SamoRealizacia com «Ричард Бах. Мост через вечность»



бет7/40
Дата23.07.2016
өлшемі1.29 Mb.
#216529
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   40

Восемь

Я чувствовал себя в самолете на высоте двух миль так, как будто меня распластали на кухонном столе и затем вышвырнули за дверь. Одно мгновение самолет во всей красе в дюймах от моих пальцев… я падал, но я мог бы ухватиться и вернуться на борт, если бы в этом была отчаянная необходимость.

В следующее мгновение уже поздно, ближайшая вещь, за которую я мог бы ухватиться, — на высоте пятидесяти футов надо мной, улетает со скоростью сто футов в секунду. Я беспрерывно падаю, падаю вниз. Только стремительный полет вниз.

О, Бог мой, — думаю я. — Я уверен, что хочу это делать?

Если вы в нем одно мгновение, то свободное падение дает много впечатлений. Но если вы начинаете заботиться о следующем мгновении, они сильно тускнеют.

Я падаю в широком вихре, наблюдая за землей, — какая она большая, какая тяжелая и плоская, и ощущая себя ужасно маленьким. Никакой кабины, не за что ухватиться.

Не волнуйся так, Ричард, — подумал я. — Здесь справа на груди кольцо, ты можешь потянуть за него в любой момент, когда захочется, и раскроется парашют. Существует еще одно запасное кольцо, на случай, если основной парашют подведет. Ты можешь потянуть сейчас, если хочешь, но тогда ты должен откатиться испытать радость свободного падения.

Я взглянул на высотомер на запястье. Восемь тысяч футов, семь тысяч, пять… Дорога внизу на земле была мишенью из белого гравия, в которую я попаду через несколько минут. Но посмотри на все это пустое небо между сейчас и тогда! О, мой…

Какая то часть в нас всегда является наблюдателем, и не имеет значения, за чем он наблюдает. Следит за нами. Не заботится, счастливы мы или несчастливы, хорошо нам или плохо, живы Мы или мертвы. Его единственная работа — сидеть у нас на плечах и выносить, приговор: стоящие мы человеческие особи или нет.

В данный момент наблюдатель уселся на мои резервные доспехи, одетый в свою собственную куртку для прыжков и парашют, и комментирует мое поведение.


Больше нервов, чем следует при такой сцене. Глаза слишком широко раскрыты; слишком учащенное сердцебиение. Приятное возбуждение смешано со слишком большой дозой испуга.

Степень качества весьма далекая от прыжка 29: С минус.


Мой наблюдатель оценивает жестко. Высота пять тысяч двести… четыре тысячи восемьсот. Выброшу руки перед собой в штормовой ветер и я приземлюсь на ноги: руки назад — и я нырну головой в землю. Именно так, должно быть, и летают, — думал я, — без самолета, только нет безнадежного желания подниматься так же быстро, как и спускаться. Лететь вверх было бы чудесно даже на третьей скорости.
Витание в облаках во время свободною падения. Мысли бесцельно блуждают. Изменение качества: Д — плюс.
Высота три тысячи семьсот футов. Еще высоко, но моя рука потянулась к кольцу, я подцепил его правым большим пальцем, резко дернул. Фал свободно выскользнул; я слышал дребезжание за спиной, — и это должно было означать, что вытяжной парашютик открылся.
Рано дернул. Слишком рано лезть под купол. Д.
Дребезжание продолжалось. Но сейчас я мог получить шок от рывка при открывании основного купола. Вместо этого я безудержно падал. Без всяких причин мое тело стало вращаться.

Что то…. — думал я, — что то не так?

Я посмотрел через плечо туда, где дребезжание. Вытяжной парашют бился и распластывался, пойманный стропами. Там, где должен быть основной парашют, был узел спутанного нейлона, красное, и голубое, и желтое шумело радостным водоворотом.

Шестнадцать секунд — пятнадцать — фиксировать, пока я не ударил землю.

Она, вращаясь, смотрела на меня, а я собирался ударить это сияние оранжевой рощицы. Может, в деревья, но скорее нет.

Срезать, — я должен выучиться этому на практике. Меня осенило, что нужно сейчас срезать основной парашют и развернуть резервный из укладки на груди. Хорошо ли это — неудача с парашютом на моем двадцать девятом прыжке? Не думаю, что это хорошо.


Сознание вышло из под контроля. Никакой дисциплины.

Д минус.
Было редкостной удачей, что время шло так медленно. Секунда проходила как минута.

И, вообще, почему это так трудно поднять руки к защелкам и отделаться от развалин купола?

Мои руки весили тонны, и я по дюйму, медленно, с невероятными усилиями тянулся к застежкам на плечах.

И чего стоит это племя? Они не объяснили мне, как это будет трудно — дотянуться до защелок!

В дикой ярости на своих инструкторов я, преодолев последних полдюйма, внезапно ухватился за защелки и, рванув, открыл.


Медленно, медленно. Слишком медленный путь.
Я прекратил вращаться, перевернулся спиной вниз, чтобы развернуть резерв, и к своему немалому удивлению обнаружил, что спутанный нейлон остался при мне.

Я был стремительно летящей падающей римской свечой, уставшей от яркого горения, падающей материей, горящей ракетой, летящей с неба.

— Курсанты, послушайте, — сказал инструктор. — Такого с вами случиться не может, но не забудьте: никогда не раскрывайте резервный в несработавший основной, потому что он тоже не сработает. Будет что то вроде вывески парикмахерской, украшенной вымпелами, и это даже не замедлит вашего падения! ВСЕГДА СБРАСЫВАЙТЕ ЕГО!

Но я действительно сбросил, но вот он — спутанный основной продолжает болтаться на стропах.

Мой наблюдатель со своего места фыркнул от отвращения.
Теряет рациональность под давлением обстоятельств. F. Это может привести к поражению.
Я почувствовал землю, падающую на меня. Трава могла бы врезаться мне в шею со скоростью 125 миль в час. Быстрый способ умереть. Почему я не вижу свою жизнь, как тряпку перед глазами, почему я не покинул тело перед тем, как брякнусь, так, как об этом сказано в книге? ДЕРНИ РЕЗЕРВНЫЙ !!!
Действие запоздало. Вопросы не имеют отношения к ответам. В общем, — жалкое существо.
Я дернул аварийное кольцо, и немедленно перед лицом взорвался запасной, вверх из укладки в виде шелковой снежной раковины, выгнутой в небо. Он устремился вверх, мимо тряпки основного; не сомневайтесь, усталости во мне было на две сгоревшие римские свечки.

Потом, как белый оглушительный выстрел, — эта штука открылась, раскрылась полностью, я дернулся, остановившись в воздухе на высоте всего четырехсот футов над оранжевой рощей, поломанная марионетка, в последнюю секунду подхваченная на свою нитку.

Время снова сжалось, переключившись на высокую передачу; отхлестанный деревьями, я ударил землю ботинками и оказался на траве не мертвым, а только тяжело дышащим.

Может быть, я уже упал вниз головой и разбился насмерть, думал я, а затем запасной парашют смог оттащить меня во времени на две секунды назад и таким образом спас меня?

Мне едва удалось избежать выбора такого альтернативного будущего, где меня ожидала смерть, от удара о землю. И теперь, когда это будущее удалялось от меня, мне захотелось, помахать ему на прощанье. Помахать почти с грустью. В том будущем, которое уже стало для меня альтернативным прошлым, я внезапно получил ответ на давно интересовавший меня вопрос об умирании.
Пережил прыжок. Кое как справился благодаря удаче и действиям ангелов хранителей. Ангелы хранители: А. Ричард: F.
Я подтащил к себе резервный парашют, собрал его в аккуратную пышную груду, с признательностью обнял его и положил рядом с основным. Потом я сидел на земле возле деревьев, снова переживал последние минуты, записывая в карманную записную книжку все, что случилось, все, что я увидел и подумал, все, что сказал маленький наблюдатель, грустное прощание со сменною, все, что я помнил. Когда я писал, рука не дрожала. Или я не получил шока от прыжка, или беспощадно подавил его.

И вот я снова дома. Нет никого, с кем бы я мог поделиться своим приключением, никто не задаст мне вопросов, которые помогли бы мне выявить те интересные стороны происшедшего, которых я не заметил сам. Кэти ушла куда то с кем то, чтобы провести свободный вечер. У детей Бриджит в школе спектакль. Джилл устала после работы.

Лучшее, до чего я смог додуматься, — это междугородний звонок Рейчел в Южлую Каролину. Ей было приятно поговорить со мной, сказала она, и я могу приехать к ней погостить, как только смогу. Я не упомянул прыжок, нераскрывшийся парашют и другое будущее — свою смерть в оранжевой роще.

Чтобы отпраздновать этот вечер, я приготовил себе картофельную запеканку точно в соответствии с рецептом своей бабушки: картофель и пахта, яйца и мускатный орех, ваниль — все это потом охлаждают до заиндевения и покрывают шоколадной глазурью. В одиночестве я съел третью часть еще теплой запеканки.

Я подумал о прыжке и в конце концов пришел в выводу, что я не должен им рассказывать о случившемся, не должен рассказывать о нем вообще никому. Боюсь, это было бы с моей стороны просто хвастовством, — рассказывать, что я избежал смерти. И что бы они сказали мне в ответ? «Боже мой, это были жуткие минуты!» «Ты должен быть более внимательным!»

Наблюдатель появился снова и начал писать. Я скосил глаза и наблюдал.


Он изменяется. С каждым днем он все сильнее. защищается, становится все более одиноким, отдаленным от других. Он выдумывает испытания для родственной души, которую еще не нашел, строит стены, лабиринты и огромные крепости на пути той, что отважится искать его и центре всей этой путаницы.

Он получает оценку "А" по самозащите от той единственнои в мире, которую мог бы любить и которая однажды могла бы полюбить его. Он не находит себе места сейчас… Найдет ли она его до того, как он покончит с собой?


Убить себя? Самоубийство? Даже наши наблюдатели не знают нас. Нераскрывшийся парашют не был моим недосмотром. Случайная неудача, которая больше не повторится!

Тогда я не потрудился вспомнить, что парашют укладывал я сам.

Неделю спустя я приземлялся для заправки во второй половине дня. На этот раз большие неприятности случились с моим большим скоростным Мустангом Р 51. Отказала радиосвязь, не сработал левый тормоз, сгорел генератор, датчики температуры непонятно почему зашкалили до красной черты, а затем неожиданно снова заработали нормально. Определенно это был не лучший день, и было ясно, что это худший самолет из всех тех, на которых я когда либо летал. Мне правятся почти все самолеты, но с некоторыми я просто никогда не смогу ужиться.

Посадка и заправка, подтягивание тормозов и снова как можно скорее на взлет. Длительный полет, и вот я замечаю по датчикам состояния двигателя, что сразу же за этом огромным пропеллером творится что то не то. Многие детали самолета стоят не меньше ста долларов, а если учесть, что они ломаются как спички, — они стоят тысячи.

Шасси большого военного самолета плыли в футе над посадочной полосой в Мидленде, Техас; потом они коснулись земли. В то же мгновение левая покрышка лопнула, и самолет отбросило в направлении бровки, которая в один миг превратилась в пыль.

Время остановилось. Самолет продолжал двигаться достаточно быстро, чтобы оторваться от земли, и я выжал газ до отказа, стараясь поднять машину в воздух. Неправильный выбор. Скорости не достаточно для взлета. Самолет на секунду или что то около этого задрал нос, но это было последнее, что он смог сделать.

Под нами волновалась полынь; самолет ударился о землю и левая стойка шасси немедленно сломалась. Огромный винт взрыхлил землю, и, как только он согнулся, двигатель внутри заклинило, он заревел и разорвался внугри своего кожуха.

Это было так знакомо — вялотекущее время. И смотри кa кто здесь! Мой наблюдатель, с бортовым журналом и карандашом. Как поживаешь, приятель, давно не виделись.


Болтает с наблюдателем в то время, как самолет развалинается на куски среди полыни. Похоже, что хуже тебя пилота я не видел.
Я хорошо знал, что аварии Мустангов — это вам не обычная будничная авария самолета. Эти машины так велики, быстроходны и опасны. Они сметают все на своем пути и взрываются красочными феерверками желтого и оранжевого пламени, как динамит, превращаясь, в роковой черный дым и разлетающиеся в радиусе полмили от эпицентра болты и обломки. Пилот при этом ничего не успевает почувствовать.

Взрыв приближался ко мне со скоростью восемьдесят миль в час… Оранжево белый клетчатый корпус дизель генератора, находящегося в самом центре всего этого хаоса, подумал, что он сможет уцелеть во время аварии сверхскоростного самолета. И был не прав.

Еще несколько ударов о землю, и другое шасси тоже было потеряно, половина правого крыла и кожух развеялись без следа. Почему я не покидаю свою тело? Во всех книгах говорится…

Меня бросило вперед на ремнях безопасности, когда мы врезались, и мир потемнел в моих глазах.

Несколько секунд я ничего не видел. Полное отсутствие боли.

Очень спокойно здесь на небесах, думал я, тряся головой, распрямляясь.

Совсем не больно. Спокойное, тихое шипение… Что там может на небесах шипеть, Ричард?

Я открыл глаза и обнаружил, что небеса выглядят как списанный правительством Соединенных Штатов корпус дизель генератора, сокрушенный обломками крушения очень большого самолета.


Происходящее доходит до него, как до жирафа.
Одну минуту! Может… это не Тот Свет? Я не мертв! Я сижу внутри того, что осталось от этой кабины, а самолет все еще не взорвался! Он собирается Р Р РАЗОРВАТЬСЯ через две секунд, а я сижу в нем как в ловушке… Не собираясь погибать в результате взрыва, я явно собрался сгореть!!!

Спустя десять, секунд бежал со скоростью чемпиона по спринту на двести ярдов от дымящихся обломков, которые когда то были если не надежным, дешевым и удобным, то по крайней мере красивым самолетом. Я споткнулся и бросился лицом вниз в песок, как это делают пилоты в кино перед тем, как на экране произойдет взрыв. Лицом вниз, в ожидании удара прикрыть руками голову.


Способен передвигаться с замечательной скоростью, когда наконец до него доходит.
Полминуты. Ничего не случилось. Еще пол.

Я поднял голову и осторожно оглянулся.

Потом встал на ноги, небрежно отряхнул песок и полынь, с одежды. Непонятно почему, старый рок н ролльный мотив забарабанил у меня в ушах. Я почти не обратил на него внимания. Попытка быть бесстрастным?

Вот паршивец! Я никогда не слышал, чтобы 51 не взорвался, как полная бочка с порохом, но он не взорвался, и единственным исключением из общего правила было то, что катастрофа произошла с машиной, пилотом которой был я. Теперь придется долго давать объяснения, заполнять бумажки, которые пойдут в архив… Пройдет много времени, прежде чем я смогу взять билет на самолет, летящий на запад. Мелодия продолжала звучать.


Достаточно быстро оправился от шока. "В" с пюсом за хладнокровие, когда все закончилось.
Польщенныи, насвистывая мелодию, я подошел к останкам того, что осталось от Мустанга, нашел саквояж, сумку и бритвенный прибор и бережно отложил их в сторону.

Крепкая кабина, можно сказать после случившегося.

И естественно! Самолет не взорвался потому, что когда я садился, в баках уже почти не было горючего.

В это время наблюдатель, покачав головой, покинул меня, а в поле зрения появилось пять пожарных машин. Их совсем не интересовало все, что я им говорил об отсутствии топлива. Они залили обломки пеной безо всяких причин для этого.

Мне было жаль радиоаппаратуру, часть которой осталась целой в кабине и стоила дороже золота. «Постарайтесь не залить пеной кабину, парни, пожалуйста! Там аппаратура…»

Слишком поздно. Боясь, что может начаться пожар, они заполнили кабину ценой до самого верха.

И что теперь делать, — беспомощно думал я. Что теперь, что теперь, что теперь?

Я прошел милю до аэропорта, купил билет на ближайший рейс, как можно короче описал в рапорте происшедшее, объяснил аварийщикам куда стаскивать обломки безнадежно искореженной машины.

В этот момент, когда я писал для них свой адрес, сидя за столом в ангаре, мне припомнилась, мелодия, которая бубнила в моей голове с момента аварии.

Ш бум, ш бум… и множество йя т та, йя т та.

Почему я напеваю чту песню? Удивительно. Через двадцать лет, почему бы и нет?

Песне не было дела до что то, она продолжала звучать: жизнь только сон! Ш бу ум! И я возьму тебя в рай выше всех! Ш бу ум…

Эта песня! Это пел призрак Мустанга, со всеми соответствующими звуковыми эффектами.
Жизнь — это только сон, любовь моя…
Конечно жизнь — это сон, ты, жестяное помело! И ты чуть не забрал меня в свой рай выше всех! Ш бу ум; ты, разворванный на куски увалень!

Нет ничего такого, что, появившись в нашем уме, не имело бы смысла. Этот самолет, я никогда не принимал его всерьез.

Рейсовый самолет выруливал на взлетную полосу мимо полыни. Я наблюдал со своего места через иллюминатор.

Залитое пеной тело Мустанга возлежало на платформе, как на ложе, кран поднимал кусок крыла.

Ты захотел поиграть, самолет? Тебе нравилось, что нибудь, ломать при каждом полете, теперь ты захотел и вовсе пойти против моей воли?

Ты проиграл! Может, ты и найдешь, кого нибудь, кто забудет твое прошлое и сколотит тебя когда нибудь, лет через сто после сегодняшнею дня. Может, ты вспомнишь этот день и будешь в нему добр!

Клянусь тебе, машина, — сколачивать тебя буду не я.

Сначала случай с парашютом, теперь еще и авиакатасторофа. Я думал об этом, улетая на Запад, и через какое то время решил, что меня вели Свыше, и я вышел невредимым из ситуации, которая оказалась немного более опасной, чем я мог предположить. Кто нибудь другой мог бы увидеть в этом что то иное. Катастрофа не была проявлением моей защиты в действии, этот случай был скорее свидетельством того, что она иногда бывает ненадежной.





Достарыңызбен бөлісу:
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   40




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет