Евгений Фейерабенд ЖУЛЬБАР

Дм. Соколов

ЧТО ПРИКЛЮЧИЛОСЬ С НИКИТОЙ

Рассказ врача

Это было вскоре после дня 8 Марта.

Однажды утром позвонил дежурный и сказал, что пришел посетитель и убедительно просит немедленно принять его по неотложному вопросу.

Вскоре зашел запыхавшийся грузный мужчина лет тридцати пяти — сорока в расстегнутом пальто и каракулевой шапке-ушанке. Глаза его были воспалены, глазницы запали, потемнели. Он хотел что-то мне сказать, но тут же закашлялся.

Я встал из-за стола, пододвинул посетителю стул и попросил его сесть.

— Отдохните немного, и я вас выслушаю.

— Доктор… Какой отдых…

Его слова снова были прерваны кашлем.

— Может быть, вы снимете пальто и повесите его на вешалку! У нас довольно тепло, — сказал я мужчине, стараясь придать своему голосу как можно более спокойный и приветливый тон.

— Простите меня, пожалуйста, за мое вторжение. Я понимаю, что это нехорошо… Но мой сын, поймите, мой Никита, единственный сын, — заговорил мужчина и зарыдал, как ребенок, утирая слезы зажатой в руке шапкой.

— Успокойтесь. Скажите, как вас зовут, — спросил я, подойдя к посетителю и положив руку ему на плечо.

— Николай Петрович!

— Николай Петрович, успокойтесь и расскажите, в чем дело.

— Простите меня, пожалуйста, это нервы. Разрешите водички…

Выпив воды, Николай Петрович снял пальто и сел.

— Доктор, мой сын лежит неподвижный, он отказывается от пищи. Он умрет, если вы не окажете ему помощь. Я прошу вас, поедемте быстрее, или он погибнет. Ради него, ради нас. — Он снова всхлипнул.

Я тут же вызвал в помощь себе Антона Алексеевича Константинова, а также врача из городской детской больницы, и мы вместе с Николаем Петровичем поехали к нему домой.

Трудно описать тот беспорядок, который царил в его квартире. Окна были завешены шторами и одеялами, через которые солнечный свет почти не проникал. В комнате стоял полумрак, было очень душно. На полу разбросаны половики, пальто, ватные одеяла и матрацы. Все это, как нам пояснила мать Никиты — Ольга Александровна, — было сделано, чтобы ничто не беспокоило мальчика.

В дальнем углу на диване, укрытый поверх одеяла женской дохой, лежал ребенок. Было темно, и мы не смогли разглядеть его лицо. Вот почему, прежде чем приступить к осмотру больного, нам пришлось доказывать родителям, что необходимо снять занавески с окон и убрать вещи с пола. Но только после того, как детский врач заявила, что в таких условиях она отказывается работать, наша просьба была выполнена.

Мы присели около постели больного. Мальчик лет пяти-шести лежал лицом к стене. На наши вопросы он не отвечал. Когда Лидия Семеновна — врач-педиатр — положила его на спину, Никита открыл глаза, безучастно посмотрел на нас и снова отвернулся.

Лицо мальчика бледное, с каким-то желтовато-землистым оттенком. На нем явно выделялись скулы. Глаза не имели того своеобразного блеска, какой бывает обычно у детей. Они печальны и сосредоточены. Тело очень худое. На бледных руках хорошо видны поверхностные сосуды, вены и артерии…

Во время обследования одна за другой отвергались предполагаемые причины заболевания. К сожалению, нам никак не удавалось вступить в разговор с Никитой: мальчик не отвечал ни на один наш вопрос.

Шел уже третий час, как целая группа врачей находилась в квартире больного, а причина заболевания все еще не была найдена. Собравшись на кухне, мы обсуждали, как поступить дальше. Детский врач настаивал на том, чтобы увезти мальчика в больницу. Я же, опасаясь, что перевозка ухудшит и без того тяжелое состояние ребенка, считал, что лучше оставить больного еще на несколько дней дома и попросить участкового детского врача и сестру ежедневно навещать его. Антон Алексеевич пока молчал. Мы трижды обращались к нему с просьбой высказать свое мнение, прежде чем он сказал:

— Дмитрий Константинович, — обратился он ко мне, — разрешите мне одному побыть с мальчиком. Есть у меня одна задумка, может, она даст результаты.

— Пожалуйста, — сказал я. — Только почему вы хотите это сделать без нас?

— Для моего опыта нужно, чтобы мальчик не отвлекался.

Я не возражал. Мне хорошо было известно, что если Антон Алексеевич что-то задумал, то не стоит ему мешать.

Прошло, наверное, около часа, как ушел Антон Алексеевич к Никите. Лидия Семеновна не выдержала и слегка приоткрыла дверь кухни. До нас донесся спокойный голос Константинова, задававшего мальчику вопросы: «Пойдешь ли ты на каток?», «Любишь ли ты конфеты?», «Любишь ли ты собачку?» и т. д. В ответ не было слышно ни слова.

Через некоторое время Антон Алексеевич возвратился. По его повеселевшему лицу я понял, что эксперимент дал результаты.

— Николай Петрович и Ольга Александровна, — обратился он к родителям Никиты, — а теперь вы нам расскажите, что же это была за собака, которую вы не то потеряли, не то выбросили из дома, где и как с ней встретился Никита?

Все мы удивленно переглянулись.

— Так, значит,… Никита, сыночек,… Дорогой мой, он снова заговорил,… значит, ему лучше, — запричитала мать.

— Подождите, Ольга Александровна. Никита ничего не сказал мне. Он вообще пока не говорит.

Родители опешили.

— Но постойте, — спросила мать Никиты, — откуда же вы узнали про собаку? Она действительно была! Вы что, кудесник какой, что ли?

— Да нет, кудесником меня не назовешь, но я могу вам сказать, что зовут ее Шарик, что она маленькая и скорее всего беспризорная.

Эти слова удивили всех нас. Николай Петрович, отец Никиты, отошел в сторону и стал внимательно разглядывать Константинова.

— Это я вам рассказал? — растерянно спросил он его.

— Нет, это я узнал от Никиты.

— Но как же, если он вам не сказал ни слова? По глазам, что ли?

— Это, так сказать, тайна фирмы, — улыбнулся Константинов. — Я ее раскрою, когда наш больной встанет на ноги. А сейчас, не теряя времени, расскажите нам все, что вы знаете об этой собаке. Именно с ней, по-моему, связана причина болезни мальчика.

Николай Петрович и Ольга Александровна, поняв, что этим помогут распознать заболевание сына, перебивая друг друга, поведали нам такую историю.

Крупными хлопьями шел снег. За его белой пеленой дома казались сказочными кораблями, скрытыми туманом. Надвигалась ночь. Стало холоднее, подул резкий ветер. Чтобы согреться, Никита стал топать ногами так, как их учила воспитательница Нина Ивановна в детском саду. Но холод все-таки проникал под пальто, щипал пальцы рук, щеки, нос. Очень хотелось спать, и он прислонился к кирпичной стене. Трудно сказать, что было бы с ним потом, только он явно ощутил, как кто-то толкает его, дергает за пальто… Открыв глаза, мальчик увидел перед собой мохнатого пса, радостно вилявшего хвостом. Пес схватил Никиту зубами за пальто и стал тянуть, как будто пытался увести его за собой. Потом он с лаем бросился прочь. Никита, с трудом двигая застывшими на морозе ногами, пошел за собакой. Если она убегала далеко, он звал: «Шарик! Шарик!», — и та лаем откликалась. Наконец они подошли к какому-то дому, в окнах которого не было света. Никита на время потерял из виду собаку, но отчетливо услышал ее лай откуда-то снизу. Присмотревшись, он различил ступеньки лестницы, которая вела в подвал. Мальчик спустился туда, и теплый воздух окутал его. Здесь было совсем темно и страшно. Он позвал: «Шарик!», — и тут же почувствовал, как холодный мокрый нос пса ткнулся ему в лицо. Никита протянул руку, вцепился в длинную шерсть собаки, и так они дошли до труб парового отопления. Очень хотелось спать. Сев на пол спиной к трубе, он стал гладить шею пса, пригрелся и сладко уснул, обхватив его за шею.

Проснулся Никита оттого, что кто-то взял его на руки, он увидел маму, соседа дядю Мишу, дворника Семена. Все что-то говорили, смеялись, только у мамы лицо было мокрое от слез. Громко лая и подпрыгивая, его пытался лизнуть верный друг — Шарик.

Как рассказала позднее Ольга Александровна, когда она разыскивала мальчика, именно эта лохматая собачонка выскочила, залаяла, но не зло, а как бы просяще, все время оглядываясь на подвал. Они спустились туда — и нашли Никиту, спящего прямо на грязном цементном полу около трубы парового отопления.

Ребенок ни за что не захотел возвращаться домой без собаки. Он тянулся к ней, громко плакал, пытался вырваться из рук матери. Собака же, радостно подпрыгивая, как показалось матери, укусила его за руку. Грубо прогнав ее, люди возвратились домой. На следующее утро у Никиты начался кашель, немного поднялась температура. Он целыми днями безучастно смотрел по сторонам, неохотно отвечал на вопросы, был очень вялым, почти ничего не ел; даже те продукты и блюда, которые раньше любил, теперь отодвигал от себя, отказывался от воды. Врачи, обследовавшие здоровье Никиты, находили у него катар верхних дыхательных путей. Однако он не мог вызвать столь серьезных изменений со стороны организма и психики ребенка.

— Итак, собака, — сказал я, как бы размышляя вслух.

— Вы говорите, — спросил Антон Алексеевич Ольгу Александровну, — она укусила мальчика. Но почему нигде не видно следов укуса?

— Нет, я этого утверждать не могу, но мне так показалось.

— Давайте предполагать худшее, что собака была действительно бешеной. Где она сейчас может быть?

Последний вопрос был далеко не праздным: всякое бешеное животное должно быть немедленно уничтожено. Ведь оно представляет огромную опасность для окружающих, так как каждый из укушенных им может погибнуть.

— Давайте все-таки еще раз осмотрим ребенка на бешенство, — предложил я другим врачам. — Времени было достаточно, чтобы за эти дни инкубационный период привел к появлению симптомов заболевания.

Никаких данных на бешенство нам выявить не удалось. На теле мальчика не было ни одной ранки, через которую вирус мог проникнуть в организм. Если при бешенстве больной, как правило, возбужден, то в данном случае его состояние было угнетенным. Даже когда были сняты занавески с окна и открыта форточка, мы не увидели общих судорог, которые часто наблюдаются у больных под действием потоков воздуха в связи с непрерывно нарастающей рефлекторной возбудимостью.

Нам трудно было проверить речь ребенка, которая при бешенстве, начиная со второго-третьего дня болезни, бывает отрывистой и бессвязной. Никита не отвечал на наши вопросы. Однако мы не видели ни обильного выделения слюны, ни появления бреда или агрессивных действий, ни параплегии, парезов или параличей нижних конечностей, а также спазмов глотательной мускулатуры и водобоязни, то есть того, что чаще всего наблюдается при различных стадиях бешенства. Все это обрадовало нас, так как если бы эти симптомы появились, состояние здоровья ребенка можно было считать безнадежным.

Однако и отказываться от диагноза данного заболевания полностью было нельзя: в отдельных случаях инкубационный период, то есть когда болезнь протекает в сравнительно скрытой форме, затягивается до двух месяцев, а то и на полгода.

Окончательный ответ можно получить только тогда, когда мы сможем найти и обследовать собаку. Хотя по ее поведению вряд ли можно было предполагать, что она бешеная.

— А если это так, и собака здоровая, — закончил Антон Алексеевич, — то мальчик находится в тяжелой стадии психического угнетения, вызванного потерей собаки. Вероятно, за столь короткое время, когда Никита оставался один, он привязался к своему маленькому четвероногому другу. Оттолкнув собаку, столь грубо прогнав ее, вы нанесли ребенку огромную психическую травму, перенести которую он оказался не в силах. Это и подорвало его здоровье.

— В общем, — сказал я, обращаясь к родителям, — надо искать Шарика, который фактически спас жизнь вашему сыну. — Не будь его, он бы замерз на холоде. Без собаки мы не сможем еще в течение какого-то срока ни отвергнуть диагноз бешенства, ни восстановить здоровье вашему сыну, если это только психическая травма…

Когда через несколько месяцев Николай Петрович пригласил Антона Алексеевича и меня посмотреть Никиту, и мы пришли к нему домой, в ответ на наш стук раздался звонкий собачий лай. Открыв дверь, увидели в прихожей мальчика с веселыми озорными глазами, который держал за ошейник лохматого коричневого пса — того самого Шарика, который доставил нам столько хлопот. Во время нашего разговора с родителями Никиты новый член семьи лежал в углу и, положив крупную голову на лапы, внимательно следил за нами своими умными глазами, слегка помахивая хвостом, как будто понимая, что речь идет именно о нем.

— Ну а все-таки, Антон Алексеевич, — спросил Николай Петрович, — как вы тогда смогли узнать, что причиной болезни была собака? Это больше всего нас тогда удивило.

— Расскажите, пожалуйста, — присоединилась к просьбе мужа Ольга Александровна. — Ведь если бы вы это не установили каким-то таинственным способом, кто знает, что было бы с нашим Никитой.

— Да ничего тут таинственного и нет. Взвешивая все данные, я пришел к выводу, что дело в психической травме, что Никита чем-то угнетен. Если бы вы нам или другим врачам сразу рассказали, что произошло с вашим сыном, поставить правильный диагноз не представляло бы трудности.

— Вы нас простите, но мы как-то ни придали этому значения.

— К сожалению, мелочи, на которые люди не всегда обращают внимание, в медицине нередко играют большую роль, — продолжал Антон Алексеевич. — Я тогда решил во что бы то ни стало поговорить с вашим сыном. Так как он не разговаривал со мной, ответы на заданные вопросы я получил от него не прямо, а опосредствованно.

— Не совсем понятно, как это, — спросил Николай Петрович. — Вы что же, его мысли читали?

— Почти что так!

— Ну и чудеса!

— Да что вы, никаких, в общем-то, чудес и не было. Известно ли вам, что наше сердце откликается на все события в нашей жизни?

— Ну, как не известно: стоит только поспорить с кем-нибудь, так потом за сердце держишься.

— Для того чтобы установить, как бьется сердце, достаточно прижать пальцем одну из артерий. Древние врачи, например в Китае, различали десятки видов пульса, малейшие отклонения от нормального биения сердца фиксировались ими на ощупь.

— Ну и что же? — спросила мать Никиты.

— Определяя обычный характер биения пульса по частоте, полноте наполнения и твердости, я начал задавать вашему сыну различные вопросы. О чем только я его тогда ни спрашивал — пульс оставался прежним. Изменения ритма были отмечены мной лишь тогда, когда речь зашла о собаке. После этого нетрудно было установить, как ее зовут, к тому же Шарик — довольно распространенная кличка. Внимательно ознакомившись с вашей квартирой, я решил, что вы никогда раньше не держали собаку, да и изменения пульса отмечались у Никиты только тогда, когда я говорил об уличной собаке. Ну, а остальное вам известно.

СО ВСЕГО СВЕТА

СОБАКА — ДОНОР

Не многие знают, что одна собака может быть донором для другой. А ведь если собака переболела например, чумой, то ее кровь может спасти другое животное. Так случилось, когда дог Чабо стал донором для восьмимесячного эрдельтерьера Лесси. Переливание крови трижды провела научный работник Свердловского сельхозинститута М. Ф. Алтухова.

На всякий случай на Чабо надели намордник. Он послушно лег рядом с Лесси и позволил взять кровь. Второй, третий раз он по команде «лежать» сам ложился на бок так, чтобы лучше было брать кровь. Сейчас Лесси здорова.

М. Пехова

СОБАКА — ДОКТОР

Профессор Хансен из ветеринарного института в Стокгольме заявил на Всемирном кинологическом конгрессе, что многие врачи «предлагают нервным людям иметь пса — лучшее лекарство! Часто в этом случае даже не нужно дорогостоящее лечение. Кто имеет пса, тот здоров душой».

А. Шумский

СОБАКИ НАС ВСЕХ НЕ ПРОСТЯТ…

Собаки нас всех не простят

За то, что их любят из моды.

Как кошек заморской породы —

Надменных сиамских котят.
«Какой изумительный сеттер!»

«А вам подойдет больше дог,

красиво лежащий у ног.

Породистый дог — это ветер».

… Медалями шея увешана,

И миска полна молока.

Но гладит чужая рука

Больней, чем кололи «от бешенства».

И хочется выть на Луну

Кому-то на взрослой планете,

Когда нам собаки и дети

Неискренность ставят в вину.

жүктеу/скачать 1.63 Mb.

Достарыңызбен бөлісу: