Сергей Аксентьев

...30 мая 1860 года Джузеппе Гарибальди при содействии знаменитого писателя Александра Дюма, высадился со своими легионерами на сицилийском берегу и захватил Палермо. Мечников решил, что настал его час. Он пытается организовать добровольческий «славянский легион» и идти на помощь революционерам. Но Венецианская полиция, давно присматривавшая за русским эмигрантом, получила приказ арестовать смутьяна Предупрежденный друзьями, Лев бежит в Ливорно. Там примыкает к революционному итальянскому движению Рисорджименто (Освобождение) и становится волонтером в «тысяче» Гарибальди. Как пишут итальянские историки, «командуя артиллерийской батареей в битве при Вольтурно 1 октября 1860 г., лейтенант Мечников успешно отражал атаки неаполитанской пехоты, а когда кончился боезапас, поднял гарибальдийцев в контратаку, но был сражен осколками вражеского снаряда». Его выходили французские врачи, которых нанял Александр Дюма, ставший Мечникову другом.

С освобождением Италии, которую Лев теперь считал своей второй родиной, начался новый этап его жизни. Оправившись от тяжелых ран, он вступает в гражданский брак с Ольгой Ростиславной, удочеряет падчерицу Надежду Кончевскую и переезжает с семьей во Флоренцию. Окончательно решив посвятить себя революции, Мечников с головой уходит в пропагандистскую деятельность: принимает энергичное участие в социальном движении Швейцарии, Испании, Франции; устраивает сходки, конференции, съезды. Издает брошюры и печатает массу статей, заметок и рецензий на политические темы. С перемещением центра русской эмиграции в Швейцарию, перебирается в Женеву. Там знакомится с А.И. Герценом и Бакуниным, вступает в анархистскую секцию I Интернационала, совместно с Шевелёвым и Огарёвым пишет «Землеописание для народа» – первый опыт в создании географических произведений. В эти же годы, для российского читателя Мечников под псевдонимом Леона Бранди, в журналах «Современник» и «Русское слово» печатает повести, рассказы, аналитические обзоры. Его статьями зачитываются, о нем спорят и восхищаются, а редакторы нарасхват издают его произведения...

В Стране восходящего солнца

Но вот отгремели последние залпы расстрелов в Варшаве. В Европе угасали революционные страсти. Гарибальди, оставшийся не у дел, сослан в почетную ссылку на остров Капрера. Постоянная борьба за выживание, колоссальные психологические и умственные нагрузки, а главное отсутствие реальных, приносящих удовлетворение дел, вызывали апатию, и разочарование. В Россию «республиканцу, красному, опасному человеку», как характеризовал Льва Ильича русский посол в Италии, путь был закрыт. Притихшая Европа казалась унылой и утомленной. Мысли скитальца все чаще обращаются к Стране восходящего солнца. В начале 1874 года Мечников окончательно решает ехать в Японию.

Однако, задуманное казалось не вероятным. Во-первых, не было средств. Не регулярные заработки от публикаций, не обеспечивали даже сносного существования. Герцен в одном из писем Огареву сообщал: «Я с ужасом смотрю на растущую нищету Мечниковых». Во – вторых, не было ни учебников, ни специальной литературы, чтобы освоить японский язык. Единственная кафедра японского языка существовала только в Парижском университете. Но всё это не остановило Мечникова. На последние деньги он едет в Париж.

...Профессор Леон де Рони, читавший курс японского языка, иронически втолковывал странному посетителю: «Прослушав четырехлетний курс, вы едва-едва будете изъясняться по-японски и с грехом понимать японские книги». Однако, узнав, что невзрачного вида хромой человек, смахивающий на учителя из глухой провинции, свободно владеет десятью европейским и тремя арабскими языками, тут же пишет рекомендательное письмо к некоему японскому князю, путешествующему по Европе и нуждающемуся в учителе для совершенствования французского языка.

В женевском отеле, куда направил его профессор, князя не оказалось. В его номере жил другой японец, не понимавший не только французского, но и вообще ни одного европейского языка. Мимикой и жестами кое-как удалось получить от изумленного постояльца согласие на взаимное франко-японское обучение... А спустя полгода Мечников вполне свободно объяснялся с членами японской миссии министерства народного просвещения, прибывшей в Европу в поисках кандидатов для чтения лекций в японском университете. Льву Ильичу предложили возглавить русское отделение Токийской школы иностранных языков и создать там кафедру социологии. Это предложение он, с большим энтузиазмом принял.

... «За китайским государством на восток, в Океан-море, от Китайских рубежей верст в семьсот лежит остров зело велик, именем Иапония» – так писал в 1675 году в походном дневнике основатель рода Милеску Спафарий, не предполагая, что спустя два столетия его далекий потомок вступит на берег этого «зело великого» острова.

На русском отделении токийской школы иностранных языков, где начал преподавание Лев Ильич, всегда было много обучающихся. Тяга японцев к русскому языку, объяснялась глубоким почитанием в деловой японской среде великого российского реформатора Петра I. Методы его правления считались выдающимися и недосягаемыми для подражания.

Наблюдательный Лев Ильич, с интересом изучает своих учеников, много путешествует по стране, общается с простыми людьми. Оказалось, что японцы миролюбивы и очень чувствительны к чужому горю. «Я в течение своего двухлетнего пребывания в самых людных и плебейских кварталах столицы, – писал Мечников в «Японской империи», – ни разу не встречал двух японцев, ссорившихся между собой. В японском языке не существует даже ругательных выражений». Не меньшее удивление вызывали поголовная грамотность и необычайно трепетное отношения всех слоев населения к просвещению. Но особенно поражала наивная вера в большую образованность европейцев. Императорские чиновники, именовавшие европейцев «господами варварами» искренне считали, что «варвар» умеет всё. И если скажем, механик–европеец отказывается от незнакомой для него работы, то дело не в том, что он не знает, как её выполнить, а в том, что ему положили малый оклад.

В Японии Лев Ильич прожил два замечательных года. Он собрал богатейший материал по географии, истории, экономике, этнографии и политическому устройству Страны восходящего солнца. Поправилось и его материальное положение. Но прогрессирующее малокровие и туберкулез, вынудили покинуть гостеприимную страну. Врачи настоятельно рекомендовали немедленно возвращаться в Европу. Несмотря на плохое самочувствие и усиливающиеся боли, Лев Ильич остается верен своим принципам – возможно больше увидеть и узнать. Он выбирает долгий путь возвращения: теплоходом через Тихий Океан и Гавайские острова. Затем по железной дороге от Сан-Франциско до Нью-Йорка. И, наконец, снова теплоходом до Лондона, а уж оттуда в Париж и Женеву. Более трех месяцев продолжался этот вояж. Здоровье ухудшалось, но Лев Ильич ни разу не пожалел, о выбранном пути. Едва позволяло состояние, садился за стол и работал. На теплоходе закончил начатый в Японии семисотстраничный труд «Японская империя», богато иллюстрировав его картами, схемами и собственными рисунками в японском стиле. Начал писать «Воспоминания о двухлетней службе в Японии».

И снова Европа...

По возвращению в Женеву Мечников регистрируется в Женевском кантоне как профессор, имеющий право преподавать русский язык, географию, историю и математику. В поисках издателя «Японской империи», по совету друзей, обращается к знаменитому географу и социологу Элизе Реклю. Тот не только помогает с изданием, но и приглашает Льва Ильича принять участие в работе над «Всемирной географией» – грандиозном труде, посвященном географическому описанию нашей планеты. Сотрудничество двух выдающихся ученых оказалось чрезвычайно плодотворным и переросло трогательную дружбу. Одновременно, по просьбе Женевского географического общества, Мечников участвует в подготовке к изданию словарей малых восточно-азиатских народностей айнов (народ, проживающий на острове Хоккайдо) и гиляков (коренное население низовьев реки Амур и острова Сахалин).

В 1883 году Невшательская академия наук (Швейцария), принимая во внимание ученые заслуги Льва Ильича Мечникова, предложила ему принять кафедру сравнительной географии и статистики в Лозаннском университете, которую он и возглавлял до своей кончины.

Последние годы Лев Ильич упорно работал над основным научным трудом своей жизни «Цивилизация и великие исторические реки. Географическая теория развития современных обществ». В этой книге Мечников рассматривал три проблемы: как появилось человеческое общество и цивилизация вообще, каковы пути развития земных цивилизаций, какими были цивилизации эпохи подневольных союзов. Ему удалось создать уникальный труд о влиянии географической среды на историко-социологическое развитие человеческого общества. Развивая идеи Дарвина, он с неопровержимостью доказал, что возникновение древних цивилизаций на берегах больших исторических рек не было случайным. Больше того, великие реки – кормилицы целых народов, заставляли население, жившее по их берегам, «соединять свои усилия на общей работе, учили солидарности, хотя бы в действительности отдельные группы населения ненавидели друг друга». Идея солидарности народов, населяющих планету Земля, как залог гармоничного развития и будущего прогресса человечества в условиях истощения природных ресурсов, высказанная гениальным ученым в конце XIX века, в настоящее время, является как никогда актуальной...

Главный труд Льва Ильича «Цивилизация и великие исторические реки», вышел в Париже через год после смерти автора, и был встречен с большим интересом европейскими читателями. Однако, экземпляры книг, поступившие в редакции русских журналов, по цензурным соображениям, все до единого, были возвращены отправителю. Русский читатель мог познакомиться с этой работой лишь спустя десять лет. В предисловии к первому русскому изданию (1898) «Цивилизации и великие исторические реки», Михаил Гродецкий очень точно охарактеризовал подвижнический труд нашего выдающегося соотечественника: «Он отказался от мысли освещать бесконечную высь чисто научных областей и вступил в ряды скромных школьных учителей человечества, внушающих окружающему обществу самосознание и стремление к лучшему будущему».

Вот уже более столетия в библиотеке Пастеровского института (Париж) бережно хранится шкатулка из темно-красного гранита. В ней прах великого ученого и гуманиста, лауреата Нобелевской премии Ильи Ильича Мечникова.

...После рождения четвертого ребенка супруги Мечниковы решили больше детей не заводить. Но два года спустя 3 (15) мая 1845 года покои барского дома в Панасовке огласил победный крик будущего нобелевского лауреата.

Первый блин...

Илья рос подвижным и любознательным. Уже в двенадцать лет он твердо решил, что свою жизнь посвятит биологии и по окончании гимназии непременно поедет в Вюрцберг к известному специалисту по гистологии и эмбриологии профессору Келлинкуру. Это свое решение он объявил обескураженным родителям на следующий же день после получения золотой медали об окончании 2-й харьковской гимназии.

Но, семнадцатилетний юноша был наивен и неопытен в житейских делах... На ажурных университетских воротах его встретил увесистый замок, а заспаный сторож сообщил, что в университете каникулы. Смятенному Илье кое-как удалось снять комнатенку у неприветливых стриков и... в первый же вечер заблудиться в незнакомом городе, да так, что едва не случился нервный припадок. Потом оказалось, что почти все деньги он спустил на книги и платить старикам нечем. Пришлось немедленно возвращаться в родную Панасовку и поступать на естественное отделение физико-математического факультета Харьковского университета.

В оставшееся до начала занятий время он штудирует «Происхождения видов» Чарльза Дарвина. И хотя, как признавался позже, существа теории Дравина тогда не понял, всё же решил высказать своё мнение о прочитанном: «Я хочу сказать, – заявляет он в рецензии, – о бездоказательстве очень многих весьма важных положений... А бедность в фактах (у Дарвина то и бедность фактов! – С.А.), составляющая главный недостаток изложения, служит источником и других ошибок. Этот же недостаток …заставляет его во многих случаях говорить ужасные нецелесообразности…»

Обуреваемый праведным гневом юный критик выносит суровый приговор: «Итак, рассмотрев сочинение Дарвина даже самым поверхностным образом, мы всё же должны признать несостоятельность его теории в самых главных, существенных её положениях…». Затем, словно спохватившись, делает великому естествоиспытателю реверанс: « ...отвергая теорию Дарвина, мы этим ещё не хотим бросить камнем в самую идею изменяемости видов; напротив, мы готовы предсказать этой теории великую будущность …».

В сопроводительном письме редактору журнала «Время», который издавали братья Достоевские, самоуверенный ученый птенец тоже особо не церемонится: «Прилагая при сём свою статью, я тем самым изъявляю полнейшее желание видеть её напечатанной на страницах журнала «Время»... Кроме того, покорнейше прошу редакцию уведомить меня о судьбе моей статьи»...

Но и в этот раз отчаянному правдолюбу не повезло: журнал ввиду «неудовольствия» царского правительства, закрыли...

Строптивый студент

Первые летние студенческие каникулы Илья проводит в Панасовке, уткнувшись в микроскоп. В деревенской тиши он проводит тщательные опыты с инфузориями, а заодно открывает для себя важную истину: в аудиториях Харьковского университета, он попусту теряет драгоценное время... И вот на стол ректора ложится прошение: «Имея необходимость по домашним обстоятельствам уволиться из здешнего университета, имею честь просить ваше превосходительство сделать зависящее от вас распоряжение о выдаче мне документов. 1863 года, сентябрь 22 числа».

В Панасовке переполох. Отец в гневе, мать в слезах, сын угрюм, но решителен. Он запирается у себя в комнате и целыми днями сидит над книгами. Проходит зима. Илья от перенапряжения почернел и осунулся, но изнурительных занятий не прерывает. 9 марта 1864 года, на стол ректора ложится новое прошение: «...в качестве вольнослушателя покорнейше прошу ваше превосходительство допустить меня к слушанию лекций четвертого курса физико-математического факультета по разделу естественных наук...». Ректор удивленно пожимает плечами. В сердцах, размашисто пишет: «Допустить!».

А через год, на начальственном столе появляется третье прошение: «...Прошу допустить экстерна Илью Мечникова к выпускным экзаменам». Девятнадцатилетний экстерн блестяще сдает все экзамены, а совет университета, учитывая особую одаренность выпускника, ходатайствует перед министерством просвещения о назначении ему стипендии для продолжении научного образования по зоологии за границей.

...И снова не повезло. После долгих хождений по министерским кабинетам прошение вернулось с резолюцией: «За неимением средств отказать».

Тогда Илья решает на свой счет ехать на остров Гельголанд в Северном море. Этот естественный аквариум – Мекка зоологов всей Европы. Скудные средства, которые удалось выкроить родным на его поездку, в этот раз он потратил с максимальной пользой: собрал богатейший материал для кандидатской работы (примерно соответствует нынешней дипломной работе) и с большим успехом выступил в Гессене на европейском съезде естествоиспытателей. Там же познакомился с известным немецким ботаником Лейкартом, который предложил ему поработать у себя в лаборатории... Но в кошельке у юного дарования денег осталось ровнехонько на обратный путь в Панасовку. Однако упускать столь лестное предложение Мечников не намерен. Поборов самолюбие и стыд, он признается маститому ученому о своих материальных проблемах.

Лейкарт хмурится, беззвучно шевелит губами, решительно садится к столу и что-то долго пишет, прячет бумагу в конверт и вручает притихшему Илье: «Это письмо моему давнему знакомому профессору Николаю Пирогову. Думаю, он найдет возможность вам помочь!».

Ходатайство возымело действие. Мечникова зачислили профессорским стипендиатом на два года с ежегодной стипендией по 1600 рублей. А уже в декабре 1865 года он представил совету харьковского университета кандидатскую работу «Исследование фабриций Северного моря» и единодушным решением профессоров, получил ученое звание (по существовавшей тогда классификации) кандидат естественных наук.

Однако, сотрудничество с Лейкартом, имело неожиданное и неприятное завершение. Во время каникул, профессор предоставил в распоряжение своего помощника лабораторию. В отсутствие шефа Мечников открыл у круглых червей неизвестное ранее науке явление чередования поколений с перемеживающимися формами размножения. Открытие вносило существенный вклад в дарвиновскую теорию эволюционного развития. Возвратившийся из отпуска Лейкарт усомнился в результатах своего подопечного и потребовал новых тщательных экспериментов. Изнурительное микроскопирование по нескольку часов в день привело к обострению хронической болезни глаз и Илья не мог дальше продолжать опыты. Лейкарт уговорил его отдохнуть. С большой неохотой Илья уезжает в Женеву, где в это время объявился старший брат Лев.

Встреча оставила двойственные чувства. С одной стороны, брат с которым не виделись шесть лет, ввел его в круг интересных людей, выдающимся из которых, несомненно, был Александр Герцен, с другой – бесконечные разглагольствования молодых революционеров-демократов, о путях преобразования России вызывали сильные головные боли. Слушая, их Илья лишь укреплялся в истине, которую открыл для себя ещё на гимназической скамье: «наука и только наука может преобразовать наилучшим образом человечество».

В отсутствии Мечникова, Лейкарт единолично публикует статью о сделанном Мечниковым открытии... Возмущенный до глубины души, Илья едет в Гиссен с твердым намерением объясниться. Но объяснения не состоялось и он, не попрощавшись, уезжает во Флоренцию, а оттуда по приглашению Ковалевского в Неаполь. Там знакомится с Иваном Михайловичем Сеченовым, автором «Рефлексов головного мозга и главным теоретиком анархизма Михаилом Бакуниным.

Если обаяние и глубокий ум Сеченова покорили Мечникова и их отношения на долгие годы приняли дружеский, доверительный характер, то шумные дебаты у Бакунина, о скорейшем уничтожении всякой государственной власти, напоминали недавно слышанное из уст молодых почитателей Герцена.

На педагогической стезе

Начавшаяся в Европе эпидемия холеры вынудила Мечникова уехать в Петербург. Ученый совет петербургского университета присудил ему степень магистра, а вскоре пришло известие из Одессы об избрании доцентом по кафедре зоологии Новороссийского университета.

До начала занятий в университете Илья Ильич решил отдохнуть дома, в Панасовке. Но праздное время провождение тяготило двадцатидвухлетнего доцента, и он уехал в Одессу, а оттуда в Крым. На теплоходе познакомился со своим будущим коллегой по Новороссийскому университету профессором ботаники Львом Семеновичем Ценковским. Несмотря на существенную разницу в возрасте (Ценковскому 46 лет, а Мечникову 22 года), они быстро сблизились и стали друзьями. В Севастополе, куда прибыл теплоход, ещё всё напоминало о недавней войне: разрушенные дома, много кладбищ, бродячих собак и ...нестерпимая жара. А море, как и в Одессе, оказалось бедным на морскую живность.

...Передовые взгляды юного доцента с первых же лекции покорили одесское студенчество, а вот престарелые профессора, зачислили ярого дарвиниста и материалиста, в разряд опасных бунтарей, возмутителей молодежи. Пребывание в стенах одесского университета становилось не выносимым. Свой первый учебный год Илья Ильич заканчивает с твердым намерением больше сюда не возвращаться. Весной 1868 года он уезжает в Неаполь. Но поездка как никогда оказалась неудачной: море все время штормило и о морской живности для проведения исследований не могло быть и речи, добавила горечи и размолвка с близким другом и коллегой Александром Онуфриевичем Ковалевским, к тому же вновь обострилась болезнь глаз. Пришлось оставить и микроскопирование. Мрачные мысли одолевают Илью Ильича и, чтобы побороть безысходность, он создает утешительную теорию «гармоничного отправления частей для блага целого» т.е. полного освобождения себя от чьей бы то ни было зависимости, в том числе и в быту.

Возвратившись в конце августа в Петербург (там ему предложили вакансию доцента зоологии в петербургском университете) Мечников поселяется в небольшой квартирке на Васильевском острове и начинает новую жизнь: сам готовит, стирает, убирает в квартире. Однако, повседневные хлопоты отвлекают от научных проблем, раздражают монотонностью и вызывают в душе протест. Он перестает убирать, начинает питаться в захудалой столовой. Но ту выясняется, что несостоявшийся аскет совершенно не умеет распоряжаться деньгами. При приличном заработке доцента (полторы тысячи в год), на который многие его коллеги содержали семьи, он едва сводит концы с концами...

Знакомство с Сеченовым. Женский вопрос.

Петербургский университет, на который Илья Ильич возлагал большие надежды, не оправдал ожиданий. Работать там оказалось труднее, чем в Одессе. Лаборатории не было. Все попытки организовать на кафедре научную работу разбивались о стену казенщины и равнодушия начальства. Окончательно подавленный, он замкнулся в себе. На фоне нервного перенапряжения обострилась хроническая чувствительность к внешним раздражителям: уличные шумы вызывали крайне возбуждение. Свет, случайно проникший ночью в комнату, приводил к мучительной бессоннице. Неприятный вкус лекарств делал их прием невозможным, так как сразу же провоцировал рвоту. Трудно сказать, чем бы закончилась начавшаяся прогрессировать мизантропия, если бы не оказался в тот момент рядом добрейший Иван Михайлович Сеченов. Он ввел Илью в круг своих друзей, собиравшихся по субботам у Сергея Петровича Боткина.

...Это были годы знаменитой Александровской «оттепели». На субботних посиделках у Боткина, с жаром обсуждали волновавший всех в то время вопрос эмансипации русских женщин. Мощным стимулятором движения молодых россиянок за независимость явился (1863) роман Николая Чернышевского «Что делать?» Порывая с прошлым, многие из юных созданий, для получения высшего образования, вступали в фиктивные браки. Вот и Иван Михайлович Сеченов, давно уже разрешавший девушкам посещать свои лекции, недавно тоже вступил в гражданский брак с одной из своих учениц...

Холостой, талантливый двадцатитрехлетний профессор, не мог быть оставлен без внимания энтузиастами женской эмансипации. Но взгляды Мечникова на «женский вопрос» сильно отличались от его ближайших друзей. «История не знает примеров, когда бы женщина создала нечто подлинно великое, будь то в науке или искусстве», с жаром доказывал он. Ему возражали, что это не дефект женской природой, а её бесправное положением в обществе. Но Мечников стоит на своем: «даже в кулинарии или швейном искусстве, где женщина могла проявить свой талант, высшие достижения все-таки принадлежат мужчинам». На сей счет он даже предлогает формулу – «гениальность это такой же вторичный половой признак мужчины, как развитая мускулатура или борода». Однако противником женского образования Илья Ильич не был.

На узы Гименея Илья Ильич тоже имел свой взгляд. Тщательно взвесив все «за» и «против» он пришел к твердому убеждению, что будущая семья, прежде всего, не должна каким либо образом влиять на его научные занятия, и что, любовь совсем не обязательный атрибут в семейных отношениях. Будущей жене он отводит роль некой няни утешительницы в пору горестных минут, разочарований или сомнений. Что же касается его собственных обязанностей по отношению к семье, то тут он считал, что лучше, если их не будет совсем, и потому твердо решил ни при каких обстоятельствах детей не заводить. «Детей иметь не предполагается, – решительно заявляет он в одном из писем матушке в Панасовку, – это тебе говорит эмбриолог, т.е. специалист по истории развития». И надо оговориться, что этот принцип «специалист по истории развития» выдержал до конца своих дней. Выстроив, безукоризненную на его взгляд, схему семейных отношений, Илья Ильич решает будущую жену подыскивать загодя среди совсем юных особ и методично воспитывать до совершеннолетия в нужном направлении.

...Однако реальная жизнь, с которой у Ильи Ильича частенько случались не лады, и на этот раз распорядилась по-своему: Он полюбил простую, сердечную девушку его возраста Людмилу Васильевну Федорович, дальнюю родственницу известного ботаника-эволюциониста Андрея Николаевича Бекетова. Правда, брак оказался трагичным: вскоре после венчания (январь 1869) у Людмилы Васильевны открылась скоротечная чахотка. А тут ещё не состоялось столь ожидаемое назначение его ординарным профессором в Петербургском университете, что давало бы солидный прибавок к окладу. (Деньги в ту пору были так нужны для лечения Людмилы за границей). Сеченов настойчиво рекомендует другу баллотироваться на должность ординарного профессора зоологии в Медико-хирургическую академию. Там как раз открывалась вакансия. Но и тут Мечников потерпел фиаско. Пришлось возвращаться в Новороссийский университет...

...Смерть жены в 1873 году окончательно добила Илью Ильича. Он стал равнодушен ко всему. Наука, которой он с детских лет посвятил себя без остатка, теперь казалась пустой, абстрактной забавой. «Кого она спасла? – терзается он, – кого сделала счастливым? Кому вернула дорогих и близких людей?. Ему уже двадцать восемь, а что он повидал? Вечное разглядывание червяков, букашек, насекомых. Жизнь прошумела за плотно занавешенными окнами. Резь в глазах, калейдоскопическое мельтешение кровавых кругов и изнуряющая душу боль – вот что получил он от науки. А раз так, то со всем этим следует покончить разом...».

...Но доза морфия, оказалась слишком большой и вызвала обильную рвоту, прежде чем начал действовать яд. Это его и спасло. Выходил Илья Ильич из тяжелой депрессии мучительно и долго. Снова пытался заглушить беду наркотиком и однажды опять чуть на погиб. Но в какой-то момент пришло прозрение. Он выбросил, запасы наркотического зелья и решил всё начать сначала. И первое, что сделал, – поменял направление своих интересов. Он решает заняться антропологией. И хотя сколь нибудь существенных открытий в антропологии Мечников не совершил, трудные путешествия в калмыцкие степи (в 1873 и 1874 годах) возродили в нем, угасший было энтузиазм исследователя, и отвлекли от мрачных мыслей.

В это же время он пишет статью «Возраст вступления в брак», где доказывает, что у человека половая зрелость наступает значительно позже, чем половая чувствительность, а общее физическое созревание – позже полового и поэтому чем выше уровень цивилизации, тем в более позднем возрасте люди женятся или выходят замуж ...И вновь возвращается к своей теории «развития будущей жены», благо судьба приготовила ему и подходящий объект для реализации задуманного. Он начинает давать уроки зоологии гимназистке Ольге Белокопытовой, дочери отставного ротмистра. Пылкая девушка влюбляется в своего высокообразованного учителя. И однажды в порыве откровения сообщает ему, что родительски дом ей опостылел, а отец, ярый противник женского образования, требует немедленно прекратить никчемные на его взгляд занятия.

Объяснения закончились свадьбой, которая состоялась 14 февраля 1875 года. И надо сказать, что Илья Ильич не ошибся в своем выборе Ольга Николаевна под его мудрым и тактичным воспитанием стала не только верной помощницей в делах своего мужа, но и сама сумела реализовать себя в живописи и скульптуре. Её художественный салон в Севре в конце XIX века пользовался большой популярностью...