и, а аль-Мамун убит. Его голову, насаженную на копье, с триумфом пронесли по всему альмора-видскому лагерю.

После этого вдова несчастного принца, по имени Зайда, вместе с детьми бежала из Альмодовара и попросила убежища у короля Альфонса. Она несомненно сделала это с согласия Мутамида, о котором мы знаем, что он неоднократно просил помощи у императора и предлагал тому Севильский эмират при условии изгнания оттуда альморавидов. Бесспорно выполняя это предложение, пусть через посредство той же Зайды, Мутамид уступил Альфонсу крепости Куэнка, Уклес и Консуэгра вместе со всей территорией эмирата к северу от потерянной Кордовы, землей, еще не захваченной воинами Сира; кастильские хуглары уверяли, что эта территория была приданым Зайды и что эта женщина отправилась предложить эти земли Альфонсу при условии, что он женится на ней, потому что была влюблена в христианина «понаслышке, не видя его», ибо повсюду говорили о его великой доброте. Хуглары добавляли, что Альфонс взял ее в жены, посоветовавшись с грандами и рикос омбрес, дабы с помощью значительного приданого мавританки расширить Толедское королевство. В этом поэтическом рассказе верно лишь то, что любвеобильный Альфонс, чьи привычки резко контрастировали с целомудренным и здоровым поведением его отца Фернандо, взял невестку Мутамида — не в жены, а в наложницы, и эта мавританка, получив в крещении имя Изабелла, родила императору единственного сына — инфанта Санчо.

Из арабского источника мы знаем, что мавританская принцесса обратилась в христианство, а вместе с ней ее дети, внуки эмира Севильи, и, надо думать, также ее свита. Это еще раз подтверждает справедливость слов, которые лет за пятьдесят до того сказал кордовский философ Ибн Хазм, критикуя равнодушие таифских князей к предписаниям ислама: «Когда они видят, что крест сулит имвыгоды, они тут же принимают предложение; они позволяют христианам захватывать мусульманских женщин и детей, передают им города и замки, и по их великой вине мусульмане уходят из многих областей, где вскоре поднимаются колокольни». Ничто так ясно не показывает нам духовное родство андалусских мавров с христианами Севера, как эти слова Ибн Хазма, и никогда представления мудехарской партии не находили более красноречивого выражения, чем это обращение принцессы Зайды и внуков Мутамида в христианство из ненависти к берберским альморавидам.

Но союз и родственные узы между Мутамидом и Альфонсом возникли слишком поздно. Альморавиды быстро завоевали бассейн Гвадалквивира, от Сегуры и Убеды до Альмодовара, и не успел кончиться апрель 1091 г., как Мутамид потерял свой эмират, кроме Кармоны и Севильи.

В то время как Сид в Леванте вышел победителем из схватки с недоброй судьбой, Альфонс — хоть ему фортуна по-прежнему благоволила, усилив его в военном отношении за счет городов, которые, как считали, передала королю Зайда (альморавиды вскоре отобрали их), — не смог оказать своему союзнику Мутамиду никакой военной помощи.

Сир ибн Абу Бекр уже скоро, 10 мая, взял Кармону и плотнее стянул кольцо вокруг Севильи. Мутамид снова попросил поддержки у Альфонса, и тот наконец направил к нему значительное войско под командованием Альвара Аньеса, самого авторитетного христианского полководца после Сида. Однако это подкрепление (в июле 1091 г.?) было остановлено близ замка Альмодовар-дель-Рио: завязалась схватка, в которой погибло много альморавидов, но христиане в конце концов были разбиты, сам Альвар Аньес получил удар мечом в лицо и отступил, оставив в руках противника многих рыцарей, впоследствии долго томившихся в подземельях замка Альмодовар. Вскоре после этого, 7 сентября, африканцы взяли штурмом Севилью, которая уже могла рассчитывать лишь на собственные силы, и варварски разграбили ее. Мутамид был схвачен и отправлен в Агмат, селение близ Марракеша, чтобы в обществе Румайкии влачить там тягостную жизнь пленника. Когда он со своим гаремом и дочерьми садился на корабль на Гвадалквивире, отплывая в изгнание, опечаленное население Севильи столпилось по обоим берегам реки; женщины, простоволосые, как на похоронах, царапали себе лицо, и когда корабль снялся с якоря, все заплакали, ибо в кончине этого великолепного двора видели гибель всей Андалусии от рук африканских варваров. Но клерикальная партия была выше подобных чувств. Факи-хи, подлинные инициаторы и пособники альморавидского вторжения, воспользовались военным успехом Юсуфа, добившись, чтобы маликитская³⁹ ортодоксия наконец восторжествовала над религиозной терпимостью андалусских дворов и над еретическими сектами, расплодившимися в таифских государствах под покровом этого безразличия; они, маликитские богословы, получили важные официальные должности и через посредство своих фетв, столь почитаемых Юсуфом, руководили важнейшими государственными делами, низвергали с престола монархов, поощряли преследования мосарабов; они, мудрецы и аскеты, с энтузиазмом вступали в ряды войска, вновь придавая борьбе с Севером характер священной войны, прекратившейся после смерти Альмансора.

Таким образом, военно-религиозная реакция во всем брала верх над андалусским националистическим элементом. Сразу же вслед за Севильским эмиратом в руки альморавидов попал и эмират Альмерийский. Доселе неколебимое влияние Альфонса испытало еще два сокрушительных удара: сын Юсуфа, по имени Ибн Айша, в ноябре-декабре 1091 г. захватил Мурсию, причем мавры этого города даже не смогли получить помощь от Альвара Аньеса, на которую рассчитывали, и после этого взял измором грозный замок Аледо, за который столь долго шла борьба. После исчезновения этого последнего христианского плацдарма от императорской власти Альфонса над мусульманами не осталось и следа.

Немногим более чем за год альморавиды захватили четыре основных эмирата Андалусии.

В 1089 г. Юсуфа заботило наличие двух агрессоров — Аледо и Кампеадора; теперь внутри владений мавров не осталось ни одной христианской силы, кроме земель Сида.