Шок будущего


Глава 13. ОБИЛИЕ СУБКУЛЬТУР



бет16/29
Дата28.06.2016
өлшемі6.36 Mb.
#164001
түріКнига
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   29

Глава 13. ОБИЛИЕ СУБКУЛЬТУР


В тридцати милях к северу от Нью-Йорка, неподалеку от его башен, автомобилей, от его городских соблазнов, живет молодой таксист, бывший солдат, который с гордос­тью носит на теле 700 хирургических швов. Это швы не от ран, полученных на поле боя, и не последствия автомо-

309

бильной аварии. Это результат его излюбленного отдыха: состязаний на родео.

Из скромных доходов таксиста этот человек ежегодно тратит более 1200 долл. на содержание собственной лошади в конюшне и тренировки. Время от времени, прицепив к машине трейлер для перевозки лошадей, он проезжает не­многим более ста миль до городка в Филадельфии под на­званием Кау-Таун. Здесь вместе с такими же, как он сам, он участвует в ловле диких лошадей арканом, борьбе с быч­ком, езде на оседланной дикой лошади и других рискован­ных состязаниях, главный приз в которых — периодическое появление в больнице на машине «скорой помощи».

Несмотря на то что Нью-Йорк близко, он не вызывает у этого парня восхищения. Когда мы познакомились, ему было двадцать семь лет, и за всю жизнь он был в Нью-Йорке всего два или три раза. Все его интересы сосредоточены на арене родео, он — член крохотной группы фанатов родео, образующих малоизвестный андерграунд в Соединенных Штатах. Они не профессионалы, которые зарабатывают себе на жизнь, занимаясь этим атавистическим видом спорта. И не простодушные люди, которых пленяют ковбойские са­поги, шляпы, джинсовые куртки и кожаные пояса. Это кро­хотная, но подлинная субкультура, затерянная в огромном и сложном мире наиболее высокоразвитой в технологичес­ком отношении цивилизации в мире.

Этой странной группе отдана не только страсть так­систа, но и его время и деньги. Она оказывает влияние на его семью, его друзей, на его мысли. Она вводит ряд стандартов, по которым он судит себя. Коротко говоря, она дарит ему то, что многие из нас с трудом ищут: само­идентификацию.

Технологически развитые общества, далекие от того, чтобы быть однообразными и монотонными, подобны со­там с весьма колоритными группировками — хиппи и лю­бители старых автомобилей, теософы и фаны «летающих тарелок», аквалангисты и парашютисты, гомосексуалы, ком­пьютерщики, вегетарианцы, спортсмены, занимающиеся бодибилдингом, и «Черные мусульмане».



310

Сегодня сокрушительные удары супериндустриальной революции буквально раскалывают общество. У нас увели­чивается число этих социальных анклавов, групп и мини-культур почти так же, как число моделей автомобиля. Те же самые дестандартизирующие силы, которые создают боль­ший индивидуальный выбор продуктов и произведений культуры, дестандартизируют и наши социальные структу­ры. Вот почему с кажущейся внезапностью появляются та­кие новые субкультуры, как хиппи. Действительно, мы живем во время «субкультурного взрыва».

Нельзя недооценить важности этого. Поскольку мы все находимся в большой мере под влиянием, наши личности формируются воздействием субкультур, которые мы выби­раем, сознательно или неосознанно, чтобы идентифициро­вать себя. Легко высмеять хиппи или необразованного молодого человека, который готов получить 700 швов на теле в попытке проверить себя и найти себя. Но мы все участники родео или хиппи в одном смысле: мы тоже ищем свою личность, «прикрепляясь» к неформальным культу­рам, сообществам или разного рода группам. И чем больше выбор, тем труднее поиски.

Рост числа субкультур более всего очевиден в мире тру­да. Множество субкультур возникает вокруг профессий. Таким образом, по мере того как общество движется к боль­шей специализации, оно порождает все большее разнооб­разие субкультур.

Научное сообщество, например, делится на все более узкие сегменты. Это накладывается на структуру офици­альных организаций и ассоциаций, число которых быстро увеличивается, специализированные журналы, конферен­ции и встречи. Но эти «явные» тематические различия со­провождаются также «скрытыми». У исследователей раковых заболеваний и астрономов не просто разная работа; они разговаривают на разных языках, стремятся выработать свой тип личности; они думают, одеваются и живут по-разному. (Эти различия настолько очевидны, что зачастую проника­ют в межличностные отношения. Женщина-ученый гово-

311

рит: «Мой муж — микробиолог, а я физик-теоретик, и у меня возникает вопрос, существуем ли мы друг для друга».)

Ученые одной специальности стремятся держаться вме­сте, образуя тесную маленькую субкультурную «ячейку», к которой они обращаются за одобрением и поддержкой, ко­торая определяет и манеру одеваться, и политические взгля­ды, и стиль жизни.

По мере развития науки появляются новые специаль­ности и соответственно новые неформальные группы. Ко­ротко говоря, специализация порождает субкультуры.

Этот процесс клеточного деления внутри профессии ярко виден в финансах. Уолл-стрит был когда-то относи­тельно однородным сообществом. Один выдающийся со­циолог, наблюдающий финансистов, говорил: «Обычно бывало так — вы приходили сюда из собора Святого Пав­ла, зарабатывали много денег, были членом теннисного клуба, владели домами на Северном побережье, а ваши дочери начинали выходить в свет. Вы добивались всего этого, продавая акции своим бывшим однокашникам». Это, возможно, несколько утрированная картина, но Уолл­стрит был действительно одной большой белой англо-сак­сонской протестантской [WASP] субкультурой, и его члены стремились ходить в те же самые учебные заведе­ния, заниматься теми же видами спорта (теннис, гольф, сквош), посещать те же самые церкви (пресвитерианские и епископальные) и голосовать за ту же партию (респуб­ликанскую).

Если кто-либо до сих пор представляет себе Уолл-стрит так, то, значит, он черпает эти представления из старых романов, а не из новой, быстро меняющейся действитель­ности. Сегодня Уолл-стрит раздроблен, и у молодого чело­века, начинающего заниматься этим бизнесом, есть выбор среди целого ряда конкурирующих субкультурных групп. В банковском деле по инвестициям все еще сохраняются груп­пы прежнего консервативного толка WASP. Еще проводит­ся прежняя консервативная линия в фирмах, о которых говорят: «У них скорее будет черный партнер, чем они най-



312

мут на работу еврея». Но в части инвестиционного фонда, сравнительно нового специализированного сегмента финан­совой индустрии, встречается множество греческих, еврей­ских и китайских фамилий, есть несколько ведущих брокеров-негров. Здесь весь стиль жизни, подразумеваемое влияние группы совершенно иные. Инвестиционный фонд — это совершенно отдельное племя.

«Не всякому даже хочется оставаться WASP», — пишет один из ведущих финансовых журналистов. Действитель­но, множество молодых, активных финансовых деятелей, если даже они WASP по происхождению, отказываются от классической субкультуры Уолл-стрита и стремятся иден­тифицироваться с одной или несколькими плюралистичес­кими социальными группировками, которыми переполнены каньоны Южного Манхэттена.

По мере того как специализация продолжается, по мере того как исследования захватывают новые области и все больше углубляются в них, по мере того как экономика продолжает создавать новые технологии и службы, коли­чество субкультур будет продолжать увеличиваться. Со­циальные критики, которые яростно выступают против «массового общества» и в то же время обличают «сверхспе­циализацию», занимаются просто болтовней. Специализа­ция означает движение от единообразия.

Несмотря на множество пустых разговоров о нужде в «специалистах общего профиля», мало что свидетельствует о том, что завтрашняя технология сможет обходиться без армии высокообразованных специалистов. Нам требуются все новые и новые виды специального знания, все большее число «мультиспециалистов» (людей, которые обладают глу­бокими знаниями в какой-то области, но могут также рабо­тать и в другой), а не закосневших «моноспециалистов». Но нам будут требоваться все более узкие специалисты по мере усложнения технической базы. По одной этой причине мы должны ожидать возрастания разнообразия и численного роста субкультур в обществе.

313

МАСТЕРА РАЗВЛЕЧЕНИЙ


Даже если технология освободит в будущем миллионы людей от необходимости работать, мы обнаружим все то же движение к многообразию среди тех, кто будет иметь воз­можность развлекаться. У нас уже есть множество «масте­ров развлечений». Мы быстро увеличиваем не только виды работ, но также и виды развлечений.

Число доступных развлечений, хобби, игр, видов спорта быстро растет, и рост различных субкультур вокруг, напри­мер, серфинга демонстрирует, что по крайней мере для не­которых свободное времяпрепровождение тоже служит основой всего образа жизни. Субкультура серфинга — ука­затель будущего.

«Серфинг уже развился в нечто символическое, что при­дает ему характер тайного братства или религиозного орде­на, — пишет Реми Надо. — Отличительными признаками служат зуб акулы, медаль Св. Христофора или мальтийский крест, которые носят на шее... В течение долгого времени самым распространенным видом транспорта был фордовский «универсал» устаревшей модели с деревянной обшив­кой»1. Серфингисты с гордостью, как доказательство своей причастности к этому братству, демонстрируют синяки и царапины. Загар de rigeur*. Стрижка определенного фасо­на. Члены этого братства проводят целые часы за обсужде­нием мастерства таких героев этой группы, как Дж. Дж. Мун, его последователи покупают футболки с его портретом, серфинговые доски и становятся членами клуба.

Серфингисты — одна из многих субкультур, основан­ных на развлечениях. Парашютистам, например, имя Дж. Дж. Муна неизвестно, так же как и особые ритуалы и обы­чаи покорителей волн. Зато парашютисты толкуют об ис­кусстве Рода Пэка, который не так давно прыгнул с самолета без парашюта, затем в воздухе взял приготовленный пара­шют у своего товарища, надел его и благополучно призем­лился2. У парашютистов свой собственный маленький мир,

* обязателен (фр.).

314

как и у планеристов, аквалангистов, любителей старинных машин, гонщиков и мотоциклистов. Каждый из этих мир­ков представляет субкультуру, основанную на развлечени­ях, организованную вокруг технического устройства. Поскольку новая технология делает возможными новые виды спорта, мы можем ожидать образования весьма разнообраз­ных новых субкультур, основанных на развлечениях.

Занятия в свободное время будут приобретать все боль­шую важность как основа различий между людьми, по мере того как общество само перейдет от ориентации на труд к большей вовлеченности в отдых. В Соединенных Штатах только с начала века трудовые обязательства сократились по времени на треть3. Это большое высвобождение времени и энергии общества. Когда эти обязательства еще умень­шатся, мы приблизимся к потрясающей специализации раз­влечений, основанной на сложной технологии.

Можно предвидеть создание субкультур, построенных вокруг космической деятельности, голографии, воздей­ствия на мозг, глубоководного погружения, подводного плавания, компьютерных игр и тому подобного. Мы мо­жем даже предугадать создание неких субкультур антисо­циальных развлечений — крепко организованных групп людей, стремящихся разрушить работу общества не ради материальных благ, но ради чистого спортивного жела­ния «разбить систему» — подобный ход событий пред­сказали такие фильмы, как «Даффи» и «Дело Томаса Крауна». Эти группы могут подделывать компьютерные программы правительства или корпораций, запутывать работу почты, перехватывать или давать другие радио- и телевизионные передачи, устраивать детально разработан­ные мистификации, мешать работе на биржевом рынке, фальсифицировать случайные выборки, на которых бази­руются политические или другие списки избирателей, и даже, возможно, совершать хитро задуманные разбои и убийства. Писатель Томас Пинчон в романе «Крик Лота 49» описывает вымышленную андерграундную группу, орга­низовавшую собственную частную почтовую систему и содержавшую ее в течение нескольких поколений4. Пи-



315

сатель-фантаст Роберт Шекли в страшном коротком рас­сказе «Седьмая жертва» пишет о возможности существо­вания в обществе легализованного убийства в среде неких своеобразных игроков, охотящихся друг за другом, за ними в свою очередь тоже ведется охота5. Эта рискованная игра позволяет тем, кто опасно агрессивен, освободиться от агрессии в пределах определенных правил.

Как ни странно это звучит, здесь не следует исклю­чать ничего кажущегося невозможным, поскольку сфера развлечений в отличие от сферы труда редко сдерживает­ся какими-либо практическими соображениями. Здесь свободно играет воображение, и человеческий разум мо­жет изобрести невероятное разнообразие развлечений. При достаточном количестве времени и денег, а для не­которых вариантов — и технических навыков — люди будущего будут развлекаться так, как никому раньше и не снилось. Они будут играть в непривычные сексуаль­ные игры. Они будут играть с разумом. Они будут играть с обществом. И в процессе этого, выбирая среди невооб­разимого числа возможностей, они будут создавать суб­культуры и все дальше отстоять друг от друга.

МОЛОДЕЖНОЕ ГЕТТО


Субкультуры множатся, общество раскалывается — в том числе и по возрастным линиям. Мы становимся «специа­листами по возрасту», как по работе или по развлечению. Было время, когда людей делили грубо на детей, «молодых людей» и взрослых. С 40-х годов расплывчатое понятие «мо­лодые люди» стало заменяться более точным понятием teenager, которое охватывало возрастную категорию от 13 до 19 лет. (До окончания Второй мировой войны это слово не было известно в Англии.)

Сегодня это грубое деление на три части явно не отве­чает требованиям, и мы вводим гораздо более точные кате-



316

гории. В имеющейся сейчас классификации обозначены «pre-teens», или «sub-teens» — возрастная категория между детством и подростковым возрастом. Мы также начинаем встречать обозначение «post-teens» и далее — «молодые суп­руги». Каждый из этих терминов представляет собой язы­ковое признание факта, что мы не можем больше смешивать в кучу всех «молодых людей». Всевозрастающее глубокое разделение ставит границы между возрастными группами. Различия между ними очевидны, и социолог Джон Лофленд из Мичиганского университета прогнозирует, что они могут привести к «конфликтам, равным конфликтам между северянами и южанами, капиталистами и рабочими, им­мигрантами и «аборигенами», суфражистками и мужчина­ми, белыми и неграми»6.

В доказательство своего поразительного предположения Лофленд говорит о возникновении того, что он называет «молодежным гетто» — больших сообществ, почти целиком состоящих из студентов колледжей. Как для негритянско­го, так и для молодежного гетто характерны убогое жилье, непомерная квартирная плата, весьма высокая мобильность, беспорядки и конфликты с полицией. Как и негритянское гетто, оно тоже совершенно разнородно, с многими суб­культурами, каждая из которых борется за расширение сферы своего влияния в гетто.

Дети из четко организованных «семей-ячеек», не имея других взрослых героев и ролевых моделей, кроме своих родителей, все больше подпадают под влияние единствен­ных доступных им людей — других детей. Они проводят больше времени друг с другом и становятся более подвер­женными влиянию сверстников, чем когда-либо ранее. Вместо того чтобы поклоняться собственному дядюшке, они поклоняются Бобу Дилану, или Доновану, или кому-либо другому, кого группа сверстников выбирает как модель стиля жизни. Таким образом, мы начинаем создавать не только гетто студентов колледжа, но даже полугетто pre-teen'oв и teenager'oв, каждое со своими особыми клановыми харак­теристиками, собственными увлечениями, модами, героя­ми и злодеями.



317

Одновременно мы также наблюдаем деление взрослого населения по возрастным линиям. Пригороды населены в большинстве случаев молодыми супружескими парами с маленькими детьми, или парами среднего возраста с под­ростками, или более пожилыми парами, дети которых уже покинули дом. Существуют специальные «сообщества пен­сионеров». «Возможно, настанет день, — предупреждает профессор Лофленд, — когда некоторые города обнаружат, что их политики учитывают при выборах гетто возрастных категорий, подобно тому, как чикагские политики уже дав­но учитывают этнические и расовые анклавы».

Это возникновение субкультур, основанных на возраст­ном делении, можно рассматривать как часть поразительного исторического сдвига в основах социальной дифференциации. Время становится более важным источником различий между людьми, пространство — менее важным.

Теоретик коммуникаций Джеймс У. Кэри из Иллинойсского университета указывает, что «среди первобытных об­ществ и на ранних стадиях истории западных стран относительно малые разрывы в пространстве вели к огром­ным различиям в культуре... Племенные сообщества, отде­ленные сотней миль, могли иметь... совершенно непохожие системы внешней символики, мифов и обычаев». В тех же самых сообществах, однако, существовала «неразрывная связь... поколений... огромные различия между сообщества­ми, но относительно малые различия между поколениями внутри данного сообщества».

Сегодня, продолжает он, пространство «по нарастаю­щей исчезает как различающий фактор». Но хотя в регио­нальных различиях наблюдается некоторое ослабление, Кэри предупреждает: «Не следует полагать, что различия между группами будут уменьшаться... как считают некоторые тео­ретики массового общества». Скорее, указывает Кэри, «ось многообразия переместится от пространственного... к вре­менному или поколенческому измерению»7. Таким образом, у нас образовались резкие разрывы между поколениями, и Марио Сэвио подвел этому итог революционным лозунгом: «Не доверяй никому старше тридцати!» Ни в одном из преды-

318

дущих обществ подобный лозунг не мог бы так скоро стать модным.

Кэри объясняет этот сдвиг от пространственных к вре­менным различиям, ссылаясь на прогресс коммуникацион­ных и транспортных технологий, которые покрывают большие расстояния и, по существу, покоряют простран­ство. Но есть и другой действующий фактор, который легко не заметить: ускорение изменений. По мере роста скорости изменений во внешней среде внутренние различия между молодежью и стариками неизбежно становятся более за­метными. Темп изменений настолько ошеломляющ, что даже несколько лет разницы дают большие различия в жизнен­ном опыте человека. Вот почему некоторые братья и сест­ры, возрастная разница между которыми три-четыре года, субъективно ощущают себя принадлежащими к совершен­но разным «поколениям». Вот почему среди тех радикалов, которые участвовали в забастовке в Колумбийском универ­ситете, старшие студенты говорили о «разрыве поколений», отделившем их от первокурсников.

БРАЧНЫЕ КЛАНЫ


Общество, разделенное по профессиональным, «развле­кательным» и возрастным линиям, также делится и по семейно-половым линиям. Даже сейчас мы уже создаем различные новые субкультуры, основанные на супружеском статусе. Ког­да-то людей расплывчато классифицировали как одиноких, состоящих в браке и овдовевших. Сегодня это деление на три части не отвечает требованиям. Доля разводов в большинстве высокоразвитых стран так велика, что возникла определенная новая социальная группа — те, кто больше не состоит в браке, либо те, кто находится в периоде между браками. Мортон Хант, специалист в этой области, так описывает «мир людей, состо­явших прежде в браке».

Эта группа, говорит Хант, представляет собой «субкульту­ру... со своими собственными механизмами объединения лю-



319

дей, собственными моделями регулирования раздельной жиз­ни или жизни в разводе, собственными возможностями друж­бы, социальной жизни и любви»8. Поскольку ее члены отходят от своих женатых или замужних друзей, они все более изоли­руются от тех, кто состоит в браке, и состоявшие ранее в бра­ке люди, подобно teenager'aм или серфингистам, стремятся образовать социальные анклавы с собственными излюблен­ными местами встреч, собственным отношением ко времени, собственными различными сексуальными кодексами и согла­шениями.

Заметные тенденции указывают на то, что эта социальная категория разрастется в будущем. И когда это случится, мир «состоявших прежде в браке» в свою очередь расколется на множество мирков, на все большее число субкультурных групп. Поскольку чем больше субкультура, тем больше оснований думать, что она распадется и даст жизнь новым субкультурам.

Следовательно, если первый ключ к будущему социаль­ной организации общества лежит в идее увеличения коли­чества субкультур, то второй — в их размере. Этого основного принципа часто не замечают те, кто наиболее реализовался в «массовом обществе». Данный принцип помогает объяс­нить существование различий даже при самом сильном стан­дартизирующем давлении, поскольку при неизбежных ограничениях социальных коммуникаций сам размер дей­ствует как сила, направленная на многообразие организа­ции. Например, чем больше население современного города, тем более многочисленны — и различны — в нем субкуль­туры; чем больше субкультура, тем выше отличия, которые приведут ее к делению и многообразию. Прекрасным при­мером этого могут служить хиппи.


КОРПОРАЦИЯ ХИППИ


В середине 50-х годов небольшая группа писателей, ху­дожников и их разнообразных прихлебателей объединилась в Сан-Франциско и около городков Кармел и Биг-Сёр на

320

Калифорнийском побережье. Их очень скоро окрестили битниками. Они вели своеобразную жизнь.

Наиболее отличительной их особенностью было про­славление бедности — джинсы, сандалии, лачуги и хи­барки; пристрастие к негритянскому джазу и жаргону; интерес к восточному мистицизму и французскому экзи­стенциализму; общее неприятие общества, основанного на технологии.

Несмотря на большое внимание прессы, битники ос­тавались крошечной сектой до появления на сцене тех­нологического открытия — лизергиновой кислоты, больше известной как ЛСД. Прокламируемый мессиями Тимоти Лири, Алленом Гинсбергом и Кеном Кизи, свободно раз­даваемый тысячам молодых людей безответственными эн­тузиастами, ЛСД вскоре начал завоевывать приверженцев в американском кампусе и почти так же быстро распрос­транился в Европе. Увлечение ЛСД сопровождалось вновь возникшим интересом к марихуане — наркотику, с кото­рым битники долго экспериментировали. Из этих двух источников — субкультуры битников середины 50-х и «наркотической» субкультуры начала 60-х — возникла большая группа — новая субкультура, которую можно определить как корпоративное объединение двух назван­ных групп: движение хиппи. Смешав джинсы битников с бусами и браслетами группы наркоманов, хиппи стали самой новой и самой широко рекламируемой субкульту­рой на американской сцене.

Вскоре, однако, обнаружилось, что влияние новых при­верженцев стало чрезмерным. Ряды хиппи пополнились тысячами teenager'oв; миллионы pre-teen'oв смотрели теле­визионные передачи, читали журнальные статьи об этом движении и проникались к нему сочувствием; даже некото­рые взрослые жители пригородов сделались «поддельны­ми» хиппи или хиппи на уик-энд. Результат был предсказуем. Субкультура хиппи — как «Дженерал Моторз» или «Джене­рал Электрик» — была вынуждена разделиться, распасться на дочерние субкультуры. Таким образом, из субкультуры хиппи вышло множество ее последователей9.

321

Для непосвященного все длинноволосые молодые люди похожи. Но внутри движения возникли важные подгруппы. Согласно Дэвиду Эндрью Сили, проницательному молодо­му обозревателю, в период расцвета этого движения суще­ствовало, «возможно, десятка два опознаваемых различных групп». Они отличались не только мелкими расхождения­ми в одежде и интересах. Так, Сили сообщает: их деятель­ность простиралась от «вечеринок с пивом до поэтических вечеров, от курения марихуаны до современного танца; и часто те, кто получал удовольствие от одного из видов дея­тельности, не имели никакого отношения к другому». За­тем Сили объясняет отличия таких групп, как фанаты рок-н-ролла (теперь по большей части исчезнувшие со сце­ны), политически активные битники, фолк-битники и по­том, только потом, оригинальные хиппи per se*10.

Отличия членов этих дочерних субкультур были значи­мыми для посвященных. Фанаты рок-н-ролла, например, были безбородыми, многие из них зачастую были слишком молоды, чтобы бриться. Сандалии носили только в группе фолк. Облегающие или не облегающие брюки носили в зави­симости от субкультуры.

На уровне идей было много общего недовольства гос­подствующей культурой. Но по отношению к политичес­кой и социальной деятельности возникли резкие различия. Взгляды разнились от сознательного ухода наркоманов-хиппи, невежественного равнодушия фанатов рок-н-рол­ла до деятельной вовлеченности новых левых активистов и политически абсурдной деятельности групп, подобных «Датч провос», «Крейзис» и группы театра партизанской войны.

Корпорация хиппи, назовем ее так, стала слишком большой, чтобы управлять всеми своими делами стандартизированно. Она должна была расколоться и расколо­лась. Она породила вполне оперившуюся субкультурную стаю11.

* Как таковые (лат.).



322

ТЕКУЧЕСТЬ КЛАНОВ


Когда это случилось, движение начало умирать. Са­мые страстные вчерашние защитники ЛСД стали утверж­дать, что «наркотики были скверным эпизодом», а различные андерграундные газеты начали убеждать пос­ледователей хиппи против одержимости наркотиками. В Сан-Франциско состоялись пародийные похороны суб­культуры хиппи, и излюбленные места хиппи, Хейт-Эшбери и Ист-Виллидж, превратились в туристские мекки. Изначальное движение корчилось и распадалось, образуя новые и многообразные, но более мелкие и слабые суб­культуры и мини-кланы. Затем, как бы для того чтобы процесс начался заново, появилась другая субкультура — «бритоголовые». Их отличает особое снаряжение — под­тяжки, высокие ботинки, короткая стрижка — и вызыва­ющая тревогу склонность к насилию12.

Смерть движения хиппи и возникновение «бритоголо­вых» дает совершенно новое понимание субкультурной структуры завтрашнего общества. Ведь не только увеличи­вается количество субкультур. Они сменяют одна другую с большей скоростью. Принцип быстротечности здесь про­слеживается тоже. По мере возрастания темпа изменений во всех других сферах общества субкультуры тоже становят­ся более недолговечными.

Свидетельством уменьшения срока жизни субкультур может послужить исчезновение агрессивной субкультуры 50-х, шаек уличных бойцов13. В течение этого десятилетия опре­деленные улицы в Нью-Йорке регулярно опустошались в результате особого вида городской войны — драки между подростками. Во время такой драки десятки, если не сотни молодых людей дрались друг с другом цепями, ножами с выкидными лезвиями, разбитыми бутылками и самодель­ными пистолетами. Драки случались в Чикаго, Филадель­фии, Лос-Анджелесе и даже в Лондоне и Токио.

Никакой прямой связи между этими вспышками наси­лия в так далеко отстоящих друг от друга городах, разумеет -



323

ся, не было, но драки ни в коем случае не были случайными явлениями. Они планировались и осуществлялись с военной точностью высокоорганизованными «боп-бандами». В Нью-Йорке эти банды зачастую носили живописные названия — «Кобры», «Вожди пиратов», «Апачи», «Египетские цари» и т. п. Они воевали за господство в своих кварталах — особых зонах, которые они закрепляли за собой.

В момент расцвета в одном Нью-Йорке было около 200 таких группировок, и за один 1958 г. они совершили не менее 11 убийств. Но в 1966 г., по данным полиции, боп-группы фактически исчезли. Только одна группа ос­талась в Нью-Йорке, и «Нью-Йорк тайме» сообщала: «Никто не знает, на какой усыпанной мусором улице... состоялась последняя драка. Но это случилось четыре-пять лет назад (что позволяет датировать прекращение драк всего двумя-тремя годами позже 1958 г., времени расцвета). Таким образом, вдруг, после десятилетия на­растания насилия, эра уличных боев в Нью-Йорке кончи­лась». То же самое, очевидно, произошло в Вашингтоне, Нью-Арке, Филадельфии и других местах. С исчезновени­ем уличных бойцов эра спокойствия в городах, разумеется, не наступила. Агрессивные страсти, которые заставляли бедных пуэрториканцев и молодых негров в Нью-Йорке вести борьбу соперничающих друг с другом группировок, теперь направлены на саму социальную организацию, в гетто возникают субкультурные группировки.

Итак, продолжается процесс, в результате которого суб­культуры множатся во всевозрастающем темпе и поочеред­но умирают, чтобы освободить место для все большего количества новых субкультур. Происходит некий метабо­лический процесс в кровообращении общества, и он уско­ряется точно так же, как ускоряются остальные аспекты социального взаимодействия.

Для индивида возникают проблемы выбора на совер­шенно новом уровне. Дело не просто в том, что число кла­нов быстро увеличивается. И даже не в том, что эти кланы или субкультуры вливаются одна в другую, изменяя взаи­моотношения все более и более быстро. Дело в том, что

324

многие из них недолговечны, человек не может оценить предполагаемые преимущества или ущерб от членства в них.

Человек, ищущий некий смысл в принадлежности к суб­культуре, ищущий социальных связей для самоидентифи­кации, движется сквозь туман, в котором его возможные цели членства движутся с высокой скоростью. Ему прихо­дится выбирать из всерастущего числа движущихся мише­ней. Проблемы выбора в таком случае возрастают не в арифметической, а в геометрической прогрессии.

Когда увеличиваются возможности выбора материаль­ных благ, образования, культурного потребления, отдыха и развлечения, человеку предлагается и ошеломляющее изо­билие возможностей социального выбора. И как существу­ют границы желаемого выбора при покупке машины — в известный момент увеличение вариантов требует больше затрат на принятие решения, чем это того заслуживает, — точно так же мы можем скоро приблизиться к моменту со­циального сверхвыбора.

Уровень нервного расстройства человека, неврозов и простого психологического дистресса в нашем обществе свидетельствует, что многим уже сейчас трудно создать ра­зумный, интегрированный и постоянный личный стиль. Но существуют доказательства, что тяга к социальному много­образию так же, как в сфере потребления и культуры, толь­ко началась. Нам предстоят искушающие и ужасающие просторы свободы.

НИЗКИЙ ДИКАРЬ


Чем больше субкультурных группировок существует в обществе, тем выше потенциальная свобода личности. Имен­но поэтому доиндустриальный человек, несмотря на роман­тические мифы, горько страдал от отсутствия выбора.

Сентименталисты лепетали о предполагаемо неограни­ченной свободе примитивного человека, но данные антро-



325

пологов и историков говорят об обратном. Джон Гарднер пишет: «Примитивный клан доиндустриального сообщества обычно требовал гораздо более глубокого подчинения че­ловека группе, чем любое современное общество»14. Одно­му австралийскому социологу человек из племени темне в Сьерра-Леоне сказал: «Когда люди темне выбирают себе какую-то вещь, мы все должны согласиться с решением — и это мы называем сотрудничеством»15.



Мы, разумеется, называем это подчинением.

Причиной гнетущего подчинения, которое требовалось от доиндустриального человека, причиной того, что чело­век племени темне должен «идти вперед» вместе со своими соплеменниками, является то, что больше идти ему некуда. Его общество монолитно, еще не раздроблено на несущее освобождение множество составляющих. Социологи назы­вают такое общество «недифференцированным».

Как пуля, ударившаяся в оконное стекло, индустриа­лизм раскалывает такие общества, разбивая их на тысячи специализированных учреждений (школы, корпорации, правительственные учреждения, церкви, армии), каждое из которых делится на все более мелкие и более специализи­рованные субобъединения. То же самое деление происхо­дит на неформальном уровне, и возникает множество субкультур: участники родео, «Черные мусульмане», мото­циклисты, «бритоголовые» и многие другие.

Это раскалывание социального порядка аналогично про­цессу роста в биологии. Эмбрионы по мере развития стано­вятся все более различными. Весь ход эволюции, от вируса до человека, показывает беспрерывное движение к все бо­лее высокой степени дифференциации. Очевидно, это дви­жение живых существ и социальных групп ко все более дифференцированным формам непреодолимо.

Таким образом, мы не случайно наблюдаем параллель­ные движения к многообразию — в экономике, в искусстве, в образовании и массовой культуре и в самом социальном порядке. Эти движения вместе образуют часть необыкно­венно большого исторического процесса. Супериндустри­альная революция может быть рассмотрена как продвижение

326

человеческого общества к следующей, более высокой сте­пени его дифференциации.

Вот почему нам часто кажется, что наше общество тре­щит по швам. Так и есть. Именно поэтому все усложняется. Где когда-то было 1000 организационных единиц — сейчас 10 000, связанных между собою все более кратковременны­ми узами. Где когда-то существовало несколько относитель­но постоянных субкультур, с которыми человек мог идентифицироваться, сейчас тысячи временных субкультур, сгруппировавшихся вокруг, сталкивающихся и увеличива­ющихся в числе. Мощные узы, которые связывали индуст­риальное общество — узы закона, общих ценностей, централизованного и стандартизированного образования и культурного производства, — сейчас разорваны.

Все это объясняет, почему города вдруг «не поддаются контролю», а университетами «невозможно управлять». Прежние пути интеграции в общество, методы, основан­ные на единообразии, простоте и постоянстве, более не эффективны. Возникает новый, более тонко фрагментированный социальный порядок — сверхиндустриальный по­рядок. Он основан на гораздо более многообразных и краткосрочных составляющих, чем любая предшествующая социальная система. Мы еще не научились, как связывать их вместе, как интегрировать целое.

Для человека этот скачок на новый уровень дифферен­циации имеет пугающие последствия. Но большинство лю­дей боятся не их. Нам так часто говорили, что мы идем к безличному единообразию, что мы недооцениваем фантас­тические возможности, которые несет человеку сверхинду­стриальная революция. И мы едва ли задумываемся о скрытых в ней опасностях сверхиндивидуализации.

Теоретики «массового общества» говорят о мире, кото­рый уже исчезает. Кассандры, которые слепо ненавидят тех­нологию и предсказывают будущее-муравейник, все еще рефлекторно реагируют на условия индустриализма. Но эта система уже вытесняется.

Разоблачать условия, порабощающие индустриального рабочего сегодня, замечательно. Но проецировать эти усло-

327

вия в будущее и предсказывать исчезновение индивидуаль­ности, многообразия и возможности выбора — значит пус­кать в обращение опасные клише.

У человека прошлого и настоящего относительно не­много выбора. Люди будущего, число которых возрастает с каждым днем, столкнутся не с выбором, а со сверхвыбо­ром. Для них наступит взрывное расширение свободы.

И эта свобода придет не вопреки новой технологии, а в большой степени благодаря ей. Если для ранней техноло­гии индустриализма требовался бездумный, роботоподоб­ный человек, чтобы исполнять бесконечно повторяющиеся задания, то технологии завтрашнего дня выполнят эти за­дания более точно, оставив человеку только те функции, которые требуют решений, искусства общения и воображе­ния. Супериндустриализм требует, и он создаст, не одина­ковых «массовых людей», а людей, глубоко отличных друг от друга, индивидуальных, не роботов.

Человеческая раса не будет втянута в монотонное под­чинение, она станет гораздо более социально многооб­разной, чем когда бы то ни было. Новое общество, сверхиндустриальное общество, которое сейчас начинает формироваться, станет поощрять пестрые, как лоскутное одеяло, быстро меняющиеся стили жизни.

1 О серфингистах см.: Nadeu [231], с. 144 и Is J.J. Really King of the Surf, Jordan Bonfante // Life, June 10, 1966, c. 81.

2 Живописный рассказ о жизни парашютистов см.: Death-Defying Sports of the Sixties, Mario Puzo, Cavalier, December, 1965, c. 19.

3 Данные об уменьшении трудовых обязательств в обществе можно найти в: [74], с. 13-14.

4 Pynchon: [235].

5 Рассказ Шекли можно найти в: [237].

6 Возрастное деление обсуждается в статье The Youthg Ghetto, John Lofland // Journal of Higher Education, March, 1968, c. 126-139.

7 Замечания Джеймса У. Кэри взяты из его доклада Harold Adams Innis and Marshall McLuhan, представленного на Association

328

for Education in Journalism Convention, Айова, штат Айова, 28 ав­густа — 3 сентября 1966.



8 Жизнь послебрачных кланов исследуется в статье The World of the Formerly Married, Morton М. Hunt // McCall's, August, 1966.

9 Лучшее краткое изложение происхождения и начального развития движения хиппи можно найти в: A Social History of the Hippies, Warren Hinckle // Ramparts, March, 1967, c. 5. См. также: [223], с. 63-68.

10 О различиях внутри субкультуры хиппи см.: статью Tell It Like It Really Is..., David Andrew Seeley // Center Diary, May — June, 1967.

11 Смерть движения хиппи описана в Love is Dead, Earl Shorris The New York Times Magazine, October 29, 1967, c. 27.

12 Описание появления феномена бритоголовых см. в статье Hippies vs. Skinheads // Newsweek, October 6, 1969, с. 90.

13 Материалы о шайках уличных бойцов: [240]; [114], с. 20; и Violence, James Q. Wilson, [179], vol. 4, с. 7.

14 Гарднер о подчинении: [39], с. 62-63.

15 Материалы о племени темпе взяты из: Independence and Conformity in Subsistence-Level Societies, J.W. Berry // Journal of Personality and Social Psychology, December, 1967, c. 417.


Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   12   13   14   15   16   17   18   19   ...   29




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет