Закрытие РБО в 1826 году.
Закрытие РБО стало возможным лишь с кончиной Александра I (19 ноября 1825 г.), да и то не сразу. Причем на этот раз инициативу проявил уже не Шишков. В январе 1826 г. Аракчеев оказался в опале с приходом на царствование Николая I. В связи с этим ослабли и позиции Шишкова. Члены Святейшего Синода – митрополиты Санкт-Петербургский Серафим и Киевский Евгений (Болховитинов), пользуясь созданным Шишковым общественным настроением, обратились к новому императору с представлением о передаче всего библейского дела, а равно и всего имущества РБО в ведение Синода.
На это Николай I своим рескриптом от 12 апреля 1826 г. написанным на имя митрополита Серафима повелел, чтобы последний как президент РБО привел «в точную известность все наличное имущество сего Общества, движимое и недвижимое, в домах, землях, книгах, материалах, наличных капиталах денег, повсюду имеющееся» и «со всею возможною точностию и подробностию» донес о сем императору. Заканчивался рескрипт так: «Книги Священного Писания, от Общества уже напечатанные на славянском и русском языке, равно и на прочих, жителями империи употребляемых, Я дозволяю продолжать продавать желающим по установленным на них ценам» [21]. Впрочем, с последним «дозволением» вышло в соответствии с известной отечественной поговоркой: «Милует царь, да не жалует псарь». Очевидно, во избежание общественных настроений, возбуждаемых Шишковым, Фотием и прочими «ревнителями не по разуму» русские, как, впрочем, и некоторые другие библейские переводы в продажу не были допущены.
Согласно Пыпину, изданное к тому времени тиражом в 10 тыс. экз. русское Восьмикнижие увидело свет лишь в 1860-е годы. Однако, очевидно, количество экземпляров этого издания было несколько меньшим. Вскоре они стали библиографической редкостью. В свою очередь Чистович приводит письмо митрополита Киевского Филарета (Амфитеатрова) от 5 января 1857 г., в котором тот сообщает, что в последней половине 1824 или в первой 1825 гг. «верховное духовное начальство нашло необходимым предать огню… на кирпичных заводах несколько тысяч экземпляров пяти книг св. пророка Моисея, переведенных на русское наречие в С.-Петербургской духовной академии и напечатанных Библейским обществом». Вероятно, здесь речь шла об отпечатанных частях первого тома русской Библии, которые, как выше было указано, предполагалось выпустить в составе Восьмикнижия. В связи с этим событиями митрополит Московский Филарет в августе того же 1857 г. отмечал: «Что касается до упоминания Киевским владыкою сожжения нескольких тысяч экземпляров перевода пяти книги Моисеевых, напечатанного Библейским обществом, соглашусь с ним в том, что нельзя сего вспомнить без глубокой скорби. Это темное пятно на том, кто выдумал сию меру и своею необдуманною ревностию увлек других. Но пятно сие не падает на верховное духовное начальство. Св. Синод не составлял определения о сем. В переводе Пятикнижия не было ничего такого, что заслуживало бы такую строгую меру. Он пострадал мученически. <…> Сия несообразность показывает, что дело произведено не по зрелому рассмотрению духовного начальства, а по случайному возбуждению кого-нибудь из тех, на которых Киевский владыка указывал в 1825 году, как на людей не призванных ни Богом, ни начальством» [22]
Указанная в императорском рескрипте ревизия имущества РБО была произведена довольно быстро. 15 июля того же года последовал другой рескрипт, которым все отмеченное имущество, «простирающееся по оценке до 2 миллионов рублей», передавалось в ведение и распоряжение Святейшего Синода. Наконец, 6 апреля 1841 г. вышел уже Синодальный по высочайшему повелению указ «О передаче имущества бывшего Библейского Общества в полное распоряжение Святейшего Синода и о причислении капиталов того Общества к типографским суммам духовного ведомства» [. Подводя итог истории первого РБО церковный историк, профессор СПбДА И. А. Чистович пишет: «Российское Библейское Общество было прекрасным учреждением по той задаче, которую оно себе предначертало. Возбуждение во всех классах общества склонности к чтению слова Божия и удовлетворение этой склонности распространением священных книг в изданиях, доступным даже беднейшим классам, и переводом их на живые языки и наречия, особенно на русский язык, сами по себе составляют предмет достойный всякого уважения. Переводы Священного Писания на живые языки повсюду были признаком обновляющейся духовной жизни народов. Не говоря уже о достоинстве, сделавшегося всем доступным изучения веры в самом ее источнике, литература обогащалась новым весьма значительным вкладом, богословская наука облегчалась в своих исследованиях и самый язык обогащался новыми формами, оборотами, словами» [24].
Продолжение библейской деятельности в Российской империи после закрытия РБО.
Действие императорского рескрипта от 15 июля 1826 г. о закрытии РБО коснулось как его головного офиса в Санкт-Петербурге, так и тех отделений, которые в своей деятельности были связаны с местными православными епархиями. В свою очередь в Остзейском крае (Эстляндия, Лифляндия и Курляндия), где деятельность местных отделений РБО была ориентирована на лютеранское население и ассоциирована с местными евангелическо-лютеранскими церквами, она фактически не прекращалась и после закрытия Общества. Это позволило бывшему вице-президенту РБО К. А. Ливену (с 1826 г. светлейшему князю, в 1817-1828 гг. попечителю Дерптского учебного округа, вступившему в 1828 г. в должность министра народного просвещения), поставить перед Николаем I вопрос об учреждении для нужд протестантского населения Российской империи особого Евангелического Библейского Общества (ЕБО). Его устав, практически копировавший в основных положениях устав РБО, был высочайше утвержден 2 марта 1831 года [25]. Головной офис новообразованного Общества располагался в Санкт-Петербурге. Первым президентом ЕБО стал Ливен, установивший деловые связи с БИБО. Руководящими деятелями ЕБО стали прежние члены РБО лютеранского исповедания. ЕБО осуществляло свою деятельность вплоть до 1918 г. не только на базе отделений, имевшихся в Остзейском крае. В течение 30-х – 80-х гг. XIX в. по всей Российской империи, где имелось лютеранское население, открывались новые отделения [26]. С 1920 г., когда Эстония, Латвия и Литва обрели государственную самостоятельность, находившиеся на их территории отделения ЕБО были преобразованы в офисы БИБО и продолжали свою деятельность под его эгидой вплоть до включения этих стран в состав СССР в июле 1940 года [27]. Современные Эстонское и Латвийское Библейские Общества, развернувшие библейскую работу среди местного протестантского населения в 1989-1991 гг., считают дату своего основания 1813 г., то есть ведут свою историю от РБО и ЕБО. Литовское Библейское Общество начинает свою историю с 1992 года [28].
8 апреля 1863 г., уже во время царствования Александра II, ознаменованного известными либеральными тенденциями, приват-доцент по кафедре всеобщей истории Санкт-Петербургского университета Николай Александрович Астафьев организовал Общество для распространения Священного Писания в России (ОРСПР). Сначала оно действовало как частное собрание «любителей слова Божьего» и занималось сбором пожертвований. На собранные средства приобретались книги Священного Писания, издаваемые исключительно по благословению Святейшего Синода, с целью их дальнейшего распространения в разнос «по самой умеренной цене, непременно в переплете». При этом Устав ОРСПР предписывал: книги Священного Писания «людям же совершенно бедным отдавать даром, чтобы таким образом доставить возможность приобрести книгу» [29]. В 1869 г. устав ОРСПР был высочайше утвержден. Астафьев был его бессменным председателем до своей кончины в 1906 году. В отличие от РБО, ОРСПР не занималось самостоятельно переводами и изданием, а лишь способствовало распространению книг Священного Писания, издаваемых Святейшим Синодом Православной Грекороссийской Церкви. Общество имело два склада - один в Санкт-Петербурге, другой в Москве. В них хранились книги, отпечатанные в синодальных типографиях. Распространение осуществляли члены и корреспонденты ОРСПР, получавшие книги в кредит. Они имели у себя небольшие склады с книгами, для удовлетворения потребностей в библейских изданиях в своей местности. С 1880 г. ОРСПР стало пользоваться щедрой финансовой помощью Американского Библейского Общества (основано в 1816 г.). Это позволило Обществу значительно расширить свою деятельность, в частности снарядить экспедиции своих книгонош в Восточную Сибирь, на Амур, в Туркестан (Среднюю Азию), а также увеличить долю книг, передаваемых в дар. Всего же за период с 1863 по 1888 г. включительно ОРСПР распространило 1 млн. 233 тыс. экз. библейских изданий (Библии, Новые Заветы, Евангелия и Псалтири) на русском и славянском языках. Из них 85 тыс. экз. было подарено или уступлено по сниженной цене. Начав свою деятельность в 1863 г. при 8 членах-учредителях, к исходу 1888 г. ОРСПР насчитывало 1300 членов, в том числе 470 лиц духовного звания. Деятельность ОРСПР продолжалась до 1918 г., а в некоторых областях до 1920 г., пока установление советской власти сделало ее невозможной.
Продолжение трудов над библейскими переводами на русский язык после закрытия РБО.
Закрытие РБО не остановило дело русского перевода Библии. Хотя в течение николаевского царствования оно не только не встречало поддержки церковной и светской власти, но, наоборот, приносило переводчикам большие неприятности. Так, протоиерей Герасим Павский, будучи профессором еврейского языка в СПбДА, в течение 1818-1836 гг. переводил тексты Ветхого Завета для занятий со студентам на своих лекциях. К концу его карьеры в академии сформировался перевод всех книг еврейской Библии, помимо изданных ранее Псалтири и Восьмикнижия [30]. Оценивая перевод Павского, А. А. Алексеев пишет, что он «отличается филологической точностью, отсутствием буквализмов, изобретательностью в подборе русских эквивалентов; предпочтение отдается конкретной лексике (заболеть смертельно, ворковать, чесать лён, отощать, поперечить, выкидыш и т.п.). Художественный элемент перевода отражает скорее фольклорную, чем книжную стилистику» [31]. В 1839-1841 гг. переведенные Павским книги Иова, Екклесиаста, Песни Песней, Притчей Соломоновых, Пророков больших и малых заботами студентов СПбДА были изданы литографическим способом в общей сложности в количестве ок. 300 экземпляров. Эти издания получили хождение также в и некоторых других духовных академиях и семинариях. В конце 1841 г. данное обстоятельство породило анонимный донос на имя члена Святейшего Синода митрополита Киевского Филарета (Амфитеатрова). Он получил его, будучи в Санкт-Петербурге. В январе 1842 г. митрополит Киевский дал ход этому доносу. Павский обвинялся в том, что он «не имеет сыновней веры в учение православной церкви и восхищается ветром лжеучения, навеваемым из-за пределов ее». В течение двух лет специально назначенная Синодом комиссия занималась делом переводчика. Его неоднократно допрашивали. Однако установив, что Павский не имел никакого отношению к литографированию и распространению своих учебных материалов, Синод ограничился лишь «келейным» увещанием ученого. Очевидно, столь мягкое наказание было связано с тем, что в 1826-1836 гг. Павский был законоучителем наследника престола великого князя Александра Николаевича (будущего императора Александра II). И в дальнейшем продолжал свое церковное служение по Ведомству придворного духовенства, будучи настоятелем домовой церкви Таврического дворца. Тем не менее, экземпляры его переводов по определению Синода подлежали розыску и уничтожению, поскольку «всякий перевод Священных Писаний, кроме существующего славянского, почитается противозаконным». В конечном итоге переводы Павского были частично опубликованы только в 1860-1863 гг. в журнале «Дух христианина» в составе книг: 3-й и 4-й Царств, 1-й и 2-й Паралипоменон и Притчей Соломоновых. Дальнейшая публикация прекратилась в связи с закрытием журнала.
Другим переводчиком книг Ветхого Завета на русских язык выступил ученик Филарета (Дроздова) и Павского по СПбДА (II-курс 1814-1817 гг.) архимандрит Макарий (Глухарев), бывший в 1830-1844 гг. православным миссионером на Алтае. Переводческие труды он начал во время своего миссионерского служения и продолжал вплоть до своей кончины в 1847 году [32]. Опираясь на опыт ветхозаветных переводов РБО и протоиерея Г. П. Павского, а также современные ему переводы на европейские языки, он подготовил свои собственные. Это были Пятикнижие, а также книги Судей, Руфи, Царств (1-4), Иова, Притчи Соломоновы, Екклесиаст, Песни Песней, Есфирь, Паралипоменон (1-2), Пророки (большие и малые), 2-ая Ездры, Неемии, Маккавейские (1-ая и 2-ая). Оценивая труд архимандрита Макария, А. А. Алексеев указывает, что он «свою задачу как переводчик видел в предельном приближении текста к оригиналу (например, в Исх 21:1 - муж жены, вместо женатый) и его славянизации (например, овен, вместо баран)» [33]. Тем не менее, в историю русского библейского перевода архимандрит Макарий вошел как его страстный поборник. О необходимости перевода он смело писал в Святейший Синод и самому Николаю I. Так в 1834 г. архимандрит Макарий через митрополита Московского Филарета, оказывавшего ему покровительство, направил в Синод записку «О потребности для Российской церкви переложения всей Библии с оригинальных текстов на современный русский язык». Однако Филарет не дал хода этой бумаге, зная негативное отношение к самой идее современного перевода Библии в высших сферах. В 1837 г. Макарий направил в синодальную Комиссию духовных училищ свой перевод книги Иова. Другой рукописный экземпляр – лично императору, сопроводив его пространным прошением. В нем Макарий писал о необходимости скорейшего перевода и издания Библии на русском языке в частности мотивируя тем, что «язык славянский сделался мертвым; на нем никто у нас не говорит и не пишет; число людей, разумеющих его в Священном Писании, мало перед миллионами частию не разумеющих, частию мало разумеющих, между которыми большое количество служителей церкви» [34]. Другое прошение на высочайшее имя вместе с переводом книги пророка Исайи Макарий направил в 1839 году. Наконец, в 1840 г. он направил в Святейший Синод новые редакции своих переводов книг Иова и пророка Исайи. Он подготовил их после знакомства с литографированными переводами Павского. Свои переводы Макарий сопроводил весьма смелой запиской, в которой в частности указывал, что испытание, постигшее Россию в 1812 г. возбудили «и в царе и в народе благоговение перед Вседержителем, и Российскую церковь Бог послал евангелистов и апостолов, царя Давида и Моисея, проповедующих слово Божие на живом народном, понятном для всех наречии», имея в виду инициированные Александром I переводы РБО. Последующие беды страны (петербургское наводнение 1824 г., события 1825 г., холеру 1830 г. и пожар в Зимнем дворце) он связал не с чем иным, как со свертыванием библейской работы в стране. На этот раз Синод уже не мог не реагировать на высказывания Макария. 11 апреля 1841 г. Синод выносит определение, которым Томскому архиерею, в ведении которого находилась Алтайская миссия, предписывалось вызвать архимандрита Макария «для вразумления» и «удерживать его архиерейском доме от трех до шести недель, смотря по надобности; и для очищения совести его от поступка несообразного со смирением и долгом подчиненности <…>». Столь мягкое наказание мотивировалось «пользой миссионерского служения» архимандрита Макария. Очевидно, также немаловажную роль здесь сыграло то обстоятельство, что его переводы, равно как и связанные с ними идеи не получили распространения. Переводы архимандрита Макария (Глухарева) были изданы в 1860-1867 гг. в журнале «Православное обозрение», вызвав живой интерес и оказав некоторое влияние на создателей Синодального перевода Библии. Пятикнижие Моисея в переводе архимандрита Макария (Глухарева) было переиздано РБО в 2000 году.
Синодальный перевод Библии (1856-1876) как преемник русского перевода Священного Писания, осуществлявшегося РБО.
Дело возобновления перевода Библии на русский язык началось в 1856 г. как раз в связи с коронацией нового императора Александра II [35]. По этому поводу в Москве собрался Святейший Синод. На одном из своих собраний, 10 сентября, митрополит Московский Филарет (Дроздов) вошел в рассуждение «о доставлении православному народу способа читать Священное Писание для домашнего назидания с удобнейшим по возможности разумением». В ходе имевшейся дискуссии он сумел доказать, что как и в случае с прежним русским переводом, книги Ветхого Завета следует переводить с еврейского подлинника. В результате Синод определил начать «с крайнею осторожностию» дело перевода с Нового Завета, затем приступить к Ветхому Завету, начиная с Псалтири. В отношении Псалтири в переводе РБО, предписывалось: «Русский перевод Псалтири, который сделан большею частию применительно к еврейскому тексту, без достаточного соображения с текстом греческим (что сколь нужно по церковному преданию, сколь же справедливо по исследованию), исправить по сличению еврейского и греческого текста». Последним пунктом этого определения предусматривалось «высочайшее соизволение» на дело перевода, как это было в 1815 году. Однако вступивший тогда в должность обер-прокурора Святейшего Синода (в 1856-1862 гг.) граф Александр Петрович Толстой вместо того, чтобы представить это определение государю, решил подстраховаться, учитывая прежнее тридцатилетние отношение высшей государственной власти к таким инициативам. Усмотрев, что в данном документе «не состоялось решительного, облеченного в законную форму определения, для которого нужны были и надлежащие справки из Синодального архива» он придал ему характер «записки», исходившей от митрополита Московского Филарета. А по сему, и направил ее на отзыв в Киев к митрополиту Филарету (Амфитеатрову), известному противнику русского библейского перевода и в особенности перевода ветхозаветных книг с еврейского оригинала. Пространный отзыв митрополита Киевского изобиловал софизмами, вроде необходимости сохранения языкового единства с другими славянскими православными церквами. Тогда как в Болгарии и Сербии уже настойчиво звучали голоса в пользу богослужения и чтения Священного Писания на живых языках. Пожалуй, главный аргумент Филарета (Амфитеатрова) сводился к следующему: «Чтобы существовало народное требование именно русского перевода Священного Писания, это не только не доказано, но и несправедливо. Из ста тысяч православного народа, может быть, от десяти до двадцати требуют и покупают его, и из них еще, верно, на половину только по любопытству, а не для назидания». Толстой в январе 1857 г. передал отзыв Филарета (Амфитеатрова) Александру II, который повелел: «внести мнение преосвященного Киевского митрополита в Святейший Синод на совокупное усмотрение, но предварительно сообщить митрополиту Московскому». По сути это была санкция продолжать дело русского библейского перевода. Свой отзыв митрополит Филарет (Дроздов), убедительно аргументировавший необходимость перевода Библии на живой язык, датировал 21-м июля 1857 года. В Синоде у Московского митрополита по этому вопросу была полная поддержка. Прежде всего со стороны его любимого ученика по СПбДА и коллеги по делу библейского перевода Григория (Постникова), который в 1856 г. стал митрополитом Санкт-Петербургским и первоприсутствующим в Синоде. Так что в сессию 24 января – 20 марта 1858 г. Святейший Синод «представил» обер-прокурору доложить государю о своем намерении приступить к русскому библейскому переводу, с тем чтобы по получении высочайшего соизволения «постановить подробные правила, каким образом начать и совершить сие дело». Толстому ничего не оставалось как представить императору всеподданнейший доклад, на что 5 мая того же года последовало столь ожидаемое высочайшее соизволение. Синод не замедлил принять означенные правила уже в свою ближайшую сессию 19 мая – 2 июля. В их основе лежали соответствующие рекомендации митрополита Московского Филарета, советчиком которого в деле библейского перевода теперь выступал замечательный церковный ученый Александр Васильевич Горский. Начать перевод предписывалось с Четвероевангелия. Что касалось его текстуальной основы, то указывалось «чтобы подлинный текст для перевода употреблялся в той редакции, какой употребляется у нас Новый Завет для духовных училищ, потому что этой редакции держится церковь восточная». Теоретическая база всего библейского перевода сводилась к следующим принципам: «чтоб всегда неизменно составляли перевод, совершенно точно выражающий подлинник, впрочем, соответственно свойству языка русского и удобовразумительно для читающего; чтоб размещение слов соответствовало свойству языка русского и благоприятствовало ясности речи; чтоб слова и выражения при переводе употреблялись всегда общепонятные, но употребляющиеся в высшем обществе, а отнюдь не простонародные» [36]. По сути дела, речь шла о принципах литературного перевода древних памятников, прочно утвердившихся в Новое время и сохраняющих свое значение до наших дней. Так требование «совершенно точно выражать подлинник», но при этом «удобовразумительно для читающего», есть ни что иное, как указание на поиск смыслового эквивалента там, где это необходимо. При этом учитывается важность передачи стиля оригинала, а где это требуется содержательно и его текстуальной структуры. В то же время здесь не должно быть простого калькирования. Отсюда требование, «чтоб размещение слов соответствовало свойству языка русского и благоприятствовало ясности речи». Иначе говоря, речь идет о том, чтобы для передачи смысла и стиля оригинала был мобилизован выразительный ресурс современного русского литературного языка, на который прямо указывает последнее требование употреблять слова и выражения общепонятные, но «отнюдь не простонародные». Последнее требование, очевидно, явилось реакцией на переводы протоиерея Герасима Павского, не стеснявшегося обращаться к выразительным возможностям именно народной речи.
Работа над переводом Нового Завета была осуществлена довольно быстро, поскольку это был не принципиально новый перевод, а редакция прежнего перевода РБО, завершенного в 1821 году [37]. В 1859 г. соответствующие тексты были распределены между четырьмя российскими православными духовными академия, где над ними трудилась их профессура. Так, в СПбДА были переработаны переводы Евангелия от Матфея, Деяний святых Апостолов, посланий 1-го и 2-го к Фессалоникийцам, 1-го и 2-го к Тимофею, к Титу и к Филимону; в Московской духовной академии (МДА) – Евангелия от Марка, посланий к Римлянам, к Галатам и к Евреям; в Казанской духовной академии (КазДА) – Евангелия от Луки, посланий 1-го и 2-го к Коринфянам и Откровения Иоанна; в Киевской духовной академии (КДА) – Евангелия от Иоанна, всех Соборных посланий и Павловых посланий к Ефесянам, к Колоссянам и к Филиппийцам [38]. Эти пересмотренные переводы рассматривались в особых комитетах при духовных академиях, затем выносились на академические конференции (заседания ученого совета). Затем шла публикация в академических журналах, и, наконец, обсуждение переводов выносилось на заседания Святейшего Синода, благословлявшего уже общецерковную публикацию. Так, в 1860 г. изданием славяно-русской диглотты Четвероевангелия было положено начало выхода Синодального перевода. В 1862 г. Синод выпустил диглотту Деяний, Посланий и Откровения, тогда как полный славяно-русский Новый Завет был впервые выпущен им в 1863 году. Впоследствии, вплоть до революции 1917 г. отдельно русский Новый Завет в Синодальном переводе печатался многократно. Оценивая его, следует признать, что хотя в ряде случаев он и уточнял прежний перевод РБО, его литературное качество оказалось несколько хуже, поскольку просматривались тенденции к буквальной передаче оригинала там, где это представлялось возможным. Тоже следует сказать и о стилистической правке. А. А. Алексеев отмечает, что «Новый Завет в Синодальном переводе оказался более архаичен по своим лингво-стилистическим чертам, чем перевод РБО. Вследствие исключительной близости в синтаксисе и фразеологии к греческому тексту, а в лексике к славянскому Синодальный перевод оказался воплощением особого “библейского стиля”» [39].
Работа над переводом Ветхого Завета фактически началась в 1860 году. Ее основная тяжесть легла на профессоров СПбДА, когда Моисей Александрович Голубев (1824-1869), Даниил Авраамович Хвольсон и Евграф Иванович Ловягин (1822-1909) приступили к пересмотру переводов, выполненных в свое время протоиереем Г. Павским и архимандритом Макарием (Глухаревым). Результатом их трудов стала публикация в академическом журнале «Христианское чтение» в 1861-1863 гг. Пятикнижия Моисеева. Между тем, в 1862 г. митрополит Московский Филарет получил согласие Святейшего Синода на использование масоретского текста (МТ), нормативного для еврейской Библии, в качестве основы перевода. При помощи А. В. Горского он составил инструкцию для переводчиков как им необходимо поступать в случае расхождений МТ с LXX, который лежит в основе официального славянского перевода [40]. К группе петербургских переводчиков тогда присоединились профессор древнееврейского языка в СПбДА (в 1839-1857 гг.) Василий Андреевич Левисон (1807-1869) и известный археолог, выпускник СПбДА Павел Иванович Савваитов. Трудами петербургских церковных ученых, помимо Пятикнижия, в 1862-1871 гг. были переведены книги Иисуса Навина, Судий, Руфи, 1-4 Царств, 1-2 Паралипоменон, 1-й Ездры, Неемии, Есфири, Иова, Притчей Соломоновых, Екклесиаста и Песни Песней. Остальные книги Ветхого Завета – канонические и неканонические были переведены профессорами МДА, КДА и КазДА. С 1861 г., когда первые тексты нового перевода Ветхого Завета стали появляться в журналах, издаваемых духовными академиями, началась их апробация как на академических конференциях, так в Святейшем Синоде. Митрополит Санкт-Петербургский Исидор (Никольский), первоприсутствующий (с 1860 г.) член Святейшего Синода принимал в дискуссиях самое живое и заинтересованное участие. Другим членом Святейшего Синода – активным участником работы над Синодальным переводом от его начала (в 1858 г.) и до конца был духовник императорской семьи протопресвитер Василий Борисович Бажанов. Так что в 1876 г. с благословения Святейшего Синода долгожданная русская Библия увидела свет. Оценивая ее, А. А. Алексеев отмечает, что «благодаря использованию еврейского текста зависимость Синодального перевода от славянской традиции заметна в сфере стилистики значительно меньше в Ветхом Завете, чем в Новом. Трудные пророческие тексты изложены удобопонятно, с сохранением стихотворной структуры оригинала и эмоциональной выразительности текста» [41].
Впрочем, к Синодальному переводу уже сразу по его выходу предъявлялись упреки. Главный из них сводился к его литературному качеству. Так, выдающийся русский славист и крупнейший специалист по славянскому библейскому переводу Иван Евсеевич Евсеев (1868-1921) писал в 1916 г., что язык Синодального перевода «тяжелый, устарелый, искусственно сближенный со славянским, отстал от общелитературного развития… это язык еще допушкинской поры» [42]. Год спустя тот же Евсеев выступит с инициативой перед предстоящим Поместным Собором Православной Российской Церкви 1917-1918 гг., чтобы последний санкционировал новый русский перевод Библии, отвечающий уровню современной библейской науки и высоким литературным требованиям [43]. Этот призыв был услышан, и в рамках Поместного Собора с марта 1918 г. стал действовать особый Библейский отдел [44]. Однако радикальные перемены в политическом строе России, последовавшие за Октябрьским переворотом не позволили ему даже подготовить соответствующий доклад для соборного решения. Дело библейского перевода в нашей стране остановилось почти на семь десятилетий.
В то же время именно в советский период Синодальный перевод, будучи единственным доступным пониманию, стал в СССР для русскоязычных христиан всех конфессий тем Словом Божьим, которое стало их хлебом духовным в период гонений и социальных дискриминаций. В Русской Православной Церкви (РПЦ) он прочно вошел в церковную проповедь, а с начала 1960-х годов – вытеснил церковнославянский перевод Библии в преподавании библейских и богословских дисциплин в духовных школах Московского Патриархата, а также при использовании библейских цитат в официальных церковных документах. Как указывается в проекте документа Межсоборного присутствия РПЦ «Отношение Церкви к существующим разнообразным переводам библейских книг» (2011 г.): «Можно с уверенностью сказать, что за истекшую более чем 130-летнюю историю своего существования Синодальный перевод произвел громадный сдвиг в русской культуре и обеспечил развитие русскоязычного богословия в конце 19-го и на всем протяжении 20 в. Именно этому переводу суждено было сопровождать российских христиан в самые тяжелые годы нашей истории, в годы беспрецедентных гонений на Церковь и запрета на распространение Священного Писания. Во многом благодаря Синодальному переводу в России сохранилась христианская вера, и стало возможным, после падения государственного атеизма, возрождение религиозной жизни. Все это делает Синодальный перевод неотъемлемым наследием русской церковной и светской истории, а также придает ему статус культурно-исторического памятника» [45]. 15 октября 1990 г. в Москве в патриаршей резиденции Свято-Данилова монастыря под председательством Патриарха Московского и всея Руси Алексия II (Ридигера) прошло совместное заседание библейских комиссий – Синодальной, Белорусской и Северо-Западной, образованных в 1989-1990 годах. Члены библейских комиссий одобрили мнение о необходимости совершенствования Синодального перевода Библии. Священный Синод принял это мнение в качестве официальной позиции РПЦ. В своих основных положениях оно сводится к следующему: «Используемый сейчас Русской Православной Церковью так называемый Синодальный русский библейский перевод <…> представляет собой одну из отечественных церковно-исторических и национально-культурных ценностей. <…> Наличие как в церковнославянском библейском переводе, так и в Синодальном русском библейском переводе ряда мест, которые являются результатом не совсем точного перевода библейских оригиналов, равно как и наличие в обоих этих переводах ряда мест не совсем ясных сейчас для слушающего и читающего, является бесспорным. Это обстоятельство, однако, не дает никаких оснований для отказа от использования этих двух переводов в качестве основы всей библейской работы в Русской Православной Церкви и для замены их в качестве такой основы какими-либо новыми переводами Библии <…>. Следует осуществить постепенное совершенствование обоих названных переводов, имея в виду прежде всего духовные интересы самых широких кругов православных верующих» [46]. Впрочем, это мнение так и осталось декларацией, за которой с тех пор так и не последовало практических шагов в осуществлении «постепенного совершенствования» Синодального перевода.
Достарыңызбен бөлісу: |