С. С. Ольденбург Царствование Императора Николая II

Но этот договор о перестраховке не был возобновлен в 1890 г. Переговоры о нем совпали с моментом отставки Бисмарка. Его преемник, ген. Каприви, с военной прямолинейностью, указал Вильгельму II, что этот договор представляется нелояльным в отношении Австрии. Со своей стороны, Император Александр III, питавший симпатию к Бисмарку, не стремился связываться с новыми правителями Германии.

После этого, в 90-е годы, дело дошло до русско-германской таможенной войны, завершившейся торговым договором 20 марта 1894 г., заключенным при ближайшем участии министра финансов С. Ю. Витте. Этот договор давал России — на десятилетий срок — существенные преимущества.

Отношениям с Австро-Венгрией нечего было и портиться: с того времени, как Австрия, спасенная от венгерской революции Императором Николаем I, «удивила мир неблагодарностью» во время Крымской войны, Россия и Австрия так же сталкивались на всем фронте Балкан, как Россия и Англия на всем фронте Азии.

Англия в то время еще продолжала видеть в Российской Империи своего главного врага и конкурента, «огромный ледник, нависающей над Индией», как выразился в английском парламенте лорд Биконсфильд (Дизраэли).

На Балканах Россия пережила за 80-е годы тягчайшие разочарования. Освободительная война 1877—78 г., стоившая России столько крови и таких финансовых потрясений, не принесла ей непосредственных плодов. Австрия фактически завладела Боснией и Герцеговиной, и Россия вынуждена была это признать, чтобы избежать новой войны. В Сербии находилась у власти династия Обреновичей, в лице короля Милана, явно тяготевшая к Австрии. Про Болгарию — даже Бисмарк едко отозвался в своих мемуарах «освобожденные народы бывают не благодарны, а притязательны». Там дело дошло до преследования русофильских элементов. Замена князя Александра Баттенбергского, ставшаго во главе антирусских течений, Фердинандом Кобургским не улучшила русско-болгарских отношений. Только в 1894 г. должен был уйти в отставку Стамбулов, главный вдохновитель русофобской политики. Единственной страной, с которой Россия в течении долгих лет даже не имела дипломатических сношений была Болгария, так недавно воскрешенная русским оружием из долгого государственного небытия!

Румыния находилась в союзе с Австрией и Германией, обиженная тем, что в 1878 г. Россия вернула себе небольшой отрезок Бессарабии, отнятой у нее в Крымскую войну^*. Хотя Румыния получила при этом в виде компенсации всю Добруджу с портом Констанцей, — она предпочла сблизиться с противниками русской политики на Балканах.
Когда Император Александр III провозгласил свой известный тост за «единственного верного друга России князя Николая Черногорского», — это в сущности соответствовало действительности. Мощь России была настолько велика, что она не чувствовала себя угрожаемой в этом одиночестве. Но после прекращения договора о перестраховке, во время резкого ухудшения русско-германских экономических отношений, Император Александр III предпринял определенные шаги для сближения с Францией.

Республиканский строй, государственное безверие и такие недавние в то время явления, как Панамский скандал, не могли располагать к Франции русского Царя, хранителя консервативных и религиозных начал. Многие считали поэтому франко-русское соглашение исключенным. Торжественный преем моряков французской эскадры в Кронштадте, когда русский Царь с непокрытой головой слушал «Марсельезу», показал, что симпатия или антипатия к внутреннему строю Франции не являются решающими для Императора Александра III. Мало кто, однако, думал, что уже с 1892 г. между Россией и Францией был заключен тайный оборонительный союз, дополненный военной конвенцией, указывающей, какое количество войск обе стороны обязуются выставить на случай войны с Германией. Договор этот был в то время настолько секретным, что о нем не знали ни министры (конечно, кроме двух-трех высших чинов министерства иностранных дел и военного ведомства), ни даже сам Наследник Престола.

Французское общество давно жаждало оформления этого союза, но Царь поставил условием строжайшее сохранение тайны, опасаясь, что уверенность в русской поддержке может породить во Франции воинственные настроения, оживить жажду реванша, и правительство, по особенностям демократического строя, не будет в силах противиться напору общественного мнения.
Российская Империя в ту пору обладала самой многочисленной в Мире армией мирного времени. Ее 22 корпуса, не считая казаков и нерегулярных частей, достигали численности до 900.000 человек. При четырехлетнем сроке военной службы, ежегодный призыв новобранцев давал в начале 90-х годов втрое больше людей, чем было нужно армии. Это не только давало возможность производить строгий отбор по физической годности, но и позволяло предоставлять широкие льготы по семейному положению. Единственные сыновья, старшие братья, на попечении коих находились младшие, учителя, врачи, и т. д. освобождались от действительной военной службы и прямо зачислялись в ратники ополчения второго разряда, до которых мобилизация могла дойти лишь в самую последнюю очередь. В России зачислялся в армию всего 31 процент призывных каждого года, тогда как во Франции 76 процентов.

На вооружение армии работали преимущественно казенные заводы; в России не было тех «торговцев пушками», которые пользуются столь нелестной репутацией на западе.

Для подготовки офицерского состава имелось 37 средних и 15 высших военных учебных заведений, в которых обучалось 14—15.000 человек.

Все низшие чины, проходившие службу в рядах армии, получали кроме того известное образование. Неграмотных обучали читать и писать, и всем давались некоторые основные начала общего образования.

Русский флот, находившийся в упадке со времени Крымской войны, в царствование Императора Александра III ожил и отстроился. Было спущено на воду 114 новых военных судов, в том числе 17 броненосцев и 10 бронированных крейсеров. Водоизмещение флота достигало 300.000 тонн — русский флот занимал третье место (после Англии и Франции) в ряду мировых флотов. Слабой стороной его было, однако, то, что Черноморский флот — около трети русских морских сил — был заперт в Черном море по международным договорам и не имел возможности принять участия в борьбе, которая возникла бы в иных морях.
Россия не имела имперских представительных учреждений; Император Александр III, говоря словами К. П. Победоносцева, веровал «в непоколебимое значение власти самодержавной в России» и не допускал для нее «в призраке свободы, гибельного смешения языков и мнений». Но от предшествующего царствования в наследие остались органы местного самоуправления, земства и города; и еще со времен Екатерины II существовало сословное самоуправление в лице дворянских собраний, губернских и уездных (мещанские управы и другие органы самоуправления горожан утратили постепенно всякое реальное значение).

Земские самоуправления были введены (в 1864 г.) в 34 (из 50^*) губерний Европейской России, то есть распространились более нежели на половину населения Империи. Они избирались тремя группами населения: крестьянами, частными землевладельцами и горожанами; число мест распределялось между группами соответственно сумм платимых ими налогов. В 1890 г. был издан закон, усиливали роль дворянства в земствах. Вообще частные владельцы, как более образованный элемент деревни, играли руководящую роль в большинстве губерний; но были и земства преимущественно крестьянские (Вятское, Пермское, например). Русские земства имели более широкую сферу деятельности, чем сейчас имеют органы местного самоуправления во Франции. Медицинская и ветеринарная помощь, народное образование, содержание дорог, статистика, страховое дело, агрономия, кооперация, и т. д. — такова была сфера деятельности земств.

Городские самоуправления (думы) избирались домовладельцами. Думы избирали городские управы, с городским головой во главе. Сфера их компетенции, в пределах городов, была в общих чертах та же, что у земств в отношении деревни.

Наконец, и деревня имела свое крестьянское самоуправление, в котором принимали участие все взрослые крестьяне и жены отсутствующих мужей. «Миром» решались местные вопросы и избирались уполномоченные на волостной сход. Старосты (председатели) и при них состоявшие писаря (секретари) руководили этими первичными ячейками крестьянского самоуправления.

В общем, к концу царствования Императора Александра III, при государственном бюджет в 1.200.000.000 рублей, местные бюджеты, находившиеся в ведении выборных учреждений, достигали суммы около 200 миллионов, из которых на земства и города приходилось примерно по 60 милл. в год. Из этой суммы, земства тратили около трети на медицинскую помощь, и около одной шестой — на народное образование.

Дворянские собрания, созданные еще Екатериной Великой, состояли из всех потомственных дворян каждой губернии (или уезда), причем участвовать в собраниях могли только те дворяне, которые имели в данной местности земельную собственность^*. Губернские дворянские собрания были, в сущности, единственными общественными органами, в которых порою обсуждались, на законном основании, вопросы общей политики. Дворянские собрания, в виде адресов на Высочайшее имя, не раз выступали с политическими резолюциями. Кроме этого, сфера их компетенции была весьма ограничена, и они играли известную роль только благодаря своей связи с земствами (местный предводитель дворянства являлся по должности председателем губернского или уездного земского собрания).

Значение дворянства в стране в то время уже заметно шло на убыль. В начале 1890-х годов, вопреки распространенным на Западе представлениям, в 49 губ. Европейской России из 381 милл. десятин земельной площади только 55 миллионов принадлежало дворянам, тогда как в Сибири, Средней Азии и на Кавказе дворянское землевладение вообще почти отсутствовало (только в губерниях Царства Польского дворянству принадлежало 44 проц. земель).

В местных самоуправлениях, как везде где действует выборное начало, были конечно свои группировки, свои правые и левые. Были земства либеральные и земства консервативные. Но настоящих партий из этого не слагалось. Не было в то время и сколько нибудь значительных нелегальных группировок, после распада «Народной Воли», хотя заграницей и выходили кое-какие революционные издания. Так Лондонский фонд нелегальной печати (С. Степняк, Н. Чайковский, Л. Шишко и др.) в отчете за 1893 г., сообщил, что за год им распространено 20.407 экземпляров нелегальных брошюр и книг, — из них 2.360 в России, что составляет не большое количество на 125 миллионов населения...

На особом положении находилось Великое Княжество Финляндское. Там действовала конституция, дарованная еще Александром I. Финский сейм, состоявший из представителей четырех сословий (дворян, духовенства, горожан и крестьян) созывался каждые пять лет, и при Императоре Александре III он даже получил (в 1885 г.) право законодательной инициативы. Местным правительством был Сенат, назначавшийся Императором, а связь с общеимперским управлением обеспечивалась через министра-статс-секретаря по делам Финляндии.

При отсутствии представительных учреждений, организованной политической деятельности в России не было, и попытки создать партийные группы немедленно пресекались полицейскими мерами. Печать находилась под зорким наблюдением власти. Некоторые большие газеты выходили, однако, без предварительной цензуры — чтобы ускорить выпуск — и несли поэтому риск последующих репрессий Обычно газете делалось два «предостережения» и на третьем — ее выход в свет приостанавливался. Но при этом газеты оставались независимыми: в известных рамках, при условии некоторой внешней сдержанности, они могли проводить, и зачастую проводили, взгляды, весьма враждебные правительству. Большинство больших газет и журналов было заведомо оппозиционными. Правительство только ставило внешние преграды выражению враждебных ему воззрений, а не пыталось влиять на содержание печати.

Можно сказать, что русская власть не имела ни склонности, ни способности к саморекламе Ее достижежя и успехи нередко оставались в тени, тогда как неудачи и слабые стороны старательно расписывались, с мнимой объективностью, на страницах русской повременной печати, а заграницей распространялись русскими политическими эмигрантами, создавая во многом ложные представления о России.

В отношении книг наиболее строгой была цензура церковная. Менее суровая, чем Ватикан, с его «индексом», она в то же время имела возможность не только заносить запрещенные книги в списки, но и пресекать на деле их распространение. Так, под запретом были антицерковные писания гр. Л. Н. Толстого, «Жизнь Иисуса» Ренана; при переводах из Гейне, напр., исключались места, содержащие глумления над религией. Ни в общем — особенно если принять во внимание, что цензура в разные периоды действовала с различной степенью строгости, а книги, однажды допущенные, редко изымались затем из обращения, — книги, запретный для русского «легального» читателя, составляли ничтожную долю мировой литературы. Из крупных русских писателей запрещен был только Герцен.

В стране, которую заграницей считали «царством кнута, цепей и ссылки в Сибирь, действовали на самом деле весьма мягкие и гуманные законы. Россия была единственной страной, где смертная казнь вообще была отменена (со времен Императрицы Елизаветы Петровны) для всех преступлений, судимых общими судами. Она оставалось только в военных судах и для высших государственных преступлений. За XIX-й век число казненных (если исключить оба польских восстания и нарушения воинской дисциплины) не составляло и ста человек за сто лет. За царствование Императора Александра III-го, кроме участников цареубийства 1 марта, казнены были только несколько человек, покушавшихся убить Императора (один из них, между прочим, был как раз А. Ульянов — брат Ленина).

Административная ссылка, на основании закона о положении усиленной охраны, применялась зато довольно широко ко всем видам противоправительственной агитации. Были разные степени ссылки - в Сибирь, в северные губернии («места не столь отдаленные», как это обычно называли), иногда просто в провинциальные города. Высланным, не имевшим собственные средства, выдавалось казенное пособие на жизнь. В местах ссылки образовывались особые колонии людей, объединенных общей судьбой; нередко эти колонии ссыльных становились ячейками будущей революционной работы, создавая связи и знакомства, содействуя «закрепощению» в вражде к существующему порядку. Те же, кто считались наиболее опасными, помещались в Шлиссельбургскую крепость на острове в верхнем течении Невы.

Русский суд, основанный на судебных уставах 1864 г., стоял с того времени на большой высоте; «гоголевские типы» в судейском Мире отошли в область преданий. Бережное отношение к подсудимым, широчайшее обеспечение прав защиты, отборный состав судей, все это составляло предмет справедливой гордости русских людей и соответствовало настроениям общества. Судебные Уставы были одними из немногих законов, которые общество не только уважало, но и готово было ревниво защищать от власти, когда она считала необходимым вносить оговорки и поправки в либеральный закон для более успешной борьбы с преступлениями.
Труднее всего было бы определить культурный уровень русского народа. Если измерить его одними внешними признаками, числом учебных заведений, числом учащихся и их соотношением с общей численностью населения, было бесспорно, что большинство европейских государств в этом отношении опередило Россию К 1894 г. в девяти русских университетах обучалось 14.327 студентов; вместе со специальными высшими учебными заведениями (техническими, военными, художественными и т. д.) оно достигало 25.—30.000 человек. В средних учебных заведениях (их было около 900) обучалось 224.000 человек (из них в женских 75.500). В низших учебных заведениях всех видов (около 72.000) обучалось 3.360.000 детей. Учащиеся составляли, т. о., немного менее 3 проц. общей массы населения^*. Для азиатских стран такой процент учащихся, как в России, казался бы вообще огромным. (В странах всеобщего обязательного обучения учащиеся составляют около 10 проц. населения).

В России выходило к 1894 г. около 850 периодических изданий всех видов; ежедневных газет, не считая губернских официальных изданий, имелось около ста. Во главе оппозиционной печати были в то время в С.-Петербурге «Новости», в Москве — «Русские Ведомости», тогда как наиболее распространенной умеренной газетой было суворинское «Новое Время», а правыми органами были Гражданин» кн. Мещерского и «Московские Ведомости», имевшие однако меньший вес после смерти М. Н. Каткова. Из т. н. «толстых журналов» только «Русский Вестник» был органом консервативным, тогда как «Вестник Европы» и «Русская Мысль» держались либерального направления, а в «Русском Богатстве» и «Мире Божьем» пробивалась социалистическая струя. Особо стоял «Северный Вестник», проводивший взгляды враждебные плоскому материализму 60-х годов, но в то же время политически весьма далекий от власти. Провинциальная печать была беднее и серее столичной, но и там — исключением был «Киевлянин» проф. Д. И. Пихно — преобладали сдержанно-оппозиционные тона. Именно в провинции большевики упоминают первые ростки «марксистской печати».

В России в 1894 г. имелось 1.315 типографий. Книг и других непериодических изданий выпущено было 16.541, в том числе около 6.000 в С.-Петербурге и около 2.500 в Москве. Тираж их достигал несколько десятков миллионов экземпляров.

Число общественных библиотек, под влиянием деятельности земств в этой области, быстро росло и приближалось к четырем тысячам, во главе с Императорской Публичной библиотекой, с ее полутора миллионами книг и 15.000 читателей в год. Большие библиотеки также имелись в Академии Наук, в Румянцевском музее (Москва) и при всех университетах. Согласно закону, по одному экземпляру каждой книги, выходившей в России, должно было поступать в библиотеку Академии Наук и в Публичную библиотеку.

Иностранные наблюдатели не раз отмечали высокий культурный уровень образованных слоев русского общества, нашедший себе такое яркое выражение в русской литературе XIX века, сразу выдвинувшейся в первые ряды мировой литературы. Отмечалось также, что в отличии от Запада в России образование более равномерно распространяется и на женщин, которые в России вообще были гораздо ближе к гражданскому и социальному равенству с мужчинами, чем в Западной Европе, особенно в романских странах. Проф. Legras, в своих впечатлениях о пребывании в России в 1892 г., писал: «Лицеи для девиц (гимназии) буквально кишат в России... Серьезное развитие женского образования в России имеет и свои преимущества... Чувствуешь, что их ум прошел иную школу, чем у воспитанниц наших модных монастырей... Русские девушки менее сдержанны, но более естественны, чем девицы в наших пансионатах». Этот отзыв любопытен потому, что он исходит от человека, обзывающегося в общем без сочувствия об Императорской России.

В русской литературе начало 90-х годов было периодом тусклым, промежуточным. Большие писатели второй половины века сошли со сцены. Достоевский и Тургенев умерли, гр. Л. Н. Толстой отошел от художественного творчества и занимался проповедью своих учений. В 1892 г. скончался А. А. Фет, давший за последние годы жизни свои великолепные «Вечерние Огни»; из меньших умерли Гаршин, Гл. Успенский, раньше—Писемский; поэты Апухтин и Надсон (так безмерно возвеличенный русской публикой того времени). Доживали последние годы А. Н. Майков († 1897 г.), Я. П. Подонский († 1898), Н. С. Лесков († 1895). Из новых писателей А. П. Чехов еще не получил общего признания; он пользовался меньшей известностью, чем Короленко. Только вокруг «Северного Вестника» ощущалось некоторое «движение воды», — возникало т. н. «декадентство» с Мережковским, Гиппиус, Минским во главе. Свою первую книгу в 1894 г. выпустил Бальмонт. Одиноко стоял талантливый поэт-алкоголик К. М. Фофанов.

Из русских писателей того времени наибольшей известностью пользовался философ Владимир Соловьев. К. Н. Леонтьев скончался в 1892 г.; в «Русском Вестнике» о нем поместил ряд статей талантливый публицист В. В. Розанов, получивший известность своей небольшой книгой «Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского».

В критике господствовала политическая тенденция. Большим влиянием пользовался А. К. Михайловский. Литературу рассматривали с точки зрения общественной пользы (весьма узко понимаемой), и на «Северный Вестник», за его защиту чистого искусства, сыпались громы почти всех других органов печати.

Архитектура, как впрочем и во всех других странах, находилась в печальном упадке. Утилитарный дух века, казалось, убил творчество в этой области; строились в огромных количествах только безобразные, четырех- и пятиэтажные жилые дома, чтобы вместить быстро растущее население городов. Было не до церквей и не до дворцов...

В живописи наибольшей популярностью пользовались «передвижники», реалисты с «общественно-полезной» тенденцией. Их выставки, «передвигавшиеся» из города в город, привлекали наибольшее число посетителей, — в С.-Петербурге от 25.000 до 44.000 человек, в Москве — до 27.000, тогда как выставки Академии Художеств не достигали цифры выше 18—20.000 посетителей. В. А. Серов был еще в ту пору начинающим художником; на первом плане были имена Крамского, Репина, Сурикова и Верещагина; в моде были также «марины» Айвазовского. Религиозную струю в живопись вносили В. М. Васнецов и Нестеров, трогательно преданный поклонник Императора Александра III. В скульптуре первое место принадлежало Антокольскому.

Урожай зерновых хлебов давал около 2 миллиардов пудов в год для Европ. России. Заграницу вывозилось около одной пятой этого количества, и все-таки Россия была самым крупным поставщиком хлеба в Европе.

Но количеству лошадей (26 миллионов в начале 90-х годов), Россия занимала первое место в мире, и это было естественно, так как обработка полей производилась почти исключительно конской тягой. Рогатого скота числилось 33 миллиона голов; овец 64 миллиона На окраинах имели реальное хозяйственное значение олени (на севере) и верблюды (в Средней Азии); и тех и других было по пол миллиона. Сравнительно слабо было распространено свиноводство (11 миллионов голов). Годовое потребление мяса определилось цифрой около 175 миллионов пудов.

Из побочных культур исстари славился русский лен. Больше чем половина всего льна в Мире вырастало на русских полях. В западных губерниях голубые пространства льна чередовались с золотыми нивами. Быстро увеличивались посевы сахарной свекловицы (в 1894 г. около 300.000 десятин).

Рыбная ловля, в отношении которой статистика весьма несовершенна, приносила ежегодно около 70 миллионном пудов рыбы.

Промышленность начинала развиваться быстрее. Число рабочих, занятых в ней, перевалило к 1894 г. за полтора миллиона. Стоимость выработанных товаров в том же году приближалась к двум миллиардам рублей. На первом месте стояла текстильная промышленность, занимавшая более трети общего числа рабочих. в значительной мере удовлетворявшая потребности рынка, но — кроме льна — ввозившая свое сырье (хлопок, шерсть, шелк) преимущественно из заграницы. Развитие хлопководства подвигалось быстро вперед^*, но все же русский хлопок удовлетворял только 30 проц. общей потребности. Немного менее трети рабочих приходилось на горное дело и металлургию. Старый горнозаводской центр, Урал с его изумительным разнообразием всех видов полезных ископаемых. начинал отступать на второй план перед Донецким бассейном (уголь), Кривым Рогом (железная руда), Баку (нефть). Даже в отношении золота первенство перешло к Восточной Сибири (Ленские прииски), и только платина, естественная монополия которой принадлежала России, составляла по-прежнему привилегию Урала.

Уже существовали зачатки рабочего законодательства: запрещение ночного труда женщин и детей, ограничение труда малолетних, регулировка условий найма, меры предотвращения несчастных случаев и учреждение фабричной инспекции для контроля над выполнением законов об охране труда.

До 80-х годов рабочие были настолько малочисленны, что им не придавалось особого значения, как отдельной группе населения. К тому же, многие рабочие сохраняли связь с деревней: фабрика служила своего рода «отхожим промыслом». Тем не менее, вокруг некоторых крупных заводов начали образовываться слои «наследственных пролетариев». Быстрый рост промышленности к 1894 г. чрезвычайно повысил значение рабочих в общей экономике страны.

Казенное хозяйство играло большую роль в России. Больше половины всей земельной площади в Империи принадлежало казне. Правда, в это входили все худшие земли — тундры, пустыни, болота, сибирская тайга. Земель удобных для обработки у казны в Европейской России почти не оставалось после освобождения государственных крестьян^*. Зато огромным богатством казны были лесные пространства русского севера и Сибири. Даже при очень мало интенсивной разработка., они давали государству ежегодно несколько десятков миллионов рублей. Государство имело также свои казенные заводы, но они не рассматривались как доходная статья: это были в первую очередь заводы военные.

Необыкновенное разнообразие русских условий, разница климата, почвы, племенного состава, создавали необходимость неустанной работы для того, чтобы