Российская академия наук

«СТРАТЕГИЯ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ» И ПРОБЛЕМА ДВУХПАРТИЙНОГО КОНСЕНСУСА

При этом, словно предваряя последовавшие позднее упреки в односторонности своих действий, в нежелании координировать свои действия с союзниками в Европе, Дж. Буш постоянно делал акцент на том, что США не намерены вести борьбу изолированно от союзников, не намерены ограничиваться оборонительными действиями, а будут оказывать мобилизующее воздействие на союзников, все мировое сообщество, выстраивая широкие международные коалиции. «Миссия нашей страны всегда была шире одной только обороны своей страны. Мы боремся, как всегда, за справедливый мир – мир, который благоприятствует свободе. Мы будем защищать мир против угроз со стороны террористов и тиранов. Мы будем сохранять мир, строя хорошие отношения среди великих держав» – сказал Дж. Буш в своем выступлении в Уэст-Пойнте⁶³.

«Стратегия национальной безопасности» версии 2002 года существенно скорректировала роль, цели и задачи Государственного департамента, как ведущего внешнеполитического ведомства страны. Так, если в Стратегическом плане Государственного департамента в 2000 году задача борьбы с терроризмом была обозначена только в четвертом пункте⁶⁴, то в аналогичном документе на 2004–2009 гг. она прописана в качестве первой (после общего посыла о стремлении защищать человеческое достоинство). Эта цель внешней политики США сформулирована следующим образом: «Укреплять союзы для обеспечения победы над глобальным терроризмом и принимать меры для предотвращения нападений на нас и наших друзей»⁶⁵.

Кроме того, Государственный департамент определен как ведомство, «развивающее, координирующее и осуществляющее контртеррористическую политику»⁶⁶. Поясняя новые цели и задачи своего ведомства, государственный секретарь К. Пауэлл, в частности, отметил следующее: «Мы также несем ответственность за создание и поддержание коалиций государств с целью искоренения террористических сетей, предотвращения возможности их доступа к ресурсам (финансовым, ОМУ и другим. – А.Ш.), а также за наказание террористов за совершенные ими преступления»⁶⁷.

В условиях «полувоенной мобилизации» в деятельность США на международной арене все активнее вовлекаются другие ведомства, прежде всего, Пентагон. В обстановке известного соперничества между главами Государственного департамента и Пентагона задачей К. Пауэлла было четче определить миссию и функции своего ведомства с тем, чтобы оказывать большее воздействие на процесс принятия внешнеполитических решений, отделить последние по мере возможности от решений военно-политического характера. Именно этим объясняется следующая расширенная формулировка понятия «сферы внешней политики», предложенная К. Пауэллом: «Мы не позволим терроризму взять в заложники американскую внешнюю политику. Президент призвал американский народ вернуться к своим повседневным делам. Соединенные Штаты также продолжат решать все международные задачи – от содействия эффективному управлению до сотрудничества с другими странами, чтобы обуздать пандемию ВИЧ/СПИДа, создать стратегические рамки отношений после холодной войны, начать новый раунд торговых переговоров и обеспечить мир на Ближнем Востоке»⁶⁸.

Руководство Пентагона настаивает на восприятии «внешней политики» в значительной степени как вспомогательного инструмента для реализации военных усилий – стратегии в целом и конкретных планов действий этого ведомства в отдельных регионах. Неудивительно, что главный разработчик «внешней политики» Пентагона – Р. Перл (бывший в 2001–2004 гг. главным консультантом министра обороны Д. Рамсфелда и председателем Комиссии по вопросам международной безопасности при Пентагоне) делает акцент, прежде всего, на «военном предназначении» активности Государственного департамента. Так, отвечая на вопрос, повлечет ли кампания в Ираке изменение целей и задач внешней политики США, он сказал следующее: «Я уверен, что в большинстве своем эти цели не претерпят изменений. Для меня это означает, что фундаментальными целями нынешней администрации США останется поиск эффективных методов противостояния угрозам. Это будут действия, направленные против государств, дающих убежище террористам или производящих оружие массового уничтожения»⁶⁹.

Поиски «собственной сферы» внешнеполитической активности – дистанцированной от сферы Пентагона – завершились разработкой совместного Стратегического плана действий Государственного департамента и Агентства международного развития (АМР – USAID) на 2004–2009 гг. (до сих пор основополагающие документы Государственного департамента составлялись без столь полноправного, как на сей раз, участия других ведомств). Дистанцирование от Пентагона не означает дистанцирования от Белого дома и его «Стратегии национальной безопасности» – Стратегический план действий полностью выстроен на базе последнего документа. Однако и здесь К. Пауэлл провел различие между оборонной политикой и дипломатией. «В ближайшие годы основные цели деятельности Государственного департамента и АМР ясны и очевидны, – говорится в разделе «Миссия» Стратегического плана. – Эти цели определены в президентской «Стратегии национальной безопасности» и в основных, взаимопереплетающихся частях документа, посвящённых вопросам дипломатии, развития и обороны»⁷⁰. На самом деле в тексте «Стратегии национальной безопасности» нет столь жесткого разведения функций, целей и задач основных ведомств страны – это, скорее, инициатива госсекретаря США, предпринятая с уже обозначенной целью дистанцироваться функционально от Пентагона.

Стоит вкратце перечислить задачи Государственного департамента, как они обозначены в разделе «Миссия» Стратегического плана. Сразу заметим, что все без исключения первые пункты данного документа пронизаны сверхзадачей борьбы с международным терроризмом. Вместе с тем документ этот составлен в середине 2004 года, когда основательно проявилась напряженность в отношениях США с европейскими союзниками из-за расхождений по Ираку. Поэтому в нем достаточно ясно просматривается миссия Государственного департамента и АМР – максимально сгладить эти расхождения, восстановить союзнические отношения с европейцами.

Сделан акцент на следующем:

• 
  Государственный департамент и АМР будут стремиться выстраивать и поддерживать прочные двусторонние и многосторонние отношения с дружественными государствами. Сохраняется перспектива длительного мира между крупными державами, основанная на союзничестве в противодействии общим угрозам;
  
• 
  администрация должна защитить нацию, ее союзников и друзей от транснациональных опасностей и устойчивых угроз, проистекающих из тирании, бедности и болезней. Глобальный терроризм, международная преступность и распространение ОМУ стали новыми вызовами, обусловленными традиционными амбициями;
  
• 
  противодействуя традиционным и транснациональным вызовам, администрация будет объединять дипломатические усилия и помощь в развитии, чтобы выстраивать более демократический и процветающий мир, интегрированный в глобальную экономику. Придерживаясь этих принципов в глобальном масштабе, будет фокусировать особое внимание на следующих основных приоритетах:
  

2. Стабильный и демократический Ирак: после того, как силы военной коалиции низвергли режим Саддама Хусейна, США будут работать бок о бок с иракским народом во имя построения свободного, демократического и стабильного Ирака, который не будет угрожать своему народу и своим соседям. Наша цель – передать всю полноту власти иракцам и сохранить территориальную целостность этой страны. Мы останемся в Ираке так долго, сколько потребуется, и ни дня больше;

3. Демократия и экономическая свобода в Исламском мире: Государственный департамент берет на себя миссию работать со странами Исламского мира с тем, чтобы продвигать экономические реформы, повышать уровень образования населения и его политическую активность, особенно участие женщин в политических процессах⁷¹.

Борьба с терроризмом и Ближний Восток (равно как и весь Исламский мир) являются решающими приоритетами внешней политики администрации Буша. С ними непосредственно увязана проблема нераспространения ОМУ; другие же вопросы из повестки дня мировой стратегической стабильности отведены администрацией Буша в разряд менее значимых целей и задач внешней политики.

С момента провозглашения вышеупомянутая «Стратегия национальной безопасности» 2002 года преподносилась командой Буша как «документ новаторский». Его необычность очевидна на фоне предыдущих аналогичных документов. Неудивительно, что оппоненты республиканцев подвергли этот документ критике как «радикальное и вызывающее беспокойство отступление от американской внешнеполитической традиции»⁷². Команда Буша наоборот считает своим преимуществом способность привнести новшества в устоявшиеся стандарты внешней и оборонной политики страны.

Эти «новшества» главным образом сводятся к следующим четырем пунктам: а) заявляется, что будут осуществляться опережающие (превентивные) военные действия против враждебных государств и террористических групп, стремящихся к разработке оружия массового уничтожения; б) объяв­ляется, что США не допустят, чтобы какая-либо иностранная держава бросила вызов ее глобальной военной силе; в) выражается приверженность многостороннему международному сотрудничеству, но при этом недвусмысленно подчеркивается, что в случае необходимости Соединенные Штаты без колебаний станут действовать в одиночку ради защиты национальных интересов и национальной безопасности; г) провозглашается цель распространения демократии и прав человека всюду, но главным образом – в мусульманском мире. Остановимся подробнее на этих положениях.

Право на превентивные боевые действия

В новых документах администрация Буша отстаивает право на опережающее применение военной силы против террористов или государств – спонсоров терроризма, которые пытаются завладеть или применить ОМУ. «Исходя из здравого смысла и соображений самообороны, Америка будет осуществлять действия против подобных возникающих угроз прежде, чем они полностью сформируются», – говорится в документе. Превентивное применение силы перед лицом неизбежной угрозы, утверждают авторы концепции, считается оправданным в стратегическом контексте и поддерживается международным правом и традицией справедливого ведения войны. Критики этого аспекта стратегической доктрины утверждают, что данная попытка включить опережающие военные действия в категорию упреждения лишена правовой и практической основы и рассматривают так называемую «доктрину Буша» как документ, «вызывающий беспокойство в связи с нарушением традиции».

По мнению американских аналитиков, разработчики Стратегии считают лишенным смысла конкретизировать условия, в которых Америка нанесет удар первой. Нападения 11 сентября, утверждают они, наглядно показывают, что такие террористические организации, как «Аль-Каида», представляют собой непосредственную угрозу Соединенным Штатам, что для террористов страх перед ответным ударом со стороны США не служит сдерживающим фактором, и что эти организации вполне могут воспользоваться благоприятной возможностью убить миллионы американцев, если можно будет эффективно применить ОМУ на американской территории. Поэтому заблаговременная и активно проводимая кампания против террористов представляется «разумной и обоснованной», а открытое осуждение государств – спонсоров терроризма могло бы помочь в удерживании их прежде всего от завладения ОМУ или сотрудничества с террористами.

Другие критики документа утверждают, что Стратегия выходит далеко за рамки даже права на предупреждающую самооборону, которое, согласно общепринятому толкованию, предоставляется статьей 51 Устава ООН, и, следовательно, стратегия администрации Буша может подорвать международное право, а также предоставить другим государствам возможность ссылаться на политику США в качестве повода для агрессии со своей стороны. Чаще всего в этой связи приводят доводы о том, что широкая интерпретация понятия «законного упреждения» может стать предлогом для нападения, например, Китая на Тайвань или Индии на Пакистан. Им возражают следующим образом: подобная логика представляется неубедительной, поскольку сегодня эти государства не сдерживаются от военных акций никакими нормами международного права, ограничивающими упреждающие действия, и, таким образом, не смогут воспользоваться переменой формулировок в политике США в качестве обоснования подобных мер⁷³.

В «Стратегии национальной безопасности» утверждается, что позиция Америки в мире не имеет себе равных, вследствие чего основополагающая цель стратегии США должна состоять в поддержании первенства державы посредством «разубеждения» любых потенциальных соперников. В настоящее время Соединенные Штаты занимают позиции небывалой военной мощи и огромного экономического и политического влияния. «В соответствии с нашим наследием и принципами, мы не применяем силу для оказания давления с целью получения одностороннего преимущества. Вместо этого мы стремимся создать равновесие сил, благоприятствующее свободе человека», – говорится в тексте Стратегии. С другой стороны, в том же тексте утверждается следующее: «Наши вооруженные силы будут такими мощными, что это убедит наших возможных противников не наращивать военный потенциал в надежде превзойти силу Соединенных Штатов или сравняться с ней». Это положение, понятно, дает основания для критики далеко зашедших имперских устремлений администрации Буша.

В «Стратегии национальной безопасности» 2002 года впервые отражено новое понимание администрацией Буша соотношения односторонности и многосторонности в политике США в условиях борьбы с терроризмом. Оно выражено в противоречивой на первый взгляд формуле: «Хотя Соединенные Штаты Америки будут неизменно стремиться заручиться поддержкой международного сообщества, мы, не колеблясь, станем действовать в одиночку, если это понадобится, чтобы использовать наше право на самооборону, действуя упреждающим образом против террористов, и чтобы помешать им причинить вред нашему народу и нашей стране»⁷⁴. Эта жесткая формулировка, делающая акцент на приоритете односторонности (словосочетание «действовать в одиночку»), появляется в документе такого значения впервые. Несколько «уравновесить» ее призван следующий пассаж в том же документе: «Мы руководствуемся убежденностью в том, что ни одна из стран не может в одиночку построить более безопасный и лучший мир. Союзы и многосторонние институты способны приумножить силу свободолюбивых стран. Соединенные Штаты проявляют приверженность прочным институтам»⁷⁵. В целом же нельзя отрицать, что формулировки документа хорошо соотносятся с новыми реалиями международной политики после 11 сентября 2001.

В отличие от эпохи классических войн, в которых противостояли друг другу достаточно устойчивые коалиции государств, нереалистично ожидать формирования столь же устойчивых коалиций в условиях борьбы с террористической угрозой. Степень угрозы, исходящая от террористических группировок, для стран – участниц формальной международной коалиции (США – Европа – Россия – Япония и т.д.) несравнимо разная. Отсюда различие в осознании этой угрозы, различные приоритеты в методах устранения ее. Так, угроза, исходившая от режима Саддама Хусейна в Ираке, воспринималась большинством американцев намного серьезней, чем европейцами или россиянами. Точно так же воспринимается россиянами угроза, исходящая для них от чеченских боевиков – несравнимо серьезнее, чем американцами или европейцами. Другого рода (не террористической природы) угроза, исходившая от дестабилизации Косово, столь же остро воспринималась европейцами – менее остро американцами и почти абсолютно игнорировалась в России. Показательно, что в каждом отдельном случае подавляющее большинство населения поддерживало активные военные действия своего политического руководства по нейтрализации данной угрозы – США в Ираке (75–82% американцев в начале 2003 года), России в Чечне (порядка 85%), бомбардировки НАТО в Косово (порядка 70% французов, немцев, англичан и т.д.). Из этого следует вывод о неизбежности многих односторонних действий государств, непосредственно затронутых терроризмом, а также о чрезвычайной затрудненности процессов согласования активных действий даже между основными партнерами по международной антитеррористической коалиции.

Сторонники стратегии Буша из числа экспертов и аналитиков отвергают критику в излишней склонности администрации к односторонности, вводя в политологический оборот тезис о «новой многосторонности». В «Стратегии национальной безопасности» Буша ясно говорится о выгодах и необходимости многостороннего сотрудничества, особенно с другими великими державами, и таким образом эта стратегия на самом деле оказывается даже более многосторонней, чем могло бы показаться по недавнему поведению самой администрации. Отличие состоит в том, что, судя по всему, администрация Буша отвергает стремление к многосторонности ради нее самой, т.е. стремление к многосторонности как к чему-то, что абсолютно необходимо для обеспечения международной законности или морали. Вместо этого, в документе утверждается, что готовность справиться своими силами не противоречит плодотворному многостороннему сотрудничеству и даже может содействовать ему.

Четвертым «новаторским» элементом стратегии Буша можно считать активное распространение традиционно присущего внешней политике США принципа «экспорта демократии» теперь и на регион Ближнего и Среднего Востока. В условиях после 11 сентября, воспринимаемых многими как период обострения «противостояния между Западом и Востоком, христианством и исламом», важнейшей задачей, подчеркивается в документе, является «проведение всеобъемлющей кампании по информированию общественности (борьба идей) с тем, чтобы помочь иностранцам, особенно в мусульманском мире, лучше узнать и понять Америку»⁷⁶.

«Стратегия национальной безопасности» Буша обязывает Соединенные Штаты активно работать, чтобы во всех уголках земного шара появилась надежда на утверждение демократии, осуществление социально-экономического развития, создание свободных рынков и ведение свободной торговли. К этой цели американцев движет убежденность в том, что основополагающей причиной радикального исламского терроризма выступает господство авторитаризма в арабском мире, а также отсутствие в нем демократии, свободы и благоприятных экономических возможностей. В прошлом эту мысль могли отнести к политической риторике и не воспринять всерьез. Но после событий 11 сентября даже Организация Объединенных Наций в своем докладе о развитии в арабских странах указала на эту проблему и призвала к разработке путей расширения демократических институтов и основных свобод человека в мусульманских странах на Ближнем и Среднем Востоке. Конкретным внешнеполитическим продуктом в этой части стал «план преобразования Большого Ближнего Востока», вынесенный администрацией Буша на обсуждение участников Группы восьми на их саммите в Си-Айленде (штат Джорджия) в начале июня 2004 года. Главная задача плана – дополнить ориентированную в основном на район Ближнего и Среднего Востока внешнеполитическую стратегию администрации социально-экономической составляющей, представить эту стратегию как взвешенную, комплексную и жизнеспособную.
Дж. Керри: «Я сделал бы так же, но иначе»

В ходе предвыборных баталий Дж. Керри то и дело давал понять, что на месте Буша он сделал бы то же самое, но иначе. Предельно показательной в этом плане была обострившаяся в июле–августе 2004 года дискуссия по вопросу о ходе военной операции США в Ираке. Особую интригу в этом создавал тот факт, что в октябре 2002 года сенатор Дж. Керри голосовал за вариант военной операции против режима Саддама Хусейна, а весной следующего года – против утверждения дополнительного бюджета как на содержание американских войск в этой стране, так и на цели восстановления разрушенного Ирака. Попытки Дж. Керри парировать упреки в его непоследовательности и породили характерную для демократов формулу: «Мы сделали бы то же, что и администрация республиканцев, но иначе».

Так, в ходе традиционного автотура по стране в начале августа 2004 года Дж. Керри заявил, что «проголосовал бы за предоставление президенту полномочий для вторжения в Ирак, даже если бы знал, как знает сейчас, обо всех сомнениях относительно наличия в этой стране неконвенционального оружия и связях режима Саддама с «Аль-Каидой». «Я считаю правильным, чтобы у президента были такие полномочия», – сказал Дж. Керри, отвечая на критику в свой адрес в связи с его голосованием в Конгрессе в октябре 2002 года. Вместе с тем он обрушился на Дж. Буша за манеру ведения войны, утверждая, что тот неэффективно использовал предоставленные ему Конгрессом полномочия. «Мой вопрос президенту таков: почему он поспешил начать боевые действия без предварительной разработки плана установления мира в этой стране? – сказал Дж. Керри журналистам. – Почему он поспешил начать войну, основываясь на ложной развединформации и не сказал американцам всю правду? Почему он ввел в заблуждение американцев, умолчав о том, как он намерен воевать? Почему не убедил другие страны поддержать Америку так, как мы того заслуживаем, и тем самым облегчить бремя американцев»⁷⁷.

Рассмотрим вкратце те параметры в изложении ведущих аналитиков – консультантов Дж. Керри, которые в том или ином виде фигурировали в выступлениях демократического кандидата. Показательна в этом плане общая констатация, сделанная С. Бергером, помощником президента Клинтона по национальной безопасности в 1997–2001 гг. Он писал следующее: «Большинство демократов согласны с президентом в том, что борьба с терроризмом и распространением оружия массового уничтожения должна стать приоритетным направлением глобального масштаба, что война в Афганистане была необходима и оправданна, что саддамовский Ирак представлял собой угрозу, которую нужно было устранить тем или иным способом. Более того, по прошествии времени администрация Буша, по крайней мере, на словах, приняла аргументацию демократов относительно того, что для достижения победы над терроризмом Соединенным Штатам недостаточно просто уничтожить зло, что тут необходимы еще какие-то добрые начинания, поддерживающие людей в их стремлении жить мирно и свободно, победить нищету и болезни»⁷⁸. К разряду «добрых начинаний» С. Бергер отнес план администрации Буша по преобразованию Большого Ближнего Востока.

У республиканцев и демократов одна и та же принципиальная установка на «односторонность» действий США для парирования угроз терроризма. Тот же С. Бергер писал: «Администрации демократов предстоит подтвердить готовность США применить военную силу (при необходимости – в одностороннем порядке) для защиты своих жизненных интересов». Впрочем, он предложил свой вариант «многосторонности», сверхзадача которого – более активное вовлечение союзников в реализацию того, что считает нужным демократическая администрация США: «Вся ирония в том, что односторонний подход администрации Буша позволил нашим союзникам остаться в стороне, дал им повод уклониться от того, чтобы взять на себя ответственность по ряду глобальных вопросов. Демократическая администрация не стала бы оттеснять союзников на второй план, когда речь идет о вопросах, которые представляются им важными. Взамен она получила бы право требовать от них гораздо больше, будь то их вклад в стабилизацию Ирака и Афганистана, демократизация на Ближнем и Среднем Востоке или предотвращение распространения и потенциального применения ОМУ». С. Бергер также добавил: «Нас не устраивает система разделения труда, при которой мы воюем, а они (европейские союзники. – А.Ш.) произносят речи»⁷⁹.

По мнению демократов, требовалось пересмотреть характер отношений США с ООН. Если республиканская администрация предпочитала формулу «работать – не работать», то демократы склонны к идее основательного преобразования этой международной организации в направлении, в большей степени отвечающем их видению проблем и задач внешней политики. «Нам нужны международные институты, готовые оперативно принимать меры, – констатировал С. Бергер. – Мобилизовать в себе такую готовность – первейшая задача ООН, если она стремится сохранить свою значимость. Администрация демократов должна возглавить работу по превращению ООН в аналог НАТО в гражданской сфере поддержания мира, с тем, чтобы Объединенные Нации обладали полномочиями, которые позволят задействовать специальные силы стран-участниц – от полиции до социальных работников – и оперативно размещать их в горячих точках планеты». Утверждая это, советник Дж. Керри апеллировал к пониманию и содействию ведущих стран мира в преобразовании ООН. Реальность, однако, такова, что европейские «гранды» и Россия воспринимают ООН и ее Совет Безопасности как площадку согласования интересов, вариант механизма контрбалансирования доминированию США в мире. И скорее склонны рассматривать варианты реформирования ООН через расширение состава постоянных членов Совета Безопасности (привлечение Индии, Германии, Японии), чем превращение его главным образом в некий оперативный «механизм международной мобилизации». Так что установки демократов в немалой степени противоречат установкам других ведущих мировых держав.

В сфере безопасности демократы сосредоточили внимание на следующем:

1. Ближний Восток и палестино-израильское противостояние. Во внешнеполитической программе демократов отмечалось, что Соединенные Штаты должны возобновить усилия на том направлении, которое во всем мире справедливо считается залогом долгосрочных перемен на Ближнем Востоке: палестино-израильский конфликт. «Пока конфликт продолжается, арабские правители будут использовать его как отговорку, чтобы не проводить реформы и уклоняться от открытого сотрудничества с США в борьбе с терроризмом», – писал советник Дж. Керри. Было совершенно очевидным совпадение не только самой задачи с республиканской повесткой дня, но и ее наполнение: первоочередность обеспечения безопасности Израиля, подтверждение союзнических отношений с ним, стремление игнорировать и даже «избавиться» от Ясира Арафата. «Мы весьма заинтересованы, – подчеркивал С. Бергер, – в достижении такого соглашения, которое одновременно гарантировало бы безопасность Израилю и достойную жизнь палестинцам. Администрация демократов должна будет со всей энергией и решимостью вновь обратиться к этим принципам. Она обязана стать надежной опорой Израиля в его борьбе с терроризмом и помочь палестинцам освободиться от своих лидеров, которых мало что заботит, кроме собственного выживания».

2. Расширение многонациональных сил для стабилизации положения в Афганистане и Ираке. «Когда мы приступим к упрочению ослабленных связей с союзниками, что попросит у них взамен президент-демократ? Прежде всего, реальное направление воинских контингентов и финансовой помощи в Афганистан и Ирак», – заявлял С. Бергер. Применительно к Ираку он критиковал администрацию еще и за «ограниченное использование» американских и других войск: «В Ирак администрация отправила минимальный контингент, необходимый для того, чтобы нанести поражение противнику, не сочтя при этом нужным использовать дополнительные войска для занятия и обезвреживания освобождаемых ими территорий». «Независимо от того, была ли оправдана эта война, – заявили демократы, – сегодня все глубоко заинтересованы в успехе Ирака. Раскол иракского общества по этническим или религиозным причинам приведет к дестабилизации обстановки на Ближнем и Среднем Востоке и подстегнет радикальные движения, представляющие угрозу для современного мира. Стабильность и демократия в Ираке, напротив, стимулировали бы процесс реформ во всем регионе. Для этого потребуется длительное участие в восстановлении и политическом развитии Ирака наряду с активной позицией в военных вопросах. А она подразумевает, что международные контингенты не будут безвылазно оставаться на базах и в казармах, передоверив обеспечение безопасности плохо подготовленным иракским службам».

3. Проблема предотвращения распространения ОМУ. Демократы предлагали отказаться от «оси зла», а разработать план «открытых действий» в отношении «проблемных государств». Суть его в следующем: «В обмен на полный отказ Ирана от ядерных амбиций и терроризма публично предложить ему установить нормальные отношения. И если руководство Ирана отвернется от такого предложения, лишив людей возможности осуществить свои надежды, это приведет в движение внутренние механизмы самого иранского общества. У нас есть и другие претензии к Ирану и Северной Корее, в том числе связанные с творящимися там вопиющими правонарушениями. Но эти проблемы будет решить легче, если мы сначала выведем обе страны из изоляции». Фактически это же делала администрация Буша – чередуя жесткие заявления в адрес Пхеньяна и Тегерана с мягкими предложениями компромисса, который прорабатывается прежде всего через МАГАТЭ.

4. Роль США в мире, политика интервенционизма. Демократы критиковали администрацию Буша за недостаточные усилия по преобразованию международных институтов (читай, в интересах США. – А.Ш.), за ограничение зон гуманитарной и военной интервенции. Важнейший аргумент С. Бергера таков: «Большинство стран по-прежнему гораздо больше беспокоит возможное проявление изоляционизма со стороны Америки, чем унилатерализма (односторонности)». «После 11 сентября, – сетовал С. Бергер, – политика Буша была сосредоточена на борьбе с терроризмом и отношениях с Ираком. Но у его команды по-прежнему отсутствует внешнеполитическая стратегия в полном смысле этого слова, стратегия, соответствующая роли державы мирового масштаба, облаченной глобальной ответственностью. Мы должны снова выйти на ведущие позиции по более широкому кругу вопросов и в большем количестве регионов, руководствуясь при этом расширенным определением национального интереса».

Установка на «расширенное определение национального интереса», «демократическое миссионерство» в большей степени присуща демократам, чем республиканцам. Эта установка была полностью перенесена на проблематику борьбы с терроризмом. «Президент Буш утверждает, что передовая линия войны с терроризмом проходит в Ираке и что лучше бороться с врагами в Багдаде, чем в Балтиморе, – писал С. Бергер. – Подобная формулировка ошибочна в самой своей основе. Сегодня фронтовая линия пролегает повсюду, где имеется американское присутствие, и особенно там, где оно не приветствуется. Данная реальность требует от нас определиться, кто мы, и сделать это так, чтобы в результате в изоляции оказались наши враги, а не мы сами. Во времена холодной войны американские лидеры это хорошо понимали».

По сути С. Бергер подтверждал, что установка демократов на «расширенное определение национального интереса» предполагает и легализует вмешательство во внутренние дела таких стран как Китай и Россия. «Новый президент должен будет также подтвердить интерес США к тому, что происходит во внутренней жизни Китая и России, – писал он. – Ставки огромны: отсутствие политических реформ обернется для Китая экономической стагнацией, при которой страна не сможет удовлетворить запросы сотен миллионов людей, выбитых из привычной колеи переменами. Если Россия не будет с большим уважением относиться к законности и праву соседей на суверенитет, то она не сможет ни привлечь инвестиции, ни привить людям позитивный настрой. Настоящие реалисты понимают связь между внутренней и внешней политикой. Но администрация Буша по большей части оставила без внимания проблему внутреннего развития России и Китая. Президент Буш ни разу отчетливо не сформулировал всеобъемлющую стратегию отношений с этими странами. Вместо этого он узко сконцентрировал свое внимание исключительно на их деятельности в мировом масштабе».

Было очевидно, что основные задачи внешней политики США (т.е. – приоритетные) в изложении ведущего аналитика команды Дж. Керри практически полностью повторяли основополагающий документ республиканской администрации – «Стратегию национальной безопасности» 2002 года.

По завершению электорального цикла, ознаменовавшего начало второго срока президента Дж. Буша, в качестве одной из первейших в повестке дня обновленной администрации республиканцев стала задача трансформации внешней политики из однопартийной в двухпартийную, общенациональную. Эта задача рассматривалась администрацией Буша как первостепенная даже не столько применительно к ее доминирующему направлению – ближневосточному (в этом межпартийный консенсус с некоторыми колебаниями проявлялся постоянно после 11 сентября 2001 года), сколько применительно к проблеме трансатлантических отношений, т.е. взаимоотношений между США и странами Евросоюза. Расхождения между Вашингтоном и большей частью стран так называемой Старой Европы, как известно, резко углубились в 2002–2004 гг., т.е. в период подготовки и проведения Соединенными Штатами военной операции против Ирака, а также в первые «послевоенные» месяцы. Забегая вперед, отметим, что решение задачи нормализации трансатлантических отношений во многом оказалось облегченным для администрации Буша так называемым «конституционным кризисом», вызванным негативным голосованием большинства граждан Франции и Нидерландов весной – летом 2005 года, а также решением британского парламента отсрочить референдум по европейской конституции. Эти события выявили пределы политической интеграции Евросоюза, еще больше сократив и без того достаточно ограниченный потенциал согласования внешнеполитических вопросов между странами – членами ЕС. Автоматически расширяется поле для взаимодействия США с европейскими союзниками на базе двусторонних отношений – «страна к стране», а также усиливается перспектива возрождения НАТО в прежнем – более монолитном – виде в сравнении с аморфным состоянием альянса в последние годы.

В том, что касается курса на «преобразование региона Большого Ближнего Востока» (ББВ) в контексте антитеррористической борьбы, то трансформировать эту политику (по крайней мере, в плане имиджа) из однопартийной в двухпартийную побудили администрацию даже не столько критика его внешнеполитического курса со стороны соперников-демократов в ходе избирательной кампании, сколько:

а) выявившийся факт недовольства этой политикой немалой частью общественного мнения в США, которая выпадает за пределы чисто партийных замеров (демократы – республиканцы), образуя самостоятельный «протестный лагерь» в обществе;

б) четко проявившееся почти тотальное недовольство этой политикой в странах-союзницах на европейском континенте (особенно в странах так называемой Старой Европы) и определенной напряженностью в отношениях с Россией (в связи с Ираком), а также известным недовольством правящих элит в арабском мире;

в) масштабностью заявленных в ходе первого срока президентства Буша задач по «преобразованию региона Большого Ближнего Востока», которые теперь надлежит выполнять тому же американскому президенту; любые шаги в этом направлении требуют изрядной консолидации усилий США, их европейских союзников и Японии.

Первым, вполне удачным, на наш взгляд, шагом в направлении изменения, прежде всего, имиджа (его смягчения) внешней политики администрации стало назначение на пост государственного секретаря бывшего помощника президента по национальной безопасности К. Райс. Несмотря на ее славу «ястреба» (что вполне естественно и простительно в глазах многих, поскольку действовать ей приходилось в первые «суровые» годы после трагедии 11 сентября 2001 года), она обладает в сравнении с К. Пауэллом рядом важных преимуществ. Во-первых, она женщина, и сколь жестко бы она себя ни проявляла, все равно гендерная характеристика привносит оттенок большего миролюбия в образ Государственного департамента; «почти голубь» К. Пауэлл прославился в начале 1990-х годов как удачливый и талантливый военачальник, трехзвездный генерал. Прежде чем стать ближайшим помощником Дж. Буша, 50-летняя К. Райс преуспела как концертирующая пианистка, чемпионка по фигурному катанию, лингвист и молодой преподаватель университета.

Назначение К. Райс сопровождалось фиксированием новых акцентов во внешней политике администрации. Теперь, подчеркивала новый госсекретарь, главной задачей не только ее ведомства, но и администрации в целом будет смещение акцентов с военных операций в зоне ББВ на дипломатические усилия. «Для Соединенных Штатов наступило время дипломатии, – заявила она в сенатском Комитете по иностранным делам на слушаниях по утверждению ее кандидатуры. – Я буду стремиться к укреплению наших альянсов, поддержке наших друзей и к тому, чтобы сделать мир более безопасным и лучшим. Мы должны использовать нашу дипломатию, чтобы помочь созданию такого баланса сил в мире, который будет способствовать свободе, – подчеркнула К. Райс. – Во-первых, мы объединим сообщество демократий в строительстве международной системы, которая будет опираться на общие ценности и главенство закона; во-вторых, мы укрепим сообщество демократий для борьбы с угрозами нашей общей безопасности и для устранения безнадежности, которая питает террор; в третьих, мы будем распространять свободу и демократию по всему миру». При этом грозный призыв К. Райс обратила только к Ирану. Складывалось впечатление, что слоган Дж. Буша первого срока об «оси зла» (Ирак, Иран, Северная Корея) начал сходить на нет. Можно было предположить, что проблемы с двумя последними его составляющими (Иран и Северная Корея) администрация предпочитала решать преимущественно дипломатическим путем (хотя и силовой метод полностью не исключался). Первейшими же внешнеполитическими мероприятиями стали встречи в конце февраля 2005 года президента Дж. Буша с лидерами стран Евросоюза и НАТО в Брюсселе и с российским президентом В.В. Путиным в Братиславе. Ясно, что в основе повесток этих встреч была заложена идея «примирения», «начала нового этапа союзнических отношений», идея «объединения усилий для преобразования ББВ»⁸⁰.

Необходимость придать американской внешней политике характер общенациональной, консенсусной в той или иной степени разделяли практически все ведущие «мозговые центры» США. Нью-Йоркский Совет по внешней политике провозгласил ее основным содержанием своей деятельности. Это непартийное сообщество влиятельных американских экспертов заявило о себе как об экспериментальной аналитической площадке по отработке согласованных подходов к узловым проблемам внешней политики США, издало соответствующий «манифест» и уже в начале 2005 года приступило к практическим действиям в данном направлении.

Чтобы сблизить позиции республиканцев и демократов, Совет по внешней политике использует следующие основные формы работы:

• 
  ежемесячные встречи между членами Конгресса от обеих партий с привлечением сотрудников их аппаратов для обсуждения самых острых внешнеполитических вопросов;
  
• 
  организация «салонных обедов» в Нью-Йорке и Вашингтоне с приглашением высокопоставленных сотрудников администрации (как действующих, так и отставных) от обеих партий для обсуждения широкого круга вопросов – от проблем нераспространения до борьбы с эпидемиями опасных заболеваний;
  
• 
  подготовка Специального доклада Совета по внешней политике с рекомендациями по изменению парламентских процедур с целью создания максимально благоприятных условий для прохождения внешнеполитических резолюций, основанных на двухпартийном консенсусе;
  
• 
  подготовка докладов силами экспертных групп, состоящих из высокопоставленных сотрудников прошлых администраций республиканцев и демократов, по принципиальным вопросам внешней политики страны.
  

В этой связи аналитики припоминают, что сразу после событий 11 сентября 2001 года Дж. Буш был жестко настроен на выработку именно двухпартийной линии его администрации в международных делах. С этой целью он два раза в неделю встречался с представителями большинства и меньшинства верхней и нижней палат Конгресса. Однако в какой-то момент «демократы почувствовали, что политически проигрывают в глазах своих избирателей из-за этих регулярных контактов и прекратили консультации» ⁸². Теперь, считают аналитики, их следует возобновить.

Другой, казалось бы, очевидный прием – привлечь видных представителей Демократической партии в свою внешнеполитическую команду. Однако вряд ли этот ход может оказаться эффективным. «В предыдущем составе кабинета Буша уже был демократ Н. Минета – и что, это хоть как-то снизило накал критики и гнева, с которым обрушились на президента демократы? – пишет Д. Фрум. – А сильно ли помогло Б. Клинтону назначение министром обороны республиканского сенатора У. Коэна в 1996 году?»⁸³

Второй срок Дж. Буша требует корректировки внешнеполитического курса с учетом «критических замечаний» демократических оппонентов и западноевропейских союзников. Этот путь наименее затратен в политическом плане – ведь внешняя политика первого срока Буша была подчинена очевидной задаче обеспечения безопасности США, основными органами реализации которой все же были не Государственный департамент, а Пентагон и Совет национальной безопасности. Ход же избирательной кампании 2004 года лишь подтвердил тот факт, что в основных пунктах внешнеполитической-оборонной доктрины Дж. Буша позиции республиканцев и демократов оказались схожи по сути – как демократы ни старались привнести в них стилистические различия.