Сергей Александрович Нефедов История Нового времени. Эпоха Возрождения

ЦАРЬ БОРИС ОКАЯННЫЙ

Через три месяца после смерти Грозного в Россию вернулось боярское правление; по примеру польского сейма бояре собрали Земской собор, утвердивший власть Боярской думы; сосланные Грозным князья и бояре – те немногие, кому посчастливилось выжить, – вернулись в Москву и получили назад свои вотчины. Потом, как полвека назад, бояре разбились на две партии и стали враждовать из за доходных постов; партия Годунова боролась с партией Шуйских, Борис Годунов одержал победу, сослал Шуйских и стал первым лицом в государстве, "правителем" России. Новый правитель когда то был опричником и по ночам дежурил на постельничьем крыльце царского дворца; он по мере сил старался подражать Ивану IV и возобновил войну со Швецией, пытаясь снова открыть "окно в Европу". Однако Годунов не обладал ни энергией, ни властью Грозного, и война кончилась ничем, принеся народу лишь новые тяготы – в дополнение к тяготам еще не забытой Ливонской войны.

К концу Ливонской войны в деревне царила разруха: страшный мор и нашествие Девлет Гирея опустошили центральные районы страны. Повсюду лежали запустевшие поля; помещики переманивали друг у друга уцелевших крестьян; землепашцы снимались с дедовских пашен и уходили на восток и на юг – туда, куда их манили плодородные черноземы и где новые поселенцы имели льготы. Это был Великий Исход русского крестьянства из северных лесов, новгородские и вологодские места почти опустели, тысячи телег катились по степным дорогам к Воронежу, Тамбову, Самаре. Новоприбывшие устраивались под стенами крепостей в слободках, они распахивали целину и служили по "прибору" – в свой черед несли сторожевую службу и обороняли крепости. Многие из них называли себя казаками – так с древних времен именовалось все пограничное население; других называли "стрельцами", "сторожами", "ездоками". Те, что селились к северу от линии крепостей, должны были кроме того пахать "государеву пашню", поля, урожай с которых шел государству, – но были еще и вольные казаки, которые шли дальше на юг и устраивались на "ничьей" земле. Вольные казаки ставили укрепленные станицы "юрты" и выбирали на "круге" своих атаманов; они жили сами по себе, пахали землю с саблей за поясом и сражались с кочевавшими в "Диком поле" татарами. Русское государство, продвигая на юг свои крепости, брало вольных казаков к себе на службу, а те, которые не хотели служить, уходили на юг – в 1580 х годах они добрались до места слияния Дона и Донца и основали здесь большую станицу Раздоры. Окруженные со всех сторон татарскими юртами, казаки Нижнего Дона не могли пахать землю и жили войной; они совершали набеги на татар, а когда не было добычи, нанимались на службу на Русь. В 1579 году 500 казаков во главе с атаманом Ермаком нанялись на службу к купцам Строгановым, державшим соляные промыслы на Каме; через два года Строгановы послали Ермака в поход на Сибирское ханство; сибирские татары еще не видели пищалей и пушек и в страхе разбежались перед казаками; Ермак взял столицу ханства Кашлык и три года правил таежными племенами – но, в конце концов, попал в засаду и погиб. Вскоре после его гибели на Иртыш пришли царские воеводы и основали крепость Тюмень – так началось освоение русскими Сибири.

Уход крестьян привел к тому, что оставшиеся в опустевших поместьях дворяне были не в состоянии исполнять службу. Чтобы прокормиться, им приходилось вместе с домочадцами пахать землю или вслед за крестьянами идти в казаки. В 1580 х годах Иван Грозный попытался выяснить размеры потерь и начал перепись населения; на время переписи в отдельных областях "заповедные годы" – годы, в которые "выход" был запрещен. При Борисе Годунове перепись продолжалась, один "заповедный год" следовал за другим, и, в конце концов, появились грамоты, запрещавшие выход "до государева указу" – как оказалось, навсегда. Постепенно действие этих грамот было распространено на всю Россию, а в 1597 году вышел указ о сыске беглых – срок сыска устанавливался в пять лет.

Прикрепление крестьян было роковым событием русской истории, повлекшим за собой много бед – и у народа осталась долгая память о "Борисе окаянном". "При царе Иване Васильевиче крестьяне имели выход вольный, – говорили приказные дьяки, – а царь Федор Иванович по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старших бояр, выход крестьянам заказал, и у кого колико крестьян где было, книги учинил". Книги были составлены по итогам переписи, закончившейся в 1592 году, – и с тех пор крестьяне по тем книгам должны были быть помещиками "крепки" – они превратились в "крепостных". Само по себе прикрепление к земле было еще не так страшно для крестьян – если бы правители, как в старые времена, контролировали сбор податей и не давали помещикам брать лишнее. Но Годунов был слабым правителем, искавшим любви дворян, – и волей или неволей, он позволил дворянам делать все, что хотят. "Дворянству дана несправедливая и неограниченная свобода повелевать простым народом и угнетать его", – писал английский посол Флетчер.

Мысль о прикреплении крестьян и об опоре на "шляхетство" пришла к Годунову из Польши: он враждовал со "старшими боярами", и ему не оставалось ничего иного, как потакать русской "шляхте". Султаны, которые имели больше власти, в аналогичных обстоятельствах попросту лишали дворян поместий и превращали их в стрельцов ("янычар") – тем более, что эпоха тяжелой кавалерии подходила к концу и на полях сражений господствовали не рыцари, а мушкетеры и артиллеристы. Но попытка Грозного направить Россию по пути Турции не удалось – и после побед Стефана Батория Россия повернула на путь Польши; это означало, что "шляхта" получит "золотую вольность", а крестьяне в скором времени превратятся в рабов. Годунов потакал "шляхте", чтобы закрепить за собой власть: царь Федор был бездетен, и в случае его смерти борьба за власть должна была вспыхнуть с новой силой. Правда, у Федора был брат, царевич Дмитрий, родившийся в 1583 году и живший со своей матерью в Угличе. В интересах Годунова было, чтобы царевич умер, – и в 1591 году царевич напоролся на нож, играя в "тычку". В январе 1598 года скончался "смирением обложенный" царь Федор, и патриарх Иов, обязанный Борису своим титулом, созвал "народ" у Красного крыльца, чтобы Годунова "выкликнули" на царство. Однако народу собралось маловато: Боярская дума была против Бориса; тогда Годунов сказал, что татары идут на Русь, и собрал на Оке дворянское ополчение. Татары не пришли, но Борис два месяца пировал на Оке со шляхтой, обещал ей все что угодно и роздал дворянам всю казну. В июле он приехал вместе с "выборными дворянами" на собор в Москве – и был "избран" царем так же, как поляки выбирали царей на сейме. Шляхта отныне делала с крестьянами все, что хотела, повышала оброки и гнала "мужиков" на барщину. Мелкопоместные дворяне, у которых осталось лишь по несколько крестьян, пытались взять с них, все, что можно и что нельзя – они не оставляли крестьянам запасов зерна, и в случае голода это было чревато катастрофой.

В 1601 году хлеба не вызрели из за дождливого лета, а в следующем году посевы погубил мороз – начался Великий Голод. "Я видел собственными глазами людей, которые валялись на улицах, летом щипали траву, а зимой ели сено, – писал свидетель событий. – У мертвых находили во рту навоз; везде отцы и матери душили, резали и варили своих детей, дети – родителей, хозяева – гостей, мясо человеческое, мелко изрубленное продавалось на рынках за говяжье в пирогах…" "На всех дорогах лежали люди, умершие от голода, – писал голландский купец, – их трупы пожирались волками и лисицами. В самой Москве было не лучше. На рынок привозили хлеб лишь тайком: в противном случае его могли отнять. Для вывоза трупов были назначены люди с санями и телегами; они ежедневно вывозили множество трупов к ямам, вырытым за городом, куда мертвецов ссыпали как сор…" За два года голода было погребено таким образом 130 тысяч трупов, а всего в Москве погибло полмиллиона голодающих: в столицу стекались со всех сторон крестьяне, чтобы просить подаяние, – и умирали на московских улицах. Царь приказал открыть казенные амбары – но этого хлеба хватило ненадолго; патриарх, монастыри и богатые бояре не последовали примеру царя: ждали, когда цены поднимутся еще выше. Хуже всего было крестьянам и холопам в мелких поместьях; "бесхлебные" помещики прогоняли своих голодных рабов, которые собирались в отряды и нападали на богатые дворы. Осенью 1601 года Борис Годунов временно разрешил зажиточным помещикам "вывозить" крестьян от "бесхлебных" дворян – однако крестьяне не хотели знать никакого "вывоза": они толпами уходили на хлебный юг "в казаки". Царь попытался помешать уходу крестьян из Московского уезда – тогда в центральных районах вспыхнуло большое восстание; летом 1603 года отряды восставших соединились, избрали своим вождем атамана Хлопка и пошли на столицу – началась гражданская война.

ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА

Весной 1604 года по "украине" стал распространяться слух, что царевич Дмитрий вовсе не был убит в Угличе, а неведомо как спасся – и вот теперь объявился недалеко от границы, в Польше. "Царевичем Дмитрием" был самозванец Григорий Отрепьев, когда то служивший боярам Романовым, а потом постригшийся в монахи и во время голода ушедший за границу. Оказавшись в Польше, Григорий объявил себя "царевичем Дмитрием" – и некоторые из польских магнатов сделали вид, что поверили самозванцу: им была выгодна смута в России. Среди тех, кто поддерживал Григория, был сандомирский воевода Юрий Мнишек, устроивший самозванцу аудиенцию у короля Сигизмунда III и отдавший ему в жены свою дочь Марину. Впрочем, король не стал объявлять войну России и ограничился тайной поддержкой самозванца; Мнишек нанял три тысячи солдат, и в октябре 1604 года маленькое войско переправилось через Днепр на русскую "украину".

На «украине» "Дмитрия" уже ждали: повстанцы и казаки взялись за оружие, города открывали "царевичу" ворота, и стрельцы выдавали ему связанными своих воевод. "Встает наше красное солнышко, ворочается к нам Дмитрий Иванович!" – кричали люди на улицах: Дмитрия любили уже за то, что он был сын Грозного и враг "окаянного Бориса". Армия "царевича" росла на глазах; когда в январе 1605 года она встретилась с царскими войсками у села Добрыничи, у самозванца было больше 20 тысяч человек и полсотни пушек. Тем не менее, опытные царские воеводы одержали победу и устроили избиение мирных крестьян; в Комарицкой волости они вешали "мужиков" за ноги на ветвях деревьев, а затем стреляли в них из луков и пищалей. "Дмитрий" хотел бежать в Польшу, но в Путивле был задержан огромной толпой: люди, обступив "царевича", умоляли его не покидать их – и "Дмитрий" остался. Вскоре пришли ободряющие известия: несмотря на поражение, на сторону "царевича" переходили новые города; царское войско было задержано под Кромами и безуспешно осаждало окруженную болотами крепость. Весной среди осаждающих началась эпидемия, дисциплина падала, многие дворяне самовольно возвращались в свои поместья. В апреле пришло известие о смерти Бориса Годунова и воцарении его 16 летнего сына Федора; дворяне, уже привыкшие выбирать царей и получать подарки, ждали, чем пожалует новый царь, – но царь не жаловал; воеводы Голицын и Басманов решили, что "Дмитрий" будет щедрее и стали подговаривать недовольных: стрельцы и боевые холопы давно симпатизировали "царевичу", так что их было нетрудно подговорить. Ночью 7 мая заговорщики подожгли лагерь и в поднявшейся суматохе увели часть войска в Кромы; остальная часть армии рассеялась; многие дворяне, не желая воевать, попросту разъехались по домам. "Дмитрий" с радостью принял перебежчиков, распустил по домам всех желающих, а с самыми верными казаками и дворянами пошел к Москве.

1 июня послы царевича вместе с казаками проникли в город и возбудили народ; простые люди ненавидели бояр, добрым словом вспоминали о Грозном и были готовы поддержать его сына. Как только послы на Красной площади огласили обращение к народу, огромная толпа двинулась на Кремль и, сокрушая все на своем пути, ворвалась во дворец; царь Федор успел бежать – тогда народ принялся громить и грабить дворы Годуновых, а заодно и всех "богатых и брюхатых", нажившихся во время голода. "Весь город был объят бунтом, – писал свидетель событий, – дома, погреба, канцелярии думных бояр, начиная с Годуновых, были преданы разгрому"; "зажиточные подвергались истязанию, жалкая голь и нищета торжествовали", с богатых срывали даже одежду.

Испугавшиеся бояре послали к "царю Дмитрию" депутацию "бить челом о милости". Дмитрий принял бояр, окруженный казаками, которые как раз подошли с Дона. Он бранил бояр последними словами, а потом в честь своей победы устроил роскошный пир в тех самых огромных шатрах, в которых семь лет назад Борис Годунов потчевал дворян на берегу Оки. Шатры были шиты золотом и имели вид крепости с башнями; внутри могло уместиться пятьсот человек. Среди пиров новый царь договорился с боярами, что не будет трогать их вотчин, а бояре не будут ему противиться; в Москву послали казаков, которые схватили и задушили Федора, сказав народу, что он отравился от страха.

20 июня "царь Дмитрий" торжественно вступил в Москву. Ликующий народ кричал: "Дай господи, государь, тебе здоровья!" – колокольный звон и приветственные крики катились за царской каретой подобно волне. После коронации Дмитрий раздал много денег народу и уплатил богатое жалованье "служилым людям" – казакам, стрельцам и польским наемникам. Недовольны были только бояре: глава Думы князь Шуйский считал себя законным наследником престола и не хотел мириться с "царем Дмитрием". "Черт это, а не царевич!" – говорил Шуйский своим друзьям – но "друзья" донесли; Шуйский был схвачен и осужден на казнь – однако бояре обступили царя и заставили его помиловать князя. "Дмитрий" чувствовал, что у него нет сил, чтобы править самовластно: "Два способа у меня к удержанию царства, – говорил он, – один способ – быть тираном, а другой – не жалеть казны, всех жаловать; лучше тот образец, чтобы жаловать, а не тиранить".

Царь старался понравиться всем: он не решал дел без совета с боярами и раздавал поместья дворянам. «Дмитрий» запросто ходил по Москве, разговаривал с лавочниками и дважды в неделю лично принимал челобитные. В феврале 1606 года было запрещено возвращать силой крестьян, бежавших от помещиков в годы голода, и был подготовлен новый судебник, в котором восстанавливалось право выхода, – казалось, что народ добился своего, посадив на трон "доброго царя". Однако Шуйские не унимались: для бояр, гордившихся своей родовитостью, было невыносимо видеть на троне "голодранца Гришку Отрепьева". Простой народ был уверен, что "Дмитрий" – сын Грозного, но бояре хорошо знали правду: именно Шуйский в свое время расследовал дело об убийстве царевича Дмитрия, и было много других свидетелей, признавших в новом царе бывшего монаха.

Постепенно составился боярский заговор, к царю дважды подсылали убийц, со всех сторон приходили доносы. Дмитрию постоянно приходилось опасаться яда или кинжала в спину. В начале мая царь справил свадьбу со своей возлюбленной Мариной Мнишек – и воспользовался случаем, чтобы под видом приглашенных зазвать в Москву польских наемников для своей охраны. Польские гусары хорошо отпраздновали свадьбу: пили без меры, гонялись по улицам за женщинами и дрались с москвичами. Бояре решили воспользоваться этими стычками, чтобы сделать свое дело: они вовлекли в заговор двести дворян из новгородского полка (новгородцы никогда не любили московских царей) и на рассвете 17 мая ворвались в Кремль. Поляки попытались было помочь царю – но мятежники кричали, что это они, поляки, хотят убить государя! Простой народ, вооружившись чем попало, избивал поляков на улицах, а в это время мятежники пробивались по дворцовым коридорам к царским покоям. Преследуемый врагами, "Дмитрий" выпрыгнул из окна и сломал ногу; его окружили, сорвали одежду и принялись избивать. Царя рубили саблями и стреляли в него, хотя он уже не подавал признаков жизни – потом привязали к лошади и потащили окровавленный труп к терему матери царевича Дмитрия Марфы. Жена Грозного объявила собравшейся толпе москвичей, что это не ее сын, это – самозванец, которого покарал бог. Потрясенная толпа разошлась, люди не знали, чему верить: еще недавно Марфа признавала "Дмитрия" своим сыном. Мятежники бросили нагое тело царя в грязь посреди рынка, и оно лежало там несколько дней; дворяне хлестали труп плетьми, а народ молча стоял вокруг; многие плакали.

В это время бояре делили власть; в Думе "был мятеж во многих боярах", "захотели на царство многие". 19 мая часть бояр вывела на Красную площадь князя Василия Шуйского и среди толпы "выкликнула" его на царство. Народ заставили присягать "царю Василию" – но многие не хотели, через несколько дней появились "подметные письма", в которых говорилось, что "добрый царь Дмитрий жив", что бояре убили его двойника. 25 мая на Красной площади собралась огромная толпа, требовавшая, чтобы бояре вышли к народу – но Шуйский заперся в Кремле, и москвичи, не зная, что делать, разошлись.

Между тем, южные окраины отказались признать власть Шуйского: здесь тоже говорили, что Дмитрий жив. Действительно, из Польши приходили люди, утверждавшие, что видели царя, что он бежал и скрывается от недругов у своих польских друзей. Позднее выяснилось, что один из товарищей погибшего самозванца, Михаил Молчанов, бежал из Москвы с царской печатью; он выдавал себя за "чудесно спасшегося царя Дмитрия" и составлял грамоты, скрепленные печатью государя. Однако Молчанов боялся показаться на Руси, где "Дмитрия" видели очень многие, – поэтому он послал на Русь своего "большого воеводу" Ивана Болотникова, дав ему грамоту с царской печатью.

Болотников был лихой казак, повидавший на своем веку многое. Он побывал в плену у турок, несколько лет был прикован к веслу на галере, потом сражался с турками в Венгрии и за свою смелость был избран атаманом. Когда Болотников прибыл на южную "украину", вокруг него сразу же собрались все, кто год назад сражался за "царевича Дмитрия". Царской армии снова пришлось осаждать южные города – и обнаружилось, что в этой армии мало кто желает сражаться за "боярского царя Василия"; после нескольких боев царское войско отступило к Туле, и здесь "дворяне все поехали без отпуска по домам, а воевод покинули". Часть дворян из Рязани и Тулы по старой памяти о щедрости "царя Дмитрия" перешла на сторону его воеводы Болотникова. Шуйскому пришлось собирать новое войско из московских дворян и "великих бояр"; 25 октября повстанцы "побиша и разогнаша" эту рать у села Троицкого, а затем подступили к Москве.

Московский люд волновался: по рукам ходили призывы Болотникова "побивать бояр и забирать их жен, и поместья, и вотчины". С другой стороны, бояре и священники говорили, что Болотников пришел отомстить за смерть царя и не пощадит никого из москвичей. В лагерь повстанцев пришла депутация с просьбой показать царя Дмитрия – но царя Дмитрия не было, и москвичи не поверили, когда Болотников стал говорить, что царь в Польше: они своими глазами видели, что в действительности сталось с "добрым царем". Сомнения стали посещать и самих повстанцев: рязанским дворянам не нравилось, что Болотников призывает холопов "побивать бояр" – у них и у самих были холопы. 15 ноября полтысячи дворян во главе с Прокопием Ляпуновым ушли в Москву, воеводы Шуйского осмелели и решили дать повстанцам большое сражение. 2 декабря 1606 года царские полки пошли на штурм лагеря повстанцев у деревни Коломенское; повстанцы ожесточенно сопротивлялись, но в разгар боя к врагам перешел еще один дворянский отряд. Лагерь был взят и царские воеводы захватили 6 тысяч пленных; их ставили в ряд и убивали дубиной по голове, а трупы спускали под лед Яузы.

Воевода Болотников с остатками своего войска отступил в Калугу и был осажден царской армией, весной 1607 года вокруг Калуги разгорелись ожесточенные бои; отряды казаков во главе с атаманом Илейкой Муромцем прорывались на помощь Болотникову – и прорвались; объединенное войско повстанцев перешло из Калуги в Тулу. Илейка Муромец называл себя "царевичем Петром", сыном царя Федора, – и Болотников подчинился новому "царевичу", отличавшемуся крутым нравом. Гражданская война становилась все более жестокой, царь Василий приказал касимовским татарам "воевать" казацкую "украйну". Дворяне тысячами топили пленных стрельцов, а казаки убивали пленных дворян; "царевич Петр" травил "изменников" медведями и сбрасывал их с крепостных башен.

Царь Василий стал собирать новую армию и пообещал дворянам, что вернет всех крестьян, бежавших аж с 1592 года. Это помогло восстановить дисциплину, и в мае царь двинулся на Тулу с огромной, 100 тысячной ратью. 5 июня 1608 года на речке Восьме разыгралась жестокая битва между дворянской армией и казаками; казаки не выдержали удара тяжелой конницы и были разбиты, 5 тысяч пленных были казнены на поле боя. "Где же царь Дмитрий?!" – кричали казаки своим воеводам – и Болотников отправил атамана Ивана Заруцкого на поиски "хоть каково" Дмитрия. Заруцкий нашел на черниговской "украйне" человека, внешне похожего на убитого царя; это был школьный учитель, пришедший из Белоруссии; его научили, как себя вести, и объявили "чудесно спасшимся царем".

"Возвращение Дмитрия" вызвало взрыв ликования на "украйне", к нему стекались толпы казаков; приходили отряды наемников из Польши, выражая готовность снова служить "московскому царю". Между тем, войска Шуйского осадили Тулу, где оборонялись "царевич Петр" и Болотников; повстанцы сражались отчаянно и отразили все штурмы – тогда царь распорядился построить плотину на реке Упе и затопить город. Были согнаны десятки тысяч крестьян, которые за два месяца возвели плотину; вода поднялась и затопила улицы – так что "можно было только на плотах ездить". Погибли все хлебные запасы, в городе наступил страшный голод, защитники едва держались на ногах и вступили в переговоры с царем. Шуйский обещал выпустить повстанцев "свободно и с оружием" – но не сдержал обещания: он отпустил простых казаков, но приказал схватить атаманов. Илейка Муромец был казнен и навсегда остался в легендах, как "славный казак Илья Муромец"; Болотников был сослан на север, в Каргополь; когда год спустя повстанцы снова подошли к Москве, царь приказал утопить знаменитого атамана.

Тула лишь немного не дождалась помощи: "царь Дмитрий" уже шел на подмогу и находился в Козельске. Узнав о падении Тулы, "Дмитрий" и Заруцкий отступили на юг и провели зиму в Орле. Дмитрий рассылал воззвания к холопам, "чтобы холопы шли к нему, присягнули и получили поместья своих господ – а если там остались господские дочери, то пусть берут себе в жены". В Орле собрались толпы "боевых холопов", казаков и крестьян; приходили и польские отряды: в 1607 году в Польше был подавлен большой шляхетский мятеж, и преследуемые королевской армией отряды мятежников шли прямо к "царю Дмитрию". В апреле 1608 года войско "Дмитрия" двинулось на север и в двухдневной кровавой битве под Болховом разбило царскую армию; в июне повстанцы снова подошли к Москве и укрепились в деревне Тушино. На сторону "Дмитрия" перешли все города центральной России и даже некоторые города Севера – в том числе и Псков, где простонародье заставило "лутших людей" целовать крест "доброму царю". К осени Москва оказалась в блокаде и начался открытый "отъезд" знати и "всяких людей" в Тушино. "Учали из Москвы в Тушино отъезжати стольники, и стряпчие, дворяне московские, и дети боярские, и подьячие, и всякие люди". "Дмитрий" завел собственную Думу и приказы, стал жаловать поместья и собирать налоги; у "Дмитрия" появился собственный патриарх по имени Филарет – насильно постриженный Годуновым в монахи боярин Федор Романов. В сентябре казаки привели к "Дмитрию" освобожденную из московского плена его "законную жену" Марину Мнишек – и Марина, желавшая вновь стать царицей, со слезами на глазах обняла своего "мужа".

Казалось, что "Дмитрию" вскоре подчинится вся Русь, – но ему не подчинялось собственное войско. Польские наемники постоянно требовали денег, а когда царь просил подождать, начинали бунтовать и грабить уезды. Командир одного из отрядов Ян Сапега пытался взять штурмом и ограбить богатый Троице Сергиев монастырь – но монахи с трудом отбились; командир другого отряда, Лисовский, безнаказанно грабил в Галиче и Костроме; подделывая царские грамоты, поляки собирали подати по второму и третьему разу. Насилия поляков вызвали восстания в городах на Волге, и "Дмитрий" приказал повесить одного из польских командиров – но другие продолжали грабить, и царь ничего не мог поделать: "Дмитрий" был многим обязан полякам; польские гусары были лучшими воинами его армии и лучшими кавалеристами Европы; они были обучены сражаться в строю, и это им "Дмитрий" был обязан победой в битве при Болхове.

Русские ратники не могли противостоять западным наемникам – и царь Василий, в свою очередь, попросил шведского короля нанять для него целую армию: 15 тысяч мушкетеров и пикинеров. В июле 1609 года эта армия под командованием князя Скопина и шведского маршала Делагарди разбила отряд повстанцев под Тверью; как всегда после победы, наемники потребовали жалованья и, не получив его, отказались идти дальше. Москва оставалась в блокаде, жители голодали – и вдобавок пришло известие, что 21 сентября король Сигизмунд III перешел с польскими войсками границу и осадил Смоленск. Послы Сигизмунда прибыли в Тушино, предлагая всем полякам присоединиться к королевскому войску; наемники согласились и попытались было захватить "царя Дмитрия", чтобы увезти с собой, – но "Дмитрию" удалось бежать, переодевшись в крестьянскую одежду. В суматохе мятежа царица Марина бегала между палатками и в слезах умоляла гусар не изменять своему мужу – а ночью переоделась казаком и с луком за плечами ускакала следом за "Дмитрием".

Бывшие в Тушино русские казаки ушли вместе с "Дмитрием" в Калугу; поляки отправились к Смоленску, а бояре по большей части вернулись к царю Василию. Воспользовавшись этими событиями, князь Скопин с наемниками вступил в Москву; в июне 1610 года объединенное войско из 40 тысяч русских и 8 тысяч наемников двинулось к Смоленску. Утром 24 июня у села Клушино 10 тысяч гусар гетмана Жолкевского смело атаковали многократно сильнейшего противника; они десять раз бросались в атаку – и на десятый раз наемники, которым опять не заплатили жалованья, подняли копья и перешли на сторону поляков. Главнокомандующий Дмитрий Шуйский растерялся и, бросив свою саблю, булаву, знамя, умчался с поля боя – впрочем, гусары не преследовали русских, а занялись грабежом богатого обоза.

Когда брат царя с позором вернулся в столицу, возмущенные дворяне решили заставить Шуйского отречься. 17 июля Захар Ляпунов "со товарищи" вошел к царю и стал говорить: "Долго ль за тебя будет литься кровь христианская? Земля наша опустела, ничего доброго не делается в твое правление, сжалься над гибелью нашей, положи посох царский!" Шуйский отвечал Ляпунову с бранью и вытащил нож – тогда дворяне пошли на Красную площадь и созвали народ; собралась вся Москва и "всякие люди" приговорили "бить челом государю Василию Ивановичу, чтобы он, государь, царство оставил". Шуйского свели с престола, а через день тот же Захар "со товарищи" насильно постригли его в монахи; один из них произносил за Шуйского монашеские обеты, а другие держали брыкающегося старика за руки и за ноги.

Захар Ляпунов был приверженцем "Дмитрия", который снова стоял под Москвой с казаками, ожидая, когда "всякие люди" откроют ему ворота. С другой стороны города стоял гетман Жолкевский, предлагавший боярам в цари сына Сигизмунда, королевича Владислава. Бояре не стали слушать Ляпунова: "Лучше служить королевичу, – говорили они, – чем быть побитыми от своих холопей и в вечной работе у них мучиться!" Однако Владислав был католик, и посадить на престол неверного иноземца – это было дело, невиданное на Руси, это была измена вере и народу. Патриарх Гермоген говорил, что это нечестье, но бояре сказали ему, чтоб в мирские дела не вмешивался; они обманули народ, пообещав, что Владислав перейдет в православие, и ночью на 21 сентября впустили в Москву поляков.

Бояре были бы не против иметь, как в Польше, избираемого монарха, который царствует, но не правит, – и Сигизмунд вознаградил изменников. От имени сына король даровал боярам в вотчины целые волости, и бояре всю осень посылали гонцов под Смоленск, упрашивая короля дать побольше. Однако оказавшиеся среди сокровищ Кремля польские гусары думали о другом, они не могли долго сдерживаться; как только гетман уехал к королю, передав команду Гонсевскому, начался грабеж: поляки забирали драгоценную утварь в соборах, сдирали золотые оклады с икон и покровы с гробниц великих князей. Они захватили царскую казну и, найдя в ней золотую статую Христа, распилили ее на кусочки – так, чтобы досталось каждому солдату.

Узнав о том, что происходит в Москве, города центральной России стали снова переходить к "Дмитрию". Даже далекие Казань и Вятка "поцеловали крест" калужскому царю; Псков по прежнему держал его сторону, а осажденный Смоленск не признавал никого, кроме своего воеводы Шеина. Однако царствование "Дмитрия" закончилось так же внезапно, как началось: поссорившись с касимовскими татарами, "Дмитрий" приказал убить их хана – и стал жертвой мести. Татары из числа ханских приближенных застигли царя на охоте, окружили и изрубили "Дмитрия" саблями. Рыдающая царица Марина бросилась к казакам, заклиная отомстить, – и казаки вырезали всех татар в Калуге, но это не могло помочь делу: они остались без вождя и не знали, что теперь будет. Ближайшим товарищем "Дмитрия" был знаменитый атаман Заруцкий, и Марина – хоть и была на последнем месяце – сумела ему понравиться. В январе 1611 года она родила сына, которого назвали царевичем Иваном, – и Заруцкий с казаками поклялись посадить его на престол.

Тем временем, на Руси поднималась волна ненависти против поляков, воевода Прокопий Ляпунов из Рязани прислал к Заруцкому с предложением объединиться "всем миром". Города центральной России посылали своих дворян и стрельцов – и под Рязанью собралось огромное ополчение; вместе с казаками едва ли не 100 тысяч воинов. "Мир" собрался, чтобы защитить православие от оскверняющих церкви латинян; поляки и бояре в Москве были напуганы и попытались заставить патриарха Гермогена благословить их власть – но Гермоген отказался и продолжал рассылать призывы к восстанию. Тогда поляки стали отбирать у москвичей оружие, отобрали у плотников топоры и дошли до того, что запретили продажу колотых дров: боялись, что москвичи набросятся на них с поленьями. Боярин Салтыков убеждал поляков учинить резню, чтобы предотвратить бунт; 19 марта произошли первые стычки и наемники, выступив из Кремля, набросились на почти безоружных москвичей. В это время к городу подходил авангард рязанского ополчения, ополченцы во главе с князем Пожарским проникли в город и вместе с москвичами перегородили улицы завалами из бревен; в схватках на улицах поляки потеряли много людей и отступили в Кремль. Не в силах вытеснить повстанцев из Москвы, поляки решили сжечь город; они подожгли кварталы, где укрепились восставшие; сильный ветер подхватил пламя, и вокруг Кремля разлилось огненное море. Ополченцы, подошедшие к Москве через день, увидели на месте города груды дымящихся развалин; на улицах лежало 7 тысяч обгорелых трупов, а пушки Кремля продолжали стрелять по немногим уцелевшим кварталам.

После нескольких сражений с ополченцами поляки отступили в Кремль и сели в осаду. Они ждали помощи от стоявшего под Смоленском короля Сигизмунда – но помощь не приходила: Сигизмунд никак не мог овладеть Смоленском. Осада продолжалась уже полтора года, смоляне умирали от голода и цинги – но не сдавались. В начале июня залпы стенобитных бомбард разрушили часть крепостной стены и поляки ворвались в Смоленск – тогда уцелевшие защитники взорвали пороховые погреба, и большая часть города обратилась в груду развалин. Взятие главной русской крепости вызвало взрыв ликования в Польше, и король отправился в Варшаву праздновать победу; осажденные в Москве поляки получили в подкрепление лишь небольшой отряд, доставивший им продовольствие.

Однако среди осаждавших Кремль ополченцев не было согласия. 30 июня они собрали "совет всей земли" и утвердили "приговор", избрав своими воеводами Ляпунова, Заруцкого и Трубецкого. В этом приговоре содержались статьи по решению важных дел, в том числе статья, требовавшая "по сыску крестьян и людей беглых отдавать назад старым помещикам". "Приговор" был написан дворянами и детьми боярскими по совету с Прокопием Ляпуновым; узнав о нем, казаки (среди которых "беглых людей" была добрая половина) вызвали Ляпунова на "круг" – и Прокопий из того "круга" не вышел: казаки зарубили его саблями. После этого дворяне стали уезжать из подмосковного лагеря и искать новых вождей, наступило страшное время безвластия. Сбор налогов превратился в грабеж, поляки требовали деньги от имени короля Владислава, казаки – от имени "царицы Марины", помещики требовали свою долю. На севере шведы внезапным нападением захватили Новгород, на юге крымская орда возобновила набеги и опустошала земли вплоть до берегов Оки. В это время, когда никто не знал, что делать, и многих охватило отчаяние, нижегородский староста Кузьма Минин предложил посадским людям и дворянам создать свое ополчение, отдельное от того, которое стояло под Москвой и в котором верховодили казаки. Главное для дворян и посадских людей было то, чтобы "Марине с сыном не служить", но в то же время "против польских и литовских людей стоять крепко"; Кузьме Минину было поручено "списываться с городами" и собирать деньги, а в воеводы пригласили князя Пожарского. Многие города центральной России поддержали почин новгородцев; зима и весна ушли на сборы; в июле 1612 года 10 тысячное ополчение выступило из Ярославля к Москве.

Под Москвой стояли остатки первого ополчения – 10 или 12 тысяч голодных, разутых и раздетых казаков, с трудом переживших тяжелую зиму. Среди вождей ополчения не было согласия: Заруцкий "служил Маринке", а Трубецкой был за то, чтобы всем миром изгнать поляков, а потом "по правде" избрать царя. Когда войско Пожарского подошло к Москве, Заруцкий с 3 тысячами своих людей ушел из лагеря – но большинство осталось ждать нижегородцев. Казаки приготовили для ополченцев Пожарского место в лагере, но Пожарский велел передать, что "отнюдь нам вместе с казаками не стаивать". Дворяне не хотели иметь дела с казаками, с "голытьбой босоногой" – а между тем, к Москве шел польский гетман Ходкевич. 22 августа польские гусары атаковали войско Пожарского, разбили дворянскую конницу и загнали ее за внешнюю ограду московских предместий – "Земляной вал". Казаки с другого берега Москвы реки смотрели на битву и "ругались над дворянами": "Богатые пришли из Ярославля, отобьются и одни от гетмана", – кричали они. На следующий день поляки обрушились на казаков; казаки отчаянно защищали свои укрепления, но потом увидели, что сражаются одни: "Они богаты и ничего не хотят делать, а мы наги, голодны и одни бьемся, – говорили казаки, – так не выйдем же теперь на бой никогда!" Войско Трубецкого перешло реку и отдало полякам Замоскворечье; тогда Пожарский решил, что пришло время оставить распри и послал настоятеля Троице Сергиева монастыря Авраамия уговаривать казаков вернуться. Слова Авраамия тронули казаков, и огромная толпа "босоногой голытьбы", призывая на помощь святого Сергия, хлынула через реку на поляков; с другой стороны ударили дворянские сотни – и враг был разбит; Ходкевич был вынужден отступить от Москвы.

Польский гарнизон Кремля не получил обещанной помощи; припасы закончились, и вскоре начался голод. Осажденные боялись мести за осквернение кремлевских храмов – поэтому держались до конца; они убивали пленных и ели человечину. Король Сигизмунд пытался собрать новое войско, но шляхта не хотела воевать и платить налоги, а наемники не получали жалованья и отказывались идти в поход. 26 октября кремлевский гарнизон сдался; поляки послали вперед бывших с ними бояр, и казаки хотели тут же расправиться с ними – но Пожарский окружил бояр охраной. Поляков поделили между дворянами и казаками; те, что достались казакам, были тут же убиты; остальных отправили в ссылку по городам.

В январе 1613 года в Москве собрался Земский собор для избрания царя. На собор приехали дворяне, посадские люди и "выбранные люди уездные" – то есть выборные из крестьян; было много казаков. В решающий момент, когда все уже устали от споров, вперед вышел какой то донской атаман, потрясая бумагой. "Что это у тебя, атаман?" – спросил Пожарский. "Грамота о природном царе Михаиле Федоровиче", – сказал атаман, положил на стол грамоту и для большей убедительности накрыл ее своей саблей. "Михаил Федорович", за которого стояли казаки, был сыном знатного боярина Федора Романова; в свое время Борис Годунов приказал постричь Романова в монахи, и опальный боярин жил в монастыре под именем Филарета; "царь Дмитрий" сделал его патриархом – поэтому казаки считали Романовых "своими людьми". 17 летний сын патриарха Филарета был не в состоянии управлять государством без постоянного обращения к Земскому собору – имелось в виду, что царь будет править с согласия собора так же, как польский король правил с согласия сейма.

21 февраля Михаил Романов был провозглашен царем – однако гражданская война на этом не кончилась: нерешенным остался главный вопрос, вопрос о прикреплении крестьян. Когда собор разъехался, царь по требованию дворян издал указ о возвращении беглых крестьян помещикам – и война началась снова. В начале 1615 года 20 тысячное крестьянское войско подошло к Москве: крестьяне центральных районов требовали, чтобы их считали свободными казаками. Правительство было вынуждено объявить, что крестьяне участники ополчений могут оставаться в казаках, – это означало, что все, кто с оружием в руках отстаивал свою свободу, добились ее. На какое то время получили свободу и остальные крестьяне: Михаил Федорович не осмелился проводить в жизнь указ о возвращении беглых, и вплоть до 1649 года толпы крестьян свободно уходили на Дон и на Волгу – хотя и считались беглецами. Даже когда сыск беглых был налажен и крестьяне были прикреплены к земле, помещики долгое время не решались увеличивать оброки; гражданская война на столетие отодвинула порабощение крестьян в России – в то время, как в Польше крестьяне уже давно были рабами.

Однако развитие событий двигало Россию по польскому пути. После побед Стефана Батория и Сигизмунда Россия стала перенимать польские порядки – соборы сеймы, выборы царей, "золотую вольность" для шляхты и рабство для крестьян. Раньше Россия была страной Востока, заимствовавшей свои порядки у татар и турок, – теперь она становилась страной Запада – если только рабовладельческую Польшу можно считать Западом. Гражданская война была оборонительной битвой, в которой Восток защищался против наступающего Запада: народ сражался за свою свободу и за доброго царя – он навсегда сохранил веру в добрых царей, охраняющих справедливость, веру в Ивана Грозного и его сына Дмитрия.

В конечном счете, битва между Востоком и Западом обернулась для Руси страшной катастрофой. Погибло больше трети населения, города лежали в развалинах, поля зарастали полынью. Иностранцы, приезжавшие в то время в Россию, рисуют страшную картину сожженных сел и деревень с избами, наполненными полуразложившимися трупами; смрад заставлял путников ночевать в поле; на дорогах не было проезда из за огромных волчьих стай. Это была катастрофа, отделившая одну эпоху от другой, – одна из катастроф, потрясших в XVII веке Европу и Азию; эти страшные бедствия слились в один вселенский катаклизм, означавший завершение демографического цикла, начавшегося после монгольского нашествия и Великой Чумы. Прежний мир, в котором господствовало оружие Востока, уходил в прошлое – и новая эпоха должна было принести победу шведским пушкам и английским мушкетам.