Рукопись Владимира нестерова повесть «зов петуха»
жүктеу/скачать 0.91 Mb.
|
|
– Нет ничего умнее и сильнее человеческого организма. Болеет не каждый, кто подцепил вирус. Этой дряни, чтобы мы не скучали, полно везде. Заражаемся все и постоянно. Наш организм в состоянии справиться, но заболевает, кто не хочет бороться, у кого не хватает силы духа противостоять. Точно так же беды (и их для каждого всегда в избытке) одолевают слабого духом. Сашка слушал. Он прекратил «копаться» в своей голове в поисках чего-то очень важного. Не спорил, просто складывал услышанное на полку памяти, чтобы потом «разобрать». Удивлялся новизне и необычности мыслей, столь простых, очевидных и таких мудрых. Тихий спокойный голос собеседника продолжал их озвучивать: – Выявление онкологического заболевания у человека вовсе не означает неминуемую скорую смерть. Эти прожорливые клетки гниения могут появиться у каждого, наверняка появляются, да только не любого съесть могут. Все больные и умершие от рака вроде разные. Но все они жили не так, как им хотелось бы, очень сильно обижены кем-то, или судьбой, всегда чувствуют себя виноватыми. Чувства вины, обиды, жалости к себе, разочарования, неудовлетворённости, безысходности – и есть болезнь, убивающая тех, кто сдался и жить не хочет. Человек умер, когда в его жизни не остаётся цели и смысла жить. Их взгляды встретились. – А ведь ты, парень, жить будешь. Ты хочешь жить! Только не понял пока этого. Ведь не я тебя объехал, а сам ты остановился в последнее мгновение, да так, что ни моя, ни другая машина не убили бы тебя. – Напряжение улетучилось. Эти слова произносились уже озорно, с долей юмора. – Вот ты спросил, как это я умудрился тебя объехать, а не стал истерично тормозить. Просто, я доверяю интуиции, своему профессионализму, опыту. Подсознательные действия всегда правильны. Они исключают анализ и реакцию, сомнения и колебания, а потому гораздо быстрее и точнее. Я даже успел понять, что ты остановился и наезда не будет. Пауза была долгой. – А ты хороший учитель. Раньше Морозов никогда не говорил «ты» тем, кто его старше, да и вообще малознакомым. Водитель «Москвича» чему-то своему усмехнулся, ответил не сразу, уже серьёзно: – Я работал в школе, но не долго, преподавал историю. Но учителей гораздо больше среди людей других профессий, чем среди школьных педагогов. Кто способен научить, чаще находит более достойную и оплачиваемую профессию. Настоящих учителей в школах очень мало и это великая наша беда. Он пристально посмотрел на Сашку и сразу стало ясно: никаких возражений быть не может. Совсем не приметный на вид мужчина, с более чем скромной внешностью, неуловимыми оттенками интонации обыденного голоса, а особенно взглядом, мог управлять людьми, парализуя волю и подсознательно навязывая свою. Последующие слова окончательно подвели итог их так неожиданно возникшему разговору: -- Я дам тебе визитку, обращайся. Не вздумай стесняться! Людям вовсе не советы нужны. Думаю, сам уже знаешь, что будешь делать и как жить дальше. А вот в юридических вопросах мы все безграмотны, и от того беспомощны. Специалисты помогут, а ты заплатишь, как это принято в нормальном обществе. -- А в ненормальном? – Машинально спросил Морозов. Его задела категоричность собеседника. Тот ответил ещё более резко: -- А в ненормальном – сами пытаются сделать всё, даже то, чего не умеют и там, где нужны специальные знания и навыки. Растолковал, как школьнику; и стало неловко за нелепый вопрос. На визитке: «Николай Семёнович. Учитель» красным на фоне зелёного леса. На обороте адрес и телефоны частной юридической фирмы «Тибетская школа» и маленькая фотография здания офиса из калиброванных брёвен. _ _ _
Даже не болезнь, а именно это чувство толкнуло под машину. _ _ _
Эту ночь Сашка спал крепко. Сновидений не было, и, как только за шторами большого городского дома назрел рассвет, почудилось пение петуха… Нелепое всеобщее заблуждение (вся жизнь состоит из сплошных ложных суждений, кем-то, когда-то, с какой-то целью – придуманных), что петухи поют на рассвете. Да, петух радуется восходу солнышка. Песней будит своих курочек, зовёт крестьянина к своим обязанностям, громким пением предупреждает непрошеных гостей о том, что он, хозяин подворья, здесь. Гордо оповещает, что ещё одно яичко снесли его курочки. Просит у хозяина для них зёрнышек. Главная задача петуха – петь по времени. Он один это делает, и только Он знает – настоящее местное время. Не признаёт ни «декретов», ни часовых поясов. Первый раз поёт ровно в полночь (точно посередине от заката до восхода), потом через два часа и через четыре. Не всегда звонко и громко, но всегда обязательно. …встал тихо. Не тронул костюм, приготовленный с вечера женой. Из залежей всеобъемлющей гардеробной извлёк простые тренировочные брюки: широкие, прямые, без ненавистных резинок внизу и пошлых лампасов по бокам, с накладным карманом сзади. Всё время мечтал ходить в таких, сам нашёл, сам купил. Наслушался насмешек и упрёков за самоуправство и безвкусицу, да так и не одел до сих пор ни разу. Улыбаясь, дополнил наряд давно припрятанной толстой хлопчатобумажной майкой «а-ля борец» с глубокими вырезами и широкими лямками на плечах. У порога сунул босые ноги в кожаные шлёпанцы, почему-то используемые как комнатные для гостей, и отважно шагнул в них с высокой лестницы во двор. Даже овчар с унизительной кличкой «Барсик» опешил от безрассудно отважного наряда и поведения Сашки, рванул к нему из своего теремка-будки в дальнем углу двора, загремел коротенькой опротивевшей цепью по длинной проволоке вдоль забора. Сашка шагнул к собаке. – Что, соскучился? – От столь невиданной ласки, внимания, одичавший, в вечных путах, пёс не залаял, упёрся грязными лапами в грудь хозяина. Барс его любит. Видать, сегодня всё, что хочется, можно. Облизал знакомые ладони, даже нежно покусал. А тот не пнул, рук не одёрнул. Потрепал нежно по шее и за ухом, поводил пальцами по губам и зубам. При этом сам наклонился близко-близко, лицом к морде, говорил ласковые добрые слова, а главное – звал Барсом. – Пойдём, Барс, со мной. Это уже слишком! Жалко звякнула отброшенная цепь. Преодолев нетерпение (на свободу за калитку – только после хозяина), помечая свой и чужие заборы, обежал широкий круг. Устыдился собственной несдержанности, вернулся к исполнению долга. Бежал впереди, принюхиваясь и присматриваясь: нет ли угрозы его человеку. Проверит, чуть вернётся, сядет и ждёт. Боязно потерять из виду хозяина, вдруг с ним что случится, вдруг нужна будет помощь и защита верного пса. А вдруг он исчезнет? _ _ _
Оно знало, куда ему «плыть» по морю воды. Презрев благоразумие, шагнул в воду. Апрельская утренняя прохлада грела душу родством, пониманием. Красный шар над рекой улыбался приветливо и лез вверх, к простору неба, к подружкам-тучкам. Вода до колена; весь утонул в молоке испарины. Сашка шёл к дереву. _ _ _
– Ну, ты, Сашенька, совсем заболел… Знала бы, как недалека она от истины. Привычно молчал и почти не слушал, о своём думал. Валя упрекала без злости, даже с юмором. Вспомнила, как всегда с насмешкой, его увлечения в разное время всякими системами: то Ивановым, то Малаховым, то Брегом… Обычные утренние указания давала уже в машине: – Заберёшь после занятий Вадима. Если надо, подождёшь! Ему там какая-то штуковина на мотоцикл нужна – он объяснит. Ко мне приедешь в половине пятого – не вздумай опаздывать. Два-три миллиона приготовь. Я в журнале интересные шторы насмотрела для гостевой, придётся поискать. – И уже, выходя из машины: – Да, вечером обещали придти Ильюшины. Приготовь, что-нибудь – у меня времени не будет. Шашлыков побольше. Только не бери готовые, как на прошлой неделе. Найдёшь время, замаринуешь. Лук чтоб был красный… Позвонил и «компаньон»: – Николаевич, я договорился о закупке леса: дорого, но зато хороший. Возьмём много. Документы в кабинете, проплати пораньше. Буду к обеду, порулишь там, без меня. Звони, если что. Привет. Всё как обычно. А он ехал по магазинам. Кое-что уже было в багажнике. _ _ _
– Ох, и достанется мне от Вали вечером. Слёз будет столько… – Кладка дома отсыреет, кирпич размокнет, и (ай-ай) рухнут твои хоромы, Александр. – Брось ты, Сашка, разве можно быть таким жестоким? Она на меня надеется, будет ждать, а я – уехал. Как тут не ругаться, если я, презрев дела и долг семейный, подвёл, обидел жену и сына? Разве подобает так вести себя мужчине: быть не надёжным, огорчать ребёнка и слабую, беззащитную женщину. Я обязан их обеспечивать, создавать приличные условия жизни. «Муж» имеется, «чин» в наличии. А где ж тот стержень, чтобы соединить одно с другим в «мужчину»? Цель и воля, чтобы осуществить такое желание. Сила – притянуть одно к другому, характер – удержать, и дух – накрепко спаять воедино. Где они? Ау-у! – Очень достойно мужчины трусливо молчать о своём решении уехать в деревню. Обман, молчаливое согласие и позорное бегство со скоростью сто тридцать – настоящий поступок отца и мужа. – Правда, надо вернуться, пока недалеко отъехал. Ещё куплю всё, шашлыки замариную, бумаги подписать успею и к школе не опоздаю. – И все тебя, Сашенька (так Валюша тебя называет, когда надо показать, какое благополучие царит в вашем достойном семействе; или когда вновь возникла необходимость достать очередную звёздочку из колодца), похвалят, по головке погладят и конфетку дадут. А утром твоё «решение одобрят» и, безмерно тебе благодарные за безупречную службу, торжественно проводят в деревню грядки сажать, в лесу гулять и рыбку удить. Вадим сам будет удовлетворять свои прихоти, продиктованные модой и престижем. Валюша в точности станет исполнять свои указания, осуществлять собственные фантазии. Ну а сынок прокурора будет сам собой командовать, воровать прекратит, и займётся своими обязанностями. Вполне сказочный сюжет! Стрелка спидометра уже позорно скатилась до нелепых семидесяти, и из просвистевшей мимо «Аудюхи» джип Морозова презрительно «забросали ржавыми чайниками». Обиженная резким пинком подошвы модных штиблет, педаль газа покорно прильнула к коврику. Плюнув в атмосферу дополнительную порцию вредных газов, мощный джип сердито прыгнул. Посмевшая обогнать его машинка «класса среднего, для людишек так себе», стремительно исчезала в зеркале заднего вида. – К амбразуре торопишься (ни дать, ни взять – Матросов), Александр Морозов? – Сколько той жизни осталось? И зачем она мне, такая? Всё по правилам, всегда под контролем. И никакого удовольствия. Думаешь, Сашка, мне нужны все те хоромы: шторы из журнала какого-то за два-три миллиона, шесть жилых комнат на троих, не считая всяких других, прочих. В некоторые из них я неделями не захожу. Впору план в кармане носить, чтобы в собственном доме не заблудиться. А кухонный гарнитур под заказ за гору баксов? Да я за портал камина заплатил столько, что проще было из золота его сделать. А огонь-то в нем не настоящий! Пламя, тьфу, «с-мо-де-ли-ро-ван-но-е». Всё подделка, не живое, бр-р-р! Запахов нет! Разве возле такого камина посидишь, подумаешь, успокоишься… – Зачем же так строил? – Ну да, строить, платить – это я, а решать – без меня. – Разве не мужчина в доме хозяин, а, Александр? – Да иди ты! – Это ты сам себя так далеко послал. Мы ж с тобой – одно целое. А тот обиделся – достойная мужчины реакция. Молчит, какое горе. Но ненадолго его хватило, опять заскулил, расплакался – пожалейте бедного Сашеньку. – Всем нужны деньги, а зарабатывать-то мне приходится. По мне, так столько и не надо. А я тащу не меряно, всеми правдами и не правдами. Но, даже пустяковую вещичку, которая лично мне нравится, себе купить не смею. – Ой, ой! Люди добрые, пожалейте бедненького, несчастненького капиталистика. А может, ты мало зарабатываешь? – Им всё мало: больше несёшь, больше тратят. – А тебе не дают даже копеечки, на карманные расходы? – Хм, дают? Это я, я им даю. Неси и всё, их даже не волнует, где я эти «баксы», тьфу, беру, как зарабатываю. – Что же, не смеешь тратить по своему усмотрению? – Могу, конечно, украдкой. Но, если куплю что для себя, то прячу, чтобы не слышать Валиных насмешек. Она моих интересов и вкусов не понимает, свои навязывает. С ней даже не поговоришь толком, только поддакивать и можно. Что ни сделай, что ни скажи – всё неправильно, всё не так. Как же, учительница, а я «примитивный, в современной жизни ничего не смыслю, деревенщина». – Что ж ты такой, устаревший? Отстаёшь от жизни. – Какая это жизнь? У них там всё не настоящее, показное, сплошная карусель: кто кого переплюнет в погоне за модами. Ценность вещи и самой жизни, определяет престиж, а не здравый смысл и польза. Вот и тянет меня в деревню, на природу… – К простоте, да? – К правде, к настоящему! Вот такой Александр даже Сашке нравится. Но он, увы, не такой. Шарит, озабоченный, в недрах барсетки: – Где тут расписание Валиных уроков? Надо выбрать время, когда она не занята, позвонить. Скажу, что в Минск по делам срочно пришлось уехать. – Врать нехорошо. – Но ведь не поймёт же. Не станешь же ей объяснять, что хоть напоследок, пусть немножко, хочется пожить настоящей жизнью, в своё удовольствие. О болезни ей не скажешь… – А почему нет? Это ж так естественно: глупо трубить об этом каждому встречному, вымаливая сочувствие, вряд ли искреннее; сына пугать пока не обязательно, но жена-то знать обязана. – Да ну! Она же меня и виноватым сделает, раньше времени угробит упрёками. Или того хуже: потащит по престижным клиникам и всяким новомодным целителям, хапугам и шарлатанам, как будто это вылечить можно. Последние месяцы жизни превратит в кошмар от постоянного исполнения роли «несчастного больного». Уж Валя-то не упустит прекрасную возможность даже болезнь мою в своих целях использовать. Она придумает, в модных журналах вычитает, как это всё красивенько обтяпать и оформить. Только мне легче не станет. – Ну, и на хрена она тебе такая? Тем более сейчас? – А как же, за любовь надо расплачиваться. А любовь-то была, да ещё какая… Удовольствие красоваться рядом с шикарной женщиной не из дешёвых. Это сейчас мне с ней не радостно, зато перед людьми всё тип-топ. Она одна знает, кого и как встретить, где и в каком наряде мелькнуть. Не помог юмор, надоело сдерживаться, и Сашка вскипел нешуточно: сколько можно терпеть этого слюнтяя! Врезать бы по глупой физиономии, да… она у них общая. – Вот и проваливай назад к своей Валюхе, сопляк, пацан, дерьмо собачье! Тоже мне, мужчина! Езжай назад в свой город и сдыхай там, хватит позорить род Морозовых – настоящих крестьян, мужиков! Кукла ты разнаряженная и за ниточки ведомая, а не человек! Ещё жалуешься, что жизнь не радостная. Да нет у тебя жизни, вовсе нет – одно прозябание. И только ты виноват! Сам не живёшь и мне не даёшь! И так ему захотелось смачно плюнуть прямо в ничтожную, гладко выбритую харю… Он, Сашка, пусть даже пешком, но придёт в Марьевичи, на двор своего батьки, к их Певуну. И будет там жить! Будет! Будет! Будет! А тот в себе копался… У Александра даже назад повернуть, от проблем избавляясь, не хватило духу, решительности. Жалел себя и привычно плыл по течению. Сашка «вышвырнул» за шиворот Александра и повернул в деревню к жизни настоящей. _ _ _
Сейчас Марьевичи – глухая деревушка. Но дорога к ней не ухабы и колдобины. Много веков это широкий ровный тракт. Сашка помнит её ещё гравийкой; лет двадцать уже лежит добротный асфальт. В отличие от Октября, порождения колхозного строя, это старинное прославленное местечко. Было местечком. От широкой белой стены берёз по полю уклон к речке крутой и долгий, почти с километр. За рекой -- деревня, как на ладони. Маленькой её и сейчас не назовёшь. Даже с холма видны дома добротные, с высокими крышами, замаскированные садами. Но на огородах стоит печать увядания: лишь немногие распаханы. От обилия сорных зарослей Марьевичи выглядят жалко. А была когда-то… Знаменитые козы Марьевской породы. Местные сыры и копчёные колбасы, сами Марьевичи и этих коз знала вся Европа. Козы «Марьевские», а не «Марьевичиские». Есть легенда, что когда-то, в эпоху Княжества Литовского, жила здесь пани Марья. Её прочат в родоначальницы славных дел. Эти козы всегда спасали местных жителей в лихие годы, спасли и Марьевичи от оккупантов. Немецкий барон в эсесовской форме решил возродить здесь знаменитую породу и защищал местных жителей, как нужных ему работников. А вот советским властям не приглянулась Марьевская порода. Козы эти крупные, с большими рогами, нрава вредного, шкодливого и прихотливые. За ними особый уход надобен. Молока, пусть и уникального, дают мало, не сравнишь с безрогими, американскими. Да и мяса, пусть даже деликатесного, не как с бычка. Скоро-скоро их вовсе не останется… Джип скатился к мостику. Речка, Марьевка, совсем неширокая, но с добрыми омутами, вполне полноводная. Рыба здесь водится, вот и ездят рыбаки с города неблизкого. Берега крутые, сплошь лозняком заросшие, в таких условиях браконьерскими снастями не развернёшься. Весной, в нерест, вода большая, в лозах есть, где спрятаться. Жива рыбка! Утаилась от людей, нашла укромное местечко. Мост добротный. Главная улица тоже в асфальте. Так до самого дома. При хорошей дороге и сотня вёрст не расстояние. _ _ _
– Соскучился, Певун. Я смотрю, ты здесь хозяйничаешь. Оно и по праву. Ну, пошли, показывай, где моя помощь требуется… Не позади, как с Миколой (это Сашке ещё заслужить надобно), а впереди, степенно и гордо, повёл в обход. Всё показал. И Сашка мешкать не стал. Сарай отомкнул. Весь дедов инструмент вытащил. И из джипа все выгреб – понавёз всяких диковинок. Не забыл угостить Певуна печенюшкой. Облачился в новый камуфляжный костюм с обилием карманов, натянул короткие резиновые сапоги, напялил шляпу из крашеной соломы. И за дело! Певун рад-радёшенек. Первым делом Сашка поднял и укрепил сломанный в конце огорода забор. Нашлось чем – Микола был запасливый. Ворота умудрился наладить, петли смазал и даже клямку до блеска очистил. Прибрал в курятнике, подладил насесты и гнёзда, свежего сенца положил. Притащил диковинные новые кормушку и поилку, налил водички из колодца и зёрнышек посыпал (не забыл привезти мешок огромный). Александр бы колебался, ждал указаний и искал советчиков. Но в деревню приехал Сашка, решительный и уверенный в своей правоте и силе, прочно усвоивший с детства знания и навыки крестьянского труда. Видя его старания, Певун ходил именинником, песней порадовал нового хозяина. _ _ _
Сынок прокурора не предполагал, что по телефону ему ответит не послушный и робкий, а твёрдый, решительный и гордый Морозов, который недолго выслушивал упрёки и нотации подчинённого, а крепким крестьянским словом швырнул его на подобающее место. Ещё повезло, что разговор не очный! Оказалось, что «богатенький простачок» знает о его делишках; как хозяину и положено, отчитал и дал строгие указания. А когда «сынок» по привычке стал орать и угрожать «высоко посаженным» папой, новый Морозов жёстко, без колебаний и всяких церемоний объявил об увольнении зарвавшегося, назначении нового управляющего и строжайшей ревизии «деятельности» бывшего «помощника». – Вот уж не думала, что и ты крутым быть можешь. Прямь, как Микола. Это Галька, Певун давно её приметил. Стоит за забором в лёгком летнем цветастом платье – «распушила пёрышки», точно как его курочки. И не холодно ей, хотя на дворе зябко. Дед сказывал: «Кровь молодая греет, намного моложе Сашки, даром, что худая, а здоровьем так и пышет. Робит-робит день-деньской, и всё ей нипочём. Вон, какое хозяйство одна тянет. Беспутного алкаша своего давненько выгнала, а хуже жить не стала. Мужик её в город к родне подался, там и застрял. Сюда глаз не кажет, ни к дочке, ни к жене бывшей, ни к Василю, батьке». – А что, я не Морозов, разве? – Явился-таки, наследничек. На могилке хоть был? Где там! А жёнушке с сыночком слабо в грязи копаться? Не высокого соседка о нём мнения, правду «режет» без стеснения. Дед воздерживался сказать сыну, что о нём думает, а эта колола без жалости. Сашка считал унизительным обижаться и вступать в словесную перепалку с женщиной, особенно, если она права. Усмехнулся примирительно: – Приросли к городу, им там уютнее. А мне здесь хорошо, я деревенский. Тут и жить останусь. Будем ладить по-соседски, если стерпишь такого? – Это как вести себя будешь, -- шутливого тона не приняла. – Если дачником, то нам без интереса. А будешь хозяином – придём, поможем. Как деду, настоящему мужику, помогали. И он нам, чем мог. Деревня – большая семья: или ты одной жизнью с людьми живёшь, или так, сбоку. Да только глупости всё это. Твоя краля даст команду, и полетишь отсюда, только видели. К батьке в помощь не шибко часто ездил и вдруг «жить он здесь будет». Чушь! Чтобы в деревне хозяйничать, надо мужиком быть, а не тряпкой под ногами жены. Очнись! Это бы Александру послушать. А Сашка и без соседских нравоучений сам всё понимает. Но что толку пытаться убеждать уверенную в своей правоте женщину. Она-то не понимает разницы: внешне оба Морозовых одинаковы. Пусть выскажется, когда женщина «завелась», не остановишь. – Ты же наш, деревенский, парнем был -- огонь! А сейчас? Дядька Микола боялся тебе правду сказать, в себе обиду таил, что сын такой. А надо было бросить поперёк козел и отхлестать ремнём, как пацана. Чтобы помнил, кто ты и какого роду. Жил бы ещё, каб не трепал ты ему сердечко -- не богатством своим, а духом мужицким и сыновней помощью радовал в старости. Видел бы дядька, что с его усадьбой стало. Сердитая, печальная, она резко отвернулась и быстро ушла. Вернулась, у забора потупилась: уже сама кается, что наговорила сгоряча. Ясное дело, стерпит, ему привычно, когда «помоями поливают». Доводилось по-соседски слышать куда более «ласковые» тирады жены в его адрес. Уши вяли, даже не верилось, что их «извергала» учительница в адрес мужа, который её кормит и одевает. – Ты не сердись, что ляпнула обидное. На правду грех обижаться. И прости мой характер. Самой не сладко. И замужем и одинокая – всю жизнь сама «мужик в доме». Знаешь, какой был у меня хозяин. Только водку жрать, с дружками водиться, а толком гвоздя забить не мог. Дядька Василий, даром что учитель, всё лелеял сыночка, в академики прочил, а элементарному делу не обучил. Что толку от его высшего образования: не получилось ни инженера, ни начальника. Хватка и характер нужны, чтобы людьми править. Ты бы мог в директора выбиться, и человеком бы остался. Да «перестройка» с «демократией», будь они не ладны, и тебя от настоящего в омут утянули. Не своим делом занимался и собой быть перестал. Отсюда все беды. жүктеу/скачать 0.91 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|