С. С. Ольденбург Царствование Императора Николая II

Рознь углублялась: для Государя — мучеником долга был Д. С. Сипягин, для интеллигенции — героем стал Балмашов.

С этим убийством почти совпали по времени крестьянские беспорядки, внезапно возникшие в Полтавской и части Харьковской губ. С середины марта в полтавском и константиноградском уездах Полтавской губернии крестьяне стали являться в помещичьи усадьбы, с просьбами о даровой выдаче хлеба и корма для скота. Чрезвычайно участились кражи среди бела дня. Грабители говорили: «Все равно скоро наше будет». 28 марта толпа крестьян явилась с подводами в имение «Карловка» (герцога Мекленбург-Стрелицкого) и забрала со складов весь картофель. В течение ближайших трех дней, всюду повторялась та же картина: толпа крестьян, с обозом в 300 — 400 телег, обходила имения и забирала себе продукты. «Берите, вы должны сделать, как в книгах написано», кричала толпа. Полтавский губернатор, с тремя батальонами пехоты, отправился в районе беспорядков, и 1 апреля столкнулся с толпой, грабившей мельницу в 10 верстах от Полтавы. Сначала толпа, вооруженная кольями и вилами, пыталась сопротивляться, но после первого же залпа разбежалась. Было 3 убитых и 4 раненых В отдаленных частях губернии беспорядки длились еще дня два.

В Харьковской губ. (валковский и богодуховский уезды) без порядки приняли более ожесточенный характер: не только увозили хлеб, но и уносили инвентарь, угоняли скот, поджигали усадьбы; при ограблении больницы из-под больных вырывали тюфяки; одну усадьбу всю растаскали по бревнам. Волнения и здесь продолжались всего несколько дней. В Полтавской губ. было ограблено 64 имения, в Харьковской — 27. В деревнях была найдена противоправительственная литература на малороссийском языке, с призывами к восстанию и к завладеванию имуществом помещиков Вожаков движения арестовали; менее видных участников подвергли телесному наказанию и отпустили на свободу.

Пострадавшим владельцам было выдано пособие от казны, и на деревни, участвовавшие в грабежах, был наложен дополнительный налог. Беспорядки, вспыхнувшие в четырех уездах с малороссийским населением, были вызваны умелой пропагандой, нашедшей благодарную почву в особых местных условиях. В этом районе было много крестьян, получивших «дарственные» наделы при освобождении — они не платили выкупных платежей, но зато имели очень малые участки земли. На лицо было действительно малоземелье; благодаря подворному владению, местное крестьянство было более зажиточным, чем в центральной и восточной России, но вражда к помещикам, «панам» была, пожалуй, заметнее, чем в великорусских областях.

Когда Государь, 29 августа того же 1902 г., посетил Курск, Ему представлялись депутации от крестьян окрестных губерний. Обращаясь к ним, Государь сказал: «Весною в некоторых местностях Полтавской и Харьковской губ. крестьяне разграбили экономии. Виновные понесут заслуженное наказание, и начальство сумеет, Я уверен, не допустить на будущее подобных беспорядков... Помните, что богатеют не захватами чужого добра, а от честного труда, бережливости и жизни по заповедям Божиим. Действительные нужды ваши Я не оставлю своим попечением».

В речи к дворянам на том же Курском вокзале, Государь коснулся предстоящих реформ. «Я знаю, сказал Он, что сельская жизнь требует особого попечения. Дворянское землевладение переживает тяжелое время; есть неустройства и в крестьянском; для устранения последних, по моему повелению в министерстве внутренних дел соображаются нужные меры. К участию в этих мерах будут привлечены в свое время губернские комитеты с участием дворянства и земства. Что касается поместного землевладения, составляющего исконный оплот порядка и нравственной силы России, то его укрепление будет моей непрестанной заботой».

Летом 1902 г. приступили к работам местные комитеты о нуждах сельскохозяйственной промышленности — сначала губернские, потом уездные. Работа была поставлена в широкие рамки. Рассылая уездным комитетам перечень вопросов, по которым желательно было иметь ответы, Особое Совещание отмечало, что оно «не имело в виду стеснить суждения местных комитетов, так как этим последним будет поставлен общий вопрос о нуждах нашей сельскохозяйственной промышленности, дающей им полный простор в изложении своих взглядов».

В одном отношении правительство выдерживало принципиальную позицию: оно отметало выборное начало при составлении комитетов; председатели могли приглашать в них хотя бы всех земских гласных, но выборов от земских собраний в эти комитеты не допускалось.

Комитеты были составлены по разному: в одних, как напр. в Орловском губернском К-те, кроме тех, кто участвовал в нем по закону, были приглашены только два маклера хлебных бирж; в Лохвицком уезде (Полтавской губ.) были наоборот приглашены не только все гласные, но свыше 60 «сведущих лиц»; в Арзамасе в комитет пригласили 25 крестьян из всех волостей. В большинстве случаев участие было активным; комитеты при этом заседали публично (случаи закрытия дверей были редкими исключениями); в шестистах центрах одновременно обсуждались нужды русского сельского хозяйства.

Ставились самые различные вопросы — о народном образовавнии, о реорганизации суда; «о мелкой земской единице» (волостном земстве); в нескольких (впрочем весьма редких) случаях говорились и о желательности политических преобразований; о создании той или иной формы народного представительства. С обширной запиской, критиковавшей политику власти, выступил сын известного славянофила, крестник Гоголя, Н. А. Хомяков. «Нужды земледелия в России — в полном пренебрежении», писал он: с ним вразрез и железнодорожные тарифы, и казенная монополия, и покровительственные тарифы для промышленности.

Работы уездных комитетов закончились в начале 1903 г.; вслед за тем, губернские комитеты подводили итоги. При этом в некоторых, напр. в Харьковском, Тверском и Тамбовском, председатель снял с обсуждения ряд вопросов, поступивших из уездных комитетов (в этих губерниях наиболее появлялись земские либеральные течения). В других, — особенно в не-земских губерниях, где не было такого антагонизма между губернатором и выборными учреждениями, губернские комитеты еще дополнили и расширили работу уездных.

В общем, однако, окончание работ комитетов протекло в совершенно иной обстановке, чем их начало. За эти восемь-десять месяцев, вражда между властью и обществом, вплоть до весьма умеренных кругов, резко усилилась, и со стороны министерства внутренних дел в нескольких случаях были применены репрессии к отдельным членам комитетов, обвинявшиеся в противоправительственной агитации. Это сказалось на работах губернских комитетов; губернаторы, боясь осложнений, не допускали оглашения некоторых докладов; так, харьковский губернатор снял с обсуждения доклад Н. Н. Ковалевского, о тоне которого можно было судить по одной из заключительных фраз: «Нельзя начинать бороться с комарами, не устранив предварительно вампиров... Сельскохозяйственная промышленность страны не может быть сколько нибудь заметно улучшена без устранения главных причин, которые привели к настоящему положению деревни»... В нескольких губернских комитетах (Тамбовском, Тульском), значительная часть членов отказалась участвовать в дальнейших работах, ссылаясь на стеснение со стороны председателя (действовавшего по инструкциям министерства внутренних дел). В Московской губернии произошел раскол в комитете: большинство отвергло предложение либерального меньшинства, которое тогда покинуло собрание.

К счастью, основная работа на местах, в уездных комитетах, была проделана в более спокойной атмосфере, без политических разногласий и репрессивных мер. Задача, возложенная Государем на Особое Совещание, в основным чертах была выполнена.

Каковы же были итоги этой большой работы, этого обращения к сельской России? Труды комитетов занимали много десятков томов. Можно было найти в этих трудах выражения самых различных взглядов; интеллигенция, более подвижная и активная, поторопилась извлечь из них то, что казалось ей политически благоприятным для нее. Еще официальное издание трудов комитетов не появилось в свете, а группа земских либералов уже выпустила — пользуясь рукописными материалами около трети комитетов — свою сводку под названием «Нужды деревни»^*, с предисловием П. Н. Милюкова. По всем вопросам об «основах правопорядка», о самоуправлении, о правах крестьян, о народном образовании, из суждений комитетов было извлечено все, что соответствовало направлению составителей; все несогласное было либо отброшено, либо вкратце отмечено, как уродливые исключения. Таким образом, хотя всего два-три десятка комитетов коснулись, хотя бы косвенно, политических тем — в «Нуждах деревни» изображали дело так, точно сельская Россия выставила все требования, да еще добавила «если нет — нет», — если их не выполнить — нет спасения сельскому хозяйству.

Конечно, в суждениях 600 комитетов можно было найти почти все, что угодно; были в них, конечно, и заявления земских либералов, напоминающие адреса при восшествии Государя на престол. Было почти единогласие в пользу земских учреждений (в не земских губерниях очень многие комитеты высказались за их введение). Требования уравнения крестьян в правах с другими сословиями, и в особенности пожелание о широком распространении народного образования были в сущности общепризнанными — не только в обществе, но и в правительственных кругах: работы по пересмотру законодательства о крестьянах были возобновлены еще 15 января, за неделю до создания Особого Совещания о нуждах с.-х. промышленности.

Но в суждениях комитетов было и нечто иное, о чем либеральная печать почти умалчивала, о чем только вскользь упоминалось в «толстых журналах»: значительная часть комитетов подошла к самой сути земельной проблемы — к вопросу о крестьянской общине. И еще замечательнее, что значительное большинство этих комитетов высказалось против общины или, во всяком случае, за свободный выход из нее отдельных крестьян.

Согласно сводке, опубликованной под редакцией А. А. Риттиха для 49 губерний Европейской России (кроме Донской обл.), вопрос об общине обсуждали 184 комитета. Из них 125 высказались против ее сохранения (были все оттенки мнений — от принудительной ликвидации до облегчения выхода отдельных членов); 42 — за сохранение, с теми или иными поправками; и 17 — уклонились от ответа (решив «предоставить течению жизни», или «нужно дополнительное расследование»). Преобладание противников общины оказывается еще значительнее, если взять только уездные комитеты: 113 и 32 (в губернских больше проявлялось влияние администрации; и только 12 высказались против общины; 10 — за, и 6 воздержались).

Эти цифры становятся, однако, еще красноречивее, если принять во внимание, что в губерниях, где общины не было, этот вопрос вообще не ставился: никому и в голову не приходило вводить общину для уврачевания недугов сельского хозяйства! На всем западе России только в уманском уезде Киевской губ, вспомнили про общину, и то, чтобы высказать пожелание: «упразднить общинное владение, сохранившееся в 55 селениях уезда». Далее, в десяти смешанных губерниях, где имелись оба вида крестьянского землепользования, все комитеты высказались против общины, и только в двух из таких губерний меньшинство комитетов (4 из 18) высказались в ее пользу.

Большинство комитетов высказалось за общины только в шести губерниях^*. Сторонники общины преобладали в Московской, Нижегородской, Тамбовской, Вологодской губ., и были сильно представлены также в Владимирской, в Вятской, в Тверской. По-видимому сказывалось виляние либеральных земств, стоявших за общину по соображениям социальной политики.

Только один комитет (Сарапульский в Вятской губ.; в этом уезде известный Воткинский завод) высказался за дальнейшее развитие общины в коллективное хозяйство, с артельной обработкой земли. Остальные, даже отстаивая общину, предлагали к ней различные поправки: затруднение переделов, оставление прежних участков за теми хозяевами, которые хорошо их обрабатывали, установление предела дробимости земли, и т. д.

С другой стороны, противники общины далеко не все высказывались за ее полную ликвидацию. Вообще, только 52 из 125 комитетов предлагали отмену общины в законодательном порядке или полное воспрещение переделов; остальные 73 стояли либо за облегчение перехода к подворному владению, но без принудительных мер, либо за предоставление права выделения общины отдельным крестьянам с переходом земли в их собственность.

Другим существенным вопросом, вытекавшим из признания крестьянской частной собственности на землю, был вопрос о праве продажи этой земли. Крестьянские земли по русским законам стали своего рода «владениями мертвой руки»: фактически их не могли продавать, и если это с одной стороны препятствовало обезземелению крестьянства, то с другой — это лишало крестьян нормального сельскохозяйственного кредита. 83 комитета обсуждали этот вопрос; и только 7 высказались за сохранение неотчуждаемости крестьянских земель; 27 высказались за допущение распоряжения надельной землей на праве полной собственности, а 49 — с некоторыми ограничениями (по большей части — с правом продажи только другим крестьянам).

Доводы в пользу свободного оборота земли были наиболее отчетливо выражены в заключении Киевского уездного комитета: «Киевский уездный комитет, — говорилось в нем, — не мог не обратить внимания на высказывавшиеся часто опасения, что свобода отчуждения крестьянской собственности может повести к скупке земель более состоятельными лицами, и к образованию безземельного пролетариата, но не разделяет таких опасений по сведущим соображениям:

«Во-первых, выделение из крестьян безземельного класса представляется при всяких условиях совершенно неизбежным явлением, так как население растет, а поземельная собственность имеет определенные и довольно узкие границы.

«Во-вторых, если государство будет стремиться сохранить за всем сельским населением право владения землею, то возникает опасность гораздо большая: опасность превращения массы населения в малоземельный пролетариат и раздробление земли на такие клочки, на которых нельзя вести сельское хозяйство (пульверизация земли)».

Киевский комитет далее указывал, что запрещение продажи крестьянской земли лицам других сословий будет выгодно только «кулакам», а не продавцам земли. Но в этом отношении большинство комитетов за ним не последовало.

Те же мысли о последствиях сохранения общины ярко выражал А. Воскресенский, податной инспектор, автор книги по земельному вопросу, вышедшей в 1903 г.: «Если у крестьян не хватит здравого смысла, чтобы прекратить переделы, и если правительство будет держаться политики невмешательства... все неравномерности общинного землевладения сгладятся. Переделы сравняют всех крестьян; никому не будет хватать хлеба до нового урожая; никто не будет в состоянии держать на надельной земле ни лошади, ни коровы. Неужели же порядок, ведущий крестьян к подобному положению нужно удерживать всеми зависящими средствами? Неужели его можно хотя бы оставить в неприкосновенности?».

Выводы комитетов о нуждах с.-х. промышленности были в значительной мере затушеваны печатью: они не соответствовали взглядам, господствовавшим в обществе. Они и для правительства явились некоторой неожиданностью.

Н. А. Павлов, энергичный участник работы комитетов, пишет по этому поводу: «По почину Государя созывается Особое Совещание... до 600 комитетов говорят одно дело (о «конституции» проговорилось всего 8 комитетов). Комитеты консервативны; просят: уничтожения общины, перехода к единоличному владению, кредита, расселения, переселения и проч. Наивеличайший акт Государя — призыв местных людей — сельская Россия дает решающий и продуманный ответ... Полно или неполно созванная, но страна, в числе до 50 тысяч местных людей и крестьян, ответила Государю, показав свой разум и верность». Н. А. Павлов добавляет с горечью: «Исторический и важнейший акт Государя сорван!.. Община была накануне конца, а бюрократ и общество ее опять отстояли»... Действительно, обострение политической борьбы временно отодвинуло этот важнейший вопрос на второй план. Но все же работа комитетов не пропала даром: она принесла свои плоды через 3 — 4 года. Общая сводка работ еще не была составлена, а издание трудов местных комитетов, занявших 58 томов, заняло около года. Но не желая из-за этого задерживать принятие первых мер, Государь издал манифест 26 февраля 1903 г., основанный отчасти на предварительных итогах работы комитетов.

«К глубокому прискорбию Нашему, смута, посеянная отчасти замыслами враждебными государственному порядку, отчасти увлечением началами, чуждыми русской жизни, препятствует общей работе по улучшению народного благосостояния», говорилось в начале манифеста, но затем все же перечислялся ряд намеченных преобразований. На первом месте стояло предписание властям неуклонно соблюдать заветы веротерпимости. Как отметила даже оппозиционная печать, это слово впервые появилось в Императорском манифесте. Государю всегда была свойственна религиозная терпимость, и Он уже не раз, хотя и менее открыто, выражал Свою волю в этом отношении.

Труды по пересмотру законодательства о сельском состоянии предписывалось «передать на места для дальнейшей их разработки и согласования с местными особенностями в губернских совещаниях, при ближайшем участии достойнейших деятелей, доверием общественным облеченных. В основу их трудов — положить неприкосновенность общинного строя крестьянского о землевладения, изыскав временно способы к облегчению отдельным крестьянам выхода из общины. Принять безотлагательно меры к отмене стеснительной для крестьян круговой поруки».

Из остальных положений манифеста, наиболее существенным было указание на преобразование местного управления «для изыскания способов удовлетворения многообразных нужд земской жизни трудами местных людей, руководимых сильной и закономерной властью». Это была та самая реформа администрации, которую С. Ю. Витте еще в своей записке о «Самодержавии и земстве» противополагал планам расширения деятельности местного самоуправления. Для ее разработки в начале 1903 г. была образована комиссия под председательством проф. С. Ф. Платонова, известного историка; она получила название «комиссия о децентрализации», так как имела целью усиление власти на местах.

Может показаться странным, что в ответ на пожелания местных комитетов в манифесте 26 февраля говорилось о неприкосновенности общины. Это объясняется тем, что власти было нелегко переменить свой курс в вопросе, в котором как раз, в виде исключения, почти все общественное мнение стояло за сохранение существующего порядка; не так легко было, отказывая в реформах, которых требовали, проводить именно ту реформу, простив которой возражали. Для этого нужна была полная уверенность в ее необходимости; а сводка трудов комитетов была еще не закончена; к тому же, решительных и немедленных мер против общины требовало только меньшинство.

Все же, власть учла критику общины, обещав облегчить из нее выход отдельным крестьянам; а, главное, она отказалась от собственной своей заинтересованности в сохранении общины, упраздняя круговую поруку, при помощи которой исправные крестьяне-налогоплательщики могли отвечать за своих неисправных однообщинников. (Закон об отмене круговой поруки был издан через две недели после манифеста 12 марта).

Государю было трудно преодолевать в этом вопросе инерцию государственной машины. Но задача была поставлена; пересмотр отношения к общине начался... Каким беспомощно наивным наряду с продуманными ответами деревенской России, должно было показаться Государю письмо гр. Л. Н. Толстого, полученное Им около того же времени (в начале 1902 г.): «Пишу Вам — писал гр. Толстой — как бы с того света, в ожидании близкой смерти... Самодержавие есть форма правления отжившая... Стомиллионный народ скажет, что желает свободы пользования землей, т. е. уничтожения права земельной собственности. Думаю, что ее уничтожение поставит русский народ на высокую степень независимости, благосостояния и довольства». И это было написано в ту пору, когда, в значительной мере из-за отсутствия частной земельной собственности на большую часть удобных земель в России, сельское хозяйство находилось в застое и упадке.

Последним звеном той большой работы, которая в первые три года ХХ-го века была проделана русской властью для подготовки разрешения земельного вопроса, явилась заключительная сессия основанной еще в ноябре 1901 г. комиссии по вопросу об упадке центра. В течение двух лет, через департамент неокладных сборов, были собраны обильные статистические данные о положении центральных губерний, в сопоставлении с другими частями Империи. Общая обстановка была еще много напряженнее, чем в момент окончания работ Особого Совещания.

С 10 по 24 октября 1903 г., под председательством В. Н. Коковцова, комиссия подводила итоги двухлетней работы. В комиссию входили: 14 представителей ведомств (финансов, земледелия, внутренних дел и уделов), и 18 земских деятелей. В первом же заседании был поднят вопрос о том, можно ли вообще говорить об упадке центра? Земские представители утверждали, что речь идет о явлении общерусском. Наконец, большинством голосов было признано, что в центральном районе «упадок выразился наиболее резко».

На работах этой комиссии неблагоприятно сказывалось обострение противоречий между властью и обществом. Земские деятели, сговорившись между собой, подали записку, в которой утверждали, что бесцельно прибегать к чисто экономическим мерам; нужно изменить правовое и социальное положение, в первую очередь — произвести реформу крестьянского правопорядка, ограничить власть земских начальников, отменить телесные наказания; указывалось также на желательность развития народного образования, облегчения выхода из общины и перехода к подворному владению; наконец — и для того момента это было требованием весьма политическим — земцы требовали разрешения районных земских съездов и передачи законопроектов, касающихся местной хозяйственной жизни на заключение земских собраний.

Председатель комиссии, В. Н. Коковцов, в ответ предложил держаться установленных рамок: это, сказал он, комиссия по вопросу о хозяйственном оскудении центра. «Едва ли правильно объяснять общими причинами упадок данной местности... Это значит отрицать возможность мер для удовлетворения местных нужд». После этого комиссия вынесла несколько «безобидных» пожеланий: о финансовой помощи земствам, о развитии кустарной промышленности, об упорядочении переселенческого дела, о сокращении выкупных платежей, — и закончила свои работы.

Записка земцев вызвала отклики в печати — весьма осторожные, так как это был период цензурных строгостей. Социалистическое «Русское Богатство» писало с некоторым злорадством: «Судьба, постигшая заявление земцев — нечто поучительное... Можно пожелать, чтобы данный урок был оценен по достоинству теми сферами, которых он ближе всего касается». Справа «Московские Ведомости» писали, что земцы предложили крестьянину книгу вместо хлеба».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Легенда и правда о Государе. — «Зубатовские» профессиональные союзы и рабочее законодательство. — Реформы в учебном деле. — Литературные течения. — Борьба с властью: социал-революционеры и террор; II-й съезд социал-демократов; «Освобождение».

Политика В. К. Плеве. — Беспорядки в Златоусте. — Кишиневский погром. — Убийство Богдановича. — Рабочие волнения. — Армянские волнения. — Беспорядки в Гомеле. — Саровские дни.

Русско-французские отношения. — Принц Генрих Прусский о Государе. — Россия и Австрия; македонские события; Мюрцштегская программа. — Бюлов об «антирусском течении».

На Дальнем Востоке: миссия маркиза Ито; англо-японский союз 1902 г. — Отставка С. Ю. Витте. — Наместничество Дальнего Востока. — Японские требования о Маньчжурии. — Репрессии против тверского земства. — Разрыв отношений между Россией и Японией.

«Значение переживаемого можно определить словами: нравственный момент, подготовляющий перелом экономической политики в пользу сельского хозяйства, поворот руля этой политики в сторону интересов деревни», писало «Новое Время» в новогоднем номере 1903 г.

Действительно за предшествующий год внимание власти было обращено преимущественно на положение деревни. Этот поворот, весьма знаменательный после десяти лет экономической политики Витте, направленной в другую сторону, после длительного периода стремлений сохранить в деревне существующее положение, не мог быть произведен никем, кроме самого Государя.

На девятом году царствования, личность Императора Николая II оставалась едва ли не настолько же загадочной для общества и народа, как в момент Его восшествия на престол. Вернее, ее уже заслоняла легенда, созданная кругами, враждебными власти. Было ли это сознательным маневром или просто результатом непонимания, недооценка противника (ибо Государь, конечно,