Рассказ является дополнением к роману «Искры в пустоте»
жүктеу/скачать 0.57 Mb.
|
| Мог ли таким человеком быть это молчаливое ничтожество Эвник? Они очень мало разговаривали на людях, и я не мог понять… Рыжий никогда не перечил Мариану – еще бы! – ведь тот содержал его и обращался ласковей, чем иные – с достойными и любимыми женами. Вот и перед битвой у Гор Света Раэл купил дорогущего и здоровенного, точно бык, раба-тейсора, пригрозив тому оскоплением, если с головы Эвника хоть волос упадет. Перед выступлением навстречу врагам мы принесли жертвы Жнецу – все пошли просить победы, даже те, кто в божество «тигров» не верил. Мариан тоже пошел, и мы вместе смотрели, как пляшут у костров нагие варвары – красные и синие полосы на блестящих от пота и масла телах, у каждого кинжал в руке… Потом я скинул тунику, велел ухмыляющемуся Мариану раздеться до пояса, и мы подошли к огромным чашам с жертвенной кровью. Я окунул руку в чашу и коснулся губ Раэла, потом дотронулся до груди и живота, оставляя багровые полосы. Когда настала его очередь, ладонь Мариана замерла у моего горла, улыбка сбежала с лица… мы стояли напротив друг друга, а паук яростно молотил лапами у меня в животе. И я молил Жнеца о победе… о да, только о победе над врагом! И еще о том, чтобы мое желание сбылось. Я еще не знал, чего именно прошу, но хотел этого всей душой.
Какой была битва у Роошнаад Бан? Не знаю. Не могу сказать. Лишь через полгода, уже в Сирефе мы смогли вспоминать о произошедшем, чтобы рассказывать тем, кто не видел сего сражения – великого, длившегося почти три дня, принесшего Львам победу. Долгими месяцами во снах ко мне приходили лишь обрывки: каменная крошка, оседавшая на губах, острый запах пота и смерти, истошное ржание умирающих коней… свистки, остервенелые приказы, топот тысяч и тысяч ног… скользкая рукоять меча в онемевшей ладони, холод вражьего железа у самой глотки… усталость, бесконечная, тупая и спасительная усталость, придавившая и боль, и страх, и ярость. Что может сказать воин о войне? Я выжил, мы победили – этого довольно. На пятый день, когда конница еще преследовала отступивших «тигров», мы с Марианом стояли рядом перед легатом. Нас в том строю набралось еще человек десять – выживших, сумевших сохранить людей и выполнить то, что приказано, и даже немного больше. Легат говорил с нами, но я его почти не слышал – до сих пор в ушах шумело – и очухался, только когда Раэл толкнул меня в плечо. Это было больно, у меня вообще все болело… Легат пожаловал нам значки командиров когорт, а мы даже не вспомнили о своем старом споре, мы оба вообще ни о чем не помнили. В моей когорте вместо шести сотен воинов было всего лишь чуть больше четырехсот, а ведь легат объединил три когорты в одну… под началом Мариана так и вовсе оказалось триста легионеров. Жнец нашел себе отменную поживу у Роошнаад Бан! До темноты мы носились по новому лагерю, устроенному на месте брошенного «тигриного». Людей следовало накормить, ободрить и внушить им страх пред командирами. К ночи у меня пропал голос, но орать больше и не требовалось – палатки поставлены, часовые на своих местах, и вьется в грозовое небо меж острых горных пик дымок кухонь. Мариан подошел ко мне, молча взял за локоть и показал большую бутыль. И я пошел за ним в темноту. Мы забрались в какой-то сеновал, устроенный под легким навесом, свалились в пахнувшее гнилью сено и долго лежали без движения, потом Раэл дотянулся до бутыли, и мы пили, передавая ее друг другу, не чувствуя вкуса. Мариан обнял меня и шептал в ухо о том, как погиб его командир, чье место он сам занял сейчас, и я видел блестящие, расширенные зрачки близко-близко… Потом я тоже хрипел ему в лицо, проклиная себя за то, что отдал не тот приказ еще в первый день, и погибли пятеро из тех, кто мог остаться жить, спать сейчас в палатках, под боком у товарищей… От выпитого голос вернулся, и вскоре мы орали оба, страшными словами понося и «тигров», и судьбу, и проклятые горы. Вцепившись друг другу в запястья, благодарили Жнеца и Инсаар за возможность дышать и надежду вернуться домой. Для меня Сирефа была домом, а Мариан все повторял: «Там под окном растет жимолость и еще какая-то дрянь, густая такая… я вернусь и скажу… слышь, Каро?.. скажу ему… влезу в окно, как обещал, а он и не заметит, потому что не ждет, уж верно, давно ждать перестал!» Раэл ткнулся мне головой в грудь и все звал кого-то. Кажется, мы оба рыдали, мешая ругань и пьяную радость – сидеть здесь, вдыхать запах сена, костров и ночи и жить. Жить! Поутру я очнулся от пения труб – на том же самом сеновале, под дырявым навесом, рядом тихо дышал Мариан. Он так и заснул, прижавшись ко мне в поисках тепла. Я положил руку на черную макушку, пропустил сквозь пальцы отросшие жесткие пряди и вдруг понял… Жнец выполнил мои желания, все до единого, видно, я его любимец… ведь я принес ему много смертной плоти в дар! Кровавый бог, наконец, позволил мне понять – тот, кого я ждал всю жизнь, все свои двадцать семь лет, рядом. Вот он – даже руку тянуть не надо – лежит и сопит мне в живот. Мариан Раэл, мой Мариан… Похмельная муть гнула голову к земле, но я приподнялся, перевернул тяжелое, обмякшее тело, он заворочался, просыпаясь… у него губы распухли, словно целовался всю ночь, и меня точно ударили – жаркая волна благодарности и желания… чего-то дикого, никогда прежде со мной не бывавшего. Хотелось вцепиться в Мариана и никуда не отпускать, уберечь от всех бед и закрыть собой. Я знал, что он не позволил бы мне такого, никому не позволил бы, все верно – а иначе за какими злыми духами он мне сдался? Мариан позвал меня по имени, потер глаза и потянулся к моей руке. Спросонок слабо сжал ее, погладил ладонь большим пальцем. Мы не раз делили ночлег, я знал все его привычки, знал его запах лучше собственного и знал, что он сейчас хочет и что скажет… будто Жнец подсказал мне, продлевая свои милости: вдави его в сено глубже, просунь ладонь меж бедер, накрой рот своим, Мариан не станет противиться. Но уже пели трубы, перекликались часовые, и небо раскалялось жарой до цвета синего жерла. Мариан разлепив, наконец, веки смотрел на меня, облизывая губы – ему хотелось пить, – но он не шевельнулся и молчал. Ничего не нужно было говорить, он и так все видел, чувствовал, как я держу его. И я сдался первым – и потому что времени не хватало, и потому что… боялся. Раздери меня на клочки, мы дружили три года! Одно неверное движение, слово, и я не найду любовника, а друга потеряю. А Раэл ничем не помог мне, просто лежал предо мной и пялился. На ощупь я пошарил в сене, вытащил свой пояс с пристегнутой к нему флягой и сунул Мариану в руку: «На, пей, пьяница!» Он оттолкнул воду, дернул плечом, освобождаясь от моих объятий. Заметно было, что ему хочется бежать отсюда со всех ног, и я не пытался его удержать. Замер в похмельном оцепенении, глядя, какими темными и мутными от злости стали его глаза, как прилипли ко лбу черные пряди. Потом он оттолкнул меня, спотыкаясь, выбрался из-под навеса. Не оборачиваясь, стащил с себя пропитанную пылью и потом тунику и подозвал легионера помочь ему умыться. Солдат притащил бадью с водой, Мариан поднял ее вверх и вылил себе на голову, а я все сидел на сене, завидуя прозрачным струям, что стекали по голой смуглой коже. Будто тяжкая невидимая рука придавила меня к земле, и паук молотил лапами, силясь стряхнуть оцепенение. Мне казалось, я сдохну сейчас от удушья, невозможности шевельнуть хотя бы пальцем… и не сопротивлялся. Неведомо отчего я знал: это Мариан что-то делает со мной… проверяет? Кого же? Меня или себя самого? Давящая тяжесть точно пробовала меня на вкус – и исчезла так быстро, как разит лезвие меча. Раэл повернулся ко мне – облепившая тело мокрая набедренная повязка не могла скрыть стояк – и рявкнул: «Каро, бляжий сын, долго сидеть будешь? Яйца высиживаешь? А ну иди сюда!» Я поднялся, и он почти швырнул мне бадью, в которой еще осталось немного воды, и ушел к своим людям. Мариан обозлился на меня и принялся рвать зубами так, что я понял: все наши прежние стычки были лишь легкими укусами. И в этот день, и в следующий я не мог отвечать, будто меня изнутри заморозили. Не понимал, что сделал сам, что он сделал со мной и чего хочет. Не понимал, чего хочу сам – быть может, бежать от него подальше. Он издевался надо мной, выдумывая любые способы задеть и оскорбить, и в конце концов я начал огрызаться. Это было глупо, о как глупо! Нам требовалось просто поговорить – откровенно, как мы говорили всегда, но только сейчас я начал соображать, что мой друг многое скрыл от меня. Наш легат отправил четыре когорты в ущелье Тиир, чтобы перекрыть с юга проход в Семь долин – разведчики приносили неутешительные сведения. Предводитель «тигров», коего мы погнали от Роошнаад Бан, держал в запасе резерв – больше трех тысяч воинов! – и теперь это копье готовилось воткнуться нам в спину. «Тигры» не желали пускать нас в Роошнаад Бан – ведь это значило бы, что при ныне правящем царе они потерпят такое поражение, какого земля Хат-Шет не знала двести лет. Переход был тяжел – мы карабкались все время вверх, по мелким острым камешкам, а кругом высились скалы, где так легко устроить засаду. «Тигры» дают своим землям весьма меткие названия, и по-нашему Тиир означает ущелье Стрелы; легионеры шутили невесело: «Да тут все тропы будто стрелами утыканы». Мы рвали сапоги на остром щебне, кое-кто уже остался без обуви, сменной на всех не хватало, и это было ужасно… если меня когда-нибудь спросят, что хуже всего на войне, я отвечу: понос и кровавые мозоли! Никакие битвы не сравнятся с изодранными ногами! Бесконечные ссоры делали переход еще тяжелее, и ко времени встречи с разведчиками мы с Марианом оба походили на одичавших, уставших от лая псов, но ни один не мог остановиться. Раньше каждая стычка с ним придавала мне сил, теперь же выматывала хуже любой работы. Мне не хотелось ругаться, и, глядя, как он изобретает новые издевки, я лишь стискивал кулаки – насколько проще было б подойти, силой притянуть вихрастую макушку к плечу, не дать дурню вырваться. Но Раэл точно знал мои мысли и, укусив, отскакивал, а потом вновь начинал кружить вокруг меня. Разведчики встретили нас на большой, почти голой поляне, где стояли посвященные неведомым богам огромные столбы. Их было шестнадцать – величественные колонны, точно охраняющие поляну, три человека не могли обхватить такой столб, если брались за руки… Увидев, как колонны вспарывают закатное небо, все притихли – на нас будто боги глядели, грозя смертью незваным чужакам, вторгшимся в сердце каменной твердыни. Даже разведчики – а коммы славятся бесстрашием и наглостью – вели себя тихо, хотя должны были б уже привыкнуть к сему месту, ведь они ждали нас здесь не менее декады. 
Помогая командирам ставить палатки, один из коммов – полукровка, рожденный от пленницы из народа алупагов и имперского легионера, – предупредил шепотом: «Нужно восстановить защитный круг, ибо в этих местах нападения нелюдей весьма часты. Только месяц назад Инсаар иссушили несколько человек на отдаленной стоянке». Коммы, дожидаясь нас, каждую ночь выкладывали круг из камней, обагряя вход в него собственной кровью и произнося защитные ритуалы. Я и раньше слыхал о магии «тигриных» жрецов, а комм потрясал амулетом, данным ему сородичами, и клялся, будто его собственный дядя по матери, уважаемый жрец, однажды таким способом спас целую деревню от нападения Инсаар. Я бы последовал совету полукровки, если б не боялся выглядеть в глазах своих людей суеверным трусом, а Мариан фыркнул и запретил своей когорте пускать кровь и попусту тратить время на поиски подходящих камней. Коммы заспорили, но Раэл, не обращая на них внимания, сказал мне вполголоса: «От нападения Инсаар не защитит никто… разве собственная суть». Не дело это – говорить о Быстроразящих, когда близится ночь и каменные персты тычут в спину, но я был рад, что впервые за много дней в голосе Мариана нет ярости. Я спросил его, отчего он так уверен, ведь древняя магия «тигров» очень сильна. Он молча взял меня за руку и повел к одной из колонн. «Каро, приложи руку к камню и слушай». Так я и сделал, но вначале не чувствовал ничего, кроме тепла нагретого солнцем камня, тихого пения ветра и шелеста сухой травы под ногами. Раэл накрыл мою ладонь своей, вдавливая руку в шершавую поверхность… он стоял очень близко и вновь что-то делал со мной. Будто жидкий огонь бежал по венам – это было больно! Я хотел отдернуть руку, оттолкнуть Мариана, а он склонился еще ближе и шепнул на ухо: «Она пьет тебя! Закройся, не пускай ее!» Нужно было спросить, кто это – «она» и что мой друг творит со мной, вот только я не мог, потому что Мариан положил мне ладонь на живот, будто выманивая паука из заточения. Если б Раэл не держал меня, я б свалился на землю, куда меня тянул неведомый зверь, поселившийся во мне, – сейчас он точно разматывал паутину, и она становилась все больше и больше… Закатное небо, расплавленный диск солнца, черные стрелы колонн – все смешалось в нелепый узор и завертелось перед глазами. Если б было не так больно, я б сообразил, чего Мариан хочет от меня, но паук знал и сам. Паутина все росла и крепла, а потом натянулась с оглушившим меня звоном, и мы с Раэлом оказались в середине сверкающих нитей. Все осталось по-прежнему – в пятидесяти шагах от нас солдаты ставили палатки, готовили ужин, трещали в траве кузнечики, и плыл в долине дымок костров, но мы двое словно умерли… иль родились вновь в каком-то ином месте. Камни… этот проклятый круг из изуродованных ветром и временем колонн тянул мою паутину, высасывал меня, стремясь добраться до сердца и остановить его. Я знал – позади бездна, холодная и мертвая, но она стремилась наполнить себя жизнью… нашими жизнями! Я рванулся и, кажется, заорал. Не желал видеть всего этого, не желал, чтобы какая-то дрянь лезла в меня! Мариан притянул меня к себе, заставив смотреть ему в глаза, и я увидел два черных смерча. Лицо его было белым, и только скулы горели пятнами… он запрокинул голову и засмеялся с бешеным восторгом, а потом стал ласкать мои бедра, прижимаясь все крепче. И паутина, закрывшая нас от бездны, росла с каждым движением… наша страсть кормила ее. Мариан не дотронулся до моего члена, не коснулся губ, но я готов был кончить и только хрипел и ругался, не понимая, что он шепчет мне. «Она уберется, Каро, мы ее прогоним… вот как оно… вот… с себе подобным!» Кокон все рос и рос, пока наконец не стал выше каменных столбов и тогда лопнул где-то над нашими головами с оглушившим меня треском. И мир в мгновение ока стал прежним, когда Мариан отпустил меня. Совершенно без сил я привалился спиной к теплому камню – редко какая драка выматывала так! – и зачем-то полез рукой под тунику. Ткань была сухой… настолько сильного возбуждения я не испытывал никогда, но жадина Раэл не дал мне спустить и себе не позволил. Он стоял предо мной, раздвинув ноги, сжимая ладонью пах, и дышал так тяжело, будто в доспехе обежал все здешние горы. «Ты, драть твою мамашу, колдун, Раэл? – ничего умнее я не мог сейчас спросить! – Драный в задницу жрец, и скрывал это?» Он устало качнул головой: «Я человек, обычный мужик, каких тысячи, но я… мы с тобой можем гонять эту мерзость и в хвост и в гриву!» У меня раскалывалась голова, все тело ныло, а яйца звенели от боли. Мне хотелось прикончить Мариана на месте – за подобные шутки, за власть надо мной. А он не замечал ничего, крутился на месте, будто проверяя, чего натворила наша паутина. «Здесь провал, Каро, врата бездны… у нее много таких врат, их все не закроешь, хоть бегай за ними всю жизнь, скорее она выпьет тебя. Потому-то это место и обнесли колоннами, чтобы ни зверь, ни человек не входил сюда. Или, быть может, здесь убивали так часто, что открыли ей дорогу… не знаю». Из всей этой тарабарщины я понял лишь то, что оставаться тут опасно, спросил его прямо. Безумец – а такие речи мог вести лишь сумасшедший! – ответил мне: «Мы отбили ей руки, Каро, на время заставали отступить, но она накопит силы и вернется. Чтобы прогнать бездну совсем, нужно пить ее не один раз. Не забудь про то, как ты защищался от нее, и тебя она не тронет…» Он говорил про паутину, кою помог сплести моему пауку? Я не успел спросить. Мариан потянул меня за плечо, подталкивая к кострам. «Инсаар здесь ни при чем, – шептал он, пока мы спускались к палаткам, – людям страшно здесь, потому что сама земля больна. Отправь Вертуса, Андрила и Туску с дозором – подальше от этих столбов; остальным тут не так опасно». Он подтолкнул меня в плечо и поплелся к своим легионерам – медленно, спотыкаясь, будто ему тяжело идти. Еще до того, как ночь спустилась на наш лагерь, Мариан собрал несколько человек и отправился вместе с ними якобы проверить западный склон. Сам не понимая зачем, я собрал тех воинов, на коих он указал мне, и велел им сторожить внизу, а сам без сил хлопнулся в палатке на свернутые плащи. Меня трясло и тошнило, а мысли прыгали, точно вспугнутые зайцы. Я пытался думать обо всем сразу: что Вертус, Андрил и тейсор Туска отличались от прочих добрым, незлобивым нравом, к ним вечно все липли… и что непременно расскажу обо всем Феро, как только увижу его… и что я совсем не знал своего друга, и это… гадство полное, вот что это такое! Но запрокинутое лицо Мариана, обнаженное желанием до последней черточки, не исчезало из памяти, путало все размышления, и я сотню раз поклялся себе, что сделаю все, только бы увидеть его таким вновь. На следующий день мы решили остаться, чтобы дать возможность поджить израненным на камнях ногам и подлатать снаряжение. Пока солнце не село, я таскался по лагерю, будто сонная муха, и боялся повернуться к столбам спиной – оттуда несло угрозой. Но ночная прохлада, кувшин местного просяного пойла и, главное, возвращение Раэла подбодрили меня. Командиры когорт и несколько сотников уселись у костра слушать рассказы разведчиков – в армии это любимое занятие, ведь коммы видят и знают гораздо больше нас. Мариан как ни в чем не бывало уселся рядом со мной и требовательно протянулся к вину. Трое разведчиков прежде служили в Тринолите, и все жаждали новостей о войне Феликса с мятежниками. Еще двое коммов только что вернулись из Хат-Шет – опасная работенка, вот что я вам скажу! Ничто не заставило б меня повторить путь сына рабыни из народа алупагов – таиться, будто змея в кустах, и не сметь обнажить оружия, терпеливо собирая сведения, – это не по мне! Но о приключениях полукровки мы слушали, затаив дыхание. Тит – так назвался комм, а известно, что «бесшумные убийцы6» никогда не говорят своих настоящих имен – четыре года прослужил в казначействе Хат-Шет, или, как «тигры» называют сей магистрат, в хастаге, исполняя поручения Великого хастага. Главный казначей царя, по словам Тита, весьма уважаем и народом, и знатью, потому его слугам легко проникать повсюду. Царь также очень ценил Великого хастага, но раздоры в правящей семье привели казначея на плаху. Вся шутка была в том, что хастаг сделал огромный промах, поддержав старшего сына царя, а тот теперь числился предателем. Вогазы – царский род – весьма странная семейка. Правитель Хат-Шет уже потерял двоих сыновей, ибо они попрали нерушимый закон, вступив меж собой в связь… Я никогда не понимал, как кому-то может прийти мысль отыметь собственного брата! Разве может вызвать желание тот, кого ты видел пускающим пузыри и лужицы под себя? Тот, кто будто твоя рука или нога, иль даже третий глаз, который видит в тебе то, чего б ты не хотел видеть никогда? И это даже если забыть о каре Быстроразящих! Меня передернуло от мысли, что я и Феро… да на свете нет мужика, коего я желал бы меньше! А вот сынки царя Вогаза оказались сущими извращенцами, и нелюди разорвали их на части другим в острастку. Впрочем, оставшиеся двое наследников огорчили «тигра» в венце еще более. Тит говорил, будто старший сын, Тейран Вогаз, издавна склонялся к союзу с Риер-Де, а коль скоро он правил большой провинцией и имел собственные войска, то вскоре отцу пришлось считаться с его мнением. Младший же, Бесс, от роду всего двадцати лет, ненавидел империю так, что замыслил покушение на брата, но заговор сорвался. Тейран остался жив, а вот его сторонников казнили, и нашему комму Титу пришлось бежать, бросив нажитое в Хат-Шет имущество и молодую жену. «Ходили слухи, – рассказывал разведчик, – что, поймав брата в своем дворце, Тейран велел пороть Бесса, а после отдал его рабам». Послышались смешки, но Тит поднял руку: «Не спешите ржать, олухи!» Хм, прежде, до Везунчика с его реформами, полукровка не посмел бы так говорить с ривами! Но мы замолчали – так хотелось знать дальше. «Мне неизвестно, насиловали рабы брата-изменника Бесса иль нет, но это великий воин, отменный стратег, и он сейчас стоит со своим войском в трехстах риерах отсюда, по ту сторону ущелья Стрелы. Если вы не удержите проход Тиир, Бесс поимеет нас всех…» – «Но мы уже разбили «тигров» у Роошнаад Бан, а ведь этот самый Бесс был там и ничего не смог сделать», – хмыкнул кто-то, и мы вновь засмеялись. Я перебил смех вопросом, отчего же претор Сфелы не пошел на союз с Тейраном, коль скоро тот решил предать отца. Тит поскреб алупагскую бородку – он вообще походил на «тигра» куда больше, чем на рива, иначе его б и не послали в Хат-Шет – и степенно покачал головой: «Этого я не имею права говорить никому… кроме тех, кто мне платит, а здесь их нет». – «Не умнее было бы сейчас договориться с этим варваром, как его там… Тейраном, если на севере идет война ривов против ривов, конца ей не видно, – громко встрял командир второй когорты, пожилой мужик, к которому мы привыкли ходить за советом. – Кадмия и граница с Лонгой полыхают огнем, а Тринолиту и вовсе истоптали так, что теперь еще сто лет раны не залечить…» – «Ты не прав, уважаемый, – возразил один из коммов, – еще полгода назад я служил в Тринолите и могу рассказать, что там делается. Император Феликс велел привезти в столицу свою дочь, принцепессу Армиду, он не сделал бы этого, если б не был уверен в своей власти». – «Забавно, – вставил его товарищ, – ибо сейчас в Риер-Де целых две принцепессы Армиды, но одна из них еще даже не невеста, а вторая скручивает мужчин в бараний рог и командует армиями. Я видел эту бестию собственными глазами – вся в отца, если б тому пришла фантазия обрядиться в платье!» Воины зашумели, вытягивая шеи: такая женщина, как Армида, – награда истинному победителю, знак того, что жизнь твоя состоялась. В юности я мечтал о подобной красавице, которую приведу в свой дом, и она родит мне детей, а потом понял, что с мужчинами проще и приятней. «Император в союзе с Лонгой разбил войска Гая Виниция, но стерва не растерялась, – продолжал комм, – и склонила на свою сторону консула Порции, он дал ей воинов…» – «И что же, Армида бросила Виниция?» – «Как бы не так! Он приполз к ней на брюхе, и она его простила за поражение, а потом они вместе откусили консулу Порции башку, болван даже не успел понять, в какое осиное гнездо угодил. Армида устроила у себя настоящий двор, который таскает за собой везде и отказывается читать послания, если в них ее не величают принцепессой. Армида говорит всем и каждому, будто она одна является истинной наследницей трона, божественной Львицей, коль скоро ее брат столь глуп и слаб, она не желает встречаться с Аврелием, а тот зовет сестру незаконнорожденной. В отсутствие Везунчика Сенат даже возбудил процесс против притязаний Армиды на титул принцепессы, как будто недостаточно того, что женщина сия и без суда не имеет на него права7. Совершенно незачем копаться в дерьме, выясняя, кто же подлинный отец красотки – покойный Кладий или его вольноотпущенник, а последнее ясно всем имеющим глаза, – продолжал разведчик. – Партия аристократов провалила в Сенате голосование о процессе: мол, нечего позорить сословие аристократов и императрицу Мелину…» Я толкнул Мариана локтем, заглянув ему в лицо, – он слушал с таким выражением, будто столичные распри вынимали ему душу. «Аристократы вечно маются всякой ерундой, делать им нечего», – я сказал это просто, чтобы развеселить его, а он ожег меня взглядом, будто бичом, и буркнул: «Заткнись, дурак!» Почти швырнув кувшин на землю, – так, что вино забулькало на траве, – Мариан поднялся на ноги и размашисто зашагал прочь от палаток. А я смотрел, как льется темная жидкость, и когда ручеек коснулся моих сапог, что-то лопнуло во мне со звоном. Наглая тварь, ублюдок, отпрыск гиены и вонючего слизняка наконец вывел меня из терпения. В голове у меня было пусто, а из горла рвалось утробное рычание. Я был способен убить и твердо знал это. Клянусь Жнецом, если Раэл сейчас посмеет… только посмеет противоречить мне, я прикончу его, и пусть меня казнят! Я догнал его у подножия холма, чуть в стороне от того места, где мы держали вьючных лошадей. Помню, что остановился, силясь совладать с гневом, но ничего не выходило. «Что за игру ты затеял, Раэл? – я схватил его за плечо, а он вывернулся. – Что тебе нужно?! Отчего ведешь себя так, будто тебе прищемили поганый отросток дверью?! А ну смотри на меня!» В темноте я его почти не видел, только чувствовал его бешенство, эхом отзывавшееся во мне самом. Рванул его к себе и заорал шепотом – голос не повиновался мне: «Что ты от меня хочешь?!» – «Хочу, чтоб ты провалился под землю, растаял в воздухе, хочу никогда тебя больше не видеть, Каро Иторис…» – он говорил почти спокойно, но какая-то дикая сила рвалась из него, и она превратила меня в зверя. «Отлично! – я отступил на шаг, примериваясь. – Ты меня больше не увидишь, потому как сдохнешь здесь, но вначале…» Я ударил в челюсть с коротким замахом, чтобы не дать ему времени приготовиться, и сбил его на траву. Он перекатился на спину и коленом двинул мне в грудь, но никакая боль уже не могла меня остановить. Мы лупили друг друга, что есть силы, катались по траве, и я в жизни ничего так не желал, как одержать над ним верх – ткнуть рожей в землю, раздвинуть ноги и отодрать, а потом прикончить! Сроду никого не насиловал, просто не мешал ребятам развлекаться с пленными, и теперь понял, почему меня не привлекал Ка-Инсаар – тот, что предпочитает беднота и в армии, и в городах. Легко отыметь забитого в колодки пленника, а ты попробуй справиться с тем, кто может поиметь тебя! И еще я кое-чему научился у моего пронырливого братца: неважно, кто сейчас получит чью задницу, все равно победа останется за мной. В желтом свете луны я увидел Мариана – кровь на разбитой губе, ярость и похоть – и перестал сопротивляться, вцепился в его тунику лишь для виду. «Сука ты, Каро», – захрипел Раэл и навалился на меня всей тяжестью. жүктеу/скачать 0.57 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|