Семинара Москва 2008 Содержани е

При всем разнообразии интерпретаций феномена международного терроризма, его связь с процессами глобализации прослеживается довольно четко¹¹². И в самом деле – ее трудно игнорировать. Так называемые “новые” международные террористические организации смогли на удивление легко освоиться в меняющемся мире с проницаемыми границами и размывающимся территориальным суверенитетом, усвоить принципиально новые приемы и методы организации, равно как и адаптироваться к стремительному развитию коммуникационных и информационных технологий. В этом плане они не только не архаичны на фоне полных бюрократической рутины государств, но и выглядят провозвестниками нового и передового организационного принципа в мировой политике, а именно, – сетевой организации.

Глобализация постепенно приоткрывает не только свои позитивные, но и негативные стороны. Сопутствующие ей информационная революция и революционные технологические изменения позволили негосударственным субъектам играть существенно более заметную роль в международной политике. При этом возникновение новых субъектов действия далеко не всегда укладывается в рамки парадигмы формирования глобального гражданского общества, а нередко выглядит как подъем и активизация маргиналов в глобальном масштабе, the rise of “global idiots”¹¹³. Один из ключевых вопросов современной мировой политики в этой связи состоит в том, способно ли в принципе государство оказаться в состоянии войны с неким негосударственным субъектом (например, террористической сетью)? По-видимому развитие сюжета с транснациональными террористическими сетями дает нам основания для позитивного ответа на этот вопрос. Если это так, если мы действительно имеем дело с феноменом “разгосударствления” войны – то данное обстоятельство реально означает существенный поворот в эволюции международных отношений, мировой политики и, возможно, наиболее чувствительный удар по принципу государственного суверенитета. Метафора “нового средневековья”, запущенная в научный оборот в середине 90-х гг. прошлого века целым рядом западных авторов¹¹⁴ в некотором смысле перестает быть лишь метафорой.

В основе процесса трансформации системы международных отношений лежит целый комплекс причин. Тенденция к изменению содержания государственного суверенитета в глобальном масштабе ныне выражена предельно очевидно. Глобализирующаяся мировая экономика, международные стандарты поведения и интервенционистские практики ведущих мировых держав оставляют все меньше места неприкосновенности национального суверенитета.

Одновременно значительная часть государственных образований Азии, Африки, Латинской Америки, постсоветского пространства, Балканского п-ва составляют группу т.н. “неудавшихся” государств. Они неспособны контролировать собственные границы и территорию, обладают неэффективным аппаратом управления, не в состоянии гарантировать социального воспроизводства населения и дееспособности правовой системы, а их “мощь” раздроблена между конкурирующими группами и кланами. Подобные образования отличаются низким уровнем жизни и составляют благоприятную основу для функционирования на их территории нелегальных организаций разного толка просто в силу коррумпированности элит и неспособности к самостоятельному решению даже самой насущной для подобного рода режимов проблемы – проблемы удержания власти, подавления вооруженного сопротивления внутри страны.

Организационные изменения, возникшие под влиянием распространения информационных технологий, затронули в конце XX – начале XXI вв. самые разные сферы жизни современного общества, постепенно превращая его в общество сетевых структур¹¹⁵. Все большее количество общественных институтов и организаций структурируется по сетевому принципу. К числу крупнейших политических сетей, например, целым рядом экспертов относится разветвленная система институтов управления Европейским союзом¹¹⁶. Сети представляют собой самоорганизующиеся полицентричные структуры, ориентированные на решение конкретных задач и состоящие из автономных, иногда временных, групп. Для них характерны децентрализация власти и ответственности, а также преобладание горизонтальной (а не вертикальной, иерархической) направленности внутренних связей отдельных составляющих их сегментов. Сети – открытые структуры. Они способны к расширению путем включения в себя новых узлов, если те решают аналогичные задачи и исповедуют сходные ценности.

В последние годы сетевые формы организации все шире осваиваются представителями неправительственных организаций (НГО). Значительное число правозащитных, экологических, пацифистских организаций фактически представляют собой децентрализованные и формируемые «снизу» сети по интересам. К задачам, которые они призваны решить в современном мире, в организационном смысле сети приспособлены значительно лучше. Новые НГО оперативнее реагируют на меняющуюся ситуацию, адаптивны, принимают решения на основе большего объема информации, способны эффективнее использовать имеющиеся (подчас ограниченные) информационные, финансовые и др. типы ресурсов. И главное, аккумулируя возможности организаций и групп, составляющих отдельные самостоятельные узлы соответствующей сети, эти неправительственные организации оказывают все более значительное воздействие на правительства различных стран мира. Их мнение становится просто невозможно игнорировать при принятии решений по соответствующим вопросам политической повестки дня.

По общему мнению исследователей, сетевые неправительственные структуры начинают играть все большую роль в современных международных отношениях. Часто их называют «акторами без суверенитета», «транснациональными силами», «международными группами давления», кардинально преобразующими всю систему международных отношений. Вместе с тем, политические сети являются всего лишь способом социальной организации и в этом плане могут использоваться для достижения самых разных целей. Пожалуй, наиболее опасные проявления распространения сетевых структур оказались связаны в последние десятилетия с феноменом сетевого терроризма. Распространение транснациональных террористических организаций, этой «превращенной формы» НГО¹¹⁷, можно считать оборотной стороной «неправительственного порядка».

Общепринятого определения терроризма по сей день не существует (количество возможных дефиниций зашкаливает уже за полторы сотни). Однако в наиболее широком смысле под терроризмом понимается применение насилия в отношении гражданских лиц, политических деятелей и символов того или иного государства, направленное на достижение заранее определенных политических целей. Терроризм представляет собой акт насилия, призванный привлечь общественное внимание и таким образом транслировать обществу и власть предержащим определенное послание¹¹⁸. Распространение информационных технологий, передача новостей on-line позволяет доставить подобного рода мессиджи непосредственным адресатам – политическим деятелям и общественности. Наряду с другими причинами, это объясняет достаточно широкое распространение терроризма в современном мире на рубеже третьего тысячелетия.

Отличительной чертой терроризма выступает его асимметричный характер. Терроризм – это оружие существенно более слабой с точки зрения параметров мощи стороны в противостоянии с подавляюще превосходящим противником. Асимметрия проявляется не только в очевидной разности потенциалов, но и в различиях в уровне и статусе сторон. Наиболее распространенная форма террористической активности как раз связана с использованием террористических методов негосударственной группировкой в асимметричном конфликте путем давления на государственные органы и оказания влияния на его действия посредством применения насилия против гражданского населения, политических лидеров и символов государственности.

Ярким примером подобной асимметрии выступает столкновение США с террористической сетью «Аль-Каида» после кровавого террористического акта 11 сентября 2001 г. При сопоставлении ресурсов и возможностей «Аль-Каиды» и Соединенных Штатов сама мысль о противостоянии этих двух величин может показаться абсурдной. Но «Аль-Каида» – это сетевая структура не несущая никаких обязательств ни перед населением тех или иных стран, ни даже перед своими рядовыми членами, не ограниченная в выборе целей и средств. «Аль-Каида» не имеет какой-то единственной зоны базирования, ее финансовые средства рассредоточены по разным географическим ареалам, во многих странах находится и контролируемые ей потенциальные места отдыха, лечения, укрытия членов боевых групп и руководства организации. Она до последнего времени имела возможность получать скрытую поддержку от своих сторонников даже изнутри США и стран Западной Европы. В то время как США или любая другая страна мира – государство с широкими обязательствами как внутреннего (безусловное обеспечение безопасности собственной территории, граждан и т.д.), так и международно-правового плана, к тому же обремененное инерционно мыслящей бюрократией, не склонной к международному сотрудничеству и придерживающейся традиционного бюрократического стиля ведения дел. Современные бюрократы не владеют технологиями борьбы с «сетевым противником». Возможно именно поэтому США предпочли вести войну с государствами – Афганистаном, Ираком – вместо того, чтобы, признавшись в неумении и неспособности совладать с террористическими сетями, заняться сложнейшей работой по выявлению и ликвидации финансовых, политических, криминальных и прочих транснациональных структур, которые поддерживают международный терроризм в жизнеспособном состоянии – в том числе внутри и изнутри Соединенных Штатов.

Наиболее распространенная до последнего времени типологизация террористической активности выделяла два её основных вида – внутренний и международный. Собственно в связи с терактами 11 сентября словосочетание «международный терроризм» получило самое широкое распространение. Однако в современных условиях подобного рода типологизация утрачивает смысл. Налицо размывание границы между внутренним и международным терроризмом, интернационализация различных аспектов деятельности тех или иных террористических организаций и групп. Более актуальной представляется типология, исходным моментом которой выступает масштаб деятельности и целей той или иной террористической организации. В этом смысле на данный момент «Аль-Каида» остается единственной террористической сетью, обладающей глобальными притязаниями и стремящейся перенести, по выражению одного из ее лидеров, М. Аль-Завахири, «глобальный джихад» на территорию своего врага.

Так называемые «новые» международные террористические организации смогли на удивление легко освоиться в меняющемся мире с проницаемыми границами и размывающимся территориальным суверенитетом, усвоить соответствующие приемы и методы организации, равно как и адаптироваться к стремительному развитию коммуникационных и информационных технологий. Трансформация террористических сообществ в последнее время идет главным образом как раз по пути адаптации сетевых форм организации к потребностям террористических групп. Имеет место отход террористических организаций от иерархических и линейных моделей организации и переход к сетевым. Причем данная тенденция нередко проявляется даже в случаях с ранее вполне иерархичными организациями и структурами (типа Хизбаллы, или, например, возникающих при вполне традиционном и централизованном ФАТХе в качестве некоего аппендикса горизонтально интегрированных, построенных по сетевому принципу и способных подключиться к международной террористической сети “Бригад мучеников Аль-Аксы”).

Сетевая организация базируется на трех основополагающих принципах.

Взаимоотношения в организации носят неформальный характер. Горизонтальные связи доминируют над вертикальными. В результате структура организации становится более гибкой, способной адаптироваться к самым разнообразным обстоятельствам и конкретным задачам.

Сетевая внутренняя организация дополняется неформальными связями ее членов с частными лицами, не принадлежащими организации. Эти люди могут реально не подозревать о существовании террористической сети и даже могут вовлекаться в ее деятельность помимо своей воли.

Внутренние и внешние связи сегментов, узлов сети не регламентируются формальными рамками и обязанностями, а в их основе лежат общие ценности и идеалы, разделяемые участниками. В качестве элементов сетевых структур могут рассматриваться как отдельные индивидуумы, так и самостоятельные группы.

Наиболее опасной моделью выступает SPIN-структура (сегментированная полицентричная идеологически интегрированная сеть – segmented, polycentric, ideologically integrated network), т.е. сетевая структура, состоящая из множества групп и организаций, которые, тем не менее, могут объединяться или взаимодействовать друг с другом для решения общих задач. «Центр» в сети существует лишь в идейном, идейно-политическом и, иногда, но не обязательно, в финансовом смыслах. Оперативно и организационно в сети не бывает центра, а значит, фактически не бывает «сквозной» иерархии. Сеть может быть управляемой только с согласия самих управляемых. Причем отсутствие иерархической соподчиненности является не дефектом, а неотъемлемым свойством сети, придающим ей дополнительную гибкость и устойчивость. Участники сети – добровольная коалиция. Выход кого-то их них из борьбы не способен парализовать деятельность сети в целом. В результате сетевая модель организации позволяет достигать большей гибкости, конспиративности и эффективности. Кроме того, в некоторых случаях можно вести речь и о финансовой самодостаточности террористических сетей за счет фактического сращивания отдельных звеньев транснационального криминала и транснационального финансового бизнеса с террористическими структурами.

Разумеется, наряду с многочисленными достоинствами у классических сетей есть серьезные структурные слабости. Так в их рамках неизбежно возникают трудности с принятием и проведением в жизнь определенных стратегических и военно-политических решений. Неформальный характер связей между элементами сети, отсутствие у ее участников устойчивых взаимных обязательств, даже несмотря на наличие идеологической общности, не всегда позволяют ей действовать эффективно. Именно эти организационные изъяны зачастую и позволяют поставить под вопрос само существование транснациональных террористических сетей, создают впечатление их виртуальности и эфемерности.

Современность предоставляет террористам широкие возможности выбора оружия. Помимо привычного огнестрельного и холодного оружия в их распоряжении в принципе могут оказаться такие плоды НТП как ОМУ или новейшие информационные технологии. Наиболее важную роль по сей день, разумеется, играет терроризм с применением обычных вооружений. Он находит свое проявление в захвате заложников, угоне средств передвижения, подрывах зданий, транспортных средств, объектов инфраструктуры и т.д. Его эффективность при применении взрывчатых веществ и огнестрельного и холодного оружия достаточно высока, что продемонстрировали, в частности, атаки 11 сентября 2001 г., а последствия терактов более или менее прогнозируемы. Однако наряду с известными приемами, значительное распространение в ближайшее время могут получить терроризм с применением оружия массового поражения и кибертерроризм. Терроризм с применением ОМУ не требует новых организационных форм. Для применения ОМУ необходимы лишь специфический психологический профиль самих террористов и наличие политических целей, не предполагающих избирательность при проведении акций. Для осуществления актов «киботажа» (кибернетического саботажа) не требуется, собственно говоря, вообще практически никакой организации и сверхсложного оборудования, что способно сделать кибертерроризм одним из наиболее распространенных видов террористической активности XXI века.
Глобальная джихадистская сеть в начале XXI в.

Сетевая террористическая угроза долговременна и объективна. Единственной пока действительно глобальной международной террористической сетью нового типа (и по характеру активности, и по масштабам притязаний) является «Аль-Каида». На сегодняшний день информация о ее структуре и особенностях функционирования остается достаточно фрагментарной¹¹⁹. После разгрома талибов в Афганистане ряд исследователей вообще считает ее эфемерной, поскольку причастность «Аль-Каиды» к ряду громких террористических актов последних лет считается весьма косвенной и скорее декларативной.

Существенный вклад в эволюцию и становление современных транснациональных террористических сетей внесли Афганская война (1979-1989 гг.) и первая война в Персидском заливе 1991 г.

В период афганской войны США горели желанием устроить Советам свой Вьетнам в Афганистане и потому были не особенно разборчивы в средствах. А Саудовские шейхи попытались использовать ситуацию для того, чтобы под завесой призывов к оборонительному джихаду против СССР перехватить инициативу у охваченного исламской революцией Ирана и укрепить свои пошатнувшиеся позиции в исламском мире. Во многом они в этом преуспели, но со временем ситуация вышла у них из под контроля и созданные ими структуры в силу ряда обстоятельств оказались более гибкими и живучими, чем хотелось бы их прежним хозяевам.

Дело в том, что пропаганда джихада в Афганистане и его ведение были делом не государств как таковых, а прежде всего транснациональных исламистских структур, постепенно образовавших сети неформального сотрудничества. Эти структуры принадлежали к консервативному «салафистскому» движению. Афганский джихад был призван выразить волю исламских обществ, вызвать народную поддержку и успешно конкурировать с пропагандой Хомейни, апеллировавшего к «народному» исламу. Нужно было, чтобы наиболее авторитетные улемы издали фетвы, интерпретировавшие советскую интервенцию как захват территории ислама (Дар эль-ислам) неверными, и объявили оборонительный джихад против СССР. Этот замысел содержал в себе ряд деликатных моментов. Все эти транснациональные фетвы, призывавшие правоверных присоединиться к делу афганского джихада как бы поверх и помимо правительств соответствующих стран, создавали весьма опасный прецедент, особенно принимая во внимание размытость, слабую структурированность исламского религиозного пространства, отсутствие в нем четкой иерархии власти (как в католической церкви, например). Самые непримиримые улемы и даже вовсе не улемы (как в случае с У.бен Ладеном) могли отныне объявить джихад в любом другом месте, раскручивая тем самым неконтролируемую спираль насилия.

Именно это и произошло в начале 1990-х гг. Главным детонатором поворота в исламистском движении послужила война в Заливе 1991 г. Оккупация С.Хусейном Кувейта не вызвала особого восторга у исламистов, но воспринималась как внутриарабское и внутриисламское дело. Вынужденное обращение перепуганных саудитов за политической и военной помощью к США в одночасье разрушило пестуемый на протяжении нескольких десятилетий образ семейства Эль Сауд как «хранителей святых мест» и главных адептов исламской традиции. Разгром коалицией во главе с США иракской армии стал еще одним унижением для арабов (и шире – всей исламской уммы). В результате практически все исламистские организации, усмотрев в войне американо-израильский заговор с целью завоевания контроля над Ближним Востоком, выступили единым фронтом против своих прежних покровителей в лице США и Саудовской Аравии. На фоне разрыва с Вашингтоном и Эр-Риядом исламистские группы освободились от опеки саудовского режима и активно выступили против него самого. С этого момента ветераны джихада оказались свободны от любых конъюнктурных политических моментов, связанных с конкретной страной или той или иной социальной группой. Именно благодаря войне в заливе 1991 г. они превратились в «профессиональных исламистов». В этой оторванной от социальной и политической реальности среде зародилась новая, гибридная исламистская идеология «джихадистского салафизма», которая клеймила как предателей уже не только нефтяных шейхов, но и «Братьев-мусульман» и подобные им организации, обвиняя их в чрезмерном модернизме и слишком вольном обращении с буквой и духом священных текстов. Также как Афганистан был отбит у СССР силой оружия, все мусульманские страны, «захваченные безбожниками», должны были подвергнуться очистительному джихаду. Прежде всего, конечно, Палестина. Но в принципе этот процесс должен был затронуть огромную территорию от Андалусии, отторгнутой от Дар эль-ислам в процессе Реконкисты, через Боснию, Чечню, Кашмир и до Филиппин. Антизападные установки, замороженные было, пока от ЦРУ поступали доллары и оружие на афганский джихад, получили новую и яркую мотивацию.

Идея джихада заняла центральное место в аргументации бен Ладена и его сторонников. Ее функциональное назначение понятно – она давала возможность сплотить массы вокруг закрытой и достаточно изолированной группы, на самом деле практически не связанной с населением исламских стран. В 1998 г. У. бен Ладен официально декларировал создание “Всемирного исламского фронта борьбы с иудеями и христианами”, хотя отсчет антизападной террористической активности собственно узкой группы «Аль-Каида» (Основа) был начат еще раньше – по меньшей мере с середины 1990-х гг. В 1990-х гг. У. бен Ладену удалось создать гибкую террористическую организацию в форме разбросанных по всему миру ячеек, которые на основе общего идеологического согласования с центром могли бы действовать совершенно автономно. Не совсем ясно, насколько создание именно такой глобальной сети отвечало его замыслам. Скорее всего подобный итог стал побочным результатом поисков источников финансирования и логистического обеспечения операций вне региона Ближнего и Среднего Востока. Однако обстоятельства складывались таким образом, что в техническом и структурном плане сетевая организация оказалась почти идеально подходящей для достижения провозглашенных им целей. Возникшая модель управления оказалась плодом случайной исторической констелляции. Сам факт ее возникновения был связан с наличием довольно значительной численно когорты т.н. «афганских арабов», т.е. людей, воевавших на стороне афганских моджахедов в период пребывания в этой стране «ограниченного контингента» советских войск и борьбы с режимом Наджибуллы. Эти бойцы, некогда активно поддерживаемые и даже финансируемые странами Запада, были спаяны общими целями и ценностями, исповедовали радикализированный ислам суннитского толка и вполне доверяли друг другу. Все они разделяли убежденность в собственной победе над одной из сверхдержав (СССР), если угодно обладали психологией победителей. Иными словами они были уверены в своих силах, имели значительный боевой опыт и обширные политические притязания. Таким образом, не столько технические аспекты, связанные с развитием информационных технологий, сколько взаимные неформальные связи бывших фронтовиков сделали возможным возникновение основанной на взаимном доверии и делегировании полномочий гибкой и адаптивной террористической сети.

Очевидно, что при создании террористической сети У. бен Ладен действительно продемонстрировал незаурядные способности по консолидации разных интересов и идеологических ориентиров¹²⁰. Основными консолидирующими факторами выступили воинствующий исламизм и деньги. Собственно, западные авторы нередко акцентируют внимание на «религиозной» подоплеке «нового» терроризма на рубеже веков¹²¹. Его нередко именуют «экзистенциальным», противопоставляя «традиционному» этническому или сепаратистскому, заинтересованному в достижении вполне четких и определенных целей¹²². Однако представляется не вполне корректным полностью отождествлять исламизм, эксплуатирующий религиозный чувства мусульман, и собственно ислам как целостное религиозное мировоззрение. Современный воинствующий исламизм является специфической идеологией, провозглашающей перманентную борьбу за возвращение к аутентичным исламским ценностям и политическим формам (халифат, охватывающий территорию по меньшей мере от Испании до Индонезии), позволяющей объединять борьбу самых разных в этническом плане групп мусульман, преследующих не совпадающие политические цели, в нечто более или менее целостное и разделяющее единое стратегическое видение ситуации.

По мнению ряда исследователей, гений У. бен Ладена состоит как раз в том, что он смог переплавить т.н. «кипение в исламе», стремление к реформации и очищению ислама в понятную миллионам, глобальную по масштабам притязаний и антиглобалистскую (если понимать под глобализацией распространение западных ценностей и стандартов) по содержанию идеологию. Собственно понимание того, насколько актуальной (способной привлечь молодежь), современной (эпохе постмодерна и Интернета) и своевременной, а отнюдь не архаически-фундаменталистской, оказалась эта идеология постепенно приходит только сейчас¹²³. Сеть привлекает в ряды отнюдь не маргиналов. Как показывают исследования, наиболее активные джихадисты – не крестьяне или вожди племенных кланов, а образованные мусульмане – студенты, представители среднего класса. У. бен Ладен смог выступить в роли своего рода интерпретатора и популяризатора идеологии исламизма, которая дала возможность мобилизовать общественное мнение не только в арабских, но и во всех мусульманских странах и даже всколыхнула диаспоры, давно и прочно осевшие в странах Запада. Сила «Аль-Каиды» гоказалась в соединении идеологии, ниспровергающей основы современного миропорядка, и конспиративной организации, способной вести террористическую войну.

Л.О.Терновая