Финансовые, образовательные, военные реформы

Финансовые, образовательные, военные реформы

После этих реформ финансовая политика царизма стала более рациональной, но сохранила общую сословную направленность. Крестьяне, мещане и ремесленники продолжали выплачивать феодальную подушную подать, которую ввел еще Петр I и от которой привилегированные сословия (дворянство, духовенство, купечество) были освобождены, а крестьяне, кроме того, зады­хались от оброчных и выкупных платежей государству. Государ­ственный бюджет, как и прежде, строился в интересах защиты “верхов” от “низов”: больше 50 % расходов шло на содержание армии и государственного аппарата и лишь 9 % — на народное образование, медицину, социальное попечение.

Глубже и радикальнее финансовых были реформы 60-х годов в области народного образования и печати, тоже продиктованные потребностями капиталистического развития. Промышленность, транспорт, сельское хозяйство, торговля нуждались в квалифици­рованных специалистах не меньше, чем государственный и административный аппарат. Для царизма важно было при этом обеспечить идеологическую обработку россиян в верноподданниче­ском духе. Вместе с тем он вынужден был считаться с небывалым ранее давлением оппозиции, которая требовала демократизировать высшую школу и смягчить цензуру.

18 июня 1863 г. был принят новый университетский устав. Он возвращал университетам автономию, впервые дарованную при Александре I в 1804 г. и отмененную в 1835 г. при Николае I.

С 1863 г. все вопросы жизни любого университета (включая присуждение ученых степеней и званий, заграничные ко­мандировки ученых, открытие одних и закрытие других кафедр) решал его Совет, а должности ректора, проректоров, деканов, профессоров становились выборными, как в 1804—1835 гг.

19 ноября 1864 г. Александр II утвердил и новый устав гимназий. Купцы, мещане, крестьяне вновь получили право учиться в гимназиях, которое было им предоставлено в 1803 г. Александром I и отнято в 1828 г. Николаем I. Таким образом, налицо был прогресс, но даже в этом смысле прогресс относитель­ный, поскольку устав 1864 г. вводил столь высокую плату за обучение, что она закрывала доступ в гимназии большинству простонародья. Все гимназии по уставу 1864 г. были разделены на классические и реальные — те и другие семиклассные. В классических гимназиях главным стало преподавание древних (“классических”) языков, т.е. латыни и греческого, в реальных — математики и естествознания. Классические гимназии считались привилегированными: их выпускники могли поступать в университеты без экзаменов.

В начале 70-х годов стало наконец возможным в России высшее образование для женщин. Русских женщин в университеты даже по уставу 1863 г. не допускали. Поэтому женская молодежь уезжала получать высшее образование на Запад, преимущественно в Швейцарию, где в 60—70-х годах гнездилась русская рево­люционная эмиграция. Это очень беспокоило царизм, ибо способствовало распространению революционных идей в России. Чтобы пресечь тягу женщин за границу, Александр II согласился открыть в России ряд женских высших курсов университетского типа. Проще было бы, конечно, допустить женщин в университеты, но для царизма такое явление, как женщина в университете, всегда представлялось опасным и неприличным. В 1872 г. открылись женские высшие курсы проф. В.И. Герье в Москве, а в 1878 г.— курсы проф. К.Н. Бестужева-Рюмина в Петербурге. И Герье, и Бестужев-Рюмин (племянник казненного декабриста) были историками, Бестужев-Рюмин с 1890 г.— академиком. Знаменитые Бестужевские курсы И.М. Сеченов назвал “женским университетом в настоящем смысле слова”.

Все слои общества, от революционеров до консерваторов, требовали если не отменить, то обуздать цензуру. “Простор слова нужнее всех реформ!” — восклицал И.С. Аксаков. Александр II счел опасным для престола вводить либеральный цензурный устав (т.е. возвращаться от николаевского “чугунного” устава 1826 г. к александровскому 1803 г.). Поэтому он ограничился утверж­дением “.Временных правил” о цензуре от б апреля 1865 г., сохранивших, однако, силу до 1905 г. “Правила” отменяли предварительную цензуру для книг объемом не менее 10 печатных листов и периодических изданий, но — только в Петербурге и

Москве. На провинциальную печать и массовую литературу предварительная цензура сохранялась. Неугодным периодическим изданиям министр внутренних дел мог объявить до трех “предостережений” и после третьего “предостережения” их за­крыть. Главным создателем “Правил” был тогдашний министр внутренних дел П.А. Валуев, который сосредоточил в своих руках такую власть над печатью, что дал основание Н.П. Огареву заключить: “Цензурная реформа — больше стеснение, чем осво­бождение печати”.

Более радикальными были преобразования в армии, которые растянулись на 12 лет, с 1862 по 1874, но столь взаимосвязаны, что специалисты обычно воспринимают их как единую военную реформу. Троякая причина заставила царизм реформировать армию. Прежде всего, сказалось поражение России в Крымской войне, донельзя обнажившее порочность феодальной системы комплектования и содержания войск, их военно-техническую слабость. Революционный подъем в стране побуждал самодержавие укреплять армию как главную свою опору. Наконец, требовалось упорядочить расходы на армию, которая не только в 1856 г., когда она насчитывала 2,2 млн. человек, но и к 1861 г., сокращенная до 1,5 млн. солдат, оставалась самой крупной армией мира.

Инициатором и руководителем военной реформы был Дмитрий Алексеевич Милютин — генерал (будущий фельдмаршал) по службе и либерал по убеждениям, правнук дворового истопника при царях Иване и Петре Алексеевичах по отцу и племянник графа П.Д. Киселева по матери, близкий знакомый И.С. Тургенева и Т.Н. Грановского, друг К.Д. Кавелина и Б.Н. Чичерина. В течение 20 лет (1861—1881) он занимал пост военного министра и был самым выдающимся из военных министров за всю историю России. Умный, широкообразованный практик и теоретик военного дела, автор пятитомной “Истории войны России с Францией в царствование Павла I в 1799 г.”, член-корреспондент, а впоследствии почетный член Академии наук, Милютин сумел придать военной реформе столь необходимые тогда в России рационализм и культуру.

Реформировать русскую армию Милютин задумал сразу после Крымской войны, еще до своего назначения на пост военного министра. В марте 1856 г., будучи свитским генерал-майором, он изложил проект реформы в обширной записке под названием “Мысли о невыгодах существующей в России военной системы и о средствах к устранению оных”. Но дать ход этой записке тогда Милютину не удалось. Он сумел реализовать свои “Мысли” только после того, как возглавил военное министерство.

Преодолевая сопротивление крепостнической оппозиции во главе с победителем Шамиля фельдмаршалом А.И. Барятинским, Милютин осуществил 12-летний цикл военных преобразований.

Были облегчены условия солдатской службы, отменены телесные наказания от кнута и шпицрутенов до розог. Милютин старался изменить самый имидж российского солдата от почти каторжного до почетного: “защитник Отечества”.

Улучшилась боевая подготовка войск. В отличие от никола­евского времени, солдат стали готовить больше к войне, чем к парадам Единомышленник Милютина, профессор Академии Ге­нерального штаба М.И. Драгомиров так формулировал в учебнике тактики главное требование к обучению войск: “Войска должно учить в мирное время только тому, что им придется делать в военное; всякое отступление от этой нормы вредно, потому что внушает и солдатам, и начальникам превратное понятие о том, что можно и чего нельзя требовать в бою от человека. Люди, выученные лишнему, и перед неприятелем будут делать не то, что нужно, а то, что они умеют делать”.

И здесь Милютин прилагал много усилий, чтобы преодолеть оппозицию со стороны николаевских служак, воспитанных на “плац-парадных” традициях, тем более что к этим традициям тяготел и сам Александр II. “К сожалению, государь,— читаем в воспоминаниях Милютина,— хотя и радовался успехам войск в тактическом образовании, в то же время, однако ж, требовал и строгого соблюдения стройности и равнения на церемониальном марше, точного соблюдения на разводах, церковных парадах и других церемониях всей прежней мелочной формалистики. Одно какое-нибудь замечание государя за пустую ошибку уставную или за неровность шага, недостаточно “чистое” равнение парализовы­вало все старания придать обучению войск новый характер”.

С 1862 г. началось перевооружение армии нарезным (вместо гладкоствольного) оружием. Горный инженер полковник П.М. Обу­хов изобрел в Златоусте способ получения литой стали путем обезуглероживания чугуна при помощи окиси железа, что позволило наладить производство стальных артиллерийских орудий. Первая такая пушка Обухова получила золотую медаль на Лондонской всемирной выставке 1862 г., превзойдя пушки знаменитого “стального короля” Пруссии Круппа.

Более современной стала подготовка офицеров. Часть старых (дворянских) кадетских корпусов была реорганизована в военные гимназии, объем знаний в которых, по сравнению с кадетскими программами, вырос более чем вдвое. В некоторые из военных гимназий (далеко не во все) разрешалось принимать лиц всех сословий. Младших офицеров готовили отныне (с 1864 г.) юнкерские училища. В них процент лиц недворянского происхож­дения поднялся выше, чем в военных гимназиях, но значительно ниже был общеобразовательный уровень поступавших. Генерал П.О. Бобровский, автор трехтомного труда “Юнкерские училища”, свидетельствовал, что на приемных экзаменах будущие юнкера в

диктанте из 100 слов делали до 60 ошибок и не всегда могли найти на географической карте Россию.

По инициативе Милютина, чтобы оперативнее руководить войсками (и на случай войны с внешним врагом, и для борьбы с врагом внутренним), были созданы военные округа (всего — 15). На командующих войсками округов особо возлагалась задача “содействовать гражданским властям во всех тех случаях, когда необходимо участие войск для сохранения порядка и спокойствия в крае”.

Главным из всех военных преобразований стала реформа комплектования армии. 1 января 1874 г. был принят закон, который заменял систему рекрутских наборов всеобщей воинской повинностью. Если раньше, с 1705 г., воинскую повинность отбывали в порядке рекрутских наборов только податные сословия (крестьяне, рабочие, ремесленники), то теперь ее должно было отбывать все мужское население империи с 20 лет, без различия сословий. Поскольку мужчин, достигших 20 лет, было намного больше, чем требовалось для призыва, зачислялись на действитель­ную службу лишь 25—30 % от их числа: например, в 1874 г. из 725 тыс. человек, подлежавших призыву, были призваны 150 тыс., в 1880 г. из 809 тыс.—212 тыс., в 1900 г. из 1150 тыс.—315 тыс. Остальные призывники освобождались от службы — по состоянию здоровья, семейному положению и по жребию. До половины их оставались дома по семейным льготам (единственный сын у родителей, единственный кормилец в семье при малолетних братьях и сестрах и т.д.).

Закон 1874 г. значительно сократил сроки военной службы: вместо 25-летней рекрутчины, для солдат — 6 лет действительной службы, после чего их переводили в запас на 9 лет, а затем в ополчение; для матросов — 7 лет действительной службы и 3 года запаса¹. Лица с образованием служили еще меньше: окончившие вузы—6 месяцев, гимназии—1,5 года, начальные школы—4 года. Фактически 6—7 лет служили только неграмотные, но они-то и составляли тогда абсолютное большинство (80 %) призывников. Новый закон позволял государству держать в мирное время уменьшенную кадровую армию с запасом обученных резервов, а в случае войны, призвав запас и ополчение, получить массовую армию.

В целом военные преобразования Д.А. Милютина (“19 февраля русской армии”, как назвал их современник) перестроили российскую армию на современный лад. После того как в 1870 г. милитаристская Пруссия молниеносно разгромила Францию, даже крепостническая оппозиция военной реформе приутихла. “Тогда,— вспоминал Милютин,— поняли и у нас, как несвоевременно было


¹Новый воинский устав 1888г. установил 5-летний срок действительной службы и 13-летний в запасе для всех родов войск.

заботиться исключительно об экономии, пренебрегая развитием и совершенствованием наших военных сил”. Реформа Милютина была выигрышна для России даже чисто экономически, ибо способствовала ускоренному росту железных дорог как необ­ходимого условия для мобилизационных и демобилизационных акций в такой обширной стране, как Российская Империя. Но при самодержавии и военная реформа не могла быть до конца последовательной. Ей тоже сопутствовали пережитки старой крепостнической системы. Так, сохранилось классовое различие между офицерством (дворянским в основе) и солдатами — выходцами из податных сословий. Офицеры по-прежнему унижали солдат, измывались над ними, чинили кулачную расправу (“мордобой” в царской армии остался обыденным явлением и после реформ) ¹.

Не соблюдался и всеобщий характер воинской повинности. В самодержавной России социальные “верхи” находили много лазеек для того, чтобы обойти закон и уклониться от воинской повинности. А “инородцы”, т.е. нерусские народы Средней Азии, Казахстана, отчасти Кавказа и Крайнего Севера, вообще не подлежали воинской повинности, так как царизм считал их “дикими” и боялся давать им в руки оружие.

Все реформы 1861—1874 гг. преобразовали экономический, социальный и политический уклад российского государства так, что началось его превращение из феодальной в буржуазную монархию. Крестьянская реформа 1861 г. изменила экономический базис страны. Россия твердо встала на путь капиталистического развития. Реформы 1862—1874 гг. (в особенности земская, городская, судебная и военная) привели в соответствие с новым базисом старую политическую надстройку. Отныне Россия быстрее, чем когда-либо ранее, пошла вперед к высотам мировой цивилизации. Однако ни одна из реформ 1861—1874 гг. не стала в полной мере последовательной. Каждая из них сохранила в себе остатки феодальной старины, что ограничивало ее прог­рессивность, осложняло ход национального развития России после 1861 г. и, по сравнению с открывшимися возможностями, замедляло его.

В чем причина такого явления? В том, что все реформы 60—70-х годов были навязаны “верхам”, вырваны у них, но осуществлялись, хотя и против их воли, их же собственными руками. Царь и его окружение, уступая объективной необ­ходимости и давлению оппозиции, хотели все же сохранить как можно больше из старого и многое сохраняли. Александр II при желании мог бы сыграть роль “революционера на троне”,


¹Потрясающая картина социальных, нравственных и профессиональных язв, раз­лагавших армию пореформенной России, представлена в повести А.И. Куприна “По­единок”.

радикализировать свои реформы и увенчать их дарованием стране хотя бы самой умеренной конституции вроде той, которую предлагал в октябре 1863 г. П.А. Валуев. По валуевскому проекту при Государственном совете образовывалась своего рода “нижняя палата”, а именно Съезд государственных гласных, на 4/5 избранных от земств, городов и окраин, где земства не было, а на 1/5 назначенных царем. Реализация этого проекта превратила бы Государственный совет в подобие двухпалатного парламента¹. Александр II, однако, не захотел обратить цикл своих реформ в “революцию сверху”; “"голос крови" его отца оказался в нем сильнее: победило "николаевское наследие"”². Такая “победа” в конце концов будет стоить самому Александру II жизни, а России — страшных потрясений: за первой революционной ситуацией последует вторая, затем — три революции кряду.

Историографическая справка. Основные реформы 1861—1874 гг. в России изучены досконально, в особенности крестьянская. Наибольший вклад в изучение этой темы внесли русские дореволюционные историки либерального направления, которые рассматривали все реформы апологетически как результат развития гуманно-прогрессивных идей среди дворянских “верхов” и доброй воли царя. Буржуазное, правовое начало реформ приукрашивалось, крепостнические черты умалялись или вовсе замалчивались. Классовая борьба вокруг реформы совершенно игнорировалась: крестьянство якобы “спокойно ожидало воли”. Все это наиболее характерно для монографий И. И. Иванюкова и Г.А. Джаншиева, в меньшей степени А.А. Корнилова о кресть­янской реформе³. Капитальное, самое крупное из всех исследо­ваний крестьянской реформы — юбилейный шеститомник “Великая реформа” (М., 1911)—признает и вынужденность реформы, т.е. боязнь “всероссийской пугачевщины”, и ее ограниченность, “тяжелые для крестьян результаты освобождения”.

Еще более апологетична либеральная историография других реформ: судебной (М.А. Филиппов, И.В. Гессен), земской (Б.Б. Веселовский), городской (К.А. Пажитнов). Военные реформы до 1917 г. серьезно не изучались.

Советская историография, наоборот, акцентирует внимание на ограниченности реформ, причем до последнего времени изучение крестьянской реформы подгонялось под резко критические оценки ее характера и последствий в трудах В.И. Ленина, особенно в


¹ Подробно об этом см.: Чернуха В.Г. Внутренняя политика царизма с середины 50-х до начала 80-х гг. XIX в. Л., 1978. С. 40—42.

² Литвак Б.Г. Переворот 1861 г. в России: почему не реализовалась реформатор­ская альтернатива. М., 1991. С. 284.

³ См.: Иванюков И.И. Падение крепостного права в России. СПб., 1882; Джаншиев Г.А. Эпоха великих реформ. СПб., 1892; Корнилов А.А. Крестьянская реформа. СПб., 1905.

трех статьях, написанных специально к 50-летнему юбилею реформы: “Пятидесятилетие падения крепостного права”, “По поводу юбилея”, “"Крестьянская реформа" и пролетарски-кресть­янская революция”.

Объективнее других — сравнительно давние монографии П.А. Зайончковского о крестьянской и военных реформах¹, а также новейшие исследования: Б. Г. Литвака (цитированное выше), Н.М. Дружинина и Л.Г. Захаровой². Здесь соразмерно и непредвзято оценены буржуазные (определяющие) и кре­постнические (остаточные) черты “великих реформ” б0-х годов, а в книге Литвака к тому же рассмотрены и возможные, но не реализованные тогда альтернативы. Судебная реформа обстоятель­но, хотя и чрезмерно критически, исследована Б.В. Виленским, земская — В.В. Гармизой³. Более современны труды М.Г. Коротких о судебной реформе, В.А. Нардовой — о городской, В.Г. Чернухи — о цензурной⁴.

Зарубежная историография темы невелика, но интересна стремлением авторов занять такую позицию, которая была бы свободна от крайностей — апологетической у русских дорево­люционных и критической у советских историков. Таковы, в особенности, труды Д. Филда (США) о крестьянской и ф. Кайзера (Нидерланды) о судебной реформе⁵, а также новейшая обобща­ющая работа Д. Сондерса (Англия) “Россия в век реакции и реформ” ⁶, где проводится мысль о невозможности радикальных реформ и глубоких компромиссов в России из-за неразвитости гражданского общества и жестокости российского менталитета, что и порождает бескомпромиссность борющихся лагерей.