Роберт макки

История формирует смысловое содержание фильма. Поэтому совпадение можно считать врагом сценариста, так как это случайное, абсурдное стечение обстоятельств, которое по определению лишено смысла. Тем не менее совпадения являются частью нашей жизни, и нередко достаточно важной; они могут внести диссонанс в наше существование, а затем исчезнутьтак же нелепо, как появились. Следовательно, мы должны не избегать совпадений, а при помощи драматургии показывать, как они могут случайно возникнуть в нашей жизни, но со временем обрести смысл, точно так же алогичность беспорядочности превращается в логику реальной жизни.

Вспомните побуждающее происшествие фильма «Челюсти» (Jaws): акула, воспользовавшись случаем, съедает купающуюся девушку. Однако, появившись в истории, акула никуда не исчезает. Она остается и, нападая на ни в чем не повинных людей, приобретает все большую значимость, пока у нас не возникает чувство, что чудовище поступает так нарочно и, более того, ему это нравится. Как мы определяем зло? Это значит причинять вред другим и получать удовольствие от содеянного. Мы непреднамеренно делаем больно людям, но сразу же начинаем сожалеть о случившемся. А когда кто-то сознательно вредит, причем с наслаждением, то источает зло. Таким образом, акула превращается в яркое воплощение темной стороны человеческой природы, которая проглотит нас целиком и будет при этом веселиться.

Следовательно, совпадение не может неожиданно возникнуть в истории, повернуть действие, а затем так же неожиданно исчезнуть. Представьте, к примеру, следующую ситуацию. Эрик отчаянно пытается найти свою любимую девушку Лауру, с которой он потерял связь, но узнает, что она переехала в другое место. После тщетных поисков он заходит в бар, чтобы выпить пива. Рядом с ним оказывается агент по торговле недвижимостью, продавший Лауре дом. Он дает Эрику точный адрес. Эрик благодарит его, уходит из бара и никогда больше не встречается с ним. Нельзя сказать, что подобное совпадение не могло бы произойти, однако оно совершенно бессмысленно.

С другой стороны, давайте предположим, что агент не может вспомнить новый адрес Лауры, но припоминает, что в то же самое время она купила красный итальянский спортивный автомобиль. Мужчины выходят из бара и вместе начинают искать ее «мазерати». Вот теперь они находят ее дом и стучатся в дверь. Лаура, которая все еще сердится на Эрика, приглашает их войти и флиртует с агентом, чтобы позлить бывшего возлюбленного. То, что было бессмысленным счастливым случаем, превращается в антагонистическую силу, препятствующую исполнению желания Эрика. Этот треугольник мог бы наполниться еще большим смыслом на протяжении оставшейся части истории.

Практика подсказывает, что никогда не следует использовать совпадения после того, как минула середина рассказа. Наоборот, начиная с этого момента необходимо все больше передавать судьбу истории в руки персонажей.

Во-вторых, никогда не используйте совпадения для создания финала. Это «бог из машины» — самый великий грех сценариста.

«Бог из машины» — перевод латинского выражения «deus ex machine», которое пришло к нам из классического греческого и римского театра. Период с 500 года до н. э. до 500 года н. э. был временем расцвета театра во всех средиземноморских странах. Сотни драматургов создавали свои произведения, но только семерых мы помним до сих пор, остальные благополучно забыты, и главным образом потому, что в своих историях они использовали «бога из машины». Еще Аристотель выражал недовольство этим приемом, возмущаясь почти так же, как голливудский продюсер: «Почему авторы не могут предложить финал, который действительно впечатляет?»

В древних прекрасных амфитеатрах с идеальной акустикой, некоторые из которых вмещали до десяти тысяч зрителей, в дальнем конце сцены, имеющей форму подковы, находилась высокая стена. В ее нижней части располагались двери, откуда входили и выходили актеры. Однако тех, кто изображал богов, спускали на сцену сверху — на платформе, приводимой в движение с помощью веревок и подъемного блока. Это появление «бога из машины» было визуальной аналогией сошествия богов с горы Олимп и возвращения на ее вершину.

Две тысячи лет назад создание кульминации истории оказывалось не менее сложным делом, чем сейчас. Однако древние драматурги знали, как выйти из положения. Надо было состряпать историю, закрутить ее с помощью поворотных пунктов, чтобы напряжение сидящих на мраморных скамьях зрителей достигло своего пика, а затем, если творческие возможности иссякали и настоящая кульминация не получалась, для решения проблемы, согласно драматургическим законам того времени, достаточно было вывести на сцену одного из богов и позволить Аполлону или Афине все уладить. Боги решали, кто будет жить, кто умрет, кто на ком женится, а кто будет навечно проклят. И древние авторы делали это снова и снова.

За две тысячи лет ничего не изменилось. Сегодня писатели и сценаристы по-прежнему стряпают истории, для которых не могут придумать достойный конец. Однако вместо того, чтобы вводить в повествование богов для обеспечения финала, они используют «божий промысел»: ураган спасает влюбленных в фильме «Ураган» (Hurricane); паническое бегство стада слонов разрешает любовный треугольник в «Прогулке на слоне» (Elephant Walk); автомобильная авария завершает фильмы «Почтальон всегда звонит дважды» (The Postman Always Rings Twice) и «Невыносимая легкость бытия» (The Unbearable Lightness of Being); тираннозавр появляется как раз вовремя, чтобы растерзать велоцирапторов в «Парке Юрского периода» (Jurassic Park).

«Бог из машины» не только уничтожает весь смысл и эмоции, но и оскорбляет зрителей. Каждый из нас знает, что должен сам принимать решения и действовать, хорошо или плохо, определяя смысл собственной жизни. Никто и ничто случайное не может взять на себя эту обязанность, какая бы несправедливость и хаос нас ни окружали. Даже если бы вас приговорили к пожизненному заключению за преступление, которое не вы совершали, то все равно каждое утро придется вставать и делать что-то осмысленное. Следует ли мне разбить голову о стену камеры или надо найти способ прожить остаток своих дней достойно? Наша жизнь полностью в наших руках. «Бог из машины» оскорбляет, потому что это ложь.

Исключением являются лишь фильмы с антиструктурой, в которых причинно-следственные связи замещаются совпадениями: «Уик-энд» (Weekend), «Выбери меня» (Choose Me), «Чужаки в раю» (Strangers in Paradise) и «После работы» (After Hours) начинаются с совпадения, развиваются благодаря ему и им же заканчиваются. Когда совпадение управляет историей, оно добавляет новый и довольно выразительный смысл: жизнь абсурдна.

ПРОБЛЕМА КОМЕДИИ

Авторы комедий часто считают, что в их неуправляемом мире принципы, которыми руководствуются создатели драматических произведений, неприменимы. Однако какой бы ни была комедия, остро сатирической или безумно смешной, она представляет собой всего лишь еще одну форму рассказывания историй. Но и здесь встречаются важные исключения, которые берут свое начало в глубоком различии между комическим и трагическим восприятием жизни.

Драматург восхищается людьми и создает произведения, которые говорят нам: даже в самых тяжелых обстоятельствах человек сохраняет величие духа. Комедия показывает, что даже в самых благоприятных обстоятельствах люди находят способ потерпеть неудачу.

Если мы заглянем под усмехающуюся маску комического скептицизма, то найдем там разочарованного идеалиста. Человек, обладающий чувством юмора, хочет увидеть идеальный мир, но, оглядываясь по сторонам, обнаруживает алчность, коррупцию и безумие. Так и появляется сердитый и подавленный художник. Если вы в этом сомневаетесь, пригласите одного из таких людей на обед. В Голливуде многие совершают эту ошибку, устраивая прием: «Давайте пригласим какого-нибудь автора комедий! Всем будет веселее». Обязательно будет... пока не приедет скорая помощь.

Однако эти сердитые идеалисты хорошо понимают, что, когда они примутся читать лекцию о том, как все ужасно, никто не станет их слушать. Но если они превратят возвышенное в заурядное, покажут обществу царящий в нем произвол, глупость и жадность и заставят людей смеяться, тогда, может быть, что-то изменится. Или придет в состояние равновесия. Так дай бог здоровья авторам комедий. На что была бы похожа наша жизнь без них?

С комедией все просто: если зрители смеются, то она оказывает свое воздействие; если смеха не слышно, значит, влияния нет. Конец дискуссии. Именно поэтому критики ненавидят комедии; им нечего сказать. Если бы я утверждал, что фильм «Гражданин Кейн» (Citizen Kane) всего лишь упражнение в создании ослепительного зрелища, населенного стереотипными персонажами, буквально забитого противоречащими самим себе клише в духе Фрейда и Пи-ранделло и снятого неумелым хвастуном только ради того, чтобы произвести впечатление на весь мир, то мы могли бы препираться бесконечно, потому что во время показа этого фильма зрители молчат. Но скажи я, что «Рыбка по имени Ванда» (A Fish Called Wanda) несмешной фильм, вы бы просто пожалели меня и ушли. В случае с комедией смех улаживает все споры.

Драматурга очаровывает внутренний мир людей, их страсти и грехи, безумства и мечты. Но только не автора комедий. Его привлекает социальная жизнь — глупость, высокомерие и жестокость, существующие в обществе. Он выбирает определенную группу людей, которые, по его мнению, все пропитаны лицемерием и глупостью, а затем вступает с ними в бой. Нередко мы можем понять, кто именно является целью его нападения, уже по названию фильма.

Так, фильм «Правящий класс» (The Ruling Class) направлен против богатых, как и «Поменяться местами» (Trading Places), «Ночь в опере» (A Night at the Opera), «Мой слуга Годфри» (My Man Godfrey). Фильм «Военно-полевой госпиталь МЭШ» (М. A. S. Н.) резко критикует военных, то же самое делают «Рядовой Бенджамин» (Private Benjamin) и «Добровольцы поневоле» (Stripes). Романтические комедии «Его девушка Пятница» (His Girl Friday), «Леди Ева» (The Lady Eve), «Когда Гарри встретил Салли» (When Harry Met Sally) высмеивают институт ухаживания. Фильмы «Телесеть» (Network), «Полицейская академия» (Police Academy), «Зверинец» (Animal House), «Это Спайнел Тэп» (This Is Spinal Тар), «Честь семьи Прицци» (Prizzi's Honor), «Продюсеры» (The Producers), «Доктор Стрейнджлав» (Dr. Strangelove), «Дурные привычки» (Nasty Habits) и «Затерянный лагерь» (Camp Nowhere) наносят удар по телевидению, образованию, студенческим братствам, рок-н-роллу, мафии, театру, политике холодной войны, по католической церкви и летним лагерям соответственно. Если жанр фильма «раздувается» от собственной значимости, то он может стать предметом насмешек: «Аэроплан» (Airplane), «Молодой Франкенштейн» (Young Frankenstein), «Голый пистолет» (Naked Gun). То, что когда-то было известно как комедия нравов, превратилось в комедию положений — сатиру на поведение представителей среднего класса.

Когда общество не может высмеивать и критиковать свои институты, оно не способно смеяться. Самой короткой книгой, когда-либо написанной, могла бы стать история немецкого юмора, где всегда проявлялось чувство парализующего страха перед властями. Комедия, по сути, является злым, антисоциальным искусством. И для того, чтобы решить проблему слабой комедии, ее автор должен прежде всего понять, что же злит его самого. Тогда он найдет тот аспект жизни общества, неприятие которого заставляет закипать кровь, и пойдет на штурм.

Структура комического произведения

В драме зрители постоянно пытаются прогнозировать будущее и на протяжении всего фильма хотят узнать, чем все закончится. Однако комедия позволяет сценаристу приостановить развитие действия и включить в повествование сцену, у которой нет специального предназначения. Она присутствует в сценарии просто ради смеха.

В фильме «Маленький магазинчик ужасов» (Little Shop of Horrors) пациент-мазохист (Билл Мюррей) приходит на прием к садисту-стоматологу (Стив Мартин), садится в зубоврачебное кресло и говорит: «Я хочу, чтобы вы сверлили мне корневой канал очень долго и медленно». Это ужасно смешно, но не имеет никакого отношения к самой истории. Если сцену вырезать, никто и не заметит. Но стоит ли вырезать? Конечно же, нет, потому что она вызывает у зрителей истерический смех. Как можно рассказать короткую историю и сколько комедийных моментов может быть включено в картину? Смотрите фильмы братьев Маркс. В них всегда присутствует интересная история, состоящая из побуждающего происшествия, кульминации первого, второго и третьего актов, которая всегда обеспечивает единство любого фильма, созданного этими людьми... на протяжении примерно десяти минут экранного времени. Остальные восемьдесят посвящены головокружительному и суматошному действию, возникающему благодаря своеобразному таланту братьев Маркс.

Комедия допускает больше совпадений, чем драма, и даже может заканчиваться появлением «бога из машины», — но только при соблюдении двух условий. Аудитория должна чувствовать, что, во-первых, комический главный герой испытывает невероятные страдания, а во-вторых, он никогда не отчаивается и не теряет надежды — и тогда зрители могут подумать: «Господи, да дайте же ему то, что он хочет».

В кульминации фильма «Золотая лихорадка» (The Gold Rush) Бродяга (Чарли Чаплин) почти умирает от холода, когда снежная буря отрывает его хижину от земли, переносит ее и Чаплина через Аляску, а затем швыряет прямо на золотой рудник. В следующем кадре мы видим героя, который богат, прекрасно одет, курит сигару и направляется в Штаты. Это комическое совпадение заставляет зрителей думать: «Этому парню пришлось питаться собственными ботинками, его самого чуть не съели другие золотоискатели, на него напал медведь, его ухаживания отвергли девушки-танцовщицы — он все-таки дошел до Аляски. Дайте ему отдохнуть».

Резкое отличие между комедией и драмой заключается в следующем: в обоих жанрах поворот в сцене происходит благодаря неожиданности и пониманию, однако в комедии удивление, которое зрители испытывают в момент возникновения бреши, вызывает у них оглушительный смех.

В фильме «Рыбка по имени Ванда» (A Fish Called Wanda) Арчи приводит Ванду в снятое им любовное гнездышко. Задыхаясь от предвкушения, она наблюдает с галереи, на которой стоит кровать, за тем, как Арчи кружится по комнате, исполняя самые разные пируэты и срывая с себя одежду, при этом он декламирует стихи русских поэтов, заставляя ее мучиться. Надев на голову свои трусы, он объявляет себя свободным от страха преград... в этот момент открывается дверь, и в квартиру заходят все члены его семьи. Сражающая наповал брешь между ожиданиями и результатом.

Проще говоря, комедия — это смешная история, или тщательно продуманная, развернутая шутка. Но хотя остроумие и украшает ваш рассказ, не только оно создает настоящую комедию. Более того, остроумие нередко приводит к появлению таких гибридов, как драматическая комедия («Энни Холл» (Annie Hall)) или криминальная комедия («Смертельное оружие» (Lethal Weapon)). Вы сможете понять, получилась ли у вас настоящая комедия, если усадите перед собой не о чем не подозревающего человека и поведаете ему свою историю. Просто перескажите ему ваш фильм, не цитируя остроумные диалоги и не описывая комические ситуации, и посмотрите, будет ли он смеяться. Он должен смеяться каждый раз, когда в сцене происходит поворот действия; новый поворот — и снова смех, и так до тех пор, пока к концу рассказа он не упадет со стула от хохота. Это значит, что вы написали настоящую комедию. Если вы рассказываете, а люди не смеются, то вы сочинили не комедию... а что-то другое.

Решение, однако, не в том, чтобы пытаться изобрести остроумные диалоги или сцену с тортом в лицо. Шутки возникают естественным образом, когда этого требует комическая структура. Вы же должны сосредоточить внимание на поворотных пунктах. Рассматривая каждое действие, старайтесь найти для него противоположное, а затем ищите ответ на следующий вопрос: «Что в этом необычного?» Открывайте бреши с помощью комических неожиданностей — пишите смешную историю.

ПРОБЛЕМА ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Для сценариста понятие «точка зрения» имеет два значения. Во-первых, мы иногда используем его в тексте сценария, чтобы указать точку обзора.

Например:

ИНТ. Гостиная — день

Джек потягивает кофе, когда вдруг слышит визг тормозов и звук удара, который буквально сотрясает весь дом. Он бросается к окну.

Точка обзора Джека из окна:

машина сына врезалась в дверь гаража, а сам Тони идет нетвердой походкой через лужайку, нетрезво хихикая.

Камера на Джека:

в бешенстве распахивает окно.

Однако второе значение этого понятия связано с видением автора. С точки зрения какого лица написана каждая сцена? Чье мнение влияет на рассказ всей истории?

Каждая история происходит в определенное время и в определенном месте. Но какое место для наблюдения за действием выбираем мы сами, когда придумываем события, происходящие в каждой сцене? Это и есть точка зрения — тот угол, под которым мы смотрим на персонажей, чтобы описать их поведение, взаимодействие друг с другом и окружение. Ее выбор оказывает огромное влияние на реакцию зрителей и на то, как режиссер будет ставить и снимать сцену.

Мы можем представить себя в любой точке: вокруг происходящего действия, в центре, откуда открывается полный обзор, над ним, под ним — одним словом, везде. Каждый вариант оказывает особое влияние на формирование сочувствия зрителей и их эмоции.

В качестве примера продолжим рассматривать описанную выше сцену с участием отца и сына. Джек подзывает Тони к окну, и они начинают спорить. Отец требует, чтобы сын объяснил ему, почему он пришел из университета пьяный, и узнает, что его исключили. Тони в смятении уходит. Джек выбегает из дома на улицу и утешает сына.

В данном случае может быть четыре разных точки зрения. Во-первых, в центре вашего воображения только Джек. Следуйте за ним от стола к окну, отслеживая то, что он видит, и его реакции. Затем пройдите с ним через дом на улицу и последуйте за ним, когда он будет догонять Тони, чтобы обнять его. Во-вторых, у вас есть возможность сделать то же самое, выбрав Тони. Оставайтесь с ним все время, пока он ведет свою машину по улице, пересекает лужайку и врезается в дверь гаража. Покажите его реакции, когда он выбирается из разбитого автомобиля, чтобы нарваться на отца, стоящего у окна. Проводите его, пока он будет идти по улице, а затем заставьте неожиданно обернуться, когда к нему подбежит отец, чтобы обнять его. В третьем случае переключайтесь с точки зрения Джека на точку зрения Тони и обратно. И, наконец, можно выбрать нейтральную позицию. Представьте, что видите этих героев на расстоянии и в профиль, как это умеют делать авторы комедий.

Первая точка зрения пробуждает в нас сочувствие к Джеку, вторая заставляет сопереживать Тони, третья приближает к обоим героям, а четвертая не связывает ни с одним из них и побуждает смеяться над ними.

Если на протяжении двухчасового художественного фильма вы можете поддерживать сложные и удовлетворяющие всех отношения между зрителями и хотя бы одним персонажем, дать аудитории понимание и вовлеченность, которые она запомнит на всю жизнь, то вы способны сделать гораздо больше, чем авторы многих фильмов. Как правило, необходимо, чтобы вся история была рассказана с точки зрения главного героя, то есть вы должны

подчиниться ему, сделать его центром вашей воображаемой вселенной и строить всю историю, событие за событием, вокруг него. Зрители воспринимают события точно так же, как главный герой. Несомненно, рассказывать историю подобным образом очень сложно.

Простой способ предполагает быстрое передвижение во времени и пространстве, во время которого собираются отдельные кусочки информации, что позволяет сделать объяснения более понятными, но приводит к растягиванию истории и снижению напряжения. Так же, как ограниченный сеттинг, конвенции жанра и управляющая идея, формирование истории исключительно с точки зрения главного героя дисциплинирует автора. Требуется максимальное воображение и самый усердный труд. В результате появляется глубокий, привлекательный, запоминающийся персонаж и такая же история.

Некоторые тешат себя надеждой, что кинематографическая адаптация позволит избежать тяжелой работы по созданию истории: можно выбрать какое-либо литературное произведение и просто переделать его в сценарий. Так не бывает практически никогда. Чтобы понять проблемы, связанные с адаптацией, давайте еще раз поговорим о сложности истории.

В XX веке у нас появилось три формы рассказывания историй: проза (роман, новелла, рассказ), театр (традиционный, музыкальный, опера, пантомима, балет) и экран (кинематограф и телевидение). Все они представляют собой сложное повествование, где персонажи помещаются в условия конфликта, происходящего одновременно на всех трех уровнях жизни; однако особой силой и присущей только ей красотой каждая форма обладает на одном из этих уровней.

Уникальная сила и очарование романа заключаются в изображении внутреннего конфликта. Это то, что в прозе удается сделать гораздо лучше, чем в пьесе или фильме. Пишет ли романист от первого или третьего лица, он проникает в мысли и чувства героев, чтобы с присущей этому виду творчества тонкостью, насыщенностью и поэтической образностью нарисовать в воображении читателя смятение и страсти внутреннего конфликта. В романе внеличностный конфликт изображается с помощью описаний и словесных портретов персонажей, сражающихся с обществом и окружающей средой, в то время как личностный конфликт формируется через диалог.

Исключительное превосходство и привлекательность театра связаны с отображением личностного конфликта. Именно это удается театру гораздо лучше, чем роману и фильму. Хорошая пьеса почти полностью состоит из диалога, потому что примерно 80 процентов содержания предназначено для слуха и только 20 процентов для глаз. Невербальные коммуникации — жесты, взгляды, занятия любовью, драки — играют определенную роль, но личностные конфликты так или иначе развиваются через разговор. Более того, драматургу позволено то, чего нельзя делать сценаристу. Он может писать диалоги в такой манере, какую ни один человек не использует в обычной речи, создавать не просто поэтический диалог, но, как Шекспир, Т. С. Элиот и Кристофер Фрай, вводить поэзию в качестве реплик, поднимая экспрессивность личностного конфликта на невероятную высоту. К тому же он имеет в своем распоряжении живой голос актера, что позволяет ему добавлять различные оттенки и паузы, которые еще больше увеличивают выразительность конфликта.

В театре внутренний конфликт выражается через подтекст. Когда актер преподносит своего персонажа, двигаясь изнутри наружу, аудитория видит в его словах и поступках скрытые мысли и чувства. Как в романе, написанном от первого лица, драматург может вывести персонаж на авансцену, чтобы во время своего монолога он мог поговорить непосредственно со зрителями. Однако это не значит, что при прямом общении персонаж обязательно будет говорить правду или, если он искренен, сможет в полной мере понять свою внутреннюю жизнь и рассказать обо всем. По сравнению с романом возможности театра в выражении внутреннего конфликта через подтекст достаточно хороши, но ограниченны. Сцена открыта и для внеличностных конфликтов, но какую часть общества она способна вместить? Какое окружение можно показать на ней с помощью декораций и театрального реквизита?

Непревзойденная сила и великолепие кинематографа определяются его способностью представлять внеличностные конфликты, а также огромные и яркие образы людей, противостоящие жизненным обстоятельствам в социальной и естественной среде. Это то, с чем фильм справляется лучше пьесы или романа. Если бы мы взяли единственный кадр из фильма «Бегущий по лезвию бритвы» (Blade Runner) и попросили лучшего в мире писателя-прозаика создать вербальный эквивалент этой части, он заполнял бы страницу за страницей словами, но никогда не смог бы передать ее суть. А это всего лишь один из множества тысяч сложных образов, которые проходят через восприятие зрителей.

Критики часто жалуются на эпизоды с погонями, словно это какое-то новое явление в кинематографе. Однако погоня стала первым великим открытием эры немого кинематографа, внеся разнообразие в фильмы Чарли Чаплина, тысячи вестернов, большинство работ Д. У. Гриффита, картины «Бен Гур» (Ben Gur), «Броненосец "Потемкин"», «Потомок Чингисхана» (Storm Over Asia) и «Восход солнца» (Sunrise). Погоня — это рассказ о преследуемом обществом человеке, который борется с реальным миром, чтобы спастись и выжить. Это внеличностный конфликт в чистом виде, истинный кинематограф. Камера и звукомонтажный аппарат предназначены для передачи именно этого занятия.

Для показа личностного конфликта сценарист должен использовать понятные диалоги. Когда мы прибегаем к театральной речи на экране, зрители вполне справедливо недоумевают: «Люди так не говорят». За исключением особых случаев, например при экранизации произведений Шекспира, сценарий требует естественного разговора. Тем не менее, фильм способен обрести особую силу благодаря невербальной коммуникации. Крупный план, освещение и угол съемки придадут особую выразительность жестам героев и выражению их лиц. Но выразить личностный конфликт в той поэтической полноте, которая свойственна театру, сценарист не может.

На экране внутренний конфликт изображают исключительно через подтекст, когда камера показывает лицо актера, чтобы представить нам его мысли и чувства. Даже личное повествование прямо на камеру, как в фильме «Энни Холл» (Annie Hall), или признание Сальери в «Амадее» (Amadeus), имеют собственный подтекст. Внутренняя жизнь человека может найти впечатляющее выражение в фильме, но никогда не обретет той напряженности или сложности, которые присущи роману.

Таково положение вещей в целом. А теперь давайте поговорим о проблемах адаптации. На протяжении десятилетий сотни миллионов долларов вкладываются в покупку прав на экранизацию литературных произведений. Потом сценаристы читают их и начинают бегать по комнате, выкрикивая: «Здесь же ничего не происходит! Вся книга описывает то, что творится в голове персонажа!»

Следовательно, первое правило адаптации следующее: чем безупречнее с литературной точки зрения роман или пьеса, тем хуже фильм.

«Литературная безупречность» не предполагает литературный успех. Безупречность романа означает, что рассказ разворачивается исключительно на уровне внутреннего конфликта при помощи сложных лингвистических приемов для стимулирования развития истории и достижения кульминационного момента при относительной независимости от личностных, социальных или связанных с окружающей обстановкой сил — именно таков роман «Улисс» Джеймса Джойса. Безупречность театральной постановки подразумевает, что рассказ разворачивается на уровне личностного конфликта, а устное слово используется в его поэтическом воплощении для стимулирования развития истории и достижения кульминационного момента при относительной независимости от внутренних, социальных или связанных с окружающей обстановкой сил — пьеса «Вечерний коктейль» Т. С. Элиота.

Попытки адаптировать «безупречную» литературу, как правило, заканчиваются неудачей по двум причинам. Во-первых, это невозможно с точки зрения эстетики. Образ является паралингвистическим средством коммуникации; в кинематографе не существует равнозначных или даже приближенных к ним средств отображения конфликтов, выраженных богатым языком выдающихся писателей и драматургов. Во-вторых, когда человек, обладающий меньшим талантом, пытается адаптировать работу гения, чем это может закончиться? Сможет ли он подняться до высот гения, или гениальное произведение будет сведено до уровня того, кто его адаптирует?

В мировом кинематографе нередко появляются амбициозные создатели фильмов, которые хотят, чтобы их считали новыми Феллини или Бергманами. Предложить оригинальную работу они не способны, поэтому отправляются в не менее амбициозные учреждения, занимающиеся финансированием, имея на руках экземпляр романа Пруста или Вульф и обещая принести искусство в массы. Чиновники выделяют деньги, политики хвалятся перед избирателями, что несут искусство в народ, режиссер получает чек, а фильм ждет забвение уже после первой недели показа.

Если все-таки приходится заниматься адаптацией, обратитесь к литературе, которая находится на одну или две ступени ниже «безупречной», и поищите истории, где конфликт распространяется на все три уровня, но особенно ярко выражен во внеличностной сфере. Роман Пьера Буля «Мост через реку Квай» (The Bridge on the River Kwai) не изучают на занятиях в аспирантуре наряду с Томасом Манном и Францом Кафкой, но это прекрасная работа, представляющая множество сложных характеров, которыми управляют внутренние и личностные конфликты, и показаны они главным образом на внеличностном уровне. Именно поэтому адаптация, сделанная Карлом Форманом, позволила Дэвиду Лину создать, как мне кажется, его лучший фильм.

Прежде чем приступить к адаптации, перечитайте произведение несколько раз, не делая никаких записей, пока не почувствуете, что прониклись его духом. Вы не должны принимать какие-либо решения или планировать действия до тех пор, пока не начнете тесно общаться с населяющими его людьми, не начнете разбираться в выражениях их лиц, не почувствуете запах их одеколона. Как в случае с историей, которую вы придумываете с нуля, необходимо достичь почти божественного знания этого мира и никогда не думать о том, что автор оригинала уже все сделал за вас. Затем охарактеризуйте каждое событие фразой, состоящей из одного или двух предложений, описывая происходящее и не более того. Никакой психологии, никакой социологии. Например: «Он вошел в дом, ожидая ссоры с женой, но нашел записку, в которой она сообщала, что уходит к другому мужчине».

Сделав это, прочитайте описание событий и задайте себе вопрос: «Хорошо ли рассказана история?» Но сначала наберитесь храбрости, так как в девяти случаях из десяти вы поймете, что это не так. Тот факт, что автор добился того, чтобы его пьеса была поставлена на сцене или роман напечатан, не означает, что он в совершенстве владеет мастерством рассказчика. Создание истории — самое сложное из всего, что нам приходится делать. Многих романистов нельзя назвать сильными рассказчиками, а среди драматургов они встречаются еще реже. С другой стороны, вы обнаружите, что перед вами прекрасно рассказанная история, которую можно сравнить с совершенным часовым механизмом, но она занимает четыреста страниц текста, что в три раза превышает норму, установленную для сценария, а если вы удалите хотя бы одну мелкую деталь, часы перестанут показывать время. И в том, и в другом случае задача заключается не в адаптации, а в переосмыслении.

Второй принцип адаптации можно сформулировать следующим образом: будьте готовы к переосмыслению и переделке.

Расскажите историю, применив ритмическое построение фильма, но сохранив дух оригинала. Займитесь переделкой. Неважно, в каком порядке были рассказаны события в романе, — расположите их в хронологическом порядке, словно они образуют жизнеописание. На их основе создайте поэтапный план, используя там, где это важно, структуры из оригинального произведения, но не стесняйтесь удалять сцены и, в случае необходимости, придумывать новые. Последнее окажется самым сложным, но вы должны дать материальное воплощение тому, что существует в умах персонажей. Не заставляйте героев произносить диалоги с пояснениями, а постарайтесь найти визуальные средства для выражения их внутренних конфликтов. От того, как это будет сделано, зависит, что вас ждет — успех или поражение. Ищите структуру, которая позволяет выразить дух оригинала, оставаясь в рамках ритмических особенностей фильмов, и не обращайте внимания, если критики скажут, что фильм совсем не похож на роман.

Эстетика кинематографа часто требует, чтобы история создавалась заново, даже если в оригинале она прекрасно рассказана и соответствует по своей продолжительности размерам художественного фильма. Когда Питер Шэффер переделывал свою пьесу «Амадей» (Amadeus) для экрана, Милош Форман сказал ему: «Тебе придется произвести на свет своего ребенка во второй раз». В результате мир получил два великолепных варианта одной и той же истории, и каждый подчиняется правилам определенного вида искусства. Когда будете заниматься адаптацией, всегда помните следующее: если ваш вариант значительно отличается от оригинала — «Пеле-завоеватель» (Pelle The Conqueror), «Опасные связи» (Dangerous Liaisons), — но фильм прекрасный, критики промолчат. Но если вы безжалостно разделаетесь с литературным произведением — «Письмо Скарлет» (The Scarlet Letter), «Костер тщеславия» (The Bonfire of the Vanities), — и не сможете предложить взамен такую же хорошую или даже лучшую работу, берегитесь.

Для того чтобы научиться адаптации, советую обратить внимание на творчество Рут Прауэр Джабвала. На мой взгляд, за всю историю кинематографа лучшего специалиста по созданию адаптированных сценариев не было. Полька по происхождению, она родилась в Германии, живет в Индии и пишет на английском языке. Несколько раз обновив свою национальную принадлежность, она стала настоящим мастером по переделыванию литературных произведений в фильмы и, словно хамелеон или медиум, чутко воспринимает и передает колорит и дух других писателей. Прочитайте такие романы, как «Квартет» (Quartet), «Комната с видом» (A Room with а View), «Бостонцы» (The Bostonians), составьте для каждого общий поэтапный план, а затем сцена за сценой сравните то, что у вас получилось, с работами Джабвалы. Вы сможете многому научиться. Обратите внимание: она и режиссер Джеймс Айвори ограничивают свой выбор произведениями социальных писателей (Джейн Рис, Э. М. Форестер, Генри Джеймс), зная, что они предпочитают внеличностные конфликты, более всего подходящие для показа на экране. Никакого Пруста, Джойса или Кафки.

Действительно, экспрессивность, присущая кинематографу, связана с показом внеличностных конфликтов, но это не должно нам мешать. Следует отметить, что великие кинематографисты всегда ставили перед собой сложные задачи и успешно их решали. Они начинали с показа социальных конфликтов и/или конфликтов, связанных с внешним окружением, и подводили нас к хитросплетениям личностных отношений, двигаясь от слов и поступков к восприятию внутренней жизни, то есть плыли против течения и показывали в фильмах то, что драматурги и романисты воплощали с большей легкостью.

По тому же принципу авторы театральных пьес и писатели-прозаики всегда понимали, что на сцене или на страницах книги очень трудно сделать то, что лучше всего удается кинематографу. Знаменитый кинематографический стиль Флобера возник задолго до появления кино. Эйзенштейн, как говорил он сам, научился монтировать фильмы, читая Чарльза Диккенса. Удивительная плавность развития действия во времени и пространстве, присущая произведениям Шекспира, буквально просит перенести их на экран. Великие рассказчики всегда знали, что их главная творческая задача состоит в том, чтобы «показывать, а не рассказывать»: писать, используя совершенные драматургические и визуальные средства, показывать реальный мир поведения обычных людей и выражать сложность жизни без рассказывания.