Российская академия наук

ВОПРОСЫ СТРАТЕГИИ

Остались прежними базовые цели и задачи, не изменилась трактовка американской глобальной миссии, не просматривалось серьезной тенденции к изменению подходов формирования нового мирового порядка, а главное методов реализации планов по выполнению общемировой миссии Соединенных Штатов. О необходимости сохранения приверженности мессианству говорили и демократы, и республиканцы. В Платформе Республиканской партии было написано: «Президент и американский народ поднялись на беспрецедентный уровень в провозглашении места Америки в мире и цели ее деятельности»². В Платформе Демократической партии также на первой странице было записано: «Наши общие цели остаются прежними: защита наших граждан и нашего образа жизни и строительство более безопасного, бесконфликтного, процветающего и демократического мира»³.

Во-вторых, и демократы, и республиканцы говорили о глобальном лидерстве, которое, по сути, лидерством не было, и речь могла идти, скорее, о гегемонии: «либеральной» у демократов и «жесткой» у республиканцев. Республиканцы не скрывали, что избранная ими форма «откровенной гегемонии», которую они необоснованно именуют «мировым лидерством», вполне их устраивает, и приверженность ей сохранится в будущем⁴. Так, в Платформе Республиканской партии отмечается: «…республиканцы убеждены, что международные организации никогда не смогут заменить или повлиять на доминирующее американское лидерство»⁵.

Что касается демократов, то, учитывая негативную реакцию в мире на гегемонизм США, они сделали акцент на приверженности именно лидерству, а не гегемонии. Дж. Керри предложил стремиться к статусу реального мирового лидера, чьи планы и действия поддерживаются ведущими мировыми державами и другими странами, готовыми следовать за лидером и участвовать в проводимых акциях, а также международными организациями. То есть, предлагается модель коллективного регулирования мировых процессов и решения глобальных и региональных проблем при явном и признаваемом положении США в качестве сверхдержавного лидера.

Факт «признания» и «легитимности» лидерства США очень беспокоит политиков-демократов и либеральных политологов, так как в обозримой перспективе, по их мнению, возможен рост противодействия американской политике со стороны мирового сообщества. Такое беспокойство не было столь сильным в конце правления администрации Клинтона, действовавшего, надо сказать, также с большой долей гегемонизма (по определению – либерального и с претензией на уважение коллективного мнения).

Дж. Керри заявил: «Роль Америки не сводится к мировому доминированию… У нее более высокое призвание: быть лидером мира»⁶. В Платформе Демократической партии критика администрации Буша формулировалась следующим образом: «Они (республиканцы. – Т.Ш.) обращаются к силе до того, как исчерпаны дипломатические средства. Они не убеждают, а запугивают и бросают вызов. Они действуют в одиночку вместо того, чтобы собрать команду. Они надеются на лучшее в то время, как надо ожидать худшего. Вновь и вновь эта администрация путает лидерство с единоличными действиями, вовлеченность (в мировые дела. – Т.Ш.) с нарушением принципов. Они не понимают, что настоящее лидерство означает приверженность нашим принципам и способность убедить остальных присоединиться к нам»⁷. Демократы очень верно передали суть лидерства, подчеркнув важность убеждения и добровольности признания членами мирового сообщества особой роли США и целесообразности их действий. Однако заявления демократов не воспринимались должным образом, так как, прикрываясь эвфемизмом «лидерство», они, как и их оппоненты-республиканцы, имели в виду доминирование и силовую политику, т.е. гегемонию.

Программы претендентов отличались не по существу, а по «стилю» (методам) их реализации, хотя и в этом республиканцы существенно от демократов не отличались. Демократы заявляли о необходимости делать ставку на «мягкую силу» (хотя и «жесткая сила» использовалась при администрации Клинтона и других президентах-демократах весьма активно), а республиканцы откровенно объявляли «жесткую (военную) силу» основой американской стратегии (до конца не отказываясь от «мягкой силы» по принципу «кнута и пряника»). Но было очевидно, что обе партии, оба кандидата будут использовать мощь США – «мягкую» и «жесткую» – для конструирования мирового порядка в соответствии с американскими идеалами и интересами. Именно демократы первыми объявили, что создание нужного США международного порядка может быть приравнено по своей важности к боевой задаче, а в конкретном иракском вопросе Дж. Керри пообещал довести войну до победного конца.

Комментируя «стиль» демократов и республиканцев, авторитетный политолог из Колумбийского университета Р. Беттс писал: «Демократы предлагают вариант стратегии превосходства “с человеческим лицом”, сформулированный в категориях многосторонности. Они не торопятся использовать военную силу, прибегают к политике “выкручивания рук”. Республиканцы же откровенно заявляют о приверженности стратегии американского превосходства (т.е. гегемонии. – Т.Ш.), унилатерализму, ведут себя откровенно вызывающе»⁸. Это выглядит более патриотично и, значит, более привлекательно и понятно для американцев, среди которых стратегия американского превосходства (и в форме гегемонии, и в форме глобального лидерства) популярна, особенно когда речь идет о продвижении американских моральных ценностей (демократии), и это достигается разумными издержками (материальными и людскими), а достижения превышают затраты.

Для рядовых американцев теоретические нюансы не важны (и вряд ли понятны); больше всего озабоченные безопасностью страны, они своим голосованием показали, что политика республиканцев по решению проблем безопасности их вполне устраивает и вызывает больше доверия, нежели программа действий, предложенная демократами. Похоже, что половина населения страны или слабо представляет, что такое стратегия гегемона и ее последствия в кратко- и долгосрочной перспективе (что вполне вероятно), или не озабочена никакими последствиями, так как уверена в том, что США останутся самыми могущественными, и никто не сможет им нанести ущерба (такого мнения придерживается значительная часть американской академической и политической элиты).

Третьим фактором, повлиявшим на исход выборов, называется более высокая степень патриотизма республиканцев, традиционно им присущая (что привело при Р. Рейгане к переходу наиболее рьяных либеральных «демократов-ястребов» в ряды Республиканской партии). Впервые после 1930-х годов некоторые опросы показали небольшой рост числа сторонников Республиканской партии. Таким образом, откровенная демонстрация приверженности идее американского превосходства, патриотизм (американский национализм, по определению отдельных политологов) и решимость отстаивать американские идеалы и интересы, распространять их на остальной мир принесли победу Дж. Бушу.

Справедлива оценка Р. Беттса, который видит «агрессивную унилатералистскую политику администрации Буша» в качестве «зловещего близнеца» умеренно агрессивного многостороннего варианта стратегии американского превосходства при администрации Клинтона и «доктрины действий по необходимости» Дж. Керри. Обоими движет мораль, оба полагаются на гегемонию, что ведет к политике «либерального империализма»⁹.

Остановимся подробнее на отдельных вопросах формирования стратегии США в течение первого срока администрации Буша, на позициях сторонников и противников стратегии превосходства (гегемонии).

Во время избирательной кампании 2004 года и сразу после нее в высказываниях отдельных неоконсервативных аналитиков прозвучала мысль о необходимости не только сохранить гегемонию, но и усилить ее, так как это диктуется как особой миссией США, так и борьбой с терроризмом. Предметом дебатов вновь стал вопрос о характере американского управления/участия в развитии мировых процессов, о соотношении элементов гегемонии и лидерства в международной стратегии США, а главное о том, на какой статус вывела Соединенные Штаты политика, проводившаяся администрацией Буша в 2001–2004 годах.

В 1996 году британские ученые К. Дарк и Р. Хэррис высказали мысль о том, что главной проблемой для сверхдержавы станет контроль над ситуацией в мире в процессе постепенного сокращения влияния США на отдельные страны и мир в целом¹⁰. Можно констатировать, что к началу второго срока администрации Буша Соединенные Штаты подошли как раз к такому этапу. После периода управления международными процессами, предпринятого США после окончания эпохи биполярного мирорегулирования, наступил момент осознания всей сложности ситуации для сверхдержавы и мирового сообщества. Не оправдался оптимизм провозвестников стабильной однополярности и благожелательного воздействия демократической сверхдержавы на мировое развитие¹¹. Выявились проблемы в использовании военно-силовой формы регулирования. Все заметнее и сложнее стали противоречия в деятельности Соединенных Штатов и в их отношениях с остальным миром. Иными словами, к концу первого срока правления администрации начали сбываться опасения и сомнения, высказывавшиеся отдельными американскими и российскими политиками и специалистами по внешней политике, считавшими (и считающими до сих пор), что США должны стремиться не к гегемонии, а к лидерству, так как именно такая форма деятельности позволила бы сохранить высокий статус, сэкономить их потенциал и обеспечить безопасность. Имеется в виду лидерство в рамках коллективного регулирования мировыми процессами совместно с другими крупными державами (настоящими и будущими), среди которых статус США будет очень высоким (фактически самым высоким на обозримую перспективу).

К выбору в пользу гегемонии подталкивали как развитие американского государства – необычайные успехи во всех сферах жизнедеятельности державы, усиленные окончанием холодной войны и уходом с мировой арены Советского Союза, бывшего второй сверхдержавой ,– так и исторически сложившаяся внешнеполитическая идеология, идеи мессианства и явного предначертания¹².

Поначалу республиканская администрация не представила новой внешнеполитической доктрины, а подтвердила основные положения глобальной стратегии, разработанной при демократической администрации Клинтона. В качестве основополагающих оставались положения о том, что мир однополярен, США – единственная сверхдержава, американские демократические институты и ценности — самые передовые и наиболее привлекательные для других стран, желающих идти по пути прогресса, рыночной экономики и демократии. Из этого выводилась основная цель американской внешней политики: закрепить победу в холодной войне и сконструировать современный международный порядок таким образом, чтобы он отвечал идеалам и интересам Соединенных Штатов, сохранял их лидерство, позволял использовать максимум влияния на все мировые процессы, в жизненно важных регионах, на отдельные страны.

В более конкретном изложении эта цель сводилась к следующему: сделать все, чтобы продлить сложившееся благоприятное для США положение, еще более укрепить американские позиции в мире, создать условия, при которых вызов (или угроза) их политическому, экономическому и военному могуществу были бы сведены к минимуму, и они могли бы в течение продолжительного периода контролировать и управлять появляющимися вызовами. Президент Буш и представители администрации, как и их предшественники-демократы, заявили, что ХХI век будет веком Америки, и любые попытки подорвать могущество США, угрожать их безопасности будут пресекаться всеми доступными способами.

В начале первого срока президент Буш, идейно более близкий к рейгановскому типу поведения, учитывая позиции противоборствующих групп в администрации (антигегемонистская линия Государственного департамента) и советы представителей академического сообщества, пошел на компромисс. Он заявил о готовности США сотрудничать с ведущими державами, включая Россию, совершил турне по Европе, встретился с президентом России в июне 2001 года, активизировал политику в отношении Китая. Эти действия были призваны снизить негативный эффект от весьма воинственных заявлений, сделанных в ходе избирательной кампании.

События сентября 2001 года американские политологи определили как рубеж, отделивший короткий период (вместе с предвыборным 2000 годом) «без стратегии» от последующего этапа «со стратегией». С такой характеристикой можно согласиться, если исходить из того, что в октябре 2001 года президент Буш выступил с речами, в которых четко и жестко была определена основная цель политики Соединенных Штатов на длительную перспективу (на столетие и даже больше) – спасти США и весь мир от глобального зла – терроризма, попутно не забывая о задаче по демократическому преобразованию мира (установление «Рах Americana»).

Если до террористических актов Дж. Буш «не осознавал американской миссии», то после них это осознание пришло. Он стал «президентом с миссией» и истолковал ее в соответствии со своим пониманием предназначения Американского государства. В обращении к нации на следующий день после террористических актов Дж. Буш заявил, что США не будут делать различий между теми, кто спланировал атаки, и теми, кто укрывает на своей территории террористов. Соединенные Штаты брали на себя широкие обязательства «по преследованию террористов и тех, кто их укрывает и спонсирует». Это могло рассматриваться как начало «войны без границ» (территориальных и временных), отход от тактики нанесения целевых ударов возмездия¹³.

Президент решил, что борьба с терроризмом будет главным приоритетом деятельности администрации, независимо от того, как долго она продолжится. Он заявил: «Наша ответственность перед историей нам ясна: ответить на эти атаки и избавить мир от зла». Дж. Буш определил свою миссию как главы государства и миссию Америки как план Господа¹⁴. Предложенная администрацией форма борьбы с терроризмом (фактическое объявление войны ряду государств) была положена в основу международной стратегии США – так называемую «доктрину Буша».

Террористические акты 11 сентября 2001 года способствовали усилению позиции идеологов гегемонии. Новый импульс получила идея американского мессианства. Президент Буш в «Обращении к стране» в январе 2002 года заявил, что США получили уникальную возможность – стать страной, которая служит целям более высоким и более значительным, чем собственно национальные интересы. По словам президента, события сентября 2001 года напомнили американцам, что у них есть обязательства не только перед страной, но и перед историей¹⁵.

Неоконсерваторы, более всего преуспевшие в идейном оформлении концепции американской гегемонии, охарактеризовали положение в мире после начала международной антитеррористической операции как «гипер-однополярность». Наиболее откровенные выразители идей гегемонии У. Кристол и Р. Кейган заявили следующее: «Дж. Буш стал лидером с исторической миссией, хотя пришел к власти без личных амбиций построить новый мировой порядок. Миссия “упала ему в руки” после событий сентября 2001 года, и это не только миссия по борьбе с международным терроризмом, но и историческая американская миссия по глобальному преобразованию мира в соответствии с западной либеральной традицией»¹⁶.

По мнению влиятельного неоконсервативного аналитика Ч. Краут­хаммера, американское лидерство в международной борьбе с терроризмом, неспособность ни одной из ведущих мировых держав взять на себя аналогичную миссию можно было назвать одним из главных достижений Соединенных Штатов. Но одновременно это стало и самым большим испытанием для США и созданной ими международной системы, так как, если они не смогут защитить себя от террористов, заключил Ч. Краутхаммер, вся созданная после Второй мировой войны структура с открытыми границами, открытой торговлей, открытыми морями, открытыми обществами начнет распадаться. Именно поэтому сверхдержава должна выиграть начатую войну в качестве мирового лидера¹⁷.

Акцент на лидерстве не случаен, ведь лидер – это более весомый статус, нежели гегемон. Это понимают американские внешнеполитические идеологи, хотя не всегда четко проводят грань между данными категориями. Достижение статуса лидера обеспечивает поддержку – моральную и материальную – со стороны признавших лидера, а значит, облегчает бремя мирорегулирования для США. Гегемону же часто грозит одиночество в осуществлении мирорегулирующей функции, разной формы, интенсивности и масштабов противодействие со стороны отдельных держав или групп держав, либо недовольных действиями гегемона, либо претендующих на аналогичную роль. О существовании такой опасности в долгосрочной перспективе писали практически все политологи, называя Китай, Индию, Иран, Россию в числе возможных претендентов. И, наконец, признание за Соединенными Штатами статуса неоспоримого лидера может действительно рассматриваться как победа американских идеалов демократии, по которым организуется как американское общество, так и остальной мир.

Сходную позицию высказывали и отдельные либеральные теоретики, например, ведущий эксперт Фонда Карнеги М. Макфол, заявивший, что действия президента Буша были превосходным ответом на террористические акты, и предложивший администрации свою концепцию внешней политики – «доктрину свободы». По мнению политолога, как и во времена холодной войны, основной миссией США стала борьба с одним из «измов» – терроризмом, и целью американской внешней политики остается распространение свободы, только теперь препятствием является не коммунизм, а терроризм, также имеющий идеологическую основу. Время «крестовых походов», сделал вывод М. Макфол, не прошло, американская общемировая миссия не выполнена¹⁸. Согласно его точке зрения, современный мировой порядок не может удовлетворить Соединенные Штаты, не позволяет им в полном объеме осуществить глобальную стратегию, претворить в жизнь «доктрину свободы». М. Макфол призвал руководство страны к наступательной политике по изменению мирового порядка, чтобы доделать то, что не успел сделать Р. Рейган. По мнению политолога, эта борьба может стать такой же долгой, как и почти вековая борьба с коммунизмом.

Курс на гегемонию нашел отражение не только в заявлениях президента и представителей администрации, но и в документе «Стратегия национальной безопасности Соединенных Штатов», принятом в 2002 году, что завершило и дало легитимность «доктрине Буша». В нем было записано, что США готовы воевать в более чем двух регионах мира, и готовы к превентивному использованию ядерного оружия в случае возникновения угрозы безопасности страны со стороны государств, обладающих или разрабатывающих ОМУ. В соответствии с новой стратегией, сдерживание потенциального противника должно обеспечиваться гарантированной возможностью со стороны США по перехвату и уничтожению ядерного оружия, пущенного из любой точки земного шара. Для выполнения этой задачи были возобновлены работы по созданию системы Национальной противоракетной обороны – НПРО (последние сдерживающие факторы были устранены после прекращения действия Договора по ПРО 1972 года в июне 2002 года).

В ходе обсуждения «доктрины Буша» в академическом сообществе неоконсерваторы высоко оценили документ и заявили, что США должны оставаться гегемоном и не отступать от своей исторической миссии, что, по их мнению, произошло при демократах в 1990-е годы. Игнорирование «исламского фактора», а также ошибочное утверждение о том, что с окончанием холодной войны победили либеральные идеи, писал неоконсерватор Г. Шмит, способствовали созданию ситуации, когда мир пришел к нестабильности, а Соединенные Штаты стали объектом террористических актов и ненависти многих стран, и им приходится создавать новый мировой порядок с позиции «мстителя». По его мнению, Соединенные Штаты не могут быть обычной державой, и попытка стать таковой кончится для Америки и остального мира плохо. Американская исключительность – это норма, и доктрина Буша является наиболее ярким проявлением такой исключительности. События сентября 2001 года не внесли радикальных изменений во внешнюю политику США, «не отвлекли» их от выполнения исторической миссии. Они лишь позволили более точно ее сформулировать и привести в соответствие с новыми тенденциями мирового развития¹⁹.

Наиболее обстоятельно по «доктрине Буша» высказался Ч. Краутхам­мер. В качестве основного результата событий 11 сентября он выделил следующий: «Америка долго считалась неуязвимой страной. Эта иллюзия была разрушена 11 сентября 2001 года. Однако в процессе восстановления выявилось, что экономическая и политическая система оказалась столь прочной и здоровой, что смогла вернуться к нормальному функционированию через несколько дней, и это позволяет дать новое толкование фактору неуязвимости. Неуязвимость теперь понимается не как защищенность от любой угрозы, а как способность быстро восстанавливаться, опираясь на не имеющие себе равных человеческие, технологические и политические ресурсы»²⁰.

Чарльз Краутхаммер увидел позитивный результат и в том, что после трагических событий произошло ускорение процесса объединения ведущих мировых держав вокруг США-лидера. Однако этот, казалось бы, позитивный факт, считает эксперт, привел к первому кризису концепции унилатерализма. Это выразилось в том, что потребовалось окончательно сформулировать ответ на вопрос: «Кто будет определять цели (миссию) гегемона?» По заявлениям представителей администрации Буша, это прерогатива принадлежит США – миссия, сформулированная гегемоном, будет определять коалицию, а не наоборот. Ч. Краутхаммер рассматривает это шире: как противоречие между либеральным (демократическим) и консервативным (республиканским) видением глобальной стратегии и роли США в мире. По его мнению, при демократах США, как «Гулливер добровольно связали себя путами-обязательствами, что было выгодно Европе, которая хотела бы “надеть наручники” на США-гегемона. Угроза однополярности и уникальному положению и глобальной миссии США исходит не от других стран, а от того, какой выбор сделает американский внешнеполитический истеблишмент²¹.

В ходе дебатов о внешнеполитической стратегии особое внимание получил вопрос о том, нужно ли США быть империей нового типа. Сторонники неоимперской концепции (Зб. Бжезинский, Р. Кейган, Ч. Краутхаммер, Б. Рассетт, М. Макфол) считают, что мир нуждается в твердом управлении и даже принуждении идти в нужном направлении, т.е. не отпала необходимость в имперском руководстве, в действиях метрополии по «подтягиванию» других территорий к более высокому уровню развития.

Политолог С. Роузен считает, что для выполнения регулирующих и преобразующих задач совсем необязательно быть империей, так как на самом деле имперская политика является более сложной: помимо внешнеполитического она имеет существенный внутриполитический аспект. Внешняя политика империи направлена на создание иерархической системы отношений между государствами и управление ею при монополии метрополии на использование военной силы. Другими задачами политики государства-метрополии является контроль за внутриполитической ситуацией в государствах, входящих в империю, обеспечение безопасности и стабильности границ империи и входящих в нее стран. Не менее важной является политика по созданию и поддержанию на определенном уровне экономики метрополии и зависимых от нее государств; по ассимиляции элит стран, составляющих империю, в элиту метрополии, чтобы иметь возможность лучше управлять внутриполитической ситуацией в подданных государствах²².

С. Роузен считает, что американская политика носит имперский характер. Попутно с выполнением задачи по свержению недемократических режимов и демократическому строительству выстраивается новая иерархическая структура под контролем гегемона, используются ресурсы других держав, участвующих в проведении операций по выполнению этой задачи; растет контроль США в ведущих международных финансовых организациях, что помогает компенсировать расходы по поддержанию империи. Влияние на элиты государств, входящих в империю, осуществляется в процессе глобализации, где американская культура занимает лидирующие позиции по скорости (и наступательности) распространения на другие страны и воздействия на другие культуры, а США остаются самой популярной страной, где получают высшее образование представители элит почти всех стран мира.

Успешное имперское правление невозможно без постоянного наращивания военного потенциала и поддержания его на уровне, недостижимом для других государств. Положение новой «Стратегии национальной безопасности» о превентивном ударе укладывается в логику имперской политики. Этой же цели подчинены существующие военные альянсы и соглашения (НАТО, АНЗЮС, американо-японские соглашения), которые скорее являются не союзами, а механизмами, кодирующими и закрепляющими иерархию отношений со сверхдержавой-метрополией. С. Роузен считает, что стремление США предотвратить распространение ОМУ продиктовано не только желанием сделать мир безопасным, но и стремлением лишить другие страны возможности повысить свой военный потенциал, сохранить военную недосягаемость.

Таким образом, «доктрина Буша» отражает предпосылки, сложившиеся в мире и обеспечивающие благоприятные возможности существования «империи нового типа». В этих условиях встает вопрос: «Стоит ли США, принимая во внимание принципы, на которых основано американское государство, осуществлять имперскую миссию, рассчитанную на многие десятилетия?» Не исключено, что в случае отказа от такой политики, ситуация в мире может измениться не в лучшую сторону для США и других стран: ненависть к Америке может сохраниться, в то время как страх перед ней уменьшится; американские союзники будут чувствовать себя менее защищенными; произойдет быстрое расползание ОМУ в арабском мире и в Азии и т.д. Однако это лишь один из возможных сценариев, которым запугивают и американцев, и остальной мир.

Известный британский специалист по международным отношениям из Лондонской школы экономики и политологии М. Кокс отмечает: «Формируется (в Соединенных Штатах. – Т.Ш.) особое имперское мировоззрение, согласно которому другие страны неизменно видятся как проблемы, которые необходимо решать, а США рассматриваются как незаменимая держава, выполняющая жизненно важную роль в мире, что позволяет не применять к ней во всех случаях существующих международных правил, обязательных для всех остальных»²³.

Майкл Кокс думает иначе: как и все предыдущие империи, США-империя (по определению Бжезинского, «нового типа») будут развиваться по тем же законам, им будут угрожать традиционные для имперского правления проблемы: 1) возможность формирования оппозиции росту имперского давления (особенно военно-силового) и нарушения интересов отдельных акторов и международной системы в целом; 2) производные от первой проблемы противоречия, вызванные соотношением унилатерализма и коллективности в решении международных проблем; 3) изменение отношения к сверхдержаве в мире в результате того, что после 11 сентября 2001 года она утрачивает имидж и качество самой открытой и дружественной державы; 4) спо­собность добиться не только военных успехов, но и экономических (повышение уровня жизни и улучшение экономической системы в результате американской политики в странах – объектах приложения американской политики); 5) постоянная потребность поддерживать консенсус в американском обществе по вопросам глобальной стратегии, особенно в периоды осложнений во внешней политике (как это случилось с иракской кампанией); 6) легити­мизация статуса единственного и безальтернативного глобального лидера.

Как и американские критики неоимперской концепции, М. Кокс высказывает сомнение в целесообразности продолжения имперской политики: «Современные империалисты в Вашингтоне выбрали самое неблагоприятное время для начала строительства “новой” американской империи»²⁴. Может быть, лучше избрать путь, более соответствующий тем демократическим идеям, которые были положены в основу американского государства и которые можно распространить на остальной мир?

Победа на выборах 2004 года еще более укрепила позиции сторонников силового мирорегулирования. Была еще раз подтверждена историческая преемственность и верность исторически сложившимся основам американской внешнеполитической мысли и стратегического планирования. Р. Кейган в подтверждение правоты действий администрации Буша приводил следующие аргументы.

Дж. Буш не изобрел ничего нового, считает Р. Кейган, поэтому критики, отвергая стратегию республиканцев, отвергают исторически сложившиеся принципы и методы американской международной деятельности²⁵. Политолог высказал опасения, что разногласия, существовавшие в администрации во время первого срока (между Государственным департаментом и Пентагоном), прежде всего, относительно масштабов и форм проведения антитеррористической кампании, могли нанести ущерб престижу президента и страны, которая должна была довести до конца дело демократического преобразования Ирака. В случае «потери» Ирака, считает Р. Кейган, в долгосрочной перспективе США могут утратить позиции гегемона и нации, действующей свободно и без внешних ограничений, что имело место в годы биполярного порядка.

В начале второго срока государственный секретарь К. Райс, выступая перед редакторами ведущих американских газет 15 апреля 2005 года, заявила, что «передовая стратегия свободы» увенчалась блестящими результатами, доказала, что ее необходимо продолжать так же решительно, как и во время первого срока. Она отметила, что успех в Афганистане и Ираке, хотя там остается много нерешенных проблем, вдохновил другие страны к более решительным действиям по вступлению на демократический путь развития: «Продвижение свободы в одной стране или регионе дает силы и чувство ответственности и возможности победы тем силам, которые борются за демократию и реформы в других странах и регионах»²⁶. В качестве примеров госсекретарь привела революции в Грузии, на Украине и в Киргизии.

Как отмечали многие американские внешнеполитические эксперты, победа Дж. Буша на президентских выборах и победа республиканцев на выборах в Конгресс, где они получили большинство в обеих палатах, дала администрации большой политический капитал на второй срок, который они могли бы использовать по-разному: продолжить старый курс, усилив тенденцию к гегемонизму, или внести некоторые коррективы, которые позволили бы вывести американскую политику на качественно новый уровень – признанного мирового лидера на долгосрочную перспективу.

Об отказе от гегемонии и мессианства и военно-силового метода писали немногие – и во время пребывания у власти демократов, и при республиканцах²⁷. Однако, несмотря на непопулярность критики и, надо сказать, ее невостребованность у руководства страны, отдельные политологи все-таки высказали свое мнение относительно целесообразности и правильности избранного внешнеполитического курса. Как ошибочные были выделены следующие положения «доктрины Буша»:

1. Борьба с международным терроризмом – это основа международной деятельности США, аналогичная борьбе с коммунизмом, из которой они должны выйти победителем;

2. Большой Ближний Восток²⁸ пришел на смену Европе и Восточной Азии в качестве центра геополитической деятельности США; он становится зоной, где будет утверждаться и апробироваться новый мировой порядок. Попутно будет осуществляться демократизация Исламского мира, так как только в случае успеха такой политики может быть обеспечена безопасность Америки. Таким образом, главная миссия США – формирование нового порядка и обеспечение национальной и международной безопасности концентрируется на этом регионе, сменившим по степени исходящей угрозы Советский Союз;

3. Соединенные Штаты должны сохранить доминирование в военной и экономической областях не только для того, чтобы предотвратить появление другого гегемона, но и чтобы поддерживать мировой порядок (который они же и формируют под себя). США не только несут ответственность перед остальным миром (и перед собой), но и имеют право на получение особых прав как основной преобразователь и устроитель мирового порядка. Особая роль США предполагает определенную свободу от традиционных норм и институтов. В однополярном мире сверхдержава должна быть свободна, по своему выбору пользоваться существующими международными организациями, действовать, в основном используя временные коалиции, создаваемые по их инициативе и под их руководством.

Указывая на важность выработки стратегии, учитывающей внутриполитические потребности страны и международные проблемы, затрагивающие интересы государства, позволяющей более точно и реалистично определить приоритеты деятельности и вносящей элемент предсказуемости в международные отношения в целом и в отношения США с другими государствами, критики отмечали, что положительный эффект от стратегического планирования возможен только тогда, когда сделан правильный выбор. В противном случае избранная стратегия может привести политику страны к кризису. По мнению оппонентов республиканской стратегии, хотя и прикрытой эвфемизмами «лидерство» и «историческая миссия», республиканцы могут привести страну как раз к такому результату.

Принятие положения о создании системы передовой обороны и нанесении превентивного удара против террористов и тех, кто их укрывает или преследует цель обладать ОМУ, и последующая война в Ираке сделали стратегические планы Соединенных Штатов более амбициозными, чем борьба с коммунизмом. Такая глобальная стратегия нашла широкую поддержку внутри страны, но положила начало серьезным разногласиям между США и их союзниками и попутчиками, привела к усложнению отношений с возможными объектами военных действий США после Ирака (Иран, Сирия). У многих стран зародились небезосновательные опасения, что борьба с терроризмом и распространением ОМУ служит прикрытием для расширения зоны американского военного присутствия (постсоветские страны Центральной Азии и Южного Кавказа), создания новых военных баз на Ближнем и Среднем Востоке (Ирак), так как базы в Саудовской Аравии стали уязвимы для действий террористов, для закрепления американского контроля над ресурсами этого региона (нефть).

Военно-силовые действия, которым был отдан приоритет перед дипломатическими и разведывательными, по мере развития событий в Ираке привели к нежелательным результатам: 1) появились серьезные сомнения, что Соединенным Штатам удастся сохранить даже малочисленную коалицию для действий в Ираке и в последующих акциях, весьма слабой выглядела перспектива создания коалиции для возможных действий против Ирана и КНДР также военно-силовыми методами; 2) продолжали расти антиамериканские настроения в разных странах; 3) сохранилась тенденция к обладанию ОМУ, как ответ на попытки США запугать отдельные страны.

Под вопросом оказался главный тезис авторов «доктрины Буша» – о демократизации стран Большого Ближнего Востока. Вызывает сомнения то, обладают ли США достаточным потенциалом и методологией для выполнения этой задачи. Как показали события в Ираке (а до этого в других регионах мира), военная сила имеет весьма ограниченное применение, так как для демократического строительства требуются иные средства и очень длительное время, а главное, желание и готовность населения страны – объекта демократизации воплощать в жизнь предлагаемую модель. Обращается внимание и на финансовые затраты, которые по отдельным оценкам, были весьма велики – около 100 млрд. долл. в год, и неизбежно возрастут. Если для страны с населением в 23 млн. человек требуются такие затраты, то для преобразования всего региона в течение ряда лет могут потребоваться колоссальные средства, что может привести Соединенные Штаты к банкротству²⁹. Действия США в Ираке и в целом политика в отношении стран Большого Ближнего Востока не отвечают интересам их союзников в Европе и в других государствах, которые имеют здесь свои интересы и не заинтересованы в дестабилизации региона.

К концу первого срока администрации Буша США подошли к той черте, когда стало необходимо принять волевое решение о дальнейших действиях по мирорегулированию. Особую важность для американского руководства приобрел вопрос о том, как упрочить позиции сверхдержавы, а главное, как сделать статус мирового лидера легитимным, признаваемым большей частью мирового сообщества, и закрепить такое положение в международном праве. Проблема легитимности глобального лидерства Соединенных Штатов наиболее активно обсуждалась в 2004 году, когда подводились итоги деятельности президента Дж. Буша.

Законность политики мирового лидера должна быть обусловлена четырьмя факторами: 1) действиями в соответствии с международными нормами; 2) согласованием политики с планами и жизненно важными интересами союзников; 3) предпочтением сдержанности в политике; 4) приверженностью принципу согласия между ведущими мировыми державами. Администрация Буша продемонстрировала полное пренебрежение к международному праву, проигнорировала мнение международных организаций (ООН), своих союзников по НАТО, других ведущих мировых держав (Россия, Китай), закрепила военно-силовую модель, откровенно заявила о гегемонии. Заместитель государственного секретаря по вопросам контроля над вооружениями и международной безопасности Дж. Болтон заявлял, например, следующее: «Было бы очень большой ошибкой сохранять приверженность международным нормам, даже если в краткосрочной перспективе это соответствует нашим интересам, так как в долгосрочной перспективе сохранение верности международным нормам на руку только тем странам, которые хотели бы ограничить США в их действиях»³⁰. Указанное мнение свойственно большинству республиканцев, и особенно откровенно об этом говорили в 1994–1996 гг. сенаторы Дж. Хелмс и Р. Доул, напугавшие избирателей излишней категоричностью.

По мнению авторитетных политологов Р. Такера и Д. Хендриксона, политика администрации Буша, военная по своим принципам, по духу и по методам, фактически переняла отдельные черты тех самых стран-«изгоев», против которых США воюют³¹.

Противники гегемонии и глобального мессианства считают, что США не должны стремиться не только к такому статусу, но и вообще к статусу глобального лидера, так как это нереально в мире с цивилизационным многообразием. Многие страны не принимают гегемонию США, американское видение будущего мирового порядка, выступают за коллективное управление мировым развитием. По мнению Ч. Купчана, авторитетного специалиста по международным отношениям из Джорджтаунского университета, реализация «доктрины Буша» может привести не только к разгрому «Аль-Каиды», но и к полному уничтожению институтов, норм и союзов, составляющих основу мира и процветания современной международной системы³².

Отрицая старый порядок как отживший, США не смогли представить новой лучшей модели порядка ХХI века, а то, что они предлагают, не принимается большей частью мирового сообщества. Можно привести следующие причины, объясняющие сложившуюся ситуацию. Во-первых, концепции «единственного полюса-гегемона», «демократической империи», «мирового судьи» (мирового шерифа) неконструктивны по сути и форме (еще и дискуссионны, с научной точки зрения). Во-вторых, Соединенные Штаты не могут четко сказать, какой должна быть инфраструктура нового порядка: вершина – США покоится пока что на старой пирамиде, которую они методично разрушают, не создавая взамен новых несущих конструкций: системы взаимосвязанных институтов и норм, защищающих не только США, но и другие державы. В третьих, Соединенные Штаты, продвигая свои интересы, используют двойной стандарт: они присвоили себе право на «абсолютный суверенитет», но отказали в этом праве остальным странам. В-чет­вертых, в том случае, когда разрушительная функция превалирует над созидательной, существует угроза роста нестабильности в мире и в положении сверхдержавы, что и произошло.

Авторитетный политолог из Школы перспективных международных исследований Университета Джонса Хопкинса М. Мэнделбаум убежден, что неправомерно ставить вопрос таким образом: «Или гегемония США, или мировой хаос и утрата передовых позиций». Критикуя гегемонизм вообще и республиканский в частности, он считает, что, во-первых, следует признать важность уже существующих международных институтов и механизмов, действующих в сфере безопасности и экономики, заняться их поддержанием и усовершенствованием, а не разрушением. А, во-вторых, признать важность взаимодействия с другими ведущими мировыми державами в решении задач распространения демократии и рыночной экономики, прежде всего, в России и Китае, затем в арабском мире, так как в одиночку решить их даже сверхдержава не сможет. Глобальные проблемы не решаются только оружием или американскими деньгами, так считает не только М. Мэнделбаум, но и другие сторонники коллективного мирорегулирования³³.

Наблюдаемая в США «стабильность» в вопросах стратегии объясняется в значительной степени тем, что позиции консерваторов – традиционных и «ястребов» из числа республиканцев и неоконсервативных аналитиков из научно-исследовательских центров и неолибералов – «либеральных ястребов» из числа приверженцев Демократической партии и сотрудников либеральных научно-исследовательских центров, совпадают относительно содержания и методов глобальной стратегии. До тех пор, пока не произойдет четкого размежевания по стратегическим вопросам между демократами/либералами и республиканцами/консерваторами, американскому обществу будет трудно разобраться в правильности или пагубности проводимого курса. Положение усложняется тем, что мессианство и силовой национальный либерализм имеют прочные корни в американской политической культуре и в истории деятельности Демократической партии, а значит, от этого не так просто отказаться.

Повысился фактор ответственности сверхдержавы перед остальным миром. Вырос фактор уязвимости – не только для террористов (гегемон всегда вызывает оппозицию), но и для критики и противодействия невоенного характера. Любая ошибка гегемона, претендующего на решающее слово, воспринимается с усиленным оценочным вниманием, поэтому мирорегулирующие действия США, как бы ни стремились они к полной независимости, будут все активнее подвергаться коллективной корректировке.

Не решается и проблема управления миром после окончания биполярного регулирования. Как общемировой регулятор США пока не сумели утвердиться и добиться признания со стороны мирового сообщества в этом качестве. Наблюдается кризис эффективного управления международными процессами. Модель «крестовых походов» уже вызывает несогласие в мировом сообществе, американское общество также раскололось по этому вопросу.

Отдельные либеральные политологи считают, что мессианство в политике США ведет к негативным последствиям внутри страны и в мире: порождает рост националистического экстремизма в американском обществе, становится откровенной демонстрацией презрения и неуважения к интересам других государств, что не может оказывать стабилизирующего влияния на международную и внутриполитическую ситуацию³⁴.

Ряд специалистов по международным отношениям говорят о необходимости возврата к реализму – к теории и к норме регулирования международных отношений, предлагают по-иному взглянуть на мир, делая акцент на реальных вызовах ХХI века³⁵. При описании современного мира и происходящих процессов Т. Барнетт, специалист по проблемам безопасности, предлагает исходить из того, насколько те или иные страны развиваются в русле с глобализационными процессами (прежде всего, экономическими), и на этом основании выделяет две категории государств: «функциональное ядро» (Functioning Core) и «неинтегрированный остальной мир» или «разлом» (Non-Integrating Gap), разрывающий глобализирующиеся страны. Главной задачей внешней политики США он предлагает объявить вовлечение стран «неинтегрированного разлома» в процесс положительной глобализации.

Уже не в первый раз говорится о необходимости расширить «концерт» ведущих мировых держав, включив в него Северную Америку, Европу (старую и новую), Россию, Японию, Китай, Индию, Австралию и Новую Зеландию, Южную Африку, Аргентину, Бразилию, Чили, население которых составляет около 4 млрд. из 6 млрд. населения Земли. Руководство США очень упорно противилось не только сохранению основ реалистской теории и практики, но и фактическому признанию права России и Китая на участие в мирорегулировании как членов «нового расширенного ядра».

До сих пор США строили политику в соответствии с положением, по которому они могли действовать в одиночку и независимо от международных институтов и норм, когда это необходимо, по их мнению. Администрация Буша была уверена, что уже действуют новые нормы, введенные США, однако до сих пор они не принимаются мировым сообществом, прежде всего, странами «нового ядра» и рассматриваются как обоснование права сверхдержавы на самооборону. Жесткие заявления самой могущественной военной державы пугают остальной мир, поскольку остается неясным, до каких пределов могут пойти США в обеспечении своей безопасности, возникают опасения, что они пожертвуют безопасностью других стран ради своей собственной безопасности.

* * *

Проблема международного терроризма, которая должна была сплотить вокруг США не только союзников, но и оппонентов, поддержать и материализовать их глобальную миссию, привела к иным результатам. Наметился кризис сверхдержавного управления, и без легитимизации права Соединенных Штатов на руководство миром заниматься мирорегулированием сверхдержаве будет нелегко (или невозможно).

Успешное для США окончание холодной войны и уникальная сверхдержавность не позволяют реалистам заговорить в полный голос (из-за обвинений в антипатриотизме), любые их аргументы блекнут перед перспективой утверждения американоцентричного мира. Некоторые эксперты опасаются, что только событие, подобное Вьетнамской войне, может заставить американское руководство изменить стратегию и повернуть общественное мнение против стратегии превосходства (гегемонии) и силовых методов ее реализации³⁶.

Дискуссии в американском политико-академическом сообществе продолжаются. Вернуть Соединенным Штатам привлекательность и законность претензий на глобального лидера – вот в чем видят основную задачу американской политики демократы и либеральные политологи. Для этого США все-таки придется пойти на изменение своей позиции по глобальной стратегии, а главное, по методам ее реализации, признать, что де-факто новое ядро уже существует и им выгоднее быть в нем признанным лидером.