ГЛАВА L ОСТАТОК ВРЕМЕНИ ПРАВЛЕНИЯ АБД АЛЬ-МЕЛИКА. АЛЬ-ХАДЖАДЖ; АЛЬ-МУХАЛЛАБ; МЯТЕЖ АБД АР-РАХМАНА

СО смертью Ибн Аз-Зубейра, который на протяжении тринадцати лет удерживал положение серьезного соперника, для любого, кому посчастливилось стать халифом, повсеместно была признана власть Омейядов. Она больше не оспаривалась нигде в царстве ислама, и Абд Аль-Мелика величали халифом на молитвах в каждой мечети с востока и до крайнего запада. При его правлении положение арабов как доминирующей нации достигло своей высшей точки. Да, они были правящей расою, чье абсолютное превосходство мусульмане всех остальных национальностей вынуждены были безоговорочно признавать. Абд Аль-Мелик наконец-то оказался в состоянии обратить свой меч на север, где мусульманам удалось одержать существенные победы над войсками византийцев в Малой Азии и также в Армении. Благодаря этому арабы смогли на время избавиться от чувства опасности со стороны своих северных соседей. Однако клановая распря между племенами Кейс и Келб не утихала. Из их междоусобицы зародилась новая вражда между христианским племенем Таглиб и родом Сулейм. В это соперничество оказалось втянуто и племя Фезара. Месопотамия оказалась ареной бесконечных актов кровной мести, причем эта междоусобная война велась с крайней жестокостью. Из Аль-Басры вражда между родами Рабиа и Азд с одной стороны, и племенами Темим и Кейс с другой, распространилась в колонию басрийцев в Хорасане. Но для Абд Аль-Мелика Хорасан оставался неким дальним уделом, мало его беспокоившим. Для него гораздо больше значило то, что в Сирии халифу удавалось удерживать от вражды племена Кейс и Келб. Ведь если для арабов вставал вопрос о родовой мести, все политические и религиозные связи немедленно обрывались, а слова принесенных клятв верности моментально улетали на ветер.

Ближе к концу правления этого халифа ведущей фигурою становится, без малейшего сомнения, Аль-Хаджадж, чья непомерная жестокость отметила его как наизлейшего изо всех тиранов того периода. Некоторое время после захвата и разграбления Мекки он оставался наместником Аравии. Очистив подступы к Каабе от явно не почитаемых народом следов святотатственной осады, он восстановил святилище ислама в его прежних размерах, а затем отправился в Медину. Там он, совершенно не выбирая выражений, начал всячески поносить город, в котором был убит Осман, а некоторых из его жителей, известных своим недружелюбием по отношению к Омейядам, заклеймил такими словами, которые раньше использовались лишь для расы отверженных.

На следующий год на персидской границе набралась наглости одна из ветвей хариджитов, которую арабы называли «азарика»,¹ причем угроза приобрела такой серьезный характер, что для подавления ее пришлось отзывать из Хорасана Аль-Мухаллаба. Для выполнения поставленной задачи ему было вверено многочисленное войско из Аль-Басры и Аль-Куфы. Однако, в связи с последовавшей вскоре смертью наместника Аль-Ирака, Бишра, совсем еще молодого брата халифа, воины из обоих городов начали покидать армию Аль-Мухаллаба, и, несмотря на его увещевания, разбегаться по домам. Халиф убедился, что ничто не сможет удержать в узде распущенных мужчин Аль-Ирака, кроме действительно сильной руки. Поэтому, к радости Аль-Мухаллаба, новым наместником был утвержден Аль-Хаджадж.

Он немедленно отправился из Медины с небольшим конным эскортом. Всадники форсированным аллюром пересекли пустыню и появились в Аль-Куфе на рассвете, никем не узнанными. Войдя в мечеть вместе с остальными мужчинами, собиравшимися на молитву, он воссел на кафедре, скрыв лицо в складках своего красного тюрбана. «К молитве, к молитве!» — громко крикнул он, а затем вновь сел, оставаясь с все таким же замотанным лицом. Некоторые из правоверных, приняв пришельца за какого-нибудь авантюриста хариджита, взялись за камни, чтобы прогнать его. Но камни выскользнули из их ладоней, когда они в ужасе распознали жестокие черты Аль-Хаджаджа, внезапно открывшего свое лицо. В дышащих угрозами и бешеной яростью словах он выбранил город за его измену «Берегитесь, — говорил он, — ибо я воистину вижу многие из смотрящих на меня голов уже окровавленными!» Затем он приказал зачитать рескрипт халифа. Обращение начиналось с обычного пожелания «мира», но ответом ему было молчание. «Стой! — сказал разгневанный Аль-Хаджадж читавшему, — Что, уже дошло до того, что вы не отвечаете на приветствие халифа?!! Скоро я научу вас, как надо себя вести!» Перепуганное сборище тут же поспешило выразить свою преданность повелителю правоверных: «Мир и благословение да пребывают с халифом!» Когда чтение послания подошло к концу, Аль-Хаджадж заключил с угрозою: «Если вы не перемените своего поведения к лучшему, то очень скоро среди вас окажется в избытке вдов и сирот. Кто из мужчин в течение трех дней не успеет вступить в армию Аль-Мухаллаба, клянусь, каждого, кого найду оставшимся в городе, я прикончу».

Дело его не расходилось со словами. Горожане день и ночь спешили по мосту за реку. Те, что не были достаточно расторопны и не успели выступить в им отведенный срок, были преданы смерти совершенно диким способом. Среди них оказался даже один совсем старый житель Аль-Куфы.² В Аль-Басре повторилась та же самая сцена, но там она была разыграна еще с большей жестокостью. Всем арабам стало ясно, что наступает царство настоящего террора.¹

С целью воодушевить Аль-Мухаллаба в его изнурительной кампании, Аль-Хаджадж с отрядом из Аль-Басры расположился поодаль от его лагеря. Но здесь его войско взбунтовалось, требуя поднять размер вознаграждения и сделать его таким же, что было при Мусаабе. Какое-то время Аль-Хаджадж, отказавший своим воякам, находился чуть ли не в одиночестве, серьезно рискуя собственной жизнью. В конце концов, порядок был восстановлен, и недовольным бунтарям была обещана амнистия. Лишь немногие из них платились жизнью, но среди них оказался сын Анаса, некогда прислуживавшего самому Пророку, а ныне доживавшего свои дни в Аль-Басре.

Не удовлетворившись казнью его сына, Аль-Хаджадж конфисковал у отца все его имущество, а на все увещания старика ответил грубой бранью. Оскорбленный таким отношением, Анас пожаловался халифу, который отчитал своего заместителя в таких унизительных выражениях, как разве одни лишь арабы и умеют. Он приказал Хаджаджу под угрозой быть выпоротым забрать свои слова обратно, и впредь обращаться с Анасом с уважением, какого, безусловно, должен заслуживать тот, кто некогда лично прислуживал Пророку. Аль-Хаджадж, сильно смутившись, постарался загладить свою вину, сделав все, что было в его силах. Анас принял его извинения, но произнес при этом слова, задевшие деспота гораздо сильнее, чем выговор, полученный от халифа: «Если бы назарянин, при всем его язычестве, повстречался с человеком, который послужил Сыну Марии хотя бы один день, истинно, он оказал бы ему ту честь, которую ты не оказал мне — тому, кто служил Пророку Господа полных десять лет». Эта запись является последней связью, что соединяет страницы предания с личностью Пророка.²

Несмотря на то, что Аль-Хаджадж сумел выйти невредимым изо всех этих опасностей, его правление в течение последующих двух-трех лет оказывалось не раз под серьезной угрозою, которая исходила от разных мастей хариджитов.

Восстание хариджитов. Шебиб. 76-77 г. хиджры, 695-697 г. от р. Х.

Немало арабов испытывали неудовлетворение своим правительством, которое, по их понятиям, попирало основы ислама. Им хотелось бы вернуться к славным дням Омара, когда властителя правоверных выбирали (часть арабов считала, что выбирать халифа следовало по-прежнему из числа корейшитов, а другие — что допустимо представительство любого племени). Эти люди были убеждены, что решать судьбу халифата должны все мусульмане, выбирая халифа простым большинством голосов. Хариджиты, напротив, отрицали необходимость какого бы то ни было повелителя: их лозунгом, как и в прежние времена, служило: «никакого властелина, кроме Господа едина!» Но абсолютно все арабы были возмущены тиранией Аль-Хаджаджа, и тем молчаливым моральным одобрением, которое оказывал ему халиф. Причем хариджиты представляли собою наибольшую опасность. Они вовсе не задумывались об интересах мирской жизни. Руководствуясь во всем лишь диким религиозным фанатизмом, все вопросы религиозной борьбы они воспринимали как дело своей совести и с одинаковым отчаянием бросались в свалку, не собираясь просчитывать свои шансы на успех. В большинстве своем они принадлежали к одному и тому же племени: гордому Бени Шейбан из группы Бекр, которое переселилось со своих исконных земель вдоль правого берега Евфрата на новые пастбища в северной части Месопотамии. Их вожак, Шебиб Ибн Язид, умудрялся с несколькими сотнями храбрецов обращать в бегство тысячи карателей, отряжаемых Аль-Хаджаджем. Своими быстрыми контрмаршами он вводил противника в заблуждение, и, обрушиваясь на него с отчаянной храбростью, вновь и вновь громил отряды, которые правительство с завидным постоянством высылало против него в течение двух лет. Несколько раз ходил он на приступ самой Аль-Куфы, причем, однажды стены ее не защитили, и ему удалось ворваться в город, где он наделал порядочно шума. Хариджиты бросились прямиком к мечети и перебили там множество куфинцев, собравшихся на служение. Всячески ругая в своих посланиях халифу жителей Аль-Куфы за их трусость и вероломство, Аль-Хаджадж добился того, что повелитель правоверных послал ему значительное подкрепление, состоявшее из проверенных сирийских бойцов.

Вот с помощью этих-то профессионалов своего дела Хаджаджу в конце концов удалось рассеять банду Шебиба. Сам главарь хариджитов утонул в конце семьдесят седьмого года хиджры (весною 697 г. от р. Х.) под Аль-Ахвазом, когда его конь споткнулся при переправе через реку по мосту из лодок.¹

Во время правления Аль-Хаджаджа доходы от земельного налога, хараджа, начали снижаться. Дело было в том, что крестьяне стали перебираться в города. Наместник пошел на драконовские меры, запретив им переселяться, а тех, кто уже переехал, заставлял возвращаться назад в их селения. Доходило до того, что названиями их земельных наделов стали клеймить руки крестьян. Эти жестокости лишь порождали повсюду недовольство, которое достигло своего апогея, вылившись в восстание Ибн Аль-Ашаса. При новом халифе, Омаре II, власти вынуждены были использовать уже иную политику.

Аль-Мухаллаб все еще был занят в Персии разборками с сектою Азраки. Когда он выжал противника из Фарса, они отошли к Керману, где еще полтора года им удавалось ускользать от прямого столкновения с войсками халифа. Их восстания, принявшие хронический характер, могли бы продолжаться вечно, если бы среди них самих не возникли распри. Разбившись на мелкие шайки, эта секта сама позволила карательным войскам успешно добить ее по кусочкам. Вот так было покончено с этими азракитами, практически два десятилетия державшими весь Аль-Ирак и Персию в постоянном страхе перед мятежами и налетами. В знак признания успеха Аль-Мухаллаба, Аль-Хаджадж принял своего военачальника в Аль-Басре с великой честью, пожаловав его саном правителя сперва Хорасана, а потом и Сиджистана, попавшего под юрисдикцию иракского эмира в семьдесят третьем году хиджры. Выйдя из Мерва, Аль-Мухаллаб переправился через Окс (Амударью), где вместе со своими сыновьями в течение двух лет вел затяжную войну против тюркских государств. Несмотря на то, что на этом направлении племенам тюрков удавалось оказывать арабам упорное сопротивление, кампания шла с переменным успехом, и часть их земель со временем все-таки попала в зависимость от мусульманского государства.

Аль-Мухаллаб умер на восемьдесят втором году хиджры, но сыновья смогли заменить своего отца во главе войска. Его заслуги перед исламом бесспорно велики; он вел долгую и упорную борьбу с хариджитами; помимо того, отметим, что этому человеку удалось войти в столь непростую историю арабского халифата с исключительно чистым и незапятнанным именем.

Аль-Хаджаджа однако же подстерегала еще одна опасность: владыка сильной державы, лежавшей за Сиджистаном, по имени Зунбиль, подвергшись нападению, загнал исламскую армию в труднопроходимые ущелья Афганистана, откуда мусульманам удалось выбраться живыми, только согласившись выплатить выкуп на унизительных условиях. Чтобы отплатить за нанесенное оскорбление, арабы сформировали новую армию, прозванную «павлиньим войском», с таким шиком были снаряжены ее воины за счет тяжелых налоговых обложений жителей Аль-Басры и Аль-Куфы. Командование было неразумно отдано в руки амбициозного внука Аль-Ашаса, который выступил против Зунбиля в восьмидесятом году хиджры, обратил его в бегство и покорил его страну. Памятуя, как бы то ни было, о недавнем провале его предшественников, Ибн Аль-Ашас (ибо именно так его обычно называли) решил дать своим воинам передышку и, прежде всего, обустроить захваченные земли. Однако Аль-Хаджадж, выбранив его за малодушие и нерешительность, в категоричных выражениях потребовал продолжать войну. В ответ на сетования, он стал угрожать Ибн Аль-Ашасу отстранением от командования. Армия, будучи единодушно на стороне своего командира, с негодованием отвергла угрозы «Врага (как они его прозвали) Бога и человека». Объявив войну одновременно Аль-Хаджаджу и самому халифу, воины присягнули Ибн Аль-Ашасу, и тот, заключив выгодный для себя договор с Зунбилем, немедленно выступил на Аль-Ирак. Встревоженный этими событиями, халиф тут же послал подкрепления Аль-Хаджаджу, который выдвинул их ближе к границе. Но Ибн аль-Ашас разбил эти войска под Тостаром, перешел через Тигр и устремился к Аль-Басре.

Мятежники, вступив в город, были приняты с распростертыми объятиями.¹ Аль-Хаджадж, чтобы избежать разгрома, отступил с небольшой группой, состоявшей из корейшитов и представителей племени Сакиф. Он дождался, пока его подкрепления из Сирии, под командою вождя келбита, не нанесли поражение противнику. Тот отошел в направлении Аль-Куфы, чьи жители уже успели отказаться от присяги халифу, будучи подстрекаемы неким вождем из Бени Темим.

Аль-Басра оказалась полностью во власти Аль-Хаджаджа, и он не замедлил перейти к первым «пробным» экзекуциям, предательски (как гласит предание) убив одиннадцать тысяч жителей города, которым сначала гарантировал пощаду. Толпы недовольных его режимом горожан устремились в лагерь Ибн Аль-Ашаса, и тот, собрав до ста тысяч человек под свои знамена, получил еще один шанс помериться силами с Аль-Хаджаджем. Войска сошлись на полпути между двумя городами. Теперь уже не на шутку встревожился сам халиф. Он предложил мятежникам удовлетворить ряд их требований. Переговоры было поручено вести лично сыну и брату халифа, заявившим, что Аль-Хаджадж будет смещен, пенсии арабов Ирака будут приравнены к сирийским, а для Ибн Аль-Ашаса найдут достойный пост. Аль-Хаджадж пытался возражать халифу, напомнив о печальной судьбе Османа, но тот проявил твердость. Ибн Аль-Ашас уже было приготовился согласиться со всеми условиями; но тут заупрямилась собранная им армия, мятежники подняли идею с предложением уступок на смех, и их главарь отважился на проведение решающего сражения.

…он разбит, vi 82 г. Хиджры.

Несколько месяцев прошло в небольших стычках и поединках, в которых участвовали лишь единицы. Наконец, в середине восемьдесят второго года хиджры, состоялась большая битва, решившая исход дела. Главный заводила из группы чтецов Корана, являвшийся основным вдохновителем армии мятежников, был убит в самом начале схватки, его сотоварищи в смятении разбежались, и все войско союзников Ибн Аль-Ашаса, утратив боевой пыл, оказалось полностью разбито. Сам Ибн Аль-Ашас со своим отрядом быстро отступил в Аль-Басру, где к нему присоединилось множество последователей, которые, несмотря на предложенную им правительством амнистию, поклялись сражаться под знаменем самозванца насмерть. Преследуемый по пятам Аль-Хаджаджем, мятежник вновь потерпел тяжкое поражение: теперь уже на персидской границе, но сумел бежать. Ему удалось укрыться в Кермане.

В конце концов, Ибн Аль-Ашас нашел пристанище у Зунбиля; но год или два спустя этот восточный царь послал Аль-Хаджаджу его голову. Считается, что он умер своей смертью, или же покончил жизнь самоубийством.

При отступлении Ибн Аль-Ашаса за ним на Восток ушло около шестидесяти тысяч человек, бывших в составе его разбитого войска. То ли они слишком возненавидели Аль-Хаджаджа, то ли слишком увлеклись своей бунтарской затеей, но от амнистии эти люди отказались. Когда им не удалось уговорить Ибн Аль-Ашаса покинуть своего восточного друга-покровителя и вновь поднять знамя восстания, они решили попытать счастья без него. Во главе с новым лидером, Абд Ар-Рахманом Ибн Аль-Аббасом Аль-Хашими, они захватили Герат. Язид, сын Аль-Мухаллаба, наместник Мерва, приказал им выметаться оттуда и идти, куда пожелают. Мятежники отвергли его предложение, решив сражаться с оружием в руках, но потерпели поражение и были рассеяны. Многие были захвачены на поле боя, и наиболее важных пленников отослали Аль-Хаджаджу в Васит, состоявшему тогда всего лишь из нескольких строений. Жестокий эмир, не изменяя своему обыкновению, потешил свое отвердевшее сердце, пролив кровь пленников безжалостной рукою. Огорчило его лишь то, что несколько знатных пленников было пощажено по приказу Язида. Иракского садиста раздражало, что, как он подозревал, наместник Мерва пожалел тех, кто был йеменской крови, в то время как сам Аль-Хаджадж происходил из рода Кейс;

…заменен Котейбой.

и этот случай, как утверждается, послужил причиною того, что спустя короткое время Язид и его братья были смещены и заменены небезызвестным Котейбою.

Это восстание Ибн Аль-Ашаса по сути являлось выражением недовольства арабов Аль-Ирака их сирийскими властителями, а также служило своеобразным отголоском древней вражды между царьками из рода Гассан с их соперниками из Аль-Хиры. Сам Ибн Аль-Ашас был киндитом, представителем древнего царского рода Кинда, и воспринимал Аль-Хаджаджа как плебея. Он располагал поддержкою арабских племен Хамдан, Темим, Бекр и некоторых других, также державших его сторону в конфликте. Сыграло свою роль и негодование иракцев занижением их пенсий, они требовали уравнять их в этом отношении с арабами Сирии.

Основание Васита, 83г. хиджры, 702 г. от р. Х.

В том году мусульманами было основано военное поселение Васит, названное так потому, что находилось на полпути («васит» по-арабски) сразу и между Аль-Куфою и Аль-Басрой, и между Аль-Медайном и Аль-Ахвазом. Главной целью его создания послужила, безусловно, необходимость иметь отдельный военный лагерь, который позволял бы удерживать в повиновении беспокойных жителей этих городов. Как бы то ни было, официальным поводом, по заявлению Аль-Хаджаджа, было стремление удержать от распущенности сирийских солдат, расквартированных в Ираке. Удобно расположенный в хорошо орошаемой долине между Тигром и Евфратом, Васит превратился в главный военный центр магометанской империи, причем он оставался таковым на всем протяжении истории халифата. Однако из-за этой его специфики у воинов из сирийского контингента создавалось впечатление, что они оккупируют эти земли, и оно сильно поспособствовало еще большему углублению и без того серьезного разрыва между ними и местными арабами.

Пока на востоке халифата разворачивались эти события, на западе у Абд Аль-Мелика после падения Ибн Аз-Зубейра оказались развязаны руки для разрыва унизительного для мусульман соглашения, заключенного с византийским императором. Начиная с семьдесят третьего года хиджры, военачальники халифа, некоторыми из которых являлись его собственные сыновья, с всенепременной смелостью, хотя и не всегда успешно, каждую весну отправлялись в походы в Малую Азию, Армению и на побережье Африки. До семьдесят шестого года хиджры отношения между дворами двух великих властителей оставались более-менее дружескими, но затем один случай разорвал мир, сохранявшийся на протяжении последних пятнадцати лет. Греки вывозили из Египта для себя папирус, а взамен поставляли арабам динары [т.е., ввозили свои монеты для обращения в халифате — прим. перев.]. До Абд Аль-Мелика на папирусе делались отметки с крестом и христианскими изречениями, но отныне в качестве водяных знаков стали использоваться слова из Корана: «Скажи, Он — Бог единый». Император пригрозил, что в случае повторения такого оскорбления, он прикажет выбивать на монетах такие слова о Мухаммаде, которые его последователям будет не очень приятно видеть. До этого момента арабы пользовались золотыми и медными византийскими монетами, а серебряные монеты позаимствовали у Сасанидов, добавляя по краю три буквы: «б», «с» и «м»: «Во имя (Божие)». Муавия, правда, учредил собственную монетную систему, но его деньги народом не признавались, поскольку на них не было креста. Из-за этого их пришлось изъять из обращения.

Теперь же Абд Аль-Мелик решил создать деньги чисто мусульманской чеканки: золото, серебро и медь. Имена монет он сохранил византийские: динар («денариус аурэус»), дирхем («драхма») и фалс («фоллис»). Динар был размером примерно с полсоверена, дирхем получился меньше шестипенсовика; но названия означали просто монеты из золота и серебра, независимо от их действительного веса. Помимо оттиска монетного двора и даты на монетах выбивались изречения из Корана. Как правило, они были общего содержания: «Нет бога кроме Бога; нет у Него сотоварища», «Бог — един, Бог вечный; не родил и не был рожден», «Мухаммад — посланник Бога, послан с ведением и религией истины, чтобы сделать ee превыше всех других религий».¹ Вот так были грубо разорваны установившиеся ранее дружеские связи между двумя монетными дворами, и вскоре разгорелась война. Она шла с переменным успехом. В семьдесят девятом году хиджры, грекам удалось на какое-то время завладеть Антиохией; также мусульманам пришлось претерпеть ряд жестоких поражений при императоре Юстиниане. С другой стороны, они заняли немало крепостей в Малой Азии, а на севере их войска добрались даже до Эрзерума. Жители приграничных районов в Сирии и Армении тяжело страдали от этих хронических военных действий. В восемьдесят четвертом году хиджры было предано огню такое множество христианских церквей, что тот год вошел в летописи как «огненное лето».

Другим важным нововведением стало использование арабского языка во всех правительственных делах и отчетах: вместо греческого, который издавна служил для этих целей арабам в Сирии, или персидского, служившего им в Аль-Ираке. Эта инновация была осуществлена по предложению персидского муллы из Сиджистана, Салиха Ибд Ар-Рахмана.

С еще большей энергией, хотя и с меньшим расположением фортуны, действовали отряды мусульман в Африке. Окба гнал своих воинов из Кайруана к побережью Атлантического океана.² В Танжере он услыхал от графа Хулиана о том, какое искушение таят в себе земли, лежащие по другую сторону пролива. Однако время для попытки высадиться на испанский берег еще не пришло. С берберами арабы обращались как с людьми низшей расы. Кусейла, вождь одного из североафриканских племен, недавно принявший ислам, был крайне оскорблен, когда ему дали какую-то лакейскую должность.

Прихватив с собою своих соотечественников и присоединившись к войску греков, этот мятежник с ошеломительной быстротою напал на Окбу. Мусульманский военачальник был убит, а все его войско разгромлено в месте, именуемом Тахуза, к юго-востоку от Бискры, что в Алжире. Там до сих пор можно лицезреть мечеть, в которой сохранилась гробница Окбы. Вслед за тем Кусейла занял Кайруан, где и расположился. Там он заключил соглашение с семьями мусульман (отныне его собратьев по вере), в котором обязался уважать их права. Большинство арабов бежало назад в Египет, и до шестьдесят девятого года хиджры никаких попыток дальнейшего продвижения на Запад не предпринималось. С наступлением этого года Абд Аль-Мелик послал армию под командою Зухейра, одного из испытанных бойцов Окбы, и тому в большом сражении удалось разбить и греков, и берберов. Кусейла пал в бою. Однако его воины, получив морем поддержку из Сицилии, вновь предприняли удачный налет, застали Зухейра врасплох и расколошматили все его войско на мелкие кусочки.

Эти повторяющиеся неудачи воспринимались в Дамаске с очевидным неудовольствием; но прошло несколько лет, прежде чем были предприняты шаги по восстановлению престижа мусульманских армий. Наконец, в семьдесят четвертом году хиджры войско, «более многочисленное, чем какое-либо, вторгавшееся до того в пределы африканских стран», двинулось в поход под командою Хассана Ибн Ан-Номана Аль-Гассани. От Кайруана арабы прошли до Карфагена, где обратили в бегство собравшихся на его защиту греков и берберов, чья армия также насчитывала не одну тысячу воинов. Затем мусульмане взяли город приступом: причем лучшим выходом для населения оставалось бросать все и бежать морем в Сицилию и Испанию. Арабам достались огромные трофеи, и пленным не было числа. Завоеватели разрушили в Карфагене множество римских строений, разорили всю страну и возвратились в Кайруан. Однако счастливая звезда еще не полностью взошла над их приключениями в Африке. Некая «священница» (Кахина), обретшая славу чародейки, смогла заменить Кусейлу во главе местных племен. Ей удалось вдохновить берберов на возобновление борьбы. Хассану было нанесено чувствительное поражение, его войско оказалось отброшено к Барке, где и оставалось в течение последующих пяти лет в полном бездействии.¹ Лишь затем, получив подкрепление от халифа, он сумел одолеть «священницу», которая была убита в сражении. В итоге ее сыновья с двенадцатью тысячами воинов перешли на сторону мусульман, и тем вновь удалось захватить Кайруан. С этого момента ислам стал быстро распространяться на завоеванных территориях. Хассан оставался за главного в Северной Африке до восемьдесят девятого года, когда его сменил Муса. Об этом воителе рассказ пойдет впереди.

Наступление власти ислама при Абд Аль-Мелике дальше на восток и за Амударью было на время приостановлено и даже парализовано из-за продолжительных распрей и недовольства среди мусульманских солдат, ведших кампании в этих землях. История Мусы, сына Ибн Хазима, характерна как для их настроений, так и для тех отношений, что складывались у двора властителя правоверных со вновь образующимися независимыми или частично зависимыми государствами за границами провинций халифата. Ибн Хазим, как нам следует помнить, умертвил многих представителей Бени Темим, в результате чего был оставлен своими последователями. Возвратившись в Нисабур, он послал своего сына Мусу спасти его имущество в Мерве и спрятать его в какой-нибудь крепости за Оксом (Амударьей). Мусе удалось это сделать при помощи небольшого отряда в одну или две сотни всадников. Князь Бухары и прочие вожди, к которым он обращался за помощью, отказались иметь с ним дело. Но Тархун, владыка Самарканда, согласился с ним подружиться. Правда, когда один из людей Мусы убил тюрка, самаркандского жителя, ему пришлось бежать в Термез. Там, найдя радушный прием у местного вождя, он воспользовался каким-то праздником, чтобы захватить его крепость. Обосновавшись в Термезе, Муса собрал вокруг себя арабов-кейситов, прежде служивших под началом у его отца. Помимо них, к нему начали стекаться уцелевшие воины из армии Ибн Аль-Ашаса, которых набралось тысяч восемь. С их помощью Муса разбил не только тюрков, но и отряды мусульман, посланные из Мерва, чтобы сместить его. После таких успехов сподвижники Мусы уговаривали его пересечь реку и завладеть Хорасаном. Но он был вполне доволен землями, лежавшими к северу от Окса, и тем, что сумел прогнать оттуда всех представителей власти, посланных из Мерва. Аль-Мухаллаб, а после него и его сыновья, посчитали за лучшее оставить Мусу в покое. Таким образом, ему удавалось в течение пятнадцати лет оставаться бесспорным хозяином на великом пути с Запада на Восток.

В конце концов, один из сыновей Аль-Мухаллаба, думая о том, как бы угодить Аль-Хаджаджу, послал против Мусы армию, к которой присоединилось пятнадцать тысяч тюрков Тархуна. После долгой осады Муса потерпел от этих объединенных сил поражение и был убит. Это произошло в восемьдесят пятом году хиджры. Но родовые пристрастия неисправимого Аль-Хаджаджа были настолько сильны (а он, как мы помним, был крайне раздражен на Язида лишь за то, что тот пощадил некоторых из приверженцев Ибн Аль-Ашаса якобы из-за их йеменской крови), что известие о смерти Мусы его мало порадовало. «Говорил же я Язиду, — сетовал он, — прикончить того йеменца, а он мне отвечал, что дарует ему пощаду; и вот теперь уже братец Язида спешит сообщить мне о гибели этого благородного кейсита: Мусы, сына Ибн Хазима! Как будто, вместо горя, такое известие может обрадовать мое сердце!» Вот как сильна среди арабской расы была клановая ревность и дух родового разделения.

Абд Аль-Азиз, брат нынешнего халифа, долгое время бывший правителем Египта, обладал бесспорным преимуществом при наследовании властителю правоверных, поскольку именно он был назван как следующий халиф их отцом, Мерваном. Абд Аль-Мелик, однако, подумывал о том, как бы ему упрочить свою собственную ветвь. Он решил объявить своим наследником своего сына, Аль-Велида, и заручился в этом отношении поддержкою Аль-Хаджаджа. Но Абд Аль-Азиз вовсе не собирался отказываться от своих прав; более того, он не соглашался и на определение Аль-Велида в качестве хотя бы его преемника. «Разве мне не позволительно, — возражал он, — видеть в своем собственном сыне того, кого ты видишь в своем? Кроме того, мы не знаем, кто из нас может отдать Богу душу первым; так оставим это дело на усмотрение Господа». Получилось именно так, как он невольно предвидел: на следующий год Абд Аль-Азиз умер; и Аль-Велиду по всему государству ислама была принесена клятва как следующему повелителю. Единственным местом оппозиции оказалась Медина, где какой-то бунтарь отказался подчиниться власти. Он требовал возврата к старому порядку всенародных выборов, отказываясь даже под угрозою меча согласиться с установлением объявления бесспорного наследника халифа. Впрочем, халиф быстро удовлетворил свои оскорбленные чувства, повелев выпороть этого смутьяна.

Иерусалим является для иудеев и христиан святейшим местом на земле. Лишь по случайности он не служит таким и для мусульман, ведь одной из основных и постоянных целей первых халифов из династии Омейядов было переместить центр ислама из Хиджаза в Сирию.¹ Муавия даже было попытался перевезти кафедру Мухаммада в Дамаск, а когда его остановили, объяснил, что просто хотел удостовериться, что ее не источили черви. Он был провозглашен халифом в Иерусалиме, и в связи с этим вознес молитвы Богу на Голгофе, в Гефсиманском саду и на могиле Девы Марии. Говорят, что Абд Аль-Мелик запретил паломничество в Мекку под предлогом слишком больших опасностей и повелел совершать его в Иерусалиме. В семьдесят втором году хиджры (691-692 гг. от р. Х.) он возвел «Купол скалы» [Куббат ас-Сахра, куполообразная крыша святилища ал-Харам аш-Шариф в Иерусалиме — прим. перев.], сохранившийся до сих пор. На куполе по кругу вьется надпись: «Этот купол построил слуга Божий Абд{алла, имам Аль-Мамун, Э}мир правоверных, в семьдесят втором году. Да снизойдет на него благословение Божие». Слова в фигурных скобках — более поздняя вставка. Буквам приходится тесниться, поскольку места для них явно маловато. Ведь изначально надпись гласила: «…Аль-Мелик, Э…», что видно и по размеру букв, и из указанной даты. Уже после того, как Омейяды смогли обрести никем не оспариваемую власть, Аль-Велид предпринимал попытки с тою же целью, но они закончились неудачей.

В следующем году Абд Аль-Мелика постигла кончина. Он умер в возрасте шестидесяти лет, простояв у руля власти двадцать один год. Впрочем, в первой части этого периода его правление оспаривалось Ибн Аз-Зубейром. Со своего смертного ложа Абд Аль-Мелик завещал сыновьям быть снисходительными к людям и стремиться хранить со всеми согласие. Он велел им особенно ценить Аль-Хаджаджа. «Поскольку, — объяснил халиф, — это благодаря ему наше имя возвещается на кафедрах всех мечетей по всей земле ислама, и это он сумел покорить нам всех наших врагов». Халиф был похоронен у Ворот Джабийя в Дамаске.

Об Абд Аль-Мелике арабский историк пишет: «Он был первым халифом, который решился прибегнуть к казни посредством вероломства, как произошло с Амром Ибн Саидом; первым, переведшим делопроизводство в казне на арабский вместо персидского; первым, запретившим людям разговаривать в присутствии халифа; первым, кто стал разыгрывать из себя скрягу; первым, кто провозгласил в связи со смертью Ибн Аз-Зубейра: “Пусть никто не смеет объявлять себя мне равным, или увещевать меня страхом Божиим, не то я снесу ему голову с плеч!”» Даже если допустить, что такие вещи говорились о нем в действительности, мы обязаны отнести их в значительной степени на счет лицеприятия аббасидских летописцев, а также к той неприязни, что была порождена его осадою Святого города и разрушением Каабы. Если не принимать во внимание случая с Амром Ибн Саидом, мы не можем назвать ничего, что не соответствовало бы поведению правителя мудрого, умеренного и справедливого. Впрочем, с другой стороны, Абд Аль-Мелик, оказывавший моральное покровительство Аль-Хаджаджу, должен нести ответственность за все те жестокости и несправедливости, в которых бесспорно повинен его подчиненный. Обвинение в скаредности также видится нам необоснованным; ибо, по крайней мере, в одном отношении, он был весьма расточителен. Будучи сам довольно неплохим сочинителем, он поощрял поэтов с поистине царским великодушием и щедростью. Многие записи гласят о литературных состязаниях, проводившихся на глазах халифа. В них принимали участие такие поэты и песнопевцы, как Джерир, Аль-Фараздак, Кусейир Азза и Аль-Ахталь, христианин. Во всех этих случаях участники осыпались щедрыми дарами. Нет никаких свидетельств о прижимистости халифа в делах административных. Умеренность же и набожность эмира арабов была вопросом политики.

…и успешное правление.

Подводя итоги его правлению, в целом, вердикт об Абд Аль-Мелике должен быть вынесен в его пользу. Жизнь его была довольно бурной. Еще мальчиком ему пришлось стать свидетелем страшных сцен в Медине, закончившихся жестоким убийством Османа — сцен, которые, как мы знаем из его обращений к жителям этого города, произвели на него сильнейшее впечатление. Ему рано пришлось оказаться вовлеченным в дела государства в Мекке, где он сопровождал своего отца Мервана на переговорах с Ибн Аз-Зубейром. На протяжении первого периода его правления трон Абд Аль-Мелика часто оказывался под угрозою, и вряд ли ему удалось устоять, если бы его противники согласились объединить свои усилия. Однако, за одним единственным исключением, мы не нигде не видим его, опустившимся до мести или действующим из озлобленности. Напротив, прежде чем решиться на крайние меры, он постоянно предлагал противникам пощаду или примирение. Подобно Осману, большинство из его наместников приходились Абд Аль-Мелику родственниками, но все они обладали необходимыми для государственной службы способностями, и никто из его современников этому не возражал. Похоже, ему нравилось назначать в Медину правителями людей с репутацией жестоких чудовищ, вроде Хишама Ибн Исмаила. Под конец, одержав триумф над всеми своими соперниками, Абд Аль-Мелику удалось оставить своим сыновьям прекрасное наследство, а вместе с ним и вполне подходящие средства, уже готовые для дальнейшего расширения империи ислама во все стороны.¹