Российская академия наук

* * *

Первое обстоятельство. По характеру и масштабу стоящих перед Китаем комплексных социально-экономических задач, в силу давления демографического фактора, «качественных», образовательных, культурно-психологи­ческих характеристик его населения, китайская элита еще длительное время будет прибегать к эклектичным, рыночным по сути, но «незападным» по форме моделям организации производства и общественной жизни. Эти модели будет характеризовать высокая, не только регулирующая, но и cистемообразующая, регламентирующая, интегрирующая роль государства. Принципы организации государственного аппарата, условия инкорпорирования в него различных элит, существующие в Китае институты, механизмы и процедуры власти, ценности государственной идеологии будут еще долгое время и существенным образом отличаться от аналогичных институтов, ценностей и идеологии на Западе. Жесткая регламентация социума и неизбежное (для китайских условий) торможение консьюмеризма методами государственного принуждения также будут усиливать восприятие на Западе политической системы КНР как «архаичной» и авторитарной.

В силу этого между американским и китайским полюсами будет длительное время сохраняться, как минимум, несовместимость, недостаточное взаимопонимание, неадекватное восприятие, а, как максимум, системная дисгармония мировидения и стратегических интересов. Это обстоятельство, очевидно, главный из негативно действующих факторов для перспективных связей Китая и США.

Второе обстоятельство. Несмотря на «незападно» организованный тип экономики и политической системы – как ни парадоксально – именно в силу все тех же специфик социально-экономического и демографического характера, китайская экономика и социум, даже в еще большей степени, чем иные глобализирующиеся страны мира, заинтересованы в стабильности, гармоничности и продуктивности своих взаимоотношений с внешним миром. Без стабильного доступа к глобальным рынкам недееспособна и не имеет смысла экспорториентированная модель экономического роста КНР, реализующаяся в таком взаимообмене. Именно от такой экспорториентированной модели роста Китай получает наибольший эффект при дешевизне и численности своей рабочей силы и неизбежно регламентируемых пока параметров внутреннего накопления и потребления.

Кроме того, на планете с истощающимися ресурсами, без внешних источников топлива и сырья Китай обречен на стагнацию и уж, по крайней мере, на ощутимое замедление достигнутых ныне темпов роста. Особенности складывающейся сырьевой стратегии современного Китая таковы, что ему, наиболее вероятно, придется ориентироваться на крайне разветвленную и географически удаленную сеть источников энергии и сырья. Уже сейчас партнеры Китая в проектах по добыче углеводородов составляют длинный список стран со всех континентов мира. Даже неполный их список включает в себя Казахстан, Туркменистан, Азербайджан, Венесуэлу, Россию, Иран, Ирак, Кувейт, Судан, Монголию, Индонезию, Папуа–Новую Гвинею, Египет, Таиланд, Канаду, Нигерию, Австралию³⁰.

Исходя из масштабов его потребностей, нигде из прилегающих к нему географически энергетических зон – в России и Средней Азии – даже при благоприятном стечении обстоятельств он не сможет удовлетворить ощутимую долю, не говоря уже о превалирующей доле своих потребностей. Эти потребности в углеводородах, таковы, что они могут быть удовлетворены только при задействовании ресурсов Ближнего Востока. Все это, имея в виду всю цепочку проблем обеспечения энергетической безопасности КНР (линии коммуникации, стабильность поставок, позитивное ценообразование, ориентация на крупные долгосрочные инвестиции), пока «разворачивает» внешнюю стратегию КНР, с одной стороны, к поддержанию продуктивных, умеренно компромиссных, отношений с США, поскольку США сейчас и в обозримом будущем объективно способны контролировать эти ресурсы, доступ к ним и коммуникации для транспортировки в Китай. С другой – Китай, даже как центр силы, не говоря о нем как об «антицентре» США, никогда не сможет быть удовлетворен положением такой уязвимости от нынешней «сверхдержавы» в ресурсно-сырьевой области. Последнее обстоятельство, на преодоление которого Китай неизбежно будет направлять свои усилия в долгосрочном плане, столь же неизбежно явится одним из сильных стимулов растущей конфронтации сторон.

Региональный фактор американо-китайского взаимодействия – в зоне Восточной Азии – имеет значение, выходящее за рамки региона. Интересы безопасности Соединенных Штатов (точнее, их традиционная интерпретация) исходят из установки, что на территории Евразии нельзя допускать появления державы, комплекс военных, геостратегических и иных возможностей которой был бы сопоставим с американскими. Если рост военного потенциала КНР до определенного уровня США гипотетически готовы допустить, то потенциальная переконфигурация восточно-азиатской структуры безопасности и переориентация двух ключевых ее участников – Японии и Кореи – с Америки на Китай в качестве ключевого гаранта и союзника для США, разумеется, недопустима. В рамках Евразии Восточная Азия является своего рода «мягким подбрюшьем» для безопасности США, на «передовом базировании» там строится базовая концепция американской стратегии в АТР, и отдать эту зону доминирования Китаю было бы непростительным стратегическим провалом Америки. Вместе с тем при всей утопичности подобного сценария он может оказаться вполне реалистичным при следующих условиях:

1. Продолжении устойчивого экономического роста КНР, кореллирующегося с динамичным ростом военного потенциала;

2. Сохранении ограниченных военных возможностей России, ее пассивной роли на тихоокеанском направлении;

3. Существенного прогресса в объединении корейского полуострова;

4. Усиления интегративных экономических тенденций в восточноазиатском регионе.

Вряд ли все эти условия можно считать абсолютно нереальными. В той или иной степени все они, за исключением третьего – «объединения Кореи» – существуют уже сейчас. «Объединение» же, в силу всех предпосылок, уже наличествующих в этом процессе – перманентный экономический кризис КНДР, непредсказуемость «личностного фактора» (Ким Чен Ир), фактический консенсус заинтересованных великих держав в купировании в узком смысле этого «личностного фактора», а в широком – ядерной угрозы и нестабильности КНДР – судя по всему, вопрос обозримого будущего. Как показывает опыт германского объединения, оно, при сложении стимулирующих внутренних и внешних условий, может проходить лавинообразно. И в очень короткие сроки привести к качественно новой конфигурации региональной безопасности и новым разделительным линиям в Восточной Азии.

Что касается фактора «интеграции» – назовем это осторожнее усилением экономического «регионализма» стран Восточной Азии – то этот процесс, показатели которого мы наблюдаем уже сейчас (стойкий рост японских и корейских инвестиции в Китай), способен набирать качественно большие обороты в будущем. Несмотря на очевидные различия и специфику, три восточноазиатских экономики обладают важными сближающими их особенностями: ярко выраженной экспортзамещающей стратегией на внешнем рынке, высокой интенсивностью человеческого труда, особым типом организации базовых производственных единиц («корпорация – семья»), конфуцианской трудовой этикой и менталитетом и, что особенно следует подчеркнуть, ресурсно-сырьевым дефицитом, вынуждающим три страны к координации глобальной сырьевой стратегии и капиталовложений.

Немаловажным является и очевидное нежелание «союзников» США – Японии и Кореи – избежать углубляющегося противостояния Америки с мусульманским миром. В силу той же экспорториентированности и заинтересованности в ресурсах Ближнего Востока, для всех этих стран, особенно для Китая, этот конфликт контрпродуктивен. Япония и Корея пока не могут выйти из коалиции с США, но даже нивелирование «китайской угрозы» без тесных союзнических отношений с ним способно существенно изменить расклад приоритетов в решении вопроса борьбы с международным терроризмом. Тнденция в позиции Токио и Сеула к «отходу» от США способна еще более усилиться при дальнейшей ориентации американского руководства на «единоличные» действия по выбору «главного врага» и минимизации координации этого выбора с мнением союзников, как это продемонстрировала война в Ираке. Если новая администрация США станет исходить из посылки Дж. Буша о том, что он никогда не поставит американских солдат под иностранное командование и будет сам определять приоритеты безопасности для западного мира (это активно повторялось в период его предвыборной кампании 2004 года), вряд ли это будет цементировать отношения США как с европейскими, так и с азиатскими союзниками.

Говоря о потенциальных возможностях переконфигурации системы безопасности в Восточной Азии с американоцентричной на китаецентричную или, по крайней мере, в систему, не построенную на «китаефобии», мы говорим лишь о возможных тенденциях, но отнюдь не неизбежном сценарии. Те же факторы, которые пугают американцев в Китае, и главное – непрозрачность и непредсказуемость внутренней динамики почти полуторамиллиардного колосса, его авторитарность, в не меньшей степени пугают и региональных соседей КНР, заставляя последних пока прибегать к американскому щиту. Насколько эта ситуация необратима, в среднесрочном или долгосрочном будущем, во многом решается внутри КНР.

Тайваньский фактор является ключевым для будущего формирования отношений США и КНР в области безопасности. Без разрешения тайваньской проблемы на приемлемых для Пекина условиях говорить о неконфронтационных отношениях двух стран невозможно. Ряд обстоятельств дополняет и усложняет эту картину. Ключ от решения проблемы – отдавать или не отдавать – не находится только в руках Вашингтона. Тайбей, особенно после прихода в 2000 году к власти президента – «независимца» Чэнь Шуйбяня, играет собственную активную партию в трехстороннем раскладе, далеко не всегда согласовывая свои приоритеты и тактику с Белым домом. Стратегическим опасением американского руководства становится боязнь потерять центральную, если не определяющую, роль в трехстороннем диалоге. Последние действия, предпринятые как КНР (антисепаратистский закон о Тайване), так и политическими силами на острове (контакты руководства Гоминьдана и других оппозиционных сил острова), будут лишь усиливать это опасение. Данный вопрос сохранит большую долю неопределенности в будущих американо-китайских отношениях, вне зависимости от того, какой из трех конкурирующих подходов – «лидерство» «сдерживание» или «вовлечение» – будет преобладать в Белом доме.

Превратится ли КНР в ключевой комплексный «антицентр» Соединенных Штатов в грядущей международной системе, или не сможет, (да и не захочет) взять на себя эту роль, зависит от многих переменных. Однако понятно одно: в обозримом будущем он будет являться практически самым закрытым, наиболее самодостаточным и трудно проницаемым для внешнеполитических воздействий США. Вектор его развития и внешнеполитической ориентации будет определяться под решающим воздействием его собственной экономической, социальной, демографической, политической и иной динамики, сопряженной с этими сферами.

Глава VIII

РОССИЯ И США:
ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ

I. РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ

Попытки России вывести отношения держав на уровень стратегического партнерства не увенчались успехом. Хотя в заявлениях республиканских и демократических лидеров, консервативных и либеральных экспертов она по-прежнему называлась великой державой, реальный статус России в американской политике при демократах продолжал понижаться, а у республиканцев оставался стабильно невысоким. В группе великих держав Китай объявлялся державой, находящейся на подъеме своей мощи, Индия – державой в стадии восхождения к новому, более высокому статусу, а Россия – державой в процессе упадка.

В 2000 году во время предвыборной кампании в высказываниях республиканских политиков прослеживалась идейная преемственность с внешнеполитической стратегией Р. Рейгана. Из предвыборных выступлений республиканцев было ясно, что они морально готовы к противостоянию России, так как были убеждены, что политика жесткого прессинга, которая имела успех в отношениях с Советским Союзом в 1980-е годы, могла быть успешной и в отношении России, не обладающей аналогичной мощью и международным влиянием³¹. С. Тэлботт в мемуарах привел слова К. Райс, сказанные в период подготовки к президентским выборам: «Вопрос заключается в том, насколько мы близки к тому, чтобы начать проводить политику сдерживания и карантина в отношении России, а не политику сотрудничества»³².

В аналитических работах экспертов консервативных научно-исследо­вательских центров, таких как фонд «Наследие», сохранялись оценки России как страны, способной помешать США в выполнении глобальной миссии. Она характеризовалась как опасная страна по ряду причин: 1) рост авторитаризма, возможность осуществления более жестких мер со стороны федеральной власти для закрепления позиций новой российской властной элиты; 2) наступление на свободу прессы, права человека; 3) нестабильная экономическая ситуация при продолжающемся переделе собственности и власти; 4) рост коррупции, имевший негативный эффект на международном уровне; 5) нестабильность федерации и наступление Центра на права регионов; 6) ядерное оружие России, и ее устремления к укреплению своей военной мощи; 7) рост экологических проблем, преступности, медицинской опасности (вспышки эпидемий, которые вместе с миграцией распространяются в другие страны) и т.п. ³³

Но вместе с тем, отмечалось, что переходный период в развитии постсоветской России подошел к концу, и его итоги, если они и не оправдали в полном объеме надежд США, не могут оцениваться только как негативные. Хотя Россия не стала прозападной, демократической страной, не приняла новый расклад сил в мире, ее развитие все же не пошло по апокалипсическому сценарию. Указывалось на то, что отношения с Российской Феднрацией, оставаясь непростыми, по-прежнему имеют большое значение для США при решении таких важных задач, как предотвращение образования антиамериканских коалиций, контроль над распространением ОМУ, обеспечение стабильности в Европе и Азии, использование ООН и других международных организаций в интересах США, доступ к энергоресурсам в Персидском заливе и Каспийском бассейне, борьба с международным терроризмом, продолжение реформ в России³⁴. Консервативные эксперты рекомендовали новой администрации разумно сочетать сдерживание и диалог, исходя из того, что, хотя потенциал для проведения Россией наступательной политики не исчерпан, перспектива превращения ее в новую империю с насильственным поглощением стран СНГ маловероятна.

К 2000 году произошло сближение позиций традиционных консерваторов и неоконсерваторов и части неолибералов относительно содержания российской политики и методов ее осуществления, причем часто неолиберальные внешнеполитические аналитики предлагали более жесткую политику. Так, один из наиболее активных неолиберальных теоретиков М. Макфол предложил возвести в ранг национальных интересов развитие демократии и рыночной экономики в России, которая по своей территории, населению, природным ресурсам, геостратегическому положению в Евразии, интеллектуальному потенциалу оставалась крупнейшей и в перспективе влиятельнейшей мировой державой; в противном случае, считал М. Макфол, в России может произойти возрождение диктатуры, и Соединенным Штатам придется тратить миллиарды долларов на вооружения и оборону³⁵.

Главная установка при формулировании политики в отношении России сводилась к следующему: не отказываясь от усилий по включению России в международное сообщество демократических государств в долгосрочной перспективе, не позволить России своей политикой затормозить или усложнить претворение в жизнь американской глобальной стратегии по утверждению американских (западных) институтов и ценностей, продвижению американских национальных интересов; использовать для этого элементы силового и дипломатического воздействия.

Придя к власти, Дж. Буш решительно взялся за выполнение заявленной программы: в декабре 2001 года он заявил о выходе США из Договора по ПРО 1972 года (договор прекратил действие в июне 2002 года), объявил о проведении второго раунда расширения НАТО в 2004 году, о возможности одностороннего сокращения вооружений, о начале широкомасштабной программы по созданию НПРО без учета интересов России. Жесткость американской позиции президент постарался смягчить дипломатическими шагами: для разъяснения планов США Дж. Буш совершил поездку по странам Европы, вступил в переговоры с Россией. Состоялись встречи президентов Дж. Буша и В.В. Путина в Любляне (16 июня 2001 года), в Генуе во время саммита «восьмерки» (21–23 июля 2001 года). Лидеры двух держав объявили государства партнерами в решении международных проблем.

Демонстрация терпимости и терпения в отношении России несла определенную идеологическую нагрузку. Традиционно, когда США выступали с какой-либо программой, выходящей за национальные рамки (как это было с НПРО) или начинали действия в том или ином регионе мира, они старались придать своей политике максимально благотворительный, благожелательный характер. Так, расширение НАТО шло «во имя искупления вины за Мюнхен», ради желания помочь странам, пострадавшим от советской политики; урегулирование балканского кризиса проводилось «ради защиты интересов и прав слабых и угнетенных народов» бывшей Югославии, для обеспечения стабильности в Европе; новую систему обороны планировалось развернуть для защиты не только США, но и их союзников, так как они также могли пострадать от государств-«изгоев», и т.д. Создавался образ либерального и благожелательного американского лидера, радеющего за мир и стабильность.

Перед лицом глобальной угрозы – международного терроризма – произошел новый поворот в отношениях России и США. Были изменены акценты в характеристике России, ее перестали отождествлять с «угрозой» для безопасности США. Выявилась безосновательность предсказаний консервативных политологов относительно захвата Россией новых сфер влияния и «порабощения» соседних государств. Напротив, Россия не возражала против размещения американских военных самолетов для временного базирования в странах Средней Азии в ходе проведения операции против террористов в Афганистане. Россия была возведена в разряд «друга», вошла в антитеррористическую коалицию. Соединенные Штаты пообещали отменить поправку Джексона – Вэника (до сих пор этого не произошло), поддержать кандидатуру России для вступления в ВТО, способствовать реструктуризации долгов, активизировать и качественно изменить взаимодействие между Россией и НАТО. На таком фоне в ноябре 2001 года прошел первый официальный визит российского президента В.В. Путина в США.

Появилась надежда на то, что идея двустороннего партнерства, потерпевшая фиаско в 1992–2000 гг., могла стать реальностью. Активная союзническая позиция России с самого начала международной антитеррористической операции была высоко оценена почти всеми американскими политологами, консерваторами и либералами. Так, Ч. Краутхаммер высказал убеждение, что в случае углубления и закрепления тенденции сближения России и Запада, это станет самым значимым поворотным событием в мировом развитии³⁶.

Влияние указанных идей стало более заметным с началом второго срока администрации Буша, а в мае 2002 года состоялся официальный визит президента США в Российскую Федерацию. Одним из подписанных документов стала «Совместная декларация Президента В.В. Путина и Президента Дж. Буша о новых стратегических отношениях между Российской Федерацией и Соединенными Штатами Америки». Оценивая это событие, отдельные американские политики и специалисты-международники отметили, что республиканской администрации удалось добиться того, чего не смогли сделать демократы: спокойной реакции России на действия США в сфере безопасности, на присутствие американских военных на территории отдельных стран СНГ, на перспективу дальнейшего расширения НАТО, ликвидацию Договора по ПРО 1972 года Был также подписан «Договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов». А отношения с НАТО были оформлены специальным документом³⁷.

Определенная стабилизация российско-американских отношений, происшедшая после 2001 года, не сняла полностью проблем взаимодействия России и США.

В иракском вопросе Россия хотя и не заняла непримиримую позицию, но высказала мнение, альтернативное американскому: она выступила за передачу иракской проблемы в ООН, за поиск дипломатических путей ее решения, против военной операции. Позиция России и американских сторонников невоенных методов не оказала влияния на политику США (этого вряд ли можно было ожидать, изучив позицию администрации, которая была сформулирована в «доктрине Буша»). Двусторонние отношения не пришли к кризису, напротив, Россия и США объявили себя союзниками в войне против международного терроризма, хотя о союзничестве как форме двусторонних отношений говорить было неправомерно.

Один из наиболее авторитетных специалистов по России из Колумбийского университета Р. Легволд отмечал, что судьба двусторонних отношений зависит от выбора, который сделают державы. Согласно его точке зрения, для Российской Федерации проблема состоит в том, чтобы решить, как далеко она готова пойти в уступках для сохранения партнерства с США, и от этого выбора будет зависеть судьба российского государства, которому придется пересмотреть некоторые исторические традиции. Для Соединенных Штатов выбор будет касаться того, как они будут использовать свою мощь (насколько жестко и независимо), т.е. будут ли они гегемоном/империей, или лидером³⁸.

Мнение, высказанное Р. Легволдом, дает представление о том, как видится позиция России в отношении США значительной частью американского политико-академического сообщества. По мнению политолога, диалог лидеров двух держав и достигнутые соглашения показали, что Россия «примирилась с позицией “младшего партнера” США, чья способность оспаривать американскую политику может быть такой же, как и у других союзников, а возможно, значительно меньшей»³⁹.

Интересны и другие замечания политолога. Так, он отмечает, что, согласно существующей традиции, США не устанавливают прочных союзов с державами, которые не являются демократиями. Хотя Россия определяется как «управляемая демократия», и президенту Российской Федерации удалось далеко продвинуться в демократизации внешней политики страны, внутренняя политика остается далекой от демократии, заключает Р. Легволд. Именно поэтому долгосрочные перспективы двусторонних отношений остаются неясными. Как отмечалось выше, такую точку зрения упорно отстаивают и неоконсерваторы, и неолибералы.

Аналитики влиятельного Брукингского института К. Гэдди и Ф. Хилл высказали мнение, что заявления администрации о «стратегическом партнерстве» с РФ не только не отражали реального положения вещей в двусторонних отношениях, но и выявили весьма опасную тенденцию в политике США, использующих двусторонние договоренности для достижения своих стратегических целей⁴⁰. И, надо сказать, моральная и материальная поддержка России была важна для США в момент начала антитеррористической операции и остается весьма важной сейчас, когда возникают все новые проблемы с урегулированием ситуации в Ираке и в целом в вопросе контроля над распространением ОМУ (Иран, КНДР). Однако ни одно из обещаний президента США выполнено не было. Как справедливо отметили К. Гэдди и Ф. Хилл, у России могли возникнуть иллюзии относительно того, что США пойдут на серьезные уступки в вопросах демократизации российского общества, войны в Чечне, что они не будут действовать в Средней Азии и других постсоветских странах без консультаций с российским руководством и без учета российских интересов, что готовы пойти на уступки в вопросе торговли оружием и технологиями. Главное, что нужно США, это существенная финансовая и военная помощь в урегулировании ситуации в Ираке, чего Россия дать не может, так как остается экономически слабой. Хотя РФ и США пошли на некоторые взаимные временные уступки (Иран и Чечня), такая договоренность не может быть долговечной.

Реальное взаимодействие с Россией продолжало носить весьма ограниченный характер и касалось только проблемы международного терроризма, другие направления не прорабатывались. А ими, по мнению сторонников более широкого двустороннего взаимодействия, могли бы стать сотрудничество в энергетической области, экономическая помощь в освоении российского Дальнего Востока, взаимовыгодное взаимодействие в постсоветской Средней Азии; широкое сотрудничество как в урегулировании региональных конфликтов на Ближнем Востоке и в Южной Азии, так и в решении транснациональных проблем (СПИД, наркотики, торговля людьми и т.д.)⁴¹.
Начало второго срока:
Россия для США – приоритет второго ранга

К концу первого срока деятельности республиканцев двусторонние отношения имели характер «однофакторного» или «одновекторного» взаимодействия в рамках международной борьбы с терроризмом под американским руководством.

Анализ избирательной кампании 2004 года, платформ Республиканской и Демократической партий, публикаций ведущих экспертов по России показал, что РФ вряд ли будет в числе важнейших приоритетов американской политики, и характер отношений между двумя державами существенно не изменится, сохранится повестка, которая, как и в предыдущие годы, будет реализовываться в соответствии с основными целями глобальной стратегии США. К числу проблем, которые прямо или косвенно могут оказывать влияние на двусторонние отношения, можно отнести следующие.

1. Продолжение строительства нового миропорядка по американской модели, в котором будут ослабевать роль и влияние России: закрепление моноцентричной (однополюсной) структуры без перспективы превращения какого-либо государства, включая РФ, в альтернативный США глобальный центр силы; модификация старых и создание новых международных институтов под контролем США, изменение международного права, прежде всего, закрепление военно-силовой модели решения глобальных проблем, главным образом проблем международной безопасности.

2. Демократизация России: критика политической системы и экономической модели, прежде всего, тенденции к укреплению центральной власти (авторитаризм); критика недемократичности политики в отношении СМИ, общественных организаций, прав граждан и действия по оказанию помощи в развитии демократии с использованием дипломатических средств (сохранение диалога и взаимодействия на всех уровнях, финансовая и иная помощь общественным организациям и СМИ).

3. Международная безопасность: взаимодействие в рамках кампании по борьбе с международным терроризмом; контроль над ОМУ в России и странах СНГ (программа Нанна – Лугара), продолжение диалога по договорам СНВ и ПРО, торговля оружием и распространение высоких технологий (отношения РФ с Ираном и КНДР, другими странами – импортерами российского оружия).

4. Отношения России со странами СНГ: возможное усиление американского влияния на постсоветском пространстве, конкуренция политике России, поддержка прозападной направленности в политике постсоветских стран, во взглядах национальных элит и населения, предоставление экономической и моральной поддержки оппозиции, СМИ и общественным организациям; возможное воздействие на Россию при решении отдельных проблем ее отношений со странами СНГ (военные базы, подписание коллективных договоров в сфере экономики и безопасности).

В 1993–2004 гг. была выполнена значительная часть этой повестки. Соединенные Штаты сохранили позицию единоличного регулятора международных отношений, добились существенной модификации старого порядка, можно сказать, что он практически разрушен: успешно проведено расширение НАТО и усилена ее роль, сведена к минимуму роль ООН и других международных институтов, возвращена военно-силовая модель решения международных проблем и существенно поколеблен статус суверенитета государств-наций, что внесло серьезные коррективы в международное право. В сфере международной безопасности США удалось успешно закрыть проблему Договора по ПРО 1972 года и приступить к созданию национальной ПРО без каких-либо ограничений (хотя до сих пор этот проект остается проблематичным)⁴², снизить уровень взаимодействия с Россией в сфере контроля над вооружениями. В отношениях с постсоветскими странами им удалось усилить свое влияние и присутствие на Кавказе (возможность вступления Азербайджана и Грузии в НАТО после изменения политических режимов и вывода российских военных баз), обеспечить ограниченное военное присутствие в отдельных странах Средней Азии, добиться (с помощью ЕС и ОБСЕ) благоприятных для США политических изменений на Украине и в Молдове. Единственным «провалом» американской политики было названо политическое развитие России, где, по выводам ведущих центров, победил авторитаризм и снизились перспективы демократизации общества.

Не доведенными до конца остались проблемы контроля над ОМУ в России (программа Нанна – Лугара), торговли оружием и двойными технологиями с отдельными странами (Иран, Сирия), окончательной нейтрализации российских притязаний в постсоветских странах, демократизация российского общества. А в целом не удалось добиться того, чтобы Россия окончательно признала право США на безоговорочное глобальное регулирование и создание американоцентричного мирового порядка, право на вмешательство в дела отдельных стран, в том числе постсоветских, приняла статус второстепенного центра, зависимого от основных мировых центров силы – США, ЕС, Китая.

Несмотря на существовавшие разногласия и разное видение решения указанных проблем мирового порядка и межгосударственных отношений, Россия и США продолжили дипломатическое взаимодействие. В ситуации, когда Соединенные Штаты оказались в непростой ситуации в реализации антитеррористической кампании, в отношениях с ведущими мировыми центрами силы, они не были заинтересованы в резком ухудшении двусторонних отношений, в утрате пусть и «младшего партнера» и надежд на какое-то влияние на внутреннюю ситуацию и политику РФ. Не скрывается, что самый большой вызов для США – сохранить Россию в антитеррористической коалиции, обеспечить доступ к российским энергоресурсам и созранить суверенитет и независимость бывших советских республик⁴³.

Даже консервативные политологи советуют президенту идти на компромисс, там, где это возможно. Прежде всего, это касается политики США по расширению военного присутствия на Южном Кавказе и в Средней Азии, необходимого для лучшего контроля и ведения операций на Большом Ближнем Востоке. Отмечается, что геополитическое продвижение США на Южном Кавказе и в Средней Азии (размещение ограниченного военного контингента, создание военных баз и включение отдельных стран в НАТО) может быть осложнено противодействием России и изменением ее позиции по сотрудничеству в проведении антитеррористической операции.

Аналитики отмечают, что сохранение союзнических отношений в антитеррористической кампании позволит США решить и другие вопросы. Так, отдельные страны Кавказа и Средней Азии важны для решения энергетической проблемы – получения Соединенными Штатами независимого от ближневосточного источника нефти, для чего также необходимо участие России, желательно позитивное. Кроме того, отмечали эксперты Фонда «Наследие», проблема борьбы с терроризмом тесно переплетается с проблемой торговли оружием, которую Россия ведет со странами, включенными в «ось зла» (Иран, Сирия), и США заинтересованы в ее ограничении или пресечении. При этом сторонники компромисса признают, что взаимодействие может носить весьма ограниченный характер и во многом зависит от желания России пойти на добровольные уступки в ограничении своего влияния на Южном Кавказе и в Средней Азии, как это было при решении вопроса о размещении ограниченного контингента американских войск на аэродромах в Киргизии и Узбекистане. Эксперты фонда предложили не поднимать вопроса о действиях в Чечне, потребовав за это от России согласия на реализацию планов Соединенных Штатов на постсоветском пространстве в сфере энергетики и безопасности⁴⁴.

Второй жизненно важной задачей была объявлена демократизация России и постсоветских государств и обеспечение стабильности всего постсоветского пространства. Соединенные Штаты не хотели бы воссоздания российской сферы влияния в странах бывшего СССР. США не устраивает любая форма интеграции. Так, оценивая экономическую интеграцию на постсоветском пространстве (например, создание Евразийского Экономического Сообщества), ряд политологов указывают на то, что, хотя общее экономическое пространство не подразумевает восстановления Советского Союза, вызывает беспокойство то, что РФ использует свое положение для непомерного расширения влияния на политику постсоветских стран в области безопасности и на их экономическое развитие. Другие же аналитики идут дальше, рассматривая Единое экономическое пространство (ЕЭП) как часть созданного в Москве плана по предотвращению экспансии евроатлантических институтов на пространство бывшего СССР и заявляют, что, если позволить России продвигаться по пути более широкой интеграции с бывшими советскими республиками, это усилит российские экспансионистские амбиции в пока ещё слабом регионе. Поэтому администрации рекомендуется постоянно и твердо поддерживать постсоветские страны, особенно в то время, когда Россия начинает оказывать на них давление.

Делается вывод, что политика РФ в странах СНГ отражает общую позицию руководящей российской элиты, которая видит свою страну великой державой, но, понимая слабость России, стремится расширить поле маневра за счет соседних государств, критикует американскую политику, поддерживает идеи многополярного мира и концерта держав, где Россия будет играть заметную роль вместе с Китаем, США и Объединенной Европой⁴⁵.

Важным фактором, оказывающим, по мнению американских политологов, влияние на политику России в целом и в странах СНГ, в частности, называется отсутствие демократии. Так, С. Тэлботт отмечает, что «линия поведения РФ на внешнеполитической арене очень зависит от природы её внутренней политической системы»⁴⁶. М. Макфол считает, что события 11 сентяб­ря создали предпосылки для непривлекательной дружбы России и США, и после этих трагических событий война против терроризма стала стратегической целью, сквозь призму которой все страны воспринимались Соединенными Штатами по принципу «за или против нас», и «в этом черно-белом мире Буш видел Путина как положительного персонажа»⁴⁷. А. Коэн делает более категоричный вывод, заявляя, что «авторитарная Россия, отвергнувшая демократическую систему сдержек и противовесов, скорее всего будет проводить региональную и глобальную политику, которая будет противоречить позициям США и их жизненным интересам, а также позициям их союзников⁴⁸.

Таким образом, в большей части оценок и рекомендаций консервативных научно-исследовательских центров и отдельных либеральных политологов проходила одна и та же мысль, содержащая некоторое концептуальное и оценочное противоречие: Россия – недемократическая страна, в ней развиваются авторитарные тенденции, ее политика также в основе авторитарная и экспансионистская, и это не делает из нее надежного союзника,