Сочинение уильяма мьюира, K. C. S. I. Д-ра юстиции, D. C. L., Д-ра философии (болонья)

СУЛЕЙМАН поспешил сразу же занять трон. Как говорили в Дамаске, если Аль-Велид больше интересовался искусствами, то Сулейман находил себе утешение в гареме и богатой жизни, а Омар (следующий за ним халиф) — в набожности и благочестии. Манеры двора при каждом из этих халифов менялись соответственно. При первом большинство бесед велось о культуре; при втором — о наложницах-рабынях, браках и разводах; а при третьем много времени отводилось строгому воздержанию и декламациям Корана по ночам. Слава империи начала угасать при Сулеймане. Да, действительно, этого халифа современники прозвали «Ключом к благословениям», но лишь потому, что он назначил своим преемником Омара.

Сулейман ослабил власть мусульман над Испанией, явно потворствуя убийству Абд Аль-Азиза, способного последователя своего отца Мусы. (Если, разумеется, не он сам и отдал приказ его убить). Христиане, воспользовавшись преимуществами того, что новые правители стали смотреть на все дела сквозь пальцы, восстали против своих завоевателей в Астурии, горном регионе на севере полуострова. Мухаммад Ибн Аль-Касим, успешный покоритель Индии, был отозван как сторонник ненавидимого всеми Аль-Хаджаджа, и спустя недолго времени встретил свой печальный конец. Под властью одного из сыновей Аль-Мухаллаба из рода Азд (в то время их семейство пользовалось немалой популярностью), который сменил Ибн Аль-Касима, продвижение мусульман далее на Восток застопорилось, и общий престиж ислама пошел на убыль.

Уход из жизни Аль-Велида привел Котейбу в неописуемый ужас. Получивший назначение из рук Аль-Хаджаджа, он хорошо знал, что Сулейман давно уже ожесточился по отношению ко всем сторонникам этого тирана, и понимал опасность, которой они теперь подвергались, автоматически попав в стан врагов Язида, фаворита, который при новом халифе оказался на самом гребне волны. Не в добрый час Котейба решился восстать против государства, призвав армию присоединиться к нему. Явно переоценив свое влияние, он не рассчитал свои силы и совершил тем самым роковую ошибку. Абсолютно все представители племени Азд уже давно воспринимали его враждебно, к тому же глубокую обиду затаило на Котейбу и Бени Темим. Оставшись, таким образом, только с немногими сторонниками, он вскоре был убит в сражении, и его голову вместе с одиннадцатью головами его соучастников преподнесли халифу в качестве желанного подарка. Вот таким образом завоеватель Бухары, Самарканда и Кашгара встретил свой безвременный и позорный конец. Как сказал о нем один из представителей тюркских племен: «Котейба, даже находясь где-нибудь на краю земли, представлял для нас гораздо более значительную опасность, чем Язид у самых дверей». Он мог бы стать одним из величайших героев ислама, если бы его имя не оказалось запятнано изменой и кровопролитием, и если бы он сам не оборвал свою карьеру, столь неосторожно решившись поднять мятеж, практически не имея последователей.

Язид, сын Аль-Мухаллаба, любимец халифа, получил сначала назначение в Аль-Ирак, но, не желая снискать себе непопулярность в народе в случае продолжения жесточайших поборов Аль-Хаджаджа, благодаря только которым и удавалось теперь удовлетворять ставшие непомерными расходы Дамаска, он сумел добиться для исполнения этой неблагодарной задачи назначения специального чиновника. Этим казначеем стал Салих Ибн Абд Ар-Рахман, тот самый ученый перс из Сиджистана, который добился смены языка в государственных учреждениях. Почувствовав, однако, что казначейство, в результате последовавшей реорганизации, слишком близко подбирается к нему самому, угрожая его собственным излишествам, Язид постарался убедить халифа, тщеславно бахвалясь, что его завоевания смогут затмить успехи самого Котейбы, отдать ему в управление Хорасан.

…и Хорасане, 98 г. хиджры.

При нем люди из племени Азд опять стали входить в число фаворитов, а вслед за ними вновь начали цениться и арабы из Бени Темим. Также он надумал ввести в Хорасан правительственные войска из Сирии: то, чего не делал Аль-Хаджадж. Оказавшись в Мерве почти через год после восстания Котейбы, Язид чувствовал себя связанным данными им халифу чрезмерно хвастливыми обещаниями, и, оставив в стороне свою любовь к роскоши, решился-таки встать во главе огромной армии, набранной в основном из жителей Сирии и Аль-Ирака. Его усилия были направлены на Горган, местность вдоль берега залива на юго-востоке каспийского моря, которая, как мы помним, была захвачена Саидом Ибн Аль-Асом еще во времена правления Османа. Но, хотя и будучи номинально зависимыми, местные вожди, уверенные в своих силах, постоянно уклонялись от выплаты наложенной на них дани, и никто из арабских чиновников не осмеливался лично посетить эти труднодоступные и весьма неспокойные места. Этот район образовывал своеобразную преграду на пути сообщений между Аль-Ираком и Мервом, и, следовательно, воинам и путешественникам, направлявшимся в Среднюю Азию, приходилось огибать его, делая большой крюк по южным дорогам. Поэтому для Язида было весьма важно покорить эти землю, разделяющие его провинцию. Выступив со своим войском из Мерва, Язид первым делом напал на Горган, и его защитники были оттеснены назад в свои ущелья, где после многих лишений, согласились на предложенные им арабами условия.

который, перерезав горло тысячам своих жертв в расположенной по соседству долине, направил кровавый поток на мельницу, находившуюся поодаль того ужасающего места. Вот так он сумел исполнить свою жуткую клятву. Он также на мили «украсил» подходы к городу, установив по обеим сторонам дороги, по правую и по левую руку, насаженные на кол тела.¹ Воротившись в Мерв, Язид доложил о своих успехах халифу, и, со свойственным ему безмерным тщеславием, раздул добычу до таких невероятных размеров, что халифская пятина от этих сказочных трофеев должна была бы составить четыре миллиона дирхем.²

В противоположность победам исламских войск в Средней Азии, на западном направлении Сулеймана ожидало полное разочарование. Выяснилось, что все те колоссальные приготовления, что были проделаны для штурма Константинополя, оказались бесполезными. Незадолго до своей смерти Аль-Велид подготовил флот, чтобы атаковать византийскую столицу с моря, в то время как отряды из Армении и Малой Азии должны были соединиться для нападения на Константинополь посуху. Все, казалось, благоприятствовало успеху этих замыслов. Внутреннее восстание парализовало греческие власти, между тем как предательство Льва Исаврийского, переметнувшегося со своими войсками на сторону военачальника мусульман Масламы, брата халифа, открывало прекрасные перспективы для общего наступления. Неожиданно этого Льва самого возвели на трон, что вынудило его немедленно расторгнуть свой неестественный союз с магометанами.

Мусульманские войска по обеим сторонам Босфора были разгромлены и подверглись таким сильным лишениям от голода, холода и чумы, что после годичного дрейфа у Константинополя их флот был вынужден удалиться. Вот так эта попытка вторжения в самое сердце соседней державы пришла к своему катастрофическому и бесславному концу. Довольно существенную роль в поражении мусульманской армии сыграл так называемый «греческий огонь».

Сулейман как халиф имел свою резиденцию в Рамлехе, в Палестине, но постоянно выезжал в Дабик, где находилась и его ставка командующего, и основная база сирийской армии. Оттуда он руководил операциями против Константинополя, там он и умер в самом начале девяносто девятого года хиджры. Сыну, назначенному им его преемником, суждено было умереть раньше самого Сулеймана. Халиф на своем смертном одре хотел было объявить наследником другого сына, младшего; но знаменитый своею праведностью Раджит Ибн Хайя, чье влияние еще будет ощущаться на протяжении двух последующих халифатов, уговорил Сулеймана назначить вместо него Омара. Этот Омар был сыном дяди Сулеймана Абд Аль-Азиза, столь долгое время прослужившего наместником Египта. Также было решено, что после Омара место халифа достанется брату Сулеймана Язиду. Вот за назначение Омара наследником память Сулеймана и чтится в мире ислама, хотя сам по себе он не заслужил никаких особых похвал.¹

Сулейман был не только жестоким, но также исключительно ревнивым и распутным; по этой причине у него вошло в привычку использовать для охраны своего гарема евнухов. Он был приятной наружности, с правильными чертами лица. Существует предание, как однажды в Дабике, облачившись в зеленый халат и тюрбан, он воскликнул при взгляде в зеркало: «Э, какой царственный юноша!» Стоявшая рядом невольница взирала на него с восхищением. «О чем ты думаешь?» — спросил ее халиф. «Вот о чем я думаю», — отвечала она, пропев халифу полные печали стихи:

«Ты — лучшая из всех услад, ты всех милей,
О, если можно было б век тобою наслаждаться!
Увы, не вечны мы, предел положен жизни сей,
Ты без изъяна весь, но тем походишь на людей,
Что суждено тебе подобно им скончаться».

И в течение одной недели Сулейман умер, пробыв халифом два с половиной года.

ЕСЛИ Сулейман был непохож на Аль-Велида, то Омар отличался несравнимо больше, и не только от этих двух, но и от всех прочих халифов, которые были как до, так и после него. Искреннее благочестие, хотя и с несомненным оттенком фанатизма, послужило источником его честности, умеренности и простоты жизни, а также наложило отпечаток на его правление, которое отличалось чрезвычайной справедливостью и миролюбием. При вступлении на трон халифа, придворные конюхи вывели ему из стойла дворцовых конюшен прекрасных арабских скакунов. Жеребцов пустили на коновязи горделиво прогарцевать по двору, чтобы Омар выбрал себе из них каких понравятся; однако он предпочел свой собственный скромный выезд. Он попросил свою жену сдать в казну дорогие украшения, подаренные ей ее отцом, Абд Аль-Меликом, а иначе, заявил Омар благородной арабке, он больше не сможет с нею жить; и та повиновалась. После смерти Омара, ее брат Язид, унаследовавший престол, предложил ей вернуть эти драгоценности обратно, но она, почитая волю своего покойного супруга, отказалась. Призвав своих остальных жен и рабынь-наложниц, Омар сказал им, что поскольку теперь ему надлежит нести бремя заботы обо всей империи ислама, они не должны ожидать от него того же внимания и благосклонности, как прежде, но, что они вольны оставить его. Женщины зарыдали в голос, но никто из них не пожелал оставить своего мужа. В своей вступительной речи новый халиф пригласил присоединиться к его близкому кругу только тех, кто будет поддерживать его в управлении страной праведно и справедливо. Стихотворцы, ораторы, и тому подобная братия, вскоре поняли, что при его дворе для них места больше нет. В то же время там развелось множество благочестивых святош и набожных богословов. Религиозные чувства порой побуждали Омара совершать поступки, целесообразность которых была сомнительной. Земельные участки в Фадаке, оставленные Пророком для общественной благотворительности, ¹ но некоторое время назад неправомерно захваченные Мерваном с целью покрытия расходов двора, были теперь, в нарушение постановления Абу Бекра, переданы дому Али; а их мекканские владения были в свою очередь возвращены семейству Талхи. Эти и подобные им переделы собственности стали причиной порождения неприятных чувств в самом доме халифа.

Его ревностная приверженность исламу создавала предвзятое отношение против того, чтобы нанимать на службу иудеев и христиан; и в адресованном своим наместникам рескрипте он повелевал им прославлять истинную веру, уничижая все прочие, и назначать на важные посты только мусульман — цитируя стихи из Корана, подкреплявшие это требование.¹ Персы-«мавали», новообращенные из Хорасана, принимавшие участие в войнах, были приравнены к «мукатила», то есть к сражавшимся арабам, это означало, что они освобождались от налогов и получали право на пособие. Он также восстановил пособие для детей «мукатила», которые были ранее сперва урезаны Муавией, а потом вообще отменены Абд Аль-Меликом. Все десятины, собираемые в провинции Оман, были возвращены назад в эту провинцию для распределения среди проживающих там бедняков. Халиф оказался также тверд и безжалостен в наложении на немусульман тяжелейшего бремени, какое только позволял наложить закон. Но, несмотря на нетерпимость и даже фанатизм, отличавшие его правление, и на его склонность к прозелитизму и чрезмерное стремление к увеличению количества обращений в ислам, мы должны признать, что в области установления правосудия, которое действительно руководствовалось бы законом, никто из халифов за всю историю исламского государства не смог превзойти Омара. Когда христиане Дамаска попросили его вернуть им собор Святого Иоанна, превращенный Аль-Велидом в главную городскую мечеть, Омар, хотя и не смог удовлетворить их просьбу, тем не менее, позволил им использовать для своих нужд храм Святого Фомы, на который у них не было ни малейших прав. Численность населения Неджрана, который по причине вероотступничества был переселен Омаром I на земли, расположенные невдалеке от Аль-Куфы, и который Мухаммад обложил данью в размере двух тысяч кусков сукна (80 000 дирхем), сильно уменьшилась за счет войн и обращений людей в ислам. Осман сделал им послабление, уменьшив размеры подати на двести кусков, а затем и Муавия со своей стороны уменьшил это бремя еще на двести кусков. Обе эти уступки были отменены Аль-Хаджаджем. К началу правления Омара II, численность этого народа снизилась с сорока тысяч до четырех. Поэтому Омар II уменьшил им размер подати с двух тысяч кусков сукна до двухсот.

Вплоть до недавних пор на территории всей империи ислама во время публичных пятничных молитв имя Али так и продолжало осыпаться проклятиями. Новейшие историки утверждают, что при Омаре эта практика прекратилась. Возможно, совершая этот поступок, он руководствовался чувством долга, находя оправдание в словах Корана, повелевающих оказывать родственникам справедливость и благодеяния.² Будучи еще юношей-учеником в Медине, он столкнулся с осуждением установившейся практики проклятий от святого человека. Омар воспринял сердцем его учение, и никогда от него не отступал. В бытность свою наместником Египта Омар попросил своего отца отменить ритуал проклятий; но тот отвечал, что эта отмена, какой бы она ни была правильной и справедливой, может повредить господству Омейядов, и позволит перейти халифату к дому Али. Проклятия на голову Али были возобновлены после смерти Омара. Их временное прекращение, хотя и способствовало частичному удовлетворению уязвленного самолюбия приверженцев дома Али и перемене их чувств в отношении самого Омара, несомненно, стимулировало движение, принявшее уже при его жизни форму протеста против правящей династии.

Многое может сказать о правлении Омара тот факт, что на протяжении его халифата хариджиты вообще не обнажали мечей. Он приглашал к себе их вождей, чтобы обсудить с ними все их обиды и оспорить нелояльные по отношению ко власти убеждения, терпеливо выслушивал их жалобы и отвечал на них по мере сил. Больше всего халифа беспокоил вопрос, затронутый этими фанатиками: почему, несмотря на то, что сам Омар был тверд в вере и праведен, его преемником должен был стать нечестивый Язид? На это Омар мог ответить только то, что он не может вмешиваться в вопросы наследования трона, ибо они регулируются теми же самыми основаниями, благодаря которым и сам он получил этот титул. Уступки Омара предрассудкам хариджитов только стимулировали рост их численности; и подобная позиция Омара в равной степени обеспокоила весь дом Омейядов, ибо она представляла явную опасность их династии. ¹

Летописцы не оставили нам достаточного количества свидетельств ни о военных операциях, ни о делах государственных времени правления Омара. Его первой заботою стало вернуть в сохранности то вооружение и припасы, что остались от кампании, так бессмысленно развязанной против Константинополя его предшественниками. Отправив Масламе изрядное количество продовольствия и повозок, он обеспечил благополучное возвращение мусульманских войск в Сирию. Говоря глобально, в первую очередь усилия Омара были направлены на то, чтобы обращать другие народы в ислам. Наиболее успешной эта практика оказалась среди берберов в северной Африке. Однако в Испании справиться с этой задачей было не так то просто; для того, чтобы уменьшить влияние христиан, их земли были поделены между арабскими завоевателями. Также во время правления Омара, в Сарагосе была основана мечеть, находившаяся под особым покровительством халифа. С целью дальнейшего продвижения мусульманской веры на Восток, Омар разослал монархам Синда обращения, приглашая их принять ислам, с обещанием, что, приняв религию арабов, они смогут воспользоваться всеми привилегиями и иммунитетом правящей нации. Так те и поступили. Они получили арабские имена, однако в последующее правление Хишама вновь стали отступниками.

Назначая своих наместников, Омар II руководствовался не принадлежностью их к определенному племени или роду, но их честностью и тем, насколько они заслуживали доверия. Его правители в Аль-Басре, Ади Ибн Артат, и в Месопотамии, Омар Ибн Хубейра — оба из племени Фезара — принадлежали к общему роду Кейс; в то время как наместником в Испании оказался йеменец: Самх Ибн Малик, а в Индии — брат Котейбы. Омар считал кадия (казия), или судью, более важным должностным лицом, чем наместника или градоправителя. Его кадием в Аль-Басре был знаменитый Аль-Хасан. В отличие от своих предшественников, Омар не предоставлял своим наместникам полной свободы, даже в том случае, когда налоги из их провинций поступали регулярно, но, наоборот, постоянно считал себя ответственным за их деятельность.

Падение Язида, 99 г. хиджры

Одним из примеров его справедливости можно считать осуждение Язида, сына Аль-Мухаллаба. Даже Сулейман, говорят, под конец стал недоволен своим любимцем; и Омар, посчитав, что со временем тот превратился в полного тирана, вызвал его к себе, под предлогом подробного отчета о своей деятельности на посту наместника в Хорасане. Не успел наивный Язид ступить на землю Аль-Ирака, как оказался закован в цепи, и в таком виде экс-фаворит был препровожден в Дамаск. Омар предъявил ему его же послание, в котором говорилось о победах Язида и несметной добыче, захваченной им в Средней Азии. Напрасно возражал Язид, что все это было написано им лишь с целью приукрасить свои достижения в глазах людей, и что он никогда и не предполагал, что ему придется отвечать за ту именно сумму, которую он указал. Омар оставался непреклонен, не принимая никаких отговорок: Язид должен произвести полный расчет, и исполнить свой долг по закону. В конце концов, он был отправлен одетым в грубую тюремную робу в ссылку на остров в Красном море. Но, предупрежденный относительно опасности вынашиваемых бывшим наместником планов, пускай даже и в таком изолированном месте, халиф позднее переместил Язида в Алеппо, где он содержался в более строгом заточении. Его сын, занявший после отъезда Язида место своего отца в Мерве, приехал походатайствовать за него, но все его мольбы были тщетны. Вскоре после приезда в Сирию сын Язида скончался, и, устраивая для него погребальную службу, халиф отметил, что сын был лучше своего отца. Язид, поначалу считавший Омара лишь ханжею и лицемером; слишком поздно понял, насколько тот в действительности опасен; однако у него были веские причины бояться его преемника еще больше. Услышав о том, что Омар нездоров, Язид подкупил охрану и бежал в Аль-Басру, где поднял весьма серьезное восстание, как мы увидим позже.

Политика, проводимая Омаром в Хорасане и Средней Азии после смещения Язида, является еще одним свидетельством того, что халиф больше был заинтересован в распространении мусульманской религии, чем в преходящих завоеваниях. До халифа дошли жалобы новообращенных жителей Хорасана на грубое обращение и поборы. Он послал в Хорасан своего представителя, предложившего местным мусульманам направить к халифу делегацию. Омар выслушал претензии, изложенные ему персидскими депутатами, и нашел их обоснованными. Вследствие этого благочестивый халиф снял с должности своего наместника на Востоке Аль-Джарраха и потребовал, чтобы все исповедующие ислам и посещающие религиозные службы, были освобождены от налогов и заняли бы такое же положение в обществе, как и арабы. Для упрочения своей власти он поддерживал армию ислама постоянно готовой выдвинуться против внешних врагов, и особо заботился об укреплении гарнизонов и тех отрядов, что находились в регионах, где обитали язычники. На территориях всех подвластных халифату областей, народ, увидев выгоды и преимущества ислама, стал во множестве обращаться в магометанскую религию. Поначалу их старались подвергать «испытаниям», выпытывая, насколько они готовы на совершение обряда обрезания; но Омар, услышав об этом, запретил подобные «проверки», не оговоренные нигде в Коране. «Ибо Мухаммад, — говорил он, — был послан призывать людей к вере, а не обрезывать их». На предостережения одного должностного лица из Египта о том, что увеличение новообращенных серьезно влияет на доходы государства, халиф отвечал, что «Бог послал Своего Пророка как миссионера, но не как сборщика налогов». Однако же, в это самое время подати, взимаемые с немусульманского населения, были повсеместно установлены самые предельные, Впрочем, халиф одновременно требовал соблюдать справедливость по отношению к неверующим. Никакие церкви, синагоги или храмы поклонения огню не разрешалось разрушать; хотя возводить новые строго возбранялось. Политика Омара, таким образом, заключалась в том, чтобы заполнить Хорасан и прилегающие к нему регионы верующими, удовлетворенными исламом; объединить людей по всему государству посредством религии, не прибегая к помощи оружия. И в этой политике, насколько позволило Омару его непродолжительное, даже, можно сказать, мимолетное, правление, он оказался вполне успешен.

Несмотря на свой ответ тому египетскому государственному чиновнику, Омар пытался приостановить стремительное снижение доходов от земельного налога, возникшее из-за миграции земледельцев в города. Меры, к которым прибегал Омар, были более разумны и не столь открыто насильственны, чем те, что применял Аль-Хаджадж. После обсуждения этого вопроса со знатоками законов из Медины, халиф, по всей видимости, запретил продажу налогооблагаемой земли не мусульманами мусульманам (которые налогом не облагались) после 100 года хиджры. Это правило неукоснительно соблюдалось лишь при двух последующих халифах, но затем сохранялось лишь на бумаге, а в более поздний период был принят новый вариант, который находит себе повсеместное применение и по сей день. Была наконец определена разница между «хараджем» и «джизьей». Первый, как определило теперь новое толкование законов, взимался как земельная подать — с участка земли — и потому его должны были платить в равной мере как не мусульмане, так и мусульмане; а джизья являлась податью подушной, которую платили только не мусульмане взамен за защиту, предоставляемую им мусульманами. Таким образом, отныне и мусульмане оказывались обязанными вносить свой вклад в казну, и государство более не терпело убытка.

Семнадцатилетнему сыну Омара суждено было уйти из жизни раньше отца. Несколько трогательных строк посвящены арабским историком беседе Омара с этим юношей, который имел схожие с ним убеждения и столь же сильные религиозные чувства. Он убеждал своего отца продолжать следовать по пути реформ и вернуть общество к старинным обычаям изначальной практики определения того, что является праведным. Омар отвечал, что делает все возможное: все, чего он может добиться мягкими средствами, но для того, чтобы преобразовать мусульманские обычаи в той мере, в какой желает его сын, необходимо применять силу. «А это нехорошее дело, — продолжал он, — если реформа может быть проведена только с помощью оружия».

Правление Омара, хотя и было лишено волнующих событий, можно назвать довольно привлекательным и благоприятным для населения халифата. Какое облегчение среди кровопролитий, интриг и предательств, найти халифа, который был бы привержен тому, что, как он верил, было высшим благом и для него, и для его народа. Сего праведника можно считать болезненным, чересчур щепетильным и фанатичным; но едва ли на протяжении всей истории арабского государства можно встретить таких особ, если вообще можно, чья жизнь бы оставила в памяти читателя более благоприятное впечатление, чем жизненный путь Омара II.

В середине сто первого года хиджры, после двух с половиной лет правления, Омар серьезно заболел. Через несколько недель в возрасте тридцати девяти лет он скончался, и прах его был захоронен в Дайр Симане, что в провинции Гимс.¹ Преемником набожного халифа стал, согласно последней воле его брата Сулеймана, двоюродный брат Омара Язид, сын Абд Аль-Мелика и Аттики, дочери Язида I.