Сангхаракшита

Несмотря на сравнительно небольшое количество буддийских текстов, в них очень легко запутаться, даже если взять английские переводы. Очень легко запутаться в том, что читать, а что — нет. Очень легко забыть, что такое слово Будды в глубоком смысле. Среди такого обилия слов можно упустить из вида само Слово. При чтении и изучении такого количества текстов легко забыть дух Буддавачаны. В таких обстоятельствах необходим учитель, который помог бы истолковать все эти тексты и прояснил путь, которым следует идти. При самостоятельном подходе мы увидим перед собой множество учений, причем одни из них соответствуют уровню, на котором мы находимся, а другие — нет. Нам нужен человек, обладающий большим опытом, чем мы сами, который помог бы нам одолеть трудные места и указал, где изменить акцент нашей практики, а где и совсем изменить направление. Иначе можно утратить вдохновение или вообще зайти в тупик. Никто, даже сам Будда, не способен избежать ошибок, а иногда ошибки могут быть серьезными.

Но прежде всего, мы нуждаемся в духовных друзьях, то есть друзьях, чье отношение к нам строится на основе общей духовной преданности общему духовному идеалу. В общении с теми, чье отношение к нам основано на том лучшем и высшем, что есть в нас, мы можем воплотить теорию Дхармы в практику. Только общаясь с другими мы можем оценить успешность собственной духовной практики, и только те, кто знает нас как с наилучшей, так и с наихудшей стороны, могут дать самый ценный и точный совет. Для тех, кто имеет опыт общения с духовными друзьями, оно является настолько важным и радостным, что Ананда, слуга Будды, как-то заметил:

—Духовная дружба — половина духовной жизни.

—Не говори так, Ананда, — ответил Будда. — Духовная дружба — это вся духовная жизнь.¹

И действительно, само просветление, в том, как оно себя передает, есть пример духовной дружбы на высочайшем уровне, и это особенно ярко проявилось в отношениях Будды и Ананды. Несмотря на разный уровень духовных достижений, на протяжении последних двадцати лет жизни Будды они с одинаковой добротой заботились друг о друге.

Буддавачана может жить только в условиях Сангхи, иначе живое слово Будды останется мертвой буквой. Именно поэтому главной заботой Будды были чистота и гармония монашеской общины. Если его последователи будут жить в согласии, взаимной дружбе и любви, общаясь друг с другом открыто и честно, сохранится и дух Буддавачаны.

Конечно, значение Сангхи больше, чем может показаться на первый взгляд. Мы тоже можем почувствовать дух Буддавачаны, если на время оставим привычный мир и обратимся к иному миру — миру архетипических образов. Там мы обнаружим, что Буддавачана обрела воплощение в образе Манджугхоши, бодхисаттвы мудрости. Его имя означает «ласково говорящий», а иначе его называют Вагишвара — «властелин речи» (кстати, его имя имеет общий корень со словом вачана). Вагишвару, властелина речи, изображают на синем фоне полночного неба в облике прекрасного смуглого шестнадцатилетнего юноши — его тело золотистого цвета. Облаченный в шелка и украшенный драгоценностями, он восседает на лотосе скрестив ноги; его длинные черные волосы распущены. Одной рукой он вздымает пылающий меч, другой прижимает к сердцу книгу священных текстов, точнее текстов Праджняпарамиты. Он окружен ореолом золотого света, который, в свою очередь, обрамлен радужными лучами. Таков Манджугхоша, Вагишвара, властелин речи, который является олицетворением, архетипом, слова Будды.

Можно пойти еще дальше, еще выше. Олицетворением слова Будды является не только бодхисаттва, но и сам Будда — Будда «Сутры белого лотоса». В этой сутре говорится, что Будда вечно восседает на пике Грифа, самой вершине мирского бытия. Там он вечно проповедует Дхарму, но не словами, как она записана в тексте сутры, и даже не образами, которые в ней содержатся. Он проповедует ее посредством чистого звука мантры, как изначальную вибрацию самой реальности. Медитируя или читая тексты, пребывая в безмолвии и покое, мы можем уловить эту вибрацию, исходящую от ума Будды, с самой вершины бытия. Уловив ее, мы сами начинаем очень тонко вибрировать в согласии, в гармонии с ней. Ее также можно услышать в самых глубинах и на самых высотах нашего бытия. Если иметь в виду глубочайший, наивысший, самый истинный и полный смысл, то мы можем услышать слово Будды.

7

КАРМА И НОВОЕ РОЖДЕНИЕ

Первоначально этот принцип сформировался в его уме в виде лаконичного положения: «Одно обусловлено другим. Всё, что происходит, имеет причину». Тем не менее, весьма показательно, что самая известная версия этого принципа берет начало с момента его передачи, которая прошла с поразительным успехом. Тогда передачу осуществил не сам Будда, а один из его учеников, а получил ее один из искателей истины, который впоследствии стал ближайшим учеником Будды.

Это произошло через несколько месяцев после просветления Будды. Шарипутра, молодой брахман из Бихара, вместе с другом детства по имени Маудгальяяна покинул свой дом, как некогда это сделал сам Будда. Потом Шарипутра остался один, поскольку они с другом договорились отправиться в разные стороны: тот, кто первым найдет просветленного учителя, должен был сообщить об этом другу, так их шансы на успех удваивались.

В пути Шарипутра встретил Ашваджита, одного из первых пяти учеников Будды, который к тому времени уже сам обрел просветление и проповедовал Дхарму. Пораженный видом этого странствующего монаха, который излучал спокойствие и счастье, Шарипутра подошел к нему, поздоровался и спросил:

—Кто твой учитель?

Такой способ завязать разговор с совершенно незнакомым человеком может показаться слишком прямолинейным: ведь в Англии обычно начинают со слов «Славная нынче погодка» или «Похоже, начинает немножко проясняться». Но в Индии люди склонны сразу переходить к делу, поэтому Шарипутра задал вопрос, который при подобных встречах там задают и по сей день, и Ашваджит ответил:

— Мой учитель — Шакьямуни, мудрец из племени Шакья, Будда.

Тогда Шарипутра сразу задал второй вопрос — обычный, но в данном случае тоже важный:

— А чему он учит?

— Честно говоря, я еще новичок и мало смыслю в Дхарме, — ответил Ашваджит. — Но я могу вкратце рассказать тебе, о чем идет речь.

С тех пор то, что он затем сказал, стало знаменитым во всем буддийском мире в виде короткого палийского стиха, состоящего всего из двух строк. Он сказал или произнес, а может, и продекламировал следующее:

Из всех вещей, что по причине происходят, Татхагата¹ причину объяснил, а также прекращение ее. Такое великий шрамана² учение изрек.

Похоже, эти две строки произвели на ум Шарипутры ошеломляющее и в то же время освобождающее действие. Он пережил мгновенный проблеск воплощенной в них истины. В нем возникло запредельное видение, и он тут же стал вошедшим в поток. Очевидно, почва была подготовлена настолько хорошо, что даже такого сжатого изложения Дхармы оказалось достаточно, чтобы Шарипутра понял: его поиск завершен. Можно было идти за другом Маудгальяяной и уверенно сказать ему, что Будда найден.

Эти строки Ашваджита записаны и являются объектом почтения и преклонения во всех странах Востока, где распространен буддизм. В Тибете, Китае, Японии, Таиланде, Шри-Ланке их увидишь вырезанными на каменных памятниках и глиняных табличках, написанными на полосках бумаги, которые помещают в изваяния божеств, выгравированными на пластинах из золота и серебра. Можно сказать, что это кредо буддизма. Кто-то может счесть их сухими и абстрактными, отвлеченными и даже не вызывающими энтузиазма, но Шарипутре они такими, конечно же, не показались. И если вы как следует задумаетесь о принципе пратитья-самутпады, в каком бы виде он ни был изложен, если станете медитировать на эту тему, проследите ее смысл, то начнете понимать, какое огромное влияние этот принцип оказал на наш мир. Что бы ни возникало, на каком бы то ни было уровне, это происходит в зависимости от условий, а при отсутствии этих условий прекращает существовать. Вот и всё. Но если говорить о буддизме, то именно это и есть буддизм.

Суть такова: с точки зрения просветленного ума, основным признаком всех явлений, физических и психических, является то, что они обусловлены. Нескончаемый поток явлений — и материальных событий, и состояний ума — есть процесс взаимозависимых этапов, каждый из которых возникает при наличии условий и, в свою очередь, обусловливает последующие этапы. Дождь, солнечный свет и плодородная почва — вот условия, благодаря которым возникает дуб; его опавшие листья гниют и образуют перегной, на котором вырастают цветы пролески. Ревнивая привязанность будет иметь последствия, которые могут привести к убийству. Ничто в мире феноменов не возникает само по себе, без предшествующих условий, и ничто не остается без последствий. Именно процесс осознания этого закона обусловленности постепенно освобождает нас от всех условий, приводя к свободно протекающему спонтанному творчеству просветления.

Если мы как следует уяснили, в чем заключалось прозрение Будды, можно перейти к рассмотрению того, как оно решило вопросы, ответы на которые первоначально вознамерился найти Сиддхартха. Как насчет старости, болезни и смерти? Как эти непреложные факты нашего физического распада согласуются со всем процессом обусловленности? Продолжается ли «нескончаемый поток явлений» и после смерти или смерть — это конец? Для нас эти вопросы, конечно же, не являются абстрактными или теоретическими. Тайна смерти, которая так беспокоила первобытных людей, по-прежнему остается тайной. Даже сегодня, когда нам, несомненно, известно очень многое, достаточно только объявить о лекции под названием «Тибетская книга мертвых» или «Что происходит после смерти», или «Куда мы попадем, когда умрем», чтобы привлечь толпы слушателей. И на книги о смерти и умирании всегда есть большой спрос. Мы можем думать, что по сравнению с первобытными временами произошли неизмеримые перемены, но, когда дело доходит до понимания смерти, выясняется, что эти перемены не столь уж и велики. На самом деле «проблема» смерти стала еще более насущной.

Однако здесь мы говорим не о той проблеме смерти, которая стоит перед каждым. То, как мы относимся к смерти, как мы смиряемся или не смиряемся с ней, несколько отличается от того, как относятся к ней другие. Со временем, из века в век, чувства и представления о смерти тоже меняются. Рассмотрев проблему смерти с исторической точки зрения, можно сказать, что начало ей было положено, когда человечество начало заниматься земледелием, то есть в эпоху великих цивилизаций, возникших в долинах рек. Было это, наверное, около десяти-пятнадцати тысяч лет назад. В это время мир стал менее враждебным и загадочным, однако в том, что касалось самой большой тайны — смерти — люди продолжали оставаться в неведении. На самом деле тайна эта становилась еще глубже и непрогляднее, и, пожалуй, угнетала умы людей даже сильнее, чем прежде. И для этого была своя причина. Люди больше не кочевали группами, а жили в деревнях, поселках и даже больших городах. Зародилась цивилизация в том виде, в каком мы ее знаем. Жизнь стала безопаснее и спокойнее, и доставляла людям больше удовольствия. А начав получать удовольствие, они хотели получать его и дальше. Они не хотели расставаться со своими женами или мужьями, со своими детьми, своими домами и ухоженными полями, с пением и танцами, с азартными играми и религиозными обрядами. Но однажды неизбежно придется всё это оставить, и люди это знали. Мысль о смерти омрачала свет их жизни. К чему эта жизнь, если ей суждено так скоро закончиться? Всего несколько кратких лет молодости, удовольствий и процветания — а потом пустота, небытие, где, похоже, нет ничего живого, разве что дух-призрак, бродящий во мраке, вот и всё.

Что тут можно поделать? Казалось бы, совершенно ничего. Большинство людей пытались просто забыть о смерти и максимально наслаждаться жизнью, пока есть возможность. «Ешь, пей и веселись, потому что завтра мы умрем» — вот суть их философии. Но те немногие, которые были сделаны из другого теста, предпочитали действовать. Они совершали героические подвиги: убивали чудовищ, сражались в битвах, завоевывали царства. Они пытались создать себе имя, чтобы, даже если им суждено погибнуть, причем, быть может, очень скоро, их имена продолжали жить вечно — во всяком случае, они на это надеялись. Но даже такие герои в минуты раздумий понимали, что всё это довольно бессмысленно.

Человеческая жизнь казалась не только загадкой, но и трагедией. Такое настроение нашло отражение в преданиях и сказах древних народов, которые в конце концов были записаны и стали первыми образцами нашей литературы. Мы обнаружим его в вавилонском эпосе о Гильгамеше, сложенном в третьем тысячелетии до нашей эры, и в «Илиаде» Гомера, рисующей гибель Трои и написанной более двух тысячелетий спустя. Присутствует оно и в «Беовульфе», эпической поэме англосаксов, созданной в восьмом веке, но, наверное, еще сильнее и пронзительнее оно выражено в Библии, в книге Экклезиаста — «Книге проповедника». Одна из любимых тем древней литературы — тщета человеческих устремлений перед лицом смерти, этого великого уравнителя, вдохновляла поэтов и в более поздние времена:

И гордость рода древностью, и силы похвальба,

И всё, что красота и злато могут дать,

Всё равно ждет предела своего,

И славы все пути ведут к могиле только.¹

Но этим история не исчерпывается: это только ее половина — западная половина. На востоке люди выбрали другой подход и фактически нашли разгадку тайны смерти, что, конечно, означало и разгадку тайны жизни. Они поняли, что смерть — не конец, люди не просто исчезают. Спустя какое-то время они возвращаются в новом теле, в зависимости от характера поступков, совершённых в предыдущей жизни. Впервые такое понимание появилось в Индии приблизительно во времена Гомера (около 800 года до н. э.) и оттуда широко распространилось по свету. Первое явное его упоминание можно обнаружить в Брихадаранъяка-упанишаде, где этот принцип изложен в виде чрезвычайно тайного учения, которое можно передавать только немногим избранным. Но по мере распространения это представление, в более организованном и упорядоченном виде, стало известно как учение о карме и перерождении.

Когда на Западе люди ломятся на лекции о карме и перерождении или о «Тибетской книге мертвых», на самом деле они желают узнать, что с ними случится, когда они умрут. Смерть — это конец всего или нет? Ведь если бы мы смогли убедиться, что смерть — не конец всего, то никакой проблемы бы не было. Будь люди совершенно уверены, что после смерти они не исчезнут бесследно, они гораздо меньше стремились бы слушать лекции о карме и перерождении или раскупать новейшие комментарии к «Тибетской книге мертвых». Для нас смерть — это проблема, тогда как на Востоке, особенно индуистском и буддийском, всё иначе. Там люди не так беспокоятся по поводу смерти. Для них смерть естественна и неизбежна, равно как и перерождение. Человек умирает и снова рождается, опять умирает и опять рождается — так уж устроен мир. И нечего об этом думать. На Востоке проблемой является не смерть, а то, как вырваться из процесса рождений и смертей. Как достичь состояния, в котором вы больше не будете подвержены смерти и перерождению? Проблема в том, что мы умираем и рождаемся снова и снова на протяжении бесконечных веков. Поэтому вопрос переносится на следующий уровень: то, что для Запада — решение проблемы, для Востока — сама проблема, требующая дальнейшего решения. Именно здесь на сцену выступает универсальный принцип обусловленности, открытый Буддой.

Когда Будда, переживая просветление, обозрел весь обширный мир обусловленного бытия, он увидел, что все явления, от низшего до высшего, подчиняются универсальному закону обусловленности. Он также увидел, что этот универсальный закон действует двумя разными способами: циклическим и спиральным — мы уже убедились в этом, рассматривая нашу эволюционную модель. При циклическом способе имеют место действие и реакция между противоположностями. Мы встречаем удовольствие и страдание, пороки и добродетели, рождение и смерть, и обычно получается, что мы колеблемся между ними туда-сюда. За жизнью следует смерть, а за ней — новая жизнь. За страданием следует удовольствие, а за ним — снова страдание. Действие этого циклического процесса обнаруживается на всех уровнях жизни: физическом, биологическом, психическом, социальном, историческом. Империи рождаются только для того, чтобы погибнуть; за развитием всегда следует упадок; итогом богатства, здоровья, славы и высокого положения неизбежно становятся старость, болезнь, смерть, утрата и забвение.

При спиральном же способе действия закона обусловленности есть возможность подлинного и постоянного развития. В этом процессе каждый фактор не отменяет действие предыдущего, а усиливает. Например, вместо того чтобы колебаться между удовольствием и страданием, вы от Удовольствия переходите к счастью, от счастья к радости, от радости к восторгу, от восторга к блаженству и так далее, До бесконечности. И к жизни и смерти этот спиральный способ применим так же, как ко всему остальному. Будда увидел: наряду с подверженностью бесконечному круговороту рождений и смертей, у людей есть возможность вступить на спиральный путь духовного развития — «путь к вратам бессмертия», путь, выводящий за пределы таких противоположностей, как жизнь и смерть.

Применительно к процессу жизни и смерти принцип обусловленности дал начало одному из самых известных и важных буддийских учений, которое чаще остальных понимают неверно, — учению о карме и перерождении. Вот первое и главное, что нужно понять о карме: закон кармы — это применение принципа обусловленности. В ней нет ничего загадочного, ничего удивительного, ничего странного, ничего таинственного. В самом общем смысле карма есть закон обусловленности, действующий на том или ином уровне бытия. Это необходимо подчеркнуть, поскольку одной из основных причин путаницы, очевидно, является представление, будто карма — это буддийское учении о причине и следствии, причем учение универсальное. Универсальным принципом является принцип обусловленности, а карма — только один из способов, которыми эта обусловленность действует. Этот вопрос можно прояснить, если обратиться к буддийскому учению, которое возникло значительно позднее того времени, когда жил сам Будда. Оно стало плодом аналитической и систематизирующей философской традиции Абхидхармы, и называется оно учением о пяти ниямах. Эти пять ниям — очень полезный принцип, потому что, как это обычно и принято в Абхидхарме, он связывает воедино нити, которые иначе остались бы разрозненными и разобщенными, как это наблюдается в первоначальных суттах.

Слово нияма, общее для пали и санскрита, означает естественный закон, космический порядок. Согласно этому учению, таких ниям пять, и они демонстрируют действие закона причины и следствия на пяти различных уровнях. Первые три достаточно просты, и им можно найти соответствие в западных науках. Первая — уту-нияма. Уту означает «неживая материя». В наши дни люди начинают сомневаться: есть ли вообще такая вещь, как неживая материя, но пока давайте будет называть ее так. Иными словами, это физический, неорганический уровень бытия. Таким образом, уту-нияма есть закон причины и следствия в том виде, в каком он действует на уровне неорганической материи. Грубо говоря, он охватывает законы физики, химии и смежных дисциплин.

Вторая нияма — биджа-нияма. Биджа означает «семя», так что биджа-нияма имеет дело с миром живой материи, с уровнем органического мира, законы которого составляют предмет биологической науки.

Затем идет читта-нияма. Читта значит «ум», поэтому читта-нияма — это обусловленность, действующая в мире ума. Таким образом, наличие этой третьей ниямы подразумевает, что умственная деятельность и развитие не случайны, но подчиняются законам. Важно понимать, что это значит. Мы привыкли думать, будто законы действуют на уровне физики, химии и биологии, но менее привычно для нас представление о том, что сходные законы могут управлять тем, что происходит в уме. На Западе склонны считать, что в уме всё происходит просто так, без какой бы то ни было конкретной причины. В какой-то степени влияние Фрейда уже заставило некоторых отойти от такой точки зрения, но представление о том, что психические явления возникают в зависимости от условий, еще не успело глубоко проникнуть в массовое сознание. Тем не менее, оно присутствует в буддизме, в учении о читта-нияме, законе причины и следствия, действующем в мире ума, причем можно сказать, что этот принцип соответствует современной психологии.

Четвертая — камма-нияма. Палийское слово камма, конечно же, более известно в своей санскритской форме, карма, и означает «действие», но в смысле умышленного, преднамеренного действия. Поэтому иногда приводят традиционное и парадоксальное высказывание, утверждающее, что карма равнозначна четане (замышляющему сознанию), то есть действие равносильно волевому акту: «ибо, как только возникает умысел, человек производит действие, будь то телом, речью или умом». Таким образом, камма-нияма относится к сфере этической ответственности — это принцип обусловленности, действующий на нравственном уровне.

Нам, воспитанным на западных представлениях о нравственности, порой бывает трудно понять, как работает этот Принцип. В обычном обществе, если вы совершаете преступление, то вас арестовывают и передают в руки правосудия.

Вас допрашивают, признают виновным и подвергают наказанию: отправляют в тюрьму или штрафуют. Преступление и наказание — два совершенно разных события, и есть то — общество, полиция, судья, закон, что вас наказывает. Мы склонны применять эту правовую модель и в том случае, когда речь идет о нравственности в целом. Мы думаем о грехе и наказании за грех, о добродетели и вознаграждении за добродетель. Столь же традиционно мы склонны подразумевать наличие судьи — того, кто видит все наши поступки и, соответственно, либо наказывает, либо вознаграждает; и в роли такого суди, естественно, выступает господь Бог. Люди представляют Бога в виде председателя на судебном заседании, куда доставляют всех провинившихся и где ангелы и демоны выступают как свидетели. Официальное христианское учение по-прежнему утверждает, что после смерти нас ждет высший суд, и ортодоксального христианина ужасает мысль о том, что придется предстать перед высшим судией, а затем отправиться туда, куда он решит. Впечатляющие последствия, подразумеваемые этим учением, способствовали появлению выдающихся произведений литературы, музыки, драмы и живописи. Огромная фреска Микеланджело «Страшный суд», украшающая Сикстинскую капеллу — вот лишь один из замечательных тому примеров. Но то же самое учение вылилось в довольно слабую философию и образ мышления ужасающие пережитки которого мы всё еще испытываем на себе.

У буддистов совершенно иная точка зрения, которая может показаться нам достаточно странной, поскольку наш подход к этике, почти независимо от нашего желания, определяется христианской теологией. В буддизме есть закон, но нет законодателя, равно как и тех, кто претворяет этот закон в жизнь. Мне случалось наблюдать, как христианские миссионеры спорили с буддистами, пытаясь их убедить: если они верят в закон, то должен быть и законодатель, — но, конечно же, этот аргумент весьма обманчив. В конце концов, существует же закон всемирного тяготения, но нет никакого бога тяготения, который бы отталкивал и притягивал предметы. Закон тяготения — это всего лишь общее описание того, что происходит при падении предмета. Точно так же нет бога наследственности или бога полового отбора. Эти процессы просто происходят сами собой.