Рукопись Владимира нестерова повесть «зов петуха»

Сашка молчит, пусть выговорится. Наболевшее надо выхлёстывать, чтобы не загнивало, не разлагало душу.

-- Я, тоже, дурёха ещё та: мужик в городе пьёт от беспомощности, у чужих баб ласку ищет, а мне приспичило спасать Марьевскую породу. Надо было плюнуть на образование, что с него толку: зоотехник, а на деле – доярка, пастух и скотник в одном лице. Остались мне козы, да и то ненадолго, а жизнь, обычное бабье счастье – мимо.

– Чего жалеть, что не так сложилось. Жалость – яд! Самобичевание – тоже. Понял, что не прав был – делай правильно, не допускай былых ошибок. И нечего бередить душу каяньем! Ты упрекнула, что на могилку не сходил. Оно не по-людски, да. Схожу ещё, но сначала тут управлюсь. Пусть видит, что не на словах, а на деле признаю вину свою перед ним и нашим домом, перед Певуном, вот. Ему приятнее, что на усадьбе копошусь…

– Вот и ладно. Идем, покормлю – небось, голодный.

– Не. После такого разговора и жирный борщ в горле застрянет. Пожевал на ходу колбаски, хватит. На полный желудок -- какая работа. Хочу убрать до вечера. Завтра другие дела найдутся. Я ведь серьёзно осесть здесь надумал.

– Ну и я помогу. Ради Миколы.

– Не откажусь. Вдвоём веселее. Меньше мысли одолевать будут. Когда один, чего только в голову не лезет…. А вечером будем шашлыки жарить. Я привёз и уже замариновал.

– И у меня что-нибудь найдётся. Гульнём. – Смутилась и заторопилась: – Вилы брать?

– Зачем? Ты же знаешь, у батьки всё есть, и, как всегда, в исправности. Да и я понавёз. Инструмент – первое дело.

– Только переоденусь. В штанах сподручнее и теплее. Вторая половина апреля, а холодно. В детстве в такое время уже купались, спорили, кто раньше сезон начал. Помнишь?

Убежала. Не успел Сашка похвастаться, что ходил сегодня по пойме.

_ _ _
Достал визитку – вот и пригодилась. Разговор надо подкреплять делом. Сашка позвонил. Не Николаю Семёновичу, а в юридическую фирму, как тот советовал. На удивление, там всё быстро поняли, будто знали, кто он, и чего от них ему надо. Заявили, что есть кандидат в управляющие, готов приступить к работе. И «развод» с компаньоном обещали уладить «в полном соответствии с законом и совестью», без убытка для хозяина. Сашка доволен.

И за дело.

Где граблями, где руками. Старую траву, ботву, листья – всё, что гниёт, в одну кучу. Прочий мусор – в другую. Надо было осенью, да не случилось.

Помощница, хоть по рабочему одета, но принарядилась. Обязательные в эту пору и к такому делу резиновые сапожки, чистенькие старые джинсы, яркий свитерок – стройная фигурка во всей красе. Платочек в мелкий горошек, повязан умело. Улыбается. И не вспомнить, как встретила.

– Молодец. Калитка, первое дело. Не скрипит, клямку вычистил. Впрямь, хозяин. – И тут же с недоверием (приучили мужики женщин постоянно их контролировать): – Кур, конечно, не кормил? Я принесла пшенички. Воды хоть, налил или не догадался?

– Я привёз мешок. Певуну первым делом домик почистил. Как его забудешь? – Сашка улыбается.

Осмотрела. Похвалой не расщедрилась.

– Побелить надо. – Без упрёка, так, для порядка. – Что к сараю так близко нагрёб, как жечь будешь?

– Добро жечь? Не собираюсь я из почвы кострищами органику, минералы и всякую полезную живность выжигать.

– Ага, тряси семена. Мало сорняков?

Какая неугомонная. Всё ей надо поддеть, унизить и поучить «нерадивого хозяина».

А он на своём стоит. Терпеливо, сдержанно, но твёрдо.

– Семена итак давно осыпались. Всё в яму, пусть гниёт. Трава и листья для компоста самое лучшее. Навоз запахивать не собираюсь: что толку от неперепревшего, только почву закисляет. Готовый перегной и непосредственно под культуры.

– Какой умный! Из города приехал и поучает. Мы тут в деревне все «дураки», и вековой опыт ничего не значит. – Галя не церемонится. Неожиданная твёрдость Морозова ее удивляет, но уступать ему не собирается.

Певун испугался: ещё ничего не сделали, только вместе работать начали, а того и гляди, опять поругаются. С дедом соседка не спорила, доверяла. А этого, похоже, ни во что не ставит. Не признаёт, что и он может что-то в крестьянском деле смыслить. Больше бы граблями орудовали. Сам петух вовсю когтями гребёт. От этих спорщиков немного будет пользы.

Разве так можно работать? Никакой рачительности, гребут всё без разбора: вместе с хламом негодным и червей, и букашек, а то и личинку деликатесную. А семя всякого -- тьма! Аж пёрышки взопрели и у него, и у курочек. А Певуну ещё надо успевать распределить более ценные находки между своими красавицами, а то ещё передерутся за личинку какую. Притомился!

_ _ _
Позвонил Вадим.

– Отец, ты где?

– В деревне.

– Где-е?.. А, в Марьевичах, да-а? Классно! Как это тебя угораздило? И как там?.. Дедов домик стоит ещё? А-а Певун? Он, наверно, у соседей?.. А ты?.. Что там делаешь? Хочешь что-то посадить?.. Ой! Может, мать решила продать нашу «фазенду»?.. За-чем? Много не выручишь… Жалко, там так прикольно!.. Ты не спеши, я с ней потолкую… Слушай, а давай мы сделаем этакий уголок для тусовок. Кайфово может получиться.

– Вадим!

– Ты что, в лесу?

– Я жду тебя возле школы. Чау! – Это уже явно кому-то другому. – Вечерком подкатывай. Состыкуемся. О-кей!... Это не тебе, отец.

От шутливой трескотни сына стало весело.

– Мать тебе мою просьбу сбросила?

– Я вне зоны. – Вот уж не думал, что самому такая игра понравится.

– Висишь, предок. – Вадим уловил и необычное настроение отца, и суть шутки. Вдруг стал серьёзным. Не переставал удивлять. – Бать, ты там, наверное, весь в работе? Хочешь, сейчас приеду, помогу? Мне в кайф! До вечера ещё далеко. Мотоцикл вчера заправил под завязку. Давай, а?

– А что? Дуй сюда! Дорогу знаешь. Только не гони, будь осторожнее.

– Замётано! Будь на связи. Я мигом!

Отключился.

Вроде мало общались, а ведь есть контакт: сын его понимает, и он сына.

Настроение стало даже не приподнятым, а возвышенным.

_ _ _
Уже и с Галей спорить расхотелось.

Как она мастерски граблями орудует. Даже мусор сгребать можно красиво. И он «нырнул» в работу, к соседке поближе.

– Не пыли.

– Пыль, грязь – далеко не все деревенские прелести. Привыкай.

– Мне в кайф.

– Во? – Удивилась. – Нахватался от сына словечек. Это он звонил?

– Сейчас приедет. Помогать. – В тоне была не просто гордость, а совсем уж мальчишечье хвастовство. И странно, не испытал стыда за осознанное бахвальство.

– Вот как? – Галя искренне удивилась. – Ты ему позволяешь одному на мотоцикле за сотню километров?

– А что? По городу рассекать куда опаснее. Он уже не маленький. Детям надо доверять. Мы их всё опекаем и поучаем, а они не глупее нас и очень практичные. Старшее поколение всегда считает, что они были в молодости куда взрослее. Нам просто хотелось казаться взрослыми, а родители считали, что это они в наши годы были серьёзнее. Современная молодёжь не стесняется выглядеть и даже оставаться детьми, но при этом думает по-взрослому и поступает благоразумно.

Галя хотела что-то вставить про свою дочь, но и этой теме было суждено остаться нераскрученной.

– А ну, дай сюда вилы! Ты греби, а таскать -- дело не женское. Для этого я есть.

Приятное для Гали замечание не на шутку её обидело. Стало так больно, что за свои почти сорок лет, таких вот естественных, нормальных слов в свой адрес слышать не доводилось. «Нормальных»? А сама? Хоть раз сказала дочке (девочке, подростку по сути), что тяжёлый труд – дело не женское? Где там! Пинком на непосильную работу гнала. Нужно было! Было нужно? Кому? Зачем? Какая такая необходимость?

Плакать захотелось. Да кто пожалеет?

А вот пожалел, делом, муж чужой. Он добрый! А её бывший? Другого у неё и не было… Да и откуда ему взяться здесь в глуши деревенской -- вот такому: и умному, и сильному, и доброму? Кому нужна она, Галя, такая: в навозе с вилами, пропахшая козами. И говорит-то, как «мужлан».У неё косметика, бог знает, когда купленная, так и лежит. … Разве она женщина?

Обидно!

_ _ _
– Давно пора. Будь здоров, Миколаич! – Дядька Василь жмёт руку, есть ещё силушка. – Куда это ты таскаешь?

– Навоза мало? Скажи -- привезу. Так таскать -- до ночи не управишься, даже с помощником. Здорово, Галюха! Помогаешь соседу? Свои дела переделала? – И с ней за руку, как с ровней, с мужиком. А той и привычно, сама кисть жмёт крепко.

– Надумал Сашка здесь обосноваться. Ты, дядька, его не поучай. Он сам хозяин, всё по науке делать будет, не по-старинке, как мы, колхозники. Вот и меня нанял, в подсобные рабочие. За магарыч! Обещал шашлыки. Командует тут. Вилы у меня отобрал, самому граблями орудовать не по статусу.

– А что, я заплачу. Побольше, чем за козью каторгу в совхозе получаешь. -- Без обиды подыграл Сашка.

– Что в совхозе платят? Но где-то работать надо. Вроде, при должности -- заведующая. У меня диплом, мне «батрачкой» идти унизительно.

– Какое заведование? Кем заведовать, двумя козлами? – Поддержал тему Василий. – Сашка у нас бизнесмен («мен при бизнесе», ха), он тебе такую должность придумает, похлеще, чем у нашего Коляна, тоже мне, «директор». Так что, Галюха, ты не мешкай, иди, пока зовёт. У Миколы усадьба исправная, тут не переломишься. Оформляйся, пока Валька его не нагрянула: приревнует, не позволит. С окладом не прогадай. Прислуге, а они все с дипломами, по статусу положено платить много.

Интересная тема наметилась. Развить не удалось. Легка на помине, позвонила Валя.

Отошёл подальше. Молча слушал привычные претензии и упрёки, а та не стеснялась в выражениях и оценках.

– Может, хватит! У меня тоже своё мнение имеется, и свои планы…

Александр, конечно же, лепетал бы оправдания, клялся немедленно исправиться. Но здесь был Сашка, Вале он пока не знаком.

Какие там планы? Какие права? Какое ещё «своё мнение»? Кто он, вообще, такой? Как он смеет?..

Кто – он? Он, Морозов,

Он уже Он!

– Мне надоело, хватит, я сказал! Тебя не переделаешь, а я другой; и жить буду по-другому, без тебя! Немедленно разводимся! Всё делим: домина и всё в нём тебе останется, мне такое не нужно. У меня есть дом отцовский, в деревне жить буду. А ты чтоб сюда ни ногой! Завтра же пришлю адвоката. И не звони больше, мне недосуг твои упрёки выслушивать. Хватит, наслушался вдоволь. Всё. Мне пора!

Не просто отключился. Поколдовал с мобильником, чтоб всегда для нее быть «недоступным». А она опешила, совершенно ничего не поняла. Такая метаморфоза очень сложна для восприятия образованного педагога, привыкшего к цитатам, шаблонам и штампам.

Аж расстроился, блин!

_ _ _
И хорошо, что его не слышали. Галя открывала ворота. Василь правил коня с телегой за «оброть» (уздечку) на огород.

Певун не доволен: без неё обошлись бы, – приметил Галину дочку.

– Здравствуйте, дядь Саш.

Из-за телеги вышла Алёнка. Не совсем вышла -- выпорхнула. Одета, точно как мать: по-рабочему и нарядно. Высока, стройна, женственна, румяна, энергична, весела – без украшений и косметики, а куда лучше размалёванной из той компании его Вадима.

– Ну, здорова, Стрекоза! – Улыбается Сашка.

– Ой, вы, как дед Микола. – Светит зубками.

– Такой же старый? – Шутит.

– Не! – Смутилась, ненадолго. – Да с вами хоть сейчас на дискотеку. Вы, молодой человек, сегодня вечером свободны? – Игру приняла. Довольная, ей весело.

– Увы, не. – Шутливо серьёзен. – У меня сегодня вечером приём. Пикничок на природе: шашлыки, вино, коньяк и прочее. Будут гости! Среди них одна молоденькая манекенщица с красивым именем Алёнка.

– Жаль, я бы тоже от приглашения не отказалась. Да куда мне, простой деревенской девушке до моделей. Мне надо, вон, мусор грести.

– И то верно. Разворковались, «молодёжь». Пора работать. Берегись, дочка, этот ловелас ещё тот. Молоденьких ему подавай! – Подумалось: «С ней он так не заигрывал».

Дело спорилось.

Галя с дочкой орудовали граблями: толково, быстро, весело. Как две подружки, такие похожие, тихо щебетали о своём, женском и девичьем. То одна, то другая полыхали румянцем. Видать, как ровни, друг друга смущали колкостями.

Мужики тихо беседовали о своём. Сашка наводил справки об увядании деревни, о чахлом совхозном бизнесе, о личности молодого горе-директора, о разных прочих деревенских новостях.

Быстро выросшие кучки споро перевезли в компостную яму. Двор и огород приобретали нормальный жилой вид.

– Вадим едет! – Выпалила и смутилась. Узрели глаза девичьи.

При этих словах все, как по команде, выпрямились: чем не повод разогнуть натруженные спины. Третий воз как-никак.

Красный заграничный «конь», с большим запасом лошадиных сил, задрав хромированные трубы, стрелой летел с горы. Растопырив локти, в красном шлеме, ярко оранжевой куртке -- седок сам себе нравился.

– Перекур! – Повелительно разрешил хозяин.

Сын уже подкатывал: тихо и плавно.

С новой помощью очень быстро управились.

Вывозить негодный мусор доверили младшим. Конём по праву сельского жителя правила девушка. Она же его отгоняла на дедово подворье, там его распрягла и в стойло поставила. Не впервой – есть опыт. Вадим был у неё на подхвате.

_ _ _
Признав свою беспечность, весеннее Солнышко, призвав на помощь друга-ветра, растолкало тучки, вырвалось порадовать уставших работников. Разметало нежные лучики по уголкам двора Миколы. Провело ревизию. Одобрительно улыбнулось. Певуна по пёрышкам погладило: и он помогал, и он заслужил тепла, ласки.

Под предлогом интереса к козьему хозяйству Сашка вызвался помочь Гале досмотреть ее подопечных. Василь не мог оказаться безучастным к столь интересной, перспективной теме – с ними увязался.

Через лаз в заборе, ещё Миколой слаженный, вдоль крутого берега реки, несущей мутные талые воды, мимо зарослей бывших огородов. И всё в гору.

Здесь над Марьевкой утёс. С высоты, напоённая весной река уже не кажется хмурой – морщинок ряби не видать. Лысая вершина плавно убегает в Марьевичи, на площадь, к магазину. В центре холма угрюмый остов толстых стен из красного кирпича.

Это когда-то была церковь. Века три, а то и более стоят толстенные стены. Сначала заменили шестиконечный Киевский крест (родной униатской церкви) на Московский, с лишней косой перекладиной. Потом и его скинули люди с красными тряпичными бантами. Тяжёлый фашистский снаряд слизал колокольню вместе с пулемётным расчётом. Эсесовский барон с немецкой точностью разметил и избыточно толстым брусом (что жалеть дубы порабощённые) разделил простор церкви на тесные загоны. Усилиями скотника-заведующей в церкви-сарае чистота и порядок. Просторно и тепло. Здесь и живут Марьевские козы.

Загоны пусты.

Рогатые обитатели на воле. От церкви к речке, по крутому склону вниз (козы верхолазы добрые) просторный выгон, Миколой огороженный, чем нашлось: где плетень сделал, где жердь прибил, где проволоку натянул. Теперь здесь часть речки для водопоя, заросли трав и лозняка. Козы большие любители кусты обгладывать.

По традиции со времен войны повелось вожаков стада непременно называть «баронами». Хозяйка повелительно прокричала в сторону зарослей:

– Барон! Зови «девок»!

Из кустов: сначала рога -- две острых сабли, затем – бородатая торопливо жующая физиономия. Дожевал, перевёл команду на язык свой бякающий. Лениво озираясь (все ли учуяли?), поплёлся вверх. Молодой козёл Барончик резво бежал прыжками. «Девки» выбирались не дружно. Двух нерадивых пришлось по кустам вышаривать. Сосчитали: девять дойных, две малявки.

Собрали всю «чёртову дюжину».

Галя доила, мужики кормили и чистили. С их помощью управилась быстро, но пришлось не раз карманную «спецсвязь» применить, пока дождались грузовика за одной флягой надоя, да и то не полной.

Такое вот хозяйство.

_ _ _
А молодёжь уже жарила шашлыки.

На просторе двора, месте не раз испытанном, в привозном дорожном мангале жарко пылали сухие сучки и ветки плодовых деревьев. Рядом, на кухонном столе – всё необходимое. Поодаль, под высоченной грушей – огромный дощатый стол, со скамейками по бокам. На нём по льняной скатерти, ещё бабкой тканой, Алена расставляла посуду. Вадим, как заправский кавказец, даром, что безусый, орудовал шампурами.

Галя вмиг присвоила главенство. Мужики: и старый, и «ничего ещё» под её командой. Сашка всего-то разок, пробегая мимо, подсказал сыну и больше в главный кулинарный процесс не вмешивался.

Василь улучил минутку, отлучился с ножиком и принёс на каждого по пруту ивовому в палец толщиной.

– Я свой, деревенский, шашлык сделаю.

– Ловцы ладишь? – Сашка предвкушением светится. – Доверь мне.

– Не забыл? Дело ловкости требует. Как наладишь, так и сладишь. Шкварками топить не станешь?

– Обижаешь. У Морозова не соскочит!

– Ладь! Глаз остёр и рука крепка.

Все зорко следили.

Ножом с лезвием толстым, но узким, тонкий торец прута плавно закруглил -- будет ручкой. Толстый край срезал одним махом чуть вкось, ошкурил, двумя резами сделал плоским, к середине – чуть-чуть тоньше. Расщепил пополам. В расщеп кончик ножа тупым ребром вставил и в два маха: по бокам на клин – этакие «рожки». Первый ловец дал деду: тот придирчиво осмотрел и одобрительно кивнул. Второй и остальные мастерил так же.

Вооружились.

Вадим уже дровишки подложил; разгорелись -- сошёл дымок. Сало (кабана Галя растила, а били ещё Микола с Василём) Сашка резал длинными толстыми пластами и всем по очереди на ловец через шкурку насаживал. Каждый сам, по собственному вкусу нарезы делал. Галя подала по доброму ломтю хлеба.

Занятие для всех привычное.

С наветренной стороны обступили мангал. Каждый себе лепесток пламени облюбовал. Дело хитрое: сало надо держать выше, в наиболее жарком месте, но не на самом краю огня, дабы не коптилось. Припалят, в хлеб обмакнут выступивший жир и снова на огонь. На костре сало можно запечь по-разному. На то у каждого свои пристрастия и собственный опыт.

Весело друг друга донимали советами.

Каждый сам себе, на своей тарелке, на своём хлебе сало резал. Каждый своё нахваливал. Хозяйка cтола подала сладкий красный лук, прямо с кожурой толстыми кольцами резаный. Хозяин наполнял гранёные стаканчики. Вино заморское и коньяк пятизвёздочный не в почёте оказались. Всем по нраву водочка, наша, завода столичного. Молодёжи, для компании, плеснул по «капелютке» на донышко: «не пить, а со всеми чокнуться и только понюхать».

– С новосельем! – Сказала Галя, но как-то не искренне.

– Дай Бог здоровья! – Поддержал дед Василь.

– За любовь! – Зарделась Стрекоза.

– За хорошую компанию! – Вадим, по-взрослому.

– Будем жить!? – Хозяин с сомнением.

Выпили. Кому сколько привычно. Жуют, нахваливают. Взрослые добавили. Вадим новую порцию шашлыка ладит.

Певун уже на насесте со своими курочками.

Да и солнышко притомилось, улеглось за кромку дальнего леса.

Зажгли дворовую иллюминацию.

_ _ _
Какое застолье без серьёзного разговора?

Тема давно определена – Марьевские козы.

Оказалось, Галя очень много о них знает: о козах вообще и об этой породе в особенности. В сельскохозяйственной академии это было темой её дипломной работы. По окончанию учёбы она сразу стала заведующей Марьевичской козьей фермой. В то время было более сотни дойных коз. Уникальным лечебным молоком снабжали детские садики, интернаты, родильные дома и больницы. Работая на ферме, Галя продолжала исследования: печатала статьи и выступала с докладами. Эх, если бы не «смерть» державы!

Тогда и не такие проекты рухнули. А ведь уже и ферму новую заложили, целый комплекс. Планировалось даже возродить производство знаменитых копчёных колбас и уникального козьего сыра. Сейчас недостроенный комплекс зарос кустарником. Уже решено, что к осени остаток поголовья будет ликвидирован. Не станет фермы, и исчезнет прославленная веками порода.

– А есть ещё где-нибудь такие козы? – С этим вопросом Саша обратился к Василию Ивановичу, и по праву: тот был не просто бывшим учителем истории, а и прекрасным краеведом. В Октябрьской школе, где он работал, до сих пор существует созданный им музей.

– Других ферм нет. И не было.

– А что, трудно расплодить? – Вопрос уже к Гале. – Мне казалось, что козы родят не по одному детенышу. Ещё удивился, что на девять самок у вас всего два козлёнка.

– Этих, малых я себе оставила. Барончик и лучшая козочка, Фрау, – тоже мои, личные. С прошлой осени мне вообще платят всего полставки. Даже не знаю, что буду делать? На коровник в Октябрь идти не хочу. Там такой… ужас.

Наболело. В другой обстановке не подбирала бы слова, а тут почему-то постеснялась выразиться крепко. Сашка заметил и другое: от ответа Галя уклонилась. Не доверяет. Для неё он чужой. В деревне всё на виду, но что знают местные, ему знать не положено.

Иванович другого мнения. И дело не в том, что сейчас выпивают вместе, и не в том, что Сашка из коренных, сын самого Миколы. Прежде, чем просветить, удовлетворить любопытство хозяина застолья, поведал, что уже надумал между делом сегодня:

– Ты вот, хлопец, заявил, что хочешь перебраться жить на батькино подворье, так? Ты это серьёзно думаешь или шутки шутишь?

– Конечно, серьёзно!

Враз, вернулся Александр Морозов, по хозяйски оттеснил Сашку. Обиделся: не доверяют ему, не верят в него! И от этого стало так грустно, муторно. Сашке хотелось убедить в твёрдости своего намерения начать в старом отцовском доме новую жизнь, убедить именно этих двух… Казавшиеся вескими фразы рвались с языка. Готов был рассказать всё, что наметил, как уже начал «рубить концы». Но что-то сдерживало.

– Хватит, Мороз, лапшу вешать, – похлеще, чем пощёчина, бьёт резкая и прямая соседка, – другим сказки сказывай! Это с нами сейчас, ты мужика из себя корчишь, хозяйничаешь, командуешь. А поманит твоя пальчиком, и побежишь за ней, как собачонка, хвостик поджавши.

– Мо, Галюха, не так резко. Оно понятно, что он привык жену слушать. Всё вы, бабы, мужиков губите. – Прервал Василь.

– Неправда, – горячилась, – настоящий мужик всегда мужиком останется! Думаешь, нам командовать хочется? Гори оно гаром, это командование. Нам тепла и уюта хочется. За широкой спиной мужика настоящего – так уютненько! Да где их взять? Измельчал мужик. Вот и приходится нам, бабам, всё самим решать, своими руками и строить, и устраивать. И вас заставлять шевелиться, чтоб хоть какую-то пользу приносили.

– Согласен. – Пошёл на мировую дядька -- не потому, что женщину в запале остановить трудно, а переубедить и того более: когда она «кипит», то здравых аргументов не воспринимает. Согласился потому, что признаёт правоту ее слов, а главное – чует свою вину, что единственного сына не воспитал, как следует. – Оно-то так. Я тоже знаю, что постоянно Морозов здесь жить не будет. Не наш он, и в другую жизнь втянулся. Жена -- само-собой, но жизнь городская, ставшая привычной, его в деревню, точно, не отпустит. Там бизнес, там деньги, друзья, не нам чета, партнёры. Да и дом с удобствами, магазины, театры, курорты – другой уровень жизни. От этого так просто не отказываются. К такому привыкаешь быстро. Надо быть полным идиотом, чтобы всё это променять на вечный труд в грязи деревенского захолустья.

– Согласна, – пошла и Галя на попятную, видно, успокоилась. – Будет наш сосед жить, как жил, в своём городе. А сюда, да и то не часто, станет наезжать с городской компанией за экзотикой. У него своя жизнь. И ни к чему ему наши проблемы и планы.

– А вот здесь ты не права. Не совсем права…

Диалог продолжался, и Александру, хоть говорили о нём, не давали и слова вставить. Его мнение их, кажется, не интересовало, у них были свои мысли, на их взгляд, куда более правильные (так говорят при детях о детях), у них были и планы о его будущем и то, как его можно использовать. Его будущее соседи видели не так, как он сам его планировал.

И только сам Сашка знал, что у него вообще нет будущего.

А они продолжали совещаться: при нём, о нём, но без него.

– Надо рассказать ему о твоих планах, – настаивал Василь. – У тебя ни денег, ни связей – сама не осилишь. А с меня какой помощник? У него и финансы, и знакомства; знает, как и что оформлять надо. Возьми в долю: сама возле коз, а он с бумажками. Тебе ведь много не надо, так, на жизнь. Цель-то в другом.