Сильвия Крэнстон при участии Кэри Уильямс Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения Блаватской е. П. Перевод с английского под редакцией
жүктеу/скачать 4.54 Mb.
|
| [56].
Что письмо от 8 октября не было шутливым розыгрышем Соловьева, явствует, как это ни странно, из приложения в "Современной жрице", где цитируется, правда совсем по другому поводу, письмо Шарля Рише к Соловьеву. В переводе с французского оно гласит: «Когда я вас увидел, вы мне сказали: "Повремените с вашим суждением, она мне показала вещи, кажущиеся мне очень удивительными, моё мнение ещё не составлено, но я думаю, что это женщина необыкновенная, одарённая свойствами исключительными. Подождите — и я вам дам более полные объяснения"» [57]. Итак, совершенно очевидно, что в какой-то момент Соловьев вдруг превратился во врага Е.П.Б... Чем же был вызван такой резкий поворот? Из письма от 8 октября**** явствует, что в ближайшие несколько месяцев Соловьев ждал чего-то такого, что вызовет "триумф, от которого похерятся все психисты". В этом письме он похваляется перед Е.П.Б., как важен он для неё, поскольку способен влиять на таких важных людей, как Джульетта Адан и Рише, и именно благодаря ему они проявляют к ней интерес. Он как бы намекает, что уж коль делает столько для неё, то и ей негоже оставаться в долгу. Чего же хотел Соловьев? Почему следовал за ней по пятам и сидел в Вюрцбурге неделями? В июле 1885 года Е.П.Б. пишет Вере: «Я путешествую с [Соловьевым] по Швейцарии. Никак не возьму в толк, что так привязывает его ко мне. Ведь я нисколько не могу ему помочь. Не в моей власти помочь осуществлению его надежд. Бедняга, мне так жаль его». Это письмо было опубликовано в журнале Путь (1895) с комментарием редактора, У.Джаджа, где говорится, что Соловьев стал "злейшим врагом её, поскольку все его мольбы быть принятым в качестве чела были категорически отвергнуты" [58]. По поводу "Современной жрицы" Вера пишет: «В моих дневниках нахожу, что никто так часто и настойчиво не добивался "секретных аудиенций" у моей сестры, как он, г. Соловьев, а он о них и совсем не поминает!.. Мы, близкие Е.П. Блаватской, прекрасно знали не только сущность этих разговоров, но и все их подробности и от неё, и от него самого отчасти, потому что со мной в минуты увлечений разговорами по душам он иногда бывал откровенен и правдив. Он осаждал её просьбами поделиться с ним своими знаниями собственно демонстративных феноменов; ему страх как было желательно возвратиться в Россию прообразом его "князя мага" в романе "Волхвы"... Елена говорила нам: — Просто не знаю, что делать с Соловьевым! Не даёт покою, умоляя научить его феноменам, — да разве ж возможно этому сразу взять да и выучить?!. "Как это вы эту музыку из воздуха вызываете?"... Как же я ему это расскажу?.. Вот, говорю, как видите: махну рукой по воздуху, — аккорды оттуда и отзываются... Что ж мне больше ему рассказывать?.. Пусть пройдёт чрез всё то, что я прошла живя в Индии, — может и достигнет! А так, только у меня время отымает и сам его напрасно тратит... Другой раз, помню, Е.П. даже рассердилась и сказала нам, когда Соловьев уехал: "Удивительный человек! Упрекает меня, что я Олкотта научила — а ЕГО не хочу научить!.. Я ничему Олкотта учить и не думала... сам он... магнетизёр прирождённый и духовидец"... Что полковник действительно был очень сильный магнетизёр и многих вылечил на наших глазах, это верно. Меня, в том числе, от застарелого ревматизма; да и самого г. Соловьева, по его уверениям того времени...» [59]. Соловьев утверждает, что после его отъезда из Вюрцбурга Е.П.Б. засыпала его письмами, однако на сей раз почему-то их не приводит. Зимой в Петербурге Соловьев пытается рассорить Е.П.Б. с её родными. Вот что говорит Вера: «Когда осенью 1885 г. г. Соловьев приехал в Петербург, он в качестве глубоко преданного друга... стал бывать у нас ежедневно. Переписка его... очень интересовала дочерей моих; сам же он ещё более заинтересовал всех нас своими живыми рассказами, своими оригинальными мистическими воззрениями на всё в мире и своей ДОБРОДУШНОЙ ИСКРЕННОСТЬЮ... Тут впервые стали мы слышать от него сомнительные, даже недружелюбные отзывы о сестре моей и её деле» [60]. В феврале 1886 г. Е.П.Б. доверительно сообщает Синнетту, что Вера в письме «обрушилась на меня, называя вероотступницей, "святотатствующим Юлианом Отступником" и "Иудой" в отношении Христа» [61]. В ответ Блаватская пишет Вере: «Удивительный ты субъект, Вера Петровна! Ну за что я стану отвечать "бранью"?.. За то, что ты, по своему внутреннему разумению и совести, говоришь мне, что думаешь?.. Это-то, именно, уже было бы не по-теософски с моей стороны. А вот, что я отвечу и должна отвечать "бранью" по адресу тех, кто тебе лжёт, восстановляя тебя против меня и тех, которые ни в чём не провинились и любят тебя больше, чем ты это думаешь, — так это моя прямая обязанность... В твоём коротеньком письме так и просвечивает тот новый, неказистый свет, в котором тебе представлены теперь и теософия, и я... и даже некоторые добрые христиане... Ну так послушай же и мою песенку — и не бери на душу греха, — осуждать людей по наговорам, их не расследовав... ...Ты пишешь, что 1) Общество распадается; 2) что оно идёт против христианства; 3) что Соловьев оставляет Общество потому, что убедился в его противу-христианстве — ТРИ лжи!.. Никогда Общество не стояло так крепко, как теперь... Это кто же тебе говорил о распадении Теософического Общества?.. Неужели Соловьев?! Общество идёт против христианства? Оно так идёт против него, что в него вступают члены англиканской церкви, либералы, но христиане горячие; лэди Кэтнесс пишет книгу: "Christian Theosophy"; m-r Bannon — другую: "Christ in Theosophy" и т.д. А что Всев. Сергеич расстался с Обществом потому, что нашёл его не христианским, — так я тебе скажу, что эту находку он, вероятно, сделал у тебя в гостиной... Что-то здесь (в Вюрцбурге) ни я, и никто от него не слыхали ничего подобного. А когда бы это было, то непременно услышали бы... Ему БЫ УЖ НЕ ПРОМОЛЧАТЬ, кабы он так думал здесь... Прощались мы с ним, как родные, чуть не с горькими слезами... Ни слова, кроме клятв заступаться за меня в России (sic!), во всём помогать — я не слыхала. А теперь вдруг взял да и замолчал! Ни с того, ни с сего на него уж в Питере нашла полоса... Ты не знаешь, в невинности души своей, а я знаю: просто перепугался он брани Психического Общества!.. Вишь ты... отозвалось оно, что он или лгал или галлюцинациями страдает... Он, видно, просто разозлился, что ожидаемое им ещё не случилось, вот и нашёл предлог: "противу-христианство"!.. Эх, Вера, Вера! Умный ты человек, а позволяешь себя морочить... Грех Всеволоду Сергеичу! Двойной грех: и за клевету, и за то, что не ему бросать камень в Могини, если б что и было!.. Куда пропали все его благие намерения, как только не так скоро свершается то, чего он непременно ожидал через два-три месяца... Что же касается моего противу-христианства — ты его знаешь. Я враг католических и протестантских церковных излишеств; идеал же Христа распятого светлеет для меня с каждым днём яснее и чище (курсив наш — С. К.), а против православной христианской церкви, — пусть повесят меня — не пойду! Так мне Россия дорога, так наболело у меня сердце за родину, за всё своё, что душу бы отдала в кабалу на десять тысяч лет за неё» [62]. По словам Веры, хотя Соловьев в "Современной жрице" и говорит, что она в то время находилась в размолвке с сестрой, он "не извещает их [читателей], кто создал эту размолвку? Кому нужно было её возбудить и поддерживать всякими неправдами, доходившими даже до уверений, что и сестра и другая близкая мне особа утверждали, что я утаила деньги нашего умершего отца... В оправдание своего тогдашнего безумия скажу одно: я была так хорошо подготовлена, что даже не сообразила, что ни сестра и никто из близких не могли сказать этого, ибо знали, что отец мой умер, живя вдали от меня, с другими детьми своими в Ставрополе, за тысячу вёрст от Тифлиса, где я проживала безвыездно" [63]. Елена Петровна глубоко переживала разлад с родными. Она писала сестре: «Если бы Соловьев был подозревающим, но честным врагом, — он бы не лгал!.. Говорю тебе, Вера, одно, — пророчу и предрекаю: будешь ты горько сожалеть о доверии и дружбе с Соловьевым, — когда поздно будет!.. Я ведь тоже любила его, как брата!..» Впоследствии Вера сетовала: «О! сколько раз потом я вспоминала и как горько вспоминаю теперь это пророчество!.. Теперь, увидав, на что подымается рука этого "несчастного" человека (назову и я его несчастным, как он то и дело называет сестру мою!)» [64]. Поссорив сестёр, Соловьев вновь в Париже, где он немало потрудился, стараясь подорвать доверие Эмили де Морсье и членов Парижского теософского общества к Е.П.Б. и теософии*****.65 В этот период у Е.П.Б. возникли серьёзные проблемы с Мохини и Баваджи. Успех, выпавший на их долю в среде европейских теософов, изрядно вскружил их головы, и оба бывших сотрудника Е.П.Б. решили, что пора им и самим сделаться гуру. Из писем Е.П.Б. того времени видно, насколько всё это вносило смятение в умы людей, до того симпатизировавших теософии. В марте 1887 года Е.П.Б. пишет в Америку Джулии Кэмп-белл-Фер-Планк, новому многообещающему члену ТО: «Да, мои труды принесли мне позор и бесчестье, ненависть, злобу и клевету. Если бы это исходило только от людей посторонних, меня бы это мало трогало. Но, как это ни печально, именно "теософы" — то и терзают меня пуще всех. У наших крылатых мистиков только и хватает ума что гадить в родное гнездо, вместо того чтобы покинуть его и занять другое. Поистине, "много обителей" в доме Отца нашего, но для мира мы все одно. И мне тяжело сознавать, что я создала этого "Франкенштейна" для того лишь, чтобы он обернулся против меня, пытаясь разорвать на куски! Что ж, быть по сему, ибо это моя карма. "Баркис желает" даже сделаться удобрением для теософских полей, при условии, что когда-то это принесёт свои плоды». Письмо было опубликовано в 1895 г. со следующим комментарием: "Е.П.Б. как-то сказала, что выражение "Баркис желает" "Barkis is willing"т — это мантрам, который, сам того не сознавая, сложил Диккенс [в Давиде Копперфильде]. Она иногда пользовалась этим выражением, когда впервые встречалась с некоторыми людьми (или писала им). Для того, кто слышал это выражение из её уст, как она его произносила, — оно обладало особой пробуждающей силой" [66]. После выхода Соловьева из ТО и его окончательного отъезда в Россию, все контакты между Е.П.Б. и ним прекратились. Он трусливо ждал шесть лет — и написал "Современную жрицу Изиды", когда Е.П.Б. не стало и она не могла опровергнуть его писания. Б. М. Цырков сообщает, что после смерти Е.П.Б. и появления "Современной жрицы" в 1892-93 годах Вера "испытывала душевные страдания, подорвавшие её здоровье и ускорившие кончину" [67]. Она умерла в 1896 году, через год после того, как "Современная жрица" вышла на английском языке. Правда, во всём этом была и своя положительная сторона: Вера сообщает, что в России книга Соловьева вызвала также и волну интереса к теософской деятельности Е.П.Б., что она получала много писем, в которых её корреспонденты спрашивали, где можно приобрести сочинения сестры. В библиографическом разделе нашей книги работы Веры Желиховской занимают огромное место. Мы чрезвычайно благодарны ей за подробнейшее освещение жизни Е.П.Б... Без её свидетельств многое из того, что нам известно о молодости Е.П.Блаватской и о некоторых периодах её жизни в зрелые годы, было бы безвозвратно утрачено. Глава 3. В Остенде Весной 1886 года Е.П.Б. снова снялась с места. Спасаясь от жаркого вюрцбургского лета, она решила провести летние месяцы в Остенде, на бельгийском побережье, пригласив туда Веру и её старшую дочь. Графиня Вахтмейстер отправилась в Швецию по делам, и Блаватскую сопровождала недавно приехавшая к ней англичанка Эмили Кизлингбери. Они познакомились, когда в Нью-Йорке создавалось ТО, и с тех самых пор были дружны. Густав Гебхард встретил путешественниц в Кельне и уговорил заехать к нему. Е.П.Б. собиралась погостить в Эльберфельде всего несколько дней, но растянула лодыжку и два месяца пролежала, одолеваемая разными хворями. Вскоре сюда же приехали Вера с дочерью, и вместе они прожили в Эльберфельде до июля, а затем отправились в Остенде. Племянница, а её тоже звали Вера, позднее вспоминала случай, который произошёл в доме Гебхардов: «Спускаясь по утрам вниз... я обычно заставала тётушку за работой. Насколько я знаю, в то время по утрам она ничего не писала, а только тщательно проверяла записи, сделанные накануне вечером. Однажды я застала её в явном недоумении. Чтобы не беспокоить её, я тихо села в стороне и стала ждать, пока она не заговорит сама... Наконец она обратилась ко мне: "Вера, не могла бы ты объяснить мне, что такое "пи"?" Застигнутая врасплох этим вопросом, я ответила, что так, по-моему, называется пирог по-английски. "Пожалуйста, не дурачься, — нетерпеливо проговорила она. — Разве непонятно, что я обращаюсь к тебе как к пандиту в математике? Подойди-ка и взгляни вот сюда". Я посмотрела на лист, лежавший на столе перед ней. Он был испещрён цифрами и вычислениями. Довольно быстро я увидела, что число "пи", равное 3,14159, во всех формулах записано неверно. Повсюду значилась величина 31,4159. С огромной гордостью я поспешила указать ей на ошибку. "Вот оно! — воскликнула она. — Эта проклятая запятая всё утро не давала мне покоя. Вчера я слишком торопилась записать то, что видела, а сегодня глянула на страницу и чувствую - что-то не так; но вспомнить, где же была запятая в этом числе, когда я его видела, ну никак не могла". В то время я очень мало знала о теософии вообще и, в частности, о том, как тётушка пишет свои книги. И, конечно же, никак не могла понять, как это она не нашла такую простую ошибку в тех очень сложных вычислениях, которые собственноручно записала. "Ты просто наивна, — сказала она, — если думаешь, что я действительно знаю и понимаю всё, о чём пишу. Сколько раз повторять тебе и твоей матушке, что всё это мне диктуют. Подчас я вижу манускрипты, числа и слова, о которых и понятия-то не имею". Читая через несколько лет Тайную Доктрину, я узнала ту самую страницу. Речь там шла об индусской астрономии» [68]. Втроём они прибыли в Остенде в разгар лета, когда снять жильё было и дорого, и непросто. После скорого отъезда Веры с дочерью в Россию и до приезда графини в августе — Е.П.Б. жила одна со своей служанкой. За это время у неё побывал только Синнетт [69]. Она пишет сестре: "Вот и задам себе работу, раз уж я одна; и из неугомонного странствующего Жида сделаюсь "раком-отшельником", окаменелым морским чудищем, выброшенным на берег. Буду писать и писать — единственное моё утешение! Увы, счастливые люди, кто может ходить! Что за жизнь быть постоянно больной — и без ног в придачу" [70]. Здоровье Е.П.Б. не намного улучшилось и через полтора года. Судье Кхандалавала она писала: "Мне осталось жить не слишком много, и за эти три года я научилась терпению. Со здоровьем получше, но вообще-то оно вконец подорвано. Мне хорошо, только когда я сижу и пишу; не могу ни ходить, ни стоять больше минуты". У неё была хроническая болезнь почек, поэтому ноги сильно отекали. Кроме того, колени были поражены артритом, так что каждый шаг причинял нестерпимую боль [71]. Кому-то может показаться странным, отчего Е.П.Б., в молодости пышущая здоровьем и объездившая весь свет, потом так много болела, а последние пять лет жизни была практически прикована к своему креслу. В этой связи любопытна статья научного обозревателя "Нью-Йорк таймс" Малкома Брауна "Есть ли польза в болезни?", посвященная взаимосвязи творчества и здоровья на примере выдающихся людей. Она появилась в номере от 10 марта 1981 года: «В одном письме к своему старому приятелю, врачу Рудольфу Эрману, написанном в 40-х годах, Эйнштейн описывает случившийся с ним очередной приступ острой боли в брюшной полости. Эти приступы преследовали Эйнштейна на протяжении тридцати лет. Врачи предполагали, что это болезнь желчного пузыря, но вылечить её не удавалось... "Зачастую, когда у меня приступ, — говорит Эйнштейн, — работа от этого только выигрывает. Слишком хорошее самочувствие не способствует воображению. Я даже сказал бы, что боги сдавливают мой желчный пузырь из расположения ко мне..." Зигмунд Фрейд, который тоже страдал от хронических болей в животе, писал: "Я давно заметил, что не могу интенсивно работать, когда чувствую себя здоровым; напротив, мне требуется определённый дискомфорт, который я стремлюсь преодолеть"». Далее Браун переходит к Чарльзу Дарвину и приводит отрывок из книги "Творческая болезнь" знаменитого британского профессора медицины сэра Джорджа Пикеринга: «На протяжении пяти лет, когда Дарвин плавал вдоль берегов Южной Америки на "Бигле", его здоровье было отменным. Он переносил тяготы путешествия лучше, чем многие члены экипажа. Но когда пришло время осесть в Англии и начать работу над эпохальной теорией эволюции, Дарвин заболел. С 33-летнего возраста и все последующие сорок лет, до самой смерти, с ним случались обмороки, он страдал приступами тошноты, лихорадки, так что он постоянно нуждался в отдыхе и мог работать всего по нескольку часов в день». И Браун резюмирует: "Действительно, подверженность болезням — явление довольно распространённое среди учёных в периоды наивысшей творческой активности. Тот же вывод напрашивается при изучении жизненного пути таких творцов, как Достоевский, Пруст, Ван Гог и Берлиоз" [72]. Графиня Вахтмейстер приехала к концу лета, когда пора было возвращаться в Вюрцбург. Однако они с Е.П.Б. решили остаться в Остенде, откуда до Лондона рукой подать, а значит, удобнее было общаться с тамошними теософами. Кое-кто из них наведывался в гости, в том числе Анна Кингзфорд со своим другом Эдвардом Мейтлендом. Графиня вспоминает: «...Они провели у нас две недели. Обычно в дневное время [Кингзфорд и Е.П.Б.] занимались каждая своей работой. Но вечера проходили в занимательных беседах. Мне было интересно слушать, как они обсуждали различные положения Тайной Доктрины с позиций восточного и западного оккультизма. Эти две талантливые женщины проявляли в оживлённых дискуссиях всю незаурядность своего интеллекта, и начинали они, как правило, с двух противоположных полюсов. Постепенно нити разговора сближались, и, наконец, сплетались воедино. Потом возникали новые вопросы, с которыми они расправлялись столь же мастерски» [73]. Как раз в это время вышли из печати "Случаи из жизни г-жи Блаватской" А.П. Синнетта. Уже в нашем веке, в работе, посвященной истории Теософского движения, об этой книге сказано, что «пронизанная искренностью и здравым смыслом, [она] помогла читателю увидеть в Е.П.Б. неординарную личность, в то же время в высшей степени человечную, исполненную сострадания и безраздельной преданности делу, для неё священному, которому она отдала всё - душу, разум и сердце. На этих страницах она предстаёт великодушной воительницей, которой чуждо чувство мести. Она нашла в себе силы устоять под тяжестью ненависти и лжи, обрушившихся на неё. В её личной жизни было много самого невероятного и таинственного. Случаи имели широкий резонанс, и благодаря этому волна любопытства, поднятая недоброжелательным отчётом ОПИ, пошла по другому, благоприятному для Теософского движения руслу, привлекая в его ряды новых членов» [74]. Работа над Тайной Доктриной быстро продвигалась. Но Е.П.Б. была недовольна качеством чернил, которые продавались в Остенде. Поэтому она раздобыла более совершенную рецептуру и начала изготавливать их сама — как некогда в России*75. Поскольку свойства новых чернил были оценены по достоинству, то производство их пришлось расширить, и вскоре оно выросло в маленькое предприятие. Американский теософ, видный врач д-р Дж.Д.Бак услышал эту историю от самой графини, когда она приезжала с лекциями в Соединённые Штаты в 1894 году. Как он рассказывает с её слов, однажды в дверь Е.П.Б. постучалась впавшая в крайнюю нужду просительница. "Глубоко тронутая историей несчастной женщины, Блаватская решила помочь ей. В кармане её просторного рабочего капота денег не оказалось. Она выдвинула ящик письменного стола, но и там было пусто. Тогда она позвала графиню: "Послушай, Констанс, отдай ей наш чернильный заводик; авось да выкарабкается" Так они и поступили" [76]. Дж. Бак передаёт ещё одну историю, относящуюся к жизни в Остенде: «У одного моего друга, который, пожалуй, сделал больше открытий в древней Каббале, чем любой из известных современных учёных, и посвятил её изучению свыше двадцати лет своей жизни, как-то возник ряд вопросов, касавшихся его исследований. Он сомневался, что кто-либо из ныне здравствующих людей сможет или захочет на них ответить. Я посоветовал ему обратиться к Е.П.Б., и какое-то время спустя он написал ей. В ответ пришло послание почти на сорок страниц убористым почерком. Е.П.Б. ответила на все вопросы, что он ставил, и добавила множество других сведений, которые поразили его необычайно. Этот человек не состоит и никогда не состоял в Теософском обществе, но с тех пор он не перестаёт восхищаться Е.П.Б. как самой мудрой и самой замечательной женщиной нашего и всех других веков. Он... обнаружил, что Е.П.Б. превосходно разбирается в предмете его исследований» [77]. Этот человек — Джеймс Ролстон Скиннер, автор книги "Ключ к иудейско-египетской загадке в источнике мер", которая вышла в 1875 году (вторая часть была опубликована год спустя) и с тех пор многократно переиздавалась [78]. Эта работа часто цитируется в Тайной Доктрине. Целых сто лет историки теософии разыскивали письма Е.П.Б. к Скиннеру. Наконец они были найдены в архивах, хранящихся в библиотеке Андоверской семинарии при Гарвардском университете. Все письма были написаны в Остенде, как раз в рассматриваемый нами период. Обнаружил их д-р Ананда Викремератне из Шри-Ланки. Выпускник Оксфорда, он получил грант Гарвардского центра по изучению мировых религий на исследование хранящихся в архивах Гарварда материалов о влиянии теософского движения в Юго-Восточной Азии. Директор Центра д-р Джон Карман пишет: «Из разговоров с д-ром Викремератне и другими мне стало ясно, что в этой области ещё много важной работы. Я надеюсь, что д-р Викремератне за время своего пребывания у нас сумеет заложить для неё надёжную основу, изучив материалы, связанные с историей теософии, которые хранятся в Гарварде и Бостоне» [79]. Когда автору этой книги понадобились копии писем Е.П.Б. к Скиннеру, то оказалось, что сами письма пребывают в столь плачевном состоянии, что могут рассыпаться в любую минуту. С помощью специалистов оригиналы удалось реставрировать, о чём сообщил Бюллетень богословского факультета Гарвардского университета (декабрь 1983-январь 1984 г.). Статья "Письма сохранены: собрание Скиннера восстановлено" сопровождалась фотокопией одного из писем до и после восстановления [80]. В письме Скиннеру от 17 февраля 1887 года Е.П.Б. замечает относительно его книги "Источник мер": «Вам удалось найти ключ к универсальному языку [эзотерической философии]. В этом направлении Вы продвинулись дальше всех современников... Но это лишь один из тех семи ключей, о которых говорится в "Разоблаченной Исиде"... Вы, похоже, совершенно пренебрегли самым первым ключом — тем, что открывает наиболее раннюю, метафизическую и абстрактную сторону этой философии, парадигмы всех вещей. Божественные и духовные прообразы её физиологических и астрономических аспектов**». Дальше она приводит примеры того, как следует пользоваться этими эзотерическими ключами, а затем объясняет Скиннеру, полагавшему, что вся эта премудрость исходит только от неё самой, а не от Учителей: «Вас мучает мысль, что я лгу насчёт Учителей, но скажите, почему? Разве это ложь — сказать о живых людях, что они существуют? И зачем мне было их выдумывать и держаться за эту "выдумку", если вот уже 12 лет, и три последних года в особенности, из меня делают мученицу за то, что я говорила правду? Глубокоуважаемый сэр, ни одна женщина, равно как и мужчина, будучи в здравом уме, не сойдут добровольно в тот ад, в котором оказалась и остаюсь я, вызвав на себя огонь спиритуалистов, христиан, материалистов, учёных и всех остальных, вкупе с двумя третями наших теософов, — но я связана своей клятвой и обетами. Я потеряла друзей, родину, деньги и здоровье для того лишь, чтобы стать удобрением на полях теософии будущего». Скиннер написал и третью часть Источника мер (рукопись примерно в триста пятьдесят страниц), которая заканчивается словами: "Я, Ролстон Скиннер, отправляю оригинал этой рукописи г-же Блаватской в Остенде. 10 января 1887 года". Что он и сделал, и теперь рукопись хранится в Адьярском архиве. В ней много примечаний, сделанных рукой Е.П.Б. Скиннер сказал, что она может пользоваться его книгами как своими собственными, но в письме от 17 февраля она отказывается от этого предложения: "Как могу я цитировать без кавычек?.. Как могу я цитировать и не упомянуть ваше имя?". В Тайную Доктрину вошло несколько пространных цитат из "Источника мер" жүктеу/скачать 4.54 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|